Teach me how to fight

      Скорость на спидометре значительно превышает допустимую. Правила дорожного движения бессовестно нарушены. Прямо за черной маздой, с шумной сиреной и мигающими огнями летит машина скорой помощи. Дураку понятно, на какое место происшествия направляется эта делегация. Чонгук разъярённым зверем врывается в старый амбар. От увиденного сердце в груди пропускает удар, больно скручиваясь и сжимаясь. Его маленький, любимый, единственный младший брат лежит в луже крови рядом с ненавистным для Чона-старшего дружком. Истерзанный, бледный, уродливо перепачканный красной жидкостью.       Пелена гнева застилает глаза, когда Чонгук ищет чертова Хонджуна взглядом. Он уверен, что только из-за его грязных дел это все произошло. В мгновение ока сильные руки хватают за растянутую толстовку, вжимая виновника в стену до хруста костей. — Я говорил тебе! Я, блять, говорил! Я говорил и ему, и тебе что так произойдёт! Он… Он не заслужил таких друзей, как вы! Сраные ублюдки! Кто это сделал? — тяжёлый черный взгляд источает ненависть. Руки трясутся от напряжения. Хонджун лишь молчит. Не может и слова сраного сказать. Понимает свою вину. Желание настучать по самому нетронутому здесь лицу разрывает. Но неожиданно Чонгук чувствует чужую руку на своём плече. Замечает Минги только тогда, когда тот оттаскивает его от Кима. — Успокойся! Просто послушай, мы ничего не могли сделать!       Чон старший агрессивно отталкивает от себя Минги, шумно раздраженно выдыхая, и молча направляется к брату. Уен в его руках выглядит совсем крошечным. В голове совершенно, уже который год, не укладывается, как его брезгливый, заносчивый братец смог связаться с этой компашкой ненормальных идиотов. Бросает быстрый взгля на Сана, когда врачи оперативно укладывают того на носилки, и только тяжело выдыхает. Этот остолоп схлопотал за всех. — Больше я не допущу Уёна к вам. Хонджун, ты обещал, что защитишь моего брата. Обещал, что он будет цел… Ты, черт возьми, клялся! — Чонгук настроен серьезно, ярость и злость кипят в нем, но еще больше гложет разочарование. Обман и несдержанные слова он не прощает. Хочется поскорее убраться из этой дыры и навсегда забыть о её существовании. Уён тоже забудет. Теперь Чонгук только через свой труп подпустит к нему кого-то из шайки этих бестолковых баранов.       Тяжёлая дверь шумно закрывается. В ушах эхом лязг металла и отголоски сирены неотложки. Хонджун словно дышать разучился. Обессиленно оседает на пол, жадно хватая ртом воздух, будто рыба, выброшенная на колючий лёд. Трясущимися пальцами зарывается в волосы и больно тянет. Тело не слушается. Не чувствует боли. Как каждый раз на ринге, когда адреналин растворяет в себе все чувства и ощущения. Крики до сорванного голоса отлетают от железных стен. Кулаки ритмично отбивают по вискам, затылку, темечку, лбу, везде, где можно ударить побольнее.       Он бы продолжал, пока не вырубит себя, но рядом оказался Минги. Он держит руки, не позволяет причинять себе вред. Обнимает крепко, закрывая от всего мира, как в детстве. Молчит. Знает, что нужно подождать. Дать выплеснуть эмоции. Сон видел слезы старшего лишь несколько раз за всю их долгую дружбу. И каждый раз по сердцу словно острым лезвием проходят. Невыносимо.       Они снова одни. Вернулись к тому, с чего все началось. Минги страшно и больно, но он продолжает как мантру повторять в чужую содрогающуюся из-за всхлипов макушку: «Ты не виноват. Ты не виноват.»       Он виноват. Взял ответственность, что слишком велика. Не смог выдержать этот тяжкий груз и невинные люди пострадали. Его самым близким людям пришлось расплачиваться за его грехи.       Сидели так в обнимку у стены. Долго. Пока не закончились слезы и эмоции. На смену пришли разговоры. Долгие: про прошлое, про отрицание произошедшего и про то, как этот пиздец разгребать вообще.       Единственное доступное решение: выход на ринг. Снова начать участвовать, боясь каждый раз, что планку снесет и он снова провалится в это болото, но уже без возможности выбраться. Заплатить Донсу и забрать Сонхва. Закрыть клуб, продать или просто забросить это место и никогда больше не возвращаться.       