Консультант

Первая неделя съемок Вальтера тоже здорово вымотала. Cтолько забот… Вся эта толпа людей, которую нужно упорядочить, распределить… Поставить им задачи. Да, ассистенты у него были толковые, да, ему не нужно было вникать в каждую мелочь. Но Вальтер всегда старался ничего не выпускать из виду. А это утомляло. Но он уже через все это не раз проходил и не беспокоился: нужно немного времени, чтобы снова войти в ритм, привыкнуть. Потом станет полегче. Главное, он обожал свою работу. Каждый новый проект был вызовом, вершиной, которую предстояло покорить. И как же это прекрасно — пробовать свои силы, испытывать себя на прочность. Волшебное чувство, не сравнимое ни с чем! Во время съемок ритм был и правда просто безумным, отдыхать удавалось редко. После целого дня на площадке — просмотр материалов, какие-то дополнительные административные и организационные вопросы. Плюс жизнь вносила свои коррективы в график съемок: например, снимали на природе, по сюжету требовалась хорошая погода, а тут дожди зарядят. Или кто-то из актеров умудрился заболеть. Словом, неприятных сюрпризов хватало. Но тут первая неделя прошла без каких-либо серьезных проблем. Этим вечером Вальтер прогулялся пешком в отель, чтобы переговорить со сценаристами. В общем-то особой срочности не было, но он хотел проветриться, расслабиться немного. И расслабился… Надо же было в холле столкнуться снова с этим вредным русским консультантом! Все первые дни на съемках Вальтер наслаждался мелкой местью, всячески его игнорируя и изводя дополнительными бессмысленными заданиями. Русский действительно его разозлил своими высокопарными рассуждениями о шедеврах кинематографа и задел его профессиональную гордость. Хорошо умничать, когда ты сам ни за что не отвечаешь, сидишь уткнувшись в свои книги и статьи по истории, а фильмы смотришь только как зритель. Не зная, какой колоссальный труд за этим стоит. А ты попробуй, стань на мое место, умник! Посмотрел бы я на тебя, что ты тогда скажешь! Однако все раздражение, вся злость и желание подколоть, поставить русского на место, совершенно испарились, стоило Вальтеру увидеть того без привычного делового костюма с галстуком. Он возвращался из спортзала, был разгорячен после тренировки. Эта спортивная майка с коротким рукавом, обтягивающая торс… Эти мускулы, эти широкие плечи… Русский был в отличной форме. От него исходила сила. Выносливость… Когда Вальтер увидел эти мускулы, у него просто дыхание перехватило. Сразу представилось: вот они вместе заходят в лифт, останавливаются между этажами. Приближаются друг к другу. Cильные руки русского обхватываю его, разворачивают к стене. A он упускает контроль, расслабляется, плывет по течению… Позволяет себя увлечь… Понятно, что из отеля Вальтер вышел, полный грез. И с эрекцией; хорошо, что пиджак у него длинный, можно спрятаться и как-то добраться до дому. А там уже, оказавшись в душе, он дал себе волю и расслабился, снова представляя эти крепкие руки на себе, как они обнимают, гладят его повсюду. Господи, как же чудесно! Вальтер застонал и кончил через минуту — так сильно он был возбужден. Все выходные он проработал без оглядки и больше не отвлекался ни на какие фантазии. Но зато в понедельник, когда он снова явился на студию и увидел русского — спокойного, сдержанного, в своем неизменном костюме, все его недавние желания снова пробудились. Теперь Вальтер чувствовал прямо-таки охотничий азарт. Вызов. Предвкушение. Как перед началом нового проекта. Он понимал, что до этого русский, скорее всего, не был с мужчинами. Наверняка он из консервативной интеллигентной семьи. А если у них там, в недавно почившем Советском Союзе просто «секса не было» *, то что уж про однополые отношения говорить. Но это Вальтера не только не смущало, а напротив, добавляло остроты в ситуацию. Он иногда так развлекался: соблазнял мужчин, до этого спавших лишь с женщинами. Конечно, далеко не каждого можно было соблазнить. Но тут уж у Вальтера было внутреннее чутье на скрытую бисексуальность, которую другой мужчина не желает признавать. Однажды