xii
А Антонова и не поняла, в какую ловушку сама же и попалась. Кроткими шагами, медленными движениями рук — вглубь неизвестного чувства. Сначала желание сблизиться с коллегой было списано на внутреннее одиночество. «Почему бы и нет?», — но после проведенной вместе ночи возник другой вопрос: «А я считаю почему бы и нет — за дружбу, некую привязанность, или же за запретную страсть, которая ни к чему не приведёт?» И ответ на вопрос один — открытое молчание. И после всего минувшего можно было бы с лёгкостью руки начать биться об стену, кричать от боли, уничтожать себя, требовать объяснений, но Валя спокойно сделала следующее — с улыбкой вошла в дом и сделала вид, что ничего не произошло. Почти до конца. — Валя, а ты теперь всегда так часто будешь оставаться на работе допоздна? — поинтересовался Степан, сидя за компьютером. — Если тебе понадобится, сообщи. Буду оставаться на работе почаще. До самого утра, а если понадобится — и несколько дней подряд, — съязвила Антонова. Её слова были больше похожи на намёк «а у меня тоже кто-то есть помимо тебя», хотя на самом деле это игра и не более, но аргументировать — хотелось меньше всего. Ни его ума дела с некоторых пор. Но ведь Рита… в какой-то мере можно считать, что она изменяет мысленно. Измена со вкусом стыда. Измена для которой нет оправдания. Жизнь продолжается. Валя смотрит любимый сериал, а Степан работает (и мимоходом переписывается с любовником, — красноречиво, чувственно, запретно; чуть ли не— я за тебя умру). И между ними никакого общения. Только ближе к вечеру, Антонова ему поставила перед лицом тарелку с едой и пошла обратно к телевизору. Она ждала. Выжидала момента. А вдруг Власова сама напишет-позвонит, но время шло, а телефон молчал, как и Антонова. Сериал уже не вызывал бурных эмоций, скорее — стал белым шумом. Ближе к ночи Валя выключила телевизор, погасила свет в комнате и уставилась в окно. «Всё в этой жизни становится невыносимым. Я становлюсь невыносимой. И все окружающие больше меня доводят своим поведением, чем как-то… Да твою же мать», — момент, и можно было бы расплакаться. Но женщина держалась — то поглядывая в сторону спальни, то поглядывая на телефон. А ведь ничего не случится, если она сама напишет единственному человеку, который ещё не до конца избил её своими словами и действиями. Пока что. «Извини, что так поздно. Просто захотелось с кем-то поболтать. Как твои дела?», — машинально отправила сообщение Валя. «Как всегда», — через минуту пришёл ответ. Рита была лаконична в ответе. Не задавала вопросов, как будто и не было того самого вечера-веселья. Пробежав раз двадцать по сообщению глазами, Валя начала перебирать в голове, что можно написать, но ничего не приходило на ум, — в тайне она, конечно же, ждала, что за это время Рита и сама решит поинтересоваться, как у неё дела. Но прошло минут десять, а её красочное «как всегда» так и оставалось на экране телефона. Так можно описать и состояние самой Вали — «Как всегда, сойдёт», только с кулаками, стиснутыми зубами и наворачивающимися слезами. У разбитого корыта оказалась и не нашла лучше человека для утешения, для поддержки, чем Власова. Браво! — а Рогозиной и мысль не пробежала написать. Не хотелось грузить подругу студенческих дней новой порцией проблем. Пусть они и были хорошими подружками, но о каждом голубе, который на них насрал они друг другу не рассказывали — душу не раскрывали. Так было всегда — и в институте, и в жизни после него. И как жить, когда всё так паршиво? Ведь укутываться в плед, глотать слёзы, смотреть сериалы дни напролет — глупо. А решать, брать всё в руки — кажется непосильным. Сейчас. В момент, когда Пизанская башня уже на волоске от падения. Куда бежать — чем подпирать? Собственным разочарованием в окружающих и себе?xiii
Две недели после. Отношения с мужем «доброе утро-спокойной ночи», спят в разных кроватях и никто ни о чём не говорит. Как будто повод для ссоры, для этого странного кризиса не измены, а всего лишь возникший из неоткуда — холод. И обоих этот расклад устраивал, а порой Вале и того казалось, скоро возьмёт и притащит любовника в дом, да заявит: «Это Олежка, он теперь будет жить здесь». На работе полный завал, но оно и к лучшему. Антонова буквально утопала в бумажках, без конца делала вскрытия, бегала помогать в лабораторию, лишь бы заполнить время чем угодно, кроме личных проблем. Она выбрала путь избегания, стараясь быть при этом уверенной, что всё как-то рассосётся. Только проблемы не становились меньше из-за замалчиваний, скорее — их масштаб становился всё больше и больше. И касалось этого всего — в том числе и отношений с коллегами, или вернее сказать — с одной коллегой. С Ритой. С ней они практически не пересекались, лишь изредка — на собраниях в кабинете начальницы. Но обе не подавали голоса в стороны друг друга. Делали вид, что и не работают вовсе. За