Он четко решил, что это место не должно существовать.       Уен ведь предлагал деньги. Чертова гордость Кима, что не позволила принять помощь. И где теперь они все? В полнейшей жопе. И вся вина только на Хонджуне. *** 18:56 Сообщение от: Брат Уёна.       «Уен и Чхве в частной клинике Сеула. Приезжайте завтра» ***       Сон застыл перед палатой и уже несколько минут сверлит взглядом табличку на двери. Зайти не решается. Просто стоит и смотрит, пока Хонджун не набирается смелости и не заходит, утягивая за собой.       В палате темно. Приехали вечером. Весь день собирались с силами. Горит только лампа над кроватью. Рядом с ней стоит стул, на котором сидит Чон с перебинтованной головой и загипсованной рукой. Воздух пахнет болью.       Парень разворачивается на стуле и натянуто улыбается. Аккуратно поднимается на затекших ногах и, прихрамывая, подходит для объятий. — Мозг не поврежден. Его ввели в искусственную кому, он будет жить…он будет жить. Он…       Уён плачет весь день, после того, как очнулся. Не отходит от койки ни на шаг.       Хонджун не может позволить себе даже обнять друга в ответ. Просто стоит и смотрит на того, пока Уён вытирает здоровой рукой слёзы счастья. — Спасибо, что пришли. Врачи говорят, он нас слышит. Я все время разговариваю с ним. Сан~и, — возвращается к самому ценному в его жизни. Медленно наклоняется, убирая темные волосы, и невесомо целует в лоб. Мягкая улыбка Уёна разбивает сердце. — Минги и Хонджун пришли к тебе в гости. Они переживают, возвращайся к нам скорее, пожалуйста.       Сон тоже молчит, не в силах сказать и слова, просто смотрит на перебинтованного Уёна, и мысленно проклинает себя за бездействие. Лучше пулю поймать, чем смотреть, как близкие люди страдают.       Чон поражает своей стойкостью. Его самого ноги еле держат, но даже так он нашёл в себе силы находиться рядом со своим парнем.       И тогда он нашёл в себе силы выйти против здоровых бугаев с одной пепельницей на перевес. Пока они с Хонджуном от страха не могли даже двинуться.       Он поистине очень сильный человек, каким бы легкомысленным себя зачастую не показывал.       Пальцы Хонджуна осторожно обхватывают ладонь Сана. Он молча смотрит на изуродованное лицо друга, обливая сердце кислотой осознания: «Только ты в этом виноват. Ничтожество». Горячие крупные слезы быстро капают на загорелую кожу Чхве. — Уён, прости меня. Все кончено. Я распускаю клуб. — шепчет, оборачиваясь, пока Чон шокированно усаживается на стул. — Я не знаю, что сказать…- бубнит и смотрит на дрожащие губы Кима и мокрые дорожки от слез на щеках. — Я…считаю вас семьей и, даже если…ты закроешь это место, я все равно буду вас любить. И мы все равно будем рядом, правда ведь?       В ответ лишь тишина, отвечающая вместо тысячи слов. Мирное пиканье аппарата ИВЛ и шипение насоса, перекачивающего воздух. Хлопок.       Минги со скоростью света сбегает вниз по лестнице. Он всегда бегает, когда ему плохо, когда ему тяжело.       Сейчас же он просто бежит прямо по трассе, мимо машин, и молится, чтобы его как можно скорее сбили. Быстро, больно, но недолго, чтобы жизнь закончилась с одного удара.       Слабый, невероятно слабый и никчёмный. Уён и Сан ради друг друга умереть готовы. Ужасное сравнение. Скорее, они готовы друг для друга жить.       Минги же только и мог, что кричать какой он сильный. Хотя на деле ничего… Только трясущиеся колени и ступорный взгляд оленя перед фурой. В ушах все еще гремит звук, с которым Сану разбили голову.       Руки непроизвольно набирают номер, что в записной книжке горит призывной буквой «Ч».       Гудки и тяжёлый, уставший голос на другом конце линии: — На связи Пак Чимин. Чем могу помочь? — Это Сон Минги. Парень, что взял твой номер и перепутал тебя с девушкой.       