Вальтер на спор с подругой-сокурсницей, во время учебы в университете, сбил с пути истинного их преподавателя по административному права. Тот был давно и счастливо женат, и, по словам подруги, ничего там Вальтеру не светило. Но он совершенно точно знал: светило. И после серии дополнительных занятий (Вальтер прикинулся отстающим по предмету) и одной поздней прогулки по студенческому городку, он доказал свою правоту и выиграл спор. Ему, впрочем, быстро прискучил этот роман. Через год он бросил университет, уехал в Берлин. А преподаватель еще долго ему писал и звонил, спрашивал, не хочет ли он встретиться. Но Вальтер отвечал односложно. А потом и вовсе перестал, когда сменил адрес. А ведь тот мужчина когда-то тоже казался гордым и неприступным. И гетеросексуальным на сто процентов, ха. Все они неприступные — до поры до времени. Тут нужен просто удобный случай и правильный подход. Подход Вальтер сменил сразу же. В понедельник утром, заметив Всеволода на студии, сам к нему подошёл, поздоровался, спросил, как прошли его выходные. Потом задал пару вопросов по работе. Тот немного удивился от такой внезапной перемены в отношении к себе начальства. Но быстро собрался и отвечал спокойно и с достоинством. И даже улыбнулся Вальтеру на его попытки сказать что-то по-русски. Улыбка эта была сдержанная, как и сама его манера поведения. Но вселяла надежду. И если раньше Вальтера вся эта нарочитая строгость в одежде Всеволода лишь забавляла, то теперь стала вызывать досаду. Теперь-то он знал, что скрывается под строгим деловым костюмом! В последующие дни Вальтер продолжил делать комплименты Всеволоду, хваля его профессиональные качества. Ненавязчиво, между делом. И не впадая в крайности: все должно быть в меру, казаться естественным. Уж что-что, а это он умел… Если уж и преувеличивать чужие достоинства, то как можно правдоподобнее. Впрочем, русский казался вполне уверенным в себе и явно не страдал комплексами из-за своих профессиональных знаний. Страдал ли он какими-то другими комплексами - еще предстояло выяснить. Но опыт Вальтеру подсказывал: ни один даже очень уверенный в себе эксперт не останется равнодушным к похвалам за свою работу. А Всеволод, сперва казавшийся немного удивленным из-за таких перемен в поведении Вальтера, быстро к ним привык. Он уже не стремился отойти от него подальше после каждого дубля. Наоборот, сам теперь по два раза скрупулёзно все проверял и вносил кое-какие предложения по ходу съемок. За что его неизменно хвалили. Оставаясь очаровательным и любезным, Вальтер старался не заигрывать со Всеволодом. Открытая дружеская улыбка там, легкое касание плеча или руки здесь… Для прочего слишком рано. Похоже, Всеволод еще не был в курсе всех местных сплетен, и его не успели просветить относительно сексуальных предпочтений Вальтера. Тем лучше.

***

А удобный случай представился в пятницу вечером. Вальтер выходил из студии в конце рабочего дня и разговаривал с Гейдрихом по телефону (ему опять Мюллер нажаловался, после очередного своего визита на съемочную площадку — это уже превращалась в добрую традицию). На улице было довольно темно. Но при свете фонарей, на паркинге, Вальтер заметил Всеволода. Хотя тот был далеко, а часть обзора закрывал грузовик — глаз у Вальтера был наметанный, и он сразу его узнал. Немедленно попрощался с Гейдрихом, сославшись на срочное дело и поторопился туда. А Всеволод по сторонам не смотрел и продолжал разгуливать между машин, с руками в карманах пальто. — Всеволод! — окликнул его Вальтер. — Вы потерялись? Всеволод обернулся - вид у него и правда был несколько озадаченный И раздосадованный тоже. Он пожал плечами: — Да вот, жду ребят из операторской. Вместе в город возвращаемся, но что-то они сильно задерживаются… Буду, наверное, такси вызывать. Вальтер немедленно оживился: — Ну зачем же такси? Мы, конечно, возместили бы вам проезд, но такси тоже ждать придется. Давайте я вас подвезу! — Ну хорошо… если это не трудно, конечно. — Да почему же трудно? Я все равно сейчас домой возвращаюсь, а ваш отель мне по