результатами вскрытий бегал вечно либо Майский, либо Данилов, а Власова отсиживалась в буфете, — нервно дёргая ногой. А что произошло в тот момент с их отношениями? С мужем было ясно, как белый день. Но с Ритой… они только начали вести адекватный человеческий диалог, как на те — получите и распишитесь: вместе едких подколов, доводящих до истерик, теперь заигрались в молчанку. Валя сделала свой вывод — Власовой просто надоела эта игра, и она решила из неё молча выйти; никаких больше «милых» разговоров, ёрничеств. Мило… было бы, если не возникшая симпатия. Все две недели Антонова ходила и думала: «Почему она именно так ответила? Что я сделала не так?» Много ответов приходило на ум, но самый похожий на правду — Рите не хотелось загружать себя ещё и её проблемами. У неё самой явно вагон и маленькая тележка хлопот, как ещё в довесок ей хотят подкинуть несколько тележечек. Кому надо? Никому. Всему приходит конец. Даже молчанке, которая имеет нехилый вес. Да работая в одном пространстве, сложно сохранять спокойствие. Это была среда. День приближался к вечеру. Валя мирно сидела в морге, заполняя отчёты по вскрытию, как в её пространство ворвалась взъерошенная Власова, несущая полную ахинею про последний выезд. И она забыть забыла, что пришла не с целью разглагольствования, а с целью обработки ран, которые получила в результате борьбы с подозреваемым. — Рита, я ничего из сказанного тобой не поняла! Остановись, — Валя встала из-за стола и схватила коллегу на руку. Но ни прошло и десяти секунд, как рука выскользнула, оставив на руки Вали кровяной след, и присмотревшись к нему, Антонова произнесла лишь одно: — Сядь. И Рита резко замолкла и уставилась на Валю, которая в свою очередь — молча всматривалась в её тело, высматривая на её теле раны. — Я говорю о том, что этот подозреваемый такая мразь! Он психанул, стал ножом размахивать... — уже разборчиво начала Власова, повинуясь просьбе патологоанатома — села на свободную кушетку. — То есть, сегодня я могла ещё один труп увидеть у себя на столе. Прекрасно, — отшутилась Валя. — А что, Майский в это время куда-то бегал, да? А ты вся при делах, самая резвая, самая храбрая. — Валь, заткнись, а. И без тебя тошно. Обработай и пойду я по своим делах. Твоё дело малое... — Власова и не заметила в какой момент в руках коллеги появились обрабатывающие средства. Валя нахмурилась и принялась обрабатывать раны — на правой руке, на локте, на щеке, стараясь всеми силами не столкнуться с взглядом своенравственной особы. — Проваливай, — неслышно произнесла Антонова, обработав последнюю рану. Спешно убрала все по шкафчикам и хотела уже вернуться к незаконченному отчёту, как сильная рука капитана схватила её за талию. — Подожди, — чуть ли не шёпотом откликнулась Рита. — Извини меня. Правда. Я... что-то слишком с тобой резка. В последнее время. — Иди в буфет. Думай о своём поведении. А меня оставь в покое. У меня и без тебя проблем полным полно, — сквозь зубы ответила Валя, стараясь откинуть руку в сторону, но все старания впустую. — Почему ты меня оттолкнула? Мы ведь... так хорошо провели время, нет? — Да, мне очень понравилось с тобой пить. Понравилась ты в стельку пьяная. Понравилось то, как на меня смотришь. Но мне не понравилось, что всё это может вылиться во что-то большее, Валь. Оно тебе не нужно. А я не хочу с тобой дружить и слушать о том, как ты любишь мужа. Вот в чём прикол. Я не хочу быть ещё более разбитой, чем я есть сейчас, — отозвалась Власова и развернула Антонову лицом к себе. Ещё один короткий шаг и они могли бы слиться в поцелуи. — Я говорила, что люблю мужа? Что... Стоп. Я ничего не понимаю, — запаниковала Антонова, уже смирившаяся с тем, что на её талии покоится рука Власовой. — Ты меня интересуешь, как женщина, а не как подружайка твоя, так понятно? — без стеснения призналась капитан. — Понятно, — короткий ответ. А дальше как в тумане, — Валя и не поняла, как потянулась к Ритиным волосам, схватила их и притянула к себе, — впилась в губы той, что избегала её все две недели, хотя и сама не лучше. Целовала от безумия, оставляла неизгладимые раны на и без того израненном сердце Власовой. Тяжело дышала и вновь возвращалась к манящим губам. Всё стало неважным в миг, только нескончаемые глубокие поцелуи, говорящие сами за себя, — необходимость. И уже сделать вид, что ничего не было — не получится. Каждая сделала выводы, каждая построила модель поведения после этого мига, но пока длится миг, есть маленькая надежда на тёплый финал. — А что именно тебе понятно? — разорвала поцелуй капитан, чуть отстранилась. — Ты поясни. Я... имею в виду... — Я поняла, что ты имеешь в виду. И вполне могу ответить тебе взаимностью, — проговорила Валя, потянувшись вновь к желанным губам. — Вот дай волю... — ухмыльнулась Власова и чмокнула в губы Валю. — Надеюсь, трахаться на этом месте не собираемся?