В трубку заливисто смеются. Суровые нотки в диалоге будто ластиком стерли. От чужого смеха на лице непроизвольно появляется короткая, натянутая, но искренняя улыбка. — Я…просто хотел поговорить. Мне плохо, я просто…я…- почти навзрыд тараторит Сон, дрожащими руками сжимая телефон. Рычаг, что сдерживал все эмоции дал сбой, вываливая, как маленький шкаф кучу вещей, все чувства. Но неправильность происходящего прошибает еще больнее. — Прости, что я позвонил. Ты же врач, да и я без травм. Ошибкой было…       Чимин только закатывает глаза и недовольно цыкает. — Я в Сеуле. Юнги тут сегодня дрался, так что тебе повезло. Скинь мне адрес и я приеду. Мы поговорим. Просто дождись меня.       Чимин и правда приезжает. Через долгие двадцать минут, что Сон провел тупо пялясь на проезжающие машины, устроившись на бордюре. Темная BMW останавливается в метре, призывно отворяя дверь пассажирского. Пак коротко кивает, приглашая.       Минги выглядит отвратительно, но даже так умудряется быть симпатичным. — Поехали в отель — произносит Чимин, выкручивая руль в сторону, и с силой давит педаль газа в пол. Машина с визгом разворачивается на ручнике, а после срывается с места на большой скорости, от чего у Минги захватывает дух. Выглядит так же горячо, как и страшно. — Я позвал тебя не для секса…       Громкий смех, как трель колокольчика, разливается по салону и Пак даже вытирает слёзы с глаз. — Ты дурак. Мы ко мне едем. Поговорить. Ну в кого ты такой дурной?       Уши краснеют от глупости и неловкости. Минги только смотрит на красивого Пака за рулём машины и, кажется, теряется в моменте.       Приходит в себя только когда уже разувается в номере и его напористо толкают в направлении душа. — Во-первых, от тебя воняет потом и кровью, во-вторых, ты — антисанитария на ножках, и, в-третьих, это поможет расслабиться. Я закажу нам ужин и мы будем кушать и болтать. Оставайся сегодня у меня. Я тут всю неделю.       Он врет. Ему нужно возвращаться уже завтра, но, почему-то, какое-то странное чувство подсказывает, что оставь он Минги одного сейчас — больше никогда его не увидит. Чимин выкладывает привезенные блюда на стол и ждёт, когда из душа выйдет его непрошеный гость. И дожидается. Сон выходит в одном полотенце на бёдрах. Лицо Пака моментально вспыхивает. Внимательный взгляд оглаживает контуры рельефного, но мягкого тела, и даже подмечает каплю воды, что стекает с груди и движется по крепкому прессу ниже, пока не встречает полотенце на своем увлекательном пути. — У меня есть чистое нижнее белье, штаны…       Футболка тоже есть, но Сону она не нужна. Минги переодевается прямо перед Чимином, что неловко отворачивается к огромным окнам. Вот только незадача: окна в пол, а за ними темень. , благодаря чему видно было все, что не должно было видеть. Кашель из груди вырывается непроизвольно, и Чимин еле сдерживает себя от похабных мыслей. Человеку морально плохо, а он тут…       Минги за столом молчит, даже разговоры Чимина его не сильно трогают. Просто молчит и иногда улыбается, закрытый в себе на сто замков и тысячи цепей.       Усаживаясь на кровать удобнее, Пак готов выслушать все, что накопилось у этого чудного парня.       При первой встрече он был таким весёлым, открытым и даже немного комфортным, сейчас же сидит мрачнее вечной космической ночи и даже улыбка через силу.       Разговор долгий, очень тяжёлый для них двоих. Минги впервые заплакал перед кем-то чужим. Ему показалось, что рядом с Чимином он может быть любым. Даже таким жалким для себя, слабым и трусливым. Рядом с Чимином даже дышалось легче. — Ты бы пострадал, если бы полез в драку. Хонджун бы остался в итоге с тремя избитыми парнями. — отвечает на рассказ парень, беря грубую ладонь в свои маленькие ручки, и улыбается подбадривающе. — Ты же его друг. А значит, нужен ему. Поддержка и понимание — это важно. Думаю, он считает точно так же, как и ты. — осторожные поглаживания разгоняют кровь по венам быстрее, Чимин не сводит со своего собеседника глаз.       На мгновение взгляд Минги задерживается на чужих руках, из-за чего задает вопрос, что гулял на краю сознания — Почему ты забрал меня? — Просто смотрит на то, как аккуратные пальцы с нежностью гладят его. — Я думал ты разводишь меня на секс. Вот и приехал.       Сон смеётся неловко и отворачивает голову в сторону, падая на кровать. Неприкрытая грудь рвано вздымается при смехе. — Не, прости, красотка. Но не сегодня. Думаю, не лучший день.       Чимин смотрит на него и ложится рядом, едва заметно краснея. — Без проблем. Не вини себя! Не смей даже думать про это. Виноват только Донсу. Ты звонил Хонджуну?       Сон нехотя тянется к телефону, что лежит на тумбе и показывает 22 исходящих вызова на номер Кима. И ни одного ответа. — Раньше он сбегал. Просто пропадал на недели и никогда не говорил, куда уходил. А когда приходил, то был избит в сопли.       Чимин хмурится, ему такое поведение не понятно и в какой-то степени даже противно. Хмурит густые брови и внимательно слушает. Пальцы двух рук незаметно переплетаются, передавая тепло ладоней друг другу. От этого даже дышать почему-то становится легче. — Вы спрашивали? — Он уходил в оборону, отнекивался. Никогда даже не упоминал. Мы перестали. Иногда всплывают отголоски этих поступков.       Чувство спокойствия и умиротворение будто укрывают в уютный кокон, не позволяя никаким негативным эмоциям проникнуть внутрь. Становится действительно лучше.       Чимин — как мягкое одеяло, что помогает спрятаться от всего мира. И Минги не отказывает себе, прячась в нем от проблем. Как обычно сбегает, надеясь, что все решится без его участия.       Успокоение находится в мягких пухлых губах, что нежно, но напористо целуют его. Как до этого дошло?       Почему сейчас он прячется от тревожных мыслей в мягком теле, что так прекрасно и правильно выглядит в его руках?       Пак не против. Он с самого начала не против.       Просто с трепетом и вожделением смотрит, как Минги целует его грудь, осыпая каждый сантиметр чувственными касаниями, и оглаживает сильными руками хрупкие бока. Горячие чужие губы поднимаются к шее и делают там остановку на несколько долгих секунд, потому что это его успокаивает.       Они понимают, что сегодня используют друг друга. Один для успокоения себя и своих мыслей, другой — для удовольствия. Только бартерные отношения. Ничего серьёзного.       Маленькие руки, что цепляются за побитое лицо, и поцелуй в губы, такой аккуратный, совсем невинный.       Им сейчас очень хорошо.       Минги томно смотрит на Чимина под ним. Не верит своим глазам. Тело блондина идеально вписывается в эту картину, словно всегда тут и было. Замени его любым другим человеком — будет не то. Совсем не то.       Сон раздвигает худые ноги и оба тонут в удовольствии от которого звон колокольный в ушах. Цепляются друг за друга аккуратно, как за свое единственное спасение, и так нежно целуются.       Чимин — как хрупкая фарфоровая статуэтка. Слишком неземной и невероятный. Слишком красивый и чистый для этого грязного мира. Минги срывает крышу от блаженства, когда под ним чувственно выстанывают его имя. Короткие ноготки впиваются в спину, оставляя после себя следы-полумесяцы. Чимин давит, как на педаль газа своей машины, требовательно, когда блаженно закатывает глаза и кусает свои губы. Между ними же нет никакой химии?       Просто сейчас удобный момент, удобные обстоятельства. Тело податливое, чувствительное, отвечает на поступательные движения в десятикратном размере. Рельефную спину украшают красные длинные следы. Томные стоны и поцелуи, поцелуи, поцелуи.       Оба нашли спасение от реальности друг в друге.       Пальцами Минги вырисовывают невидимые узоры на мягком чужом животе, наблюдая как Пак записывает что-то в телефон.       Этот секс нельзя назвать ошибкой. Они оба этого хотели. — Мне было хорошо, если ты переживаешь на счёт этого.       Ведёт рукой ниже по бедру и смотрит в красивые глаза, в которых галактику можно разглядеть. На тумбе у кровати лежит квадратик от использованного презерватива. Воздух еще не остыл. — Я чувствую стыд, потому что кажется, будто использовал тебя для того, чтобы убежать от плохих мыслей, — выдаёт Минги и замечает, как Пак только лучезарно улыбается. — Нет, это ведь не так. Я бы не стал спать с тем, кто использует меня. — шепчет в ответ и нежно поглаживает по щеке, аккуратно заправляя темные пряди за уши. Он приглашает парня прилечь рядом и затягивает в свои объятья, желая закрыть от всего мира. В этих объятьях так спокойно, что Минги сразу проваливается в темноту. ****       Мокрая тряпка скользит по шее, усыпанной веснушками и родинками, к выпирающим ключицам. Уён аккуратно протирает кожу парня.       Никого не подпускает к своему Сану. Он купает его сам, всегда присутствует при перевязке. Влажная материя скользит по груди, что едва заметно вздымается. Мочит тряпку в тазике тёплой воды, выжимает и переходит на руки. — Сегодня хорошая погода… Когда ты проснёшься, мы поедем на свидание, хорошо? — он смеётся горько, очень аккуратно протирая кожу.       Когда в палату входит Чонгук, атмосфера меняется. Становится даже дышать тяжело. Он подходит ближе к брату и хватает его за руку, сжимая кисть. — Прекращай, просто прекращай. Ты не прислуга! Хватит торчать тут! Поехали домой! — тянет его к себе, подальше от койки с парнем. — Он очнётся инвалидом! Зачем тебе это? Ты всю жизнь будешь с ним? Всю жизнь будешь его мыть? Кормить с ложки? Ты не обязан, — рычит в лицо Чон. От чего младший только вздрагивает, испуганно бегая взглядом по родному, но в тоже время будто незнакомому лицу.       Он врет. Сан будет здоров. Да даже если нет, то плевать! Ему плевать на все обстоятельства. Он все равно его любит. Каким бы ни был, как бы им ни было тяжело. Уён обещал, что не бросит его никогда. А значит, что он с ним до последнего. «Друг до конца». Не просто же так они выбили это краской на собственных телах, закрепляя отныне и навсегда.       Рука в гипсе неожиданно бьет брата по рёбрам. — Я был готов убить за него! А ты говоришь бросить? Ты просто никогда не любил, никогда не был любимым! — плюётся ядом в брата. Видит, как слова задевают его за живое, и как тот держится за рёбра, что болят после удара.       Стыдно. Сил ни физических, ни эмоциональных после вчерашнего не осталось. Уёна аккуратно берут за руку и грубо тянут за собой. Спина после ударов болит, быстрым шагом идти тяжело, но его продолжают тянуть к выходу. Чон сопротивляется, рвётся к двери, что закрывается, раненой птицей. Он должен быть там! Его место там, где Чхве. — Отпусти меня к нему. Отпусти. Отпусти! Ты ничего не понимаешь… Ты не понимаешь!       Его не слушают. И больше не будут. Все желания Чона всегда исполняли до сих пор. Он слишком избалованный ребёнок, которому боялись сказать нет. И он не мог подумать, что его могут просто так запереть в доме, отключить от мира, заблокировать карты, забрать всю технику вместе с телефоном.       Чонгук об этом тщательно позаботился. Все, что может причинить его брату боль, теперь заперто за семью замками. «Отрицание»       Было ещё в больнице, когда его с силой уносили от лежащего без сознания Сана. Он не мог поверить, что его брат способен на такое. Что он может забрать у него все одним щелчком пальцев.       Плевать на деньги, плевать на свободу. Он забрал единственного любимого человека в этом отвратительном мире. «Гнев»       Крики не прекращались часов так пять. Чонгук не мог сосредоточиться на важных документах. Уён все кричал и кричал, пока голос не стал похожим на скрип, и он не замолчал.       Лишить ребёнка любимой игрушки, казалось, было неплохой идеей в тот момент. «Торг» — Я правда буду хорошим младшим братом. Только разреши мне увидеть его. Можешь забрать у меня все. Я хочу только увидеть его. — вымаливает Чон сидя напротив закрытой двери. — Я и так забрал у тебя все. Тебе нечего мне предложить. У тебя нет ровным счётом ничего. Совсем ничего. Ты — бездарность. — грубо отвечает Чонгук с другой стороны. Ему действительно больно такое говорить. Но еще больнее вспоминать избитое тело брата. И он знает, что никогда не простит себе это. Но это будет лучшим вариантом для них двоих. «Депрессия»       Прошло уже несколько дней с момента, как Уён замолчал. Еду, что приносят служанки, не трогают. Его отводят в туалет и помогают сходить в душ. Единственное, что он делает это молчит. Ни единой слезинки больше. Ничего. Просто тишина в ответ на вопросы брата, на прикосновения к волосам. Он, укутанный в одеяло, смотрит в окно. Где-то там лежит его любимый мальчик и ждёт, когда же Чон придёт к нему. А теперь он уже никогда больше не придёт. «Принятие»