пути. — Хорошо, поехали. Вальтер направился к своей машине, Всеволод последовал за ним. Черный красавец-"порше" дожидался на своем обычном месте на стоянке. И приветственно замигал хозяину, когда тот нажал на электронный ключ. — Это ваша? Неплохо! — Нравится? Всеволод был явно впечатлен и даже не пытался это скрыть. Он медленно обошел "порше", с интересом рассматривая его как посетитель автосалона. Или как какой-нибудь музейный экспонат. Хотя на экспонат "порше" явно не тянул — слишком был для этого новый, прошлого года выпуска. Вальтеру было приятно, что русский так очарован его машиной. Хотя и выражает восторг в своей обычной, сдержанной манере. Дав ему еще немного полюбоваться на своего красавца, Вальтер театральной махнул рукой: — Прошу! А когда они оказались внутри, Вальтер немедленно завел двигатель и стремительно взял с места — так, чтобы пассажир почувствовал себя взлетающим в космос. Жаль, что пришлось притормозить на выезде из паркинга — это немного испортило эффект от стремительного старта. Но зато потом Вальтер с лихвой восполнил остановку. По дороге в Берлин они летели как ветер, одним махом преодолев все расстояние. Машин в пригороде было меньше, да и полицейские посты Вальтер знал наизусть. Можно было порезвиться. Хотя, конечно, всегда был риск нарваться на мобильный патруль. Но риск того стоил! Он, даже не глядя на своего пассажира, знал: тот еще больше впечатлен. Ха, вот тебе и такси… Наверняка до этого Всеволод не катался на дорогих спортивных машинах. Почувствуй разницу! В городе, конечно, приходилось останавливаться на светофорах. Зато можно было каждый раз с ревом брать с места и таким образом развлекать своего пассажира. Всеволод, наконец, нарушил молчание: — Отлично водите. Сколько тут лошадиных сил? — Триста двадцать, кажется, — Вальтер небрежно провел рукой по рулю. Выдержал паузу, снова тронулся с места. А чуть погодя, прибавил весомо. — Да, я умею обращаться с сильными машинами. Какое-то время нужно привыкнуть, чтобы их обуздать. Но удовольствие того стоит! Всеволод на это заявление только хмыкнул. И сказал: — Вот уж точно. Они уже подъезжали к Тиргартену, когда Вальтер поинтересовался — как бы между прочим: — А вы сейчас в отель возвращаетесь? — Да. Он плавно затормозил у обочины парковой дороги, посмотрел на Всеволода: тот теперь увлеченно разглядывал салон машины и набор кнопок с разными функциями. И, кажется, пытался угадать, что и для чего тут предназначено. Глаза его так и горели желание все их опробовать. Хм, еще немного и Вальтер начнет ревновать к своей собственной машине. Он деликатно кашлянул, привлекая внимание Всеволода к себе: — Я вот подумал… Как-то мы с вами не очень начали… — То есть? — У меня было много нервотрепки накануне первого съемочного дня. Прошу прощения за то, что я чересчур резко отреагировал на ваши слова в то утро. — Что ж… Я и правда не очень корректно высказался по поводу вашего фильма. Так что мне ваша реакция понятна. Я хотел бы извиниться, у меня и в мыслях не было вас обидеть. — Что ж, — весело заключил Вальтер. — Значит, мир. Выпить хотите? Я тут знаю одно неплохое место… Всеволод сразу согласился, и они отправились в бар, куда Вальтер иногда заглядывал после работы, если хотел посидеть в спокойной обстановке. Решительно, все удачно складывалось: русский принял его приглашение пропустить по стаканчику. А что может быть лучше совместной выпивки один на один, в тихом и спокойном месте, чтобы его разговорить и узнать о его пристрастиях и слабостях. Конечно, тут уж как карта ляжет. Но как знать, как знать… Может, удастся затащить его к себе домой уже этим вечером. Тут главное — поймать нужный момент. Совсем пьяным русский Вальтеру ни к чему: и толку в постели будет мало, и легче потом отрицать, что «ничего не было, это все нам почудилось спьяну». А вдруг Вальтеру понравится и захочется повторить? Нет, тут важно, чтобы объект и в нужную кондицию пришел, и при этом еще был способен на что-то. А на утро хорошо помнил все подробности своего «падения». Увы, Всеволод напиваться не торопился. Неторопливо цедил свою кружку пива и все рассуждал, рассуждал… А Вальтер слушал, старательно изображая заинтересованность. Нет, он, конечно, ничего не имел против темы сотрудничества между западными разведками после Второй Мировой. В другой ситуации эта тема даже могла бы его захватить, ведь и к новому фильму она какое-то отношение имеет, и просто всегда приятно послушать эксперта в своей области. Но не прямо сейчас. Сейчас у Вальтера были другие планы на Всеволода, далекие от его профессиональной деятельности. На очередную долгую тираду Вальтер с готовность поддакнул, кивнул. И решил заказать еще выпивки. Хоть Всеволод свое пиво до конца не одолел, но, может, это его тоже сподвигнет на следующую порцию. И дело сдвинется с мертвой точки. Вальтер уже поднял руку, чтобы подозвать официанта, когда зазвонил мобильный Всеволода. Тот сразу же прервал свои разглагольствования и потянулся в карман пальто, извлекая оттуда телефон. С некоторой досадой — видно было, что он не очень привык к этому средству связи. Хотя старается этого не показывать. Посмотрев на номер вызова, Всеволод нажал на кнопку. И резко ответил по-русски: — Да! Привет! Его собеседник начал что-то быстро говорить, причем так громко, что и до Вальтера доносились отголоски русской речи. Всеволод выслушал все это с глубокомысленным видом. А потом сказал: — Вообще-то я не один. Последнюю фразу Вальтер понял и невольно улыбнулся: прозвучала она двусмысленно. Кажется и Всеволод тоже понял, как можно интерпретировать эти его слова. Глянув на Вальтера, заметил его улыбку. Смутился немного и опустил глаза. Торопливо пояснил в трубку: — Вальтер со мной. Зашли вот в бар после работы, пиво пьем… Выслушав, что ему на это сказали по телефону, Всеволод попрощался со своим лаконично: — Хорошо, понял. Передам. До скорого. Он положил трубку, спрятал телефон в карман. А потом торжественно объявил Вальтеру: — Это Антон звонил. В гости нас приглашает. Они в отеле с нашими ребятами собрались, у него в номере. Брови Вальтера поднялись домиком. Вот уж неожиданность. И все это не соответствовало его сегодняшним планам. Хотя… Всеволод же тоже живет в этом отеле. — Он сказал, что отказ не принимается. Ну, мне-то точно не отвертеться, — усмехнулся Всеволод. — Я еще на той неделе к ним не пришел, хотя обещал. А вы начальство, сами смотрите. Всегда можете сослаться на срочные дела. — Нет, отчего же… Я с удовольствием!

***

Они зашли в ближайший супермаркет, захватили пару бутылок вина. И потом поехали в отель. В номере Антона уже собралось много народу: супруги Кэт и Эрвин Кин (как и он, русские актеры), Барбара, двое немецких актеров, снимавшихся на этой неделе в эпизодах, кое-кто из операторской и из сценарной группы. И еще какие-то русские, знакомые Антона из Берлина. Приход новых гостей все встретили радостным возгласом. А Антон громогласно их приветствовал по-немецки: — Всеволод, ты молодец. Молодец! Привел-таки Вальтера. Барбара тут, но в случае чего — двойное прикрытие нам не помешает. Отель все-таки… — А вы что, собираетесь тут дебоширить? — поинтересовался у него Вальтер с напускной тревогой. Антон немедленно принял самый благостный и невинный вид. Который плохо сочетался с хитрой улыбкой на его широком скуластом лице. — Да боже упаси, Вальтер, какое там дебоширить! Вы же меня знаете. Я само воплощение дисциплины и ответственности. При этом Антон чуть не уронил принятое от Вальтера пальто, но быстро его подхватил. Пальто перекочевало вместе с верхней одеждой Всеволода в огромную куча-мала, на маленьком столике у входа. Похоже, у того, кто захочет уйти пораньше, будут проблемы с розыском здесь своих вещи, без помощи служебной собаки. Весь номер представлял собой импровизированный банкетный зал. В миниатюре. Два одинаковых стола — второй явно притащили из соседнего номера, как и стулья. Но стульев не хватало, поэтому гости сидели на кровати. А кое-кто даже на полу пристроился. Столы были заставлены бутылками вина, водки, пластиковыми стаканчиками и тарелками с нарезанной закуской: колбасой, сыром, какими-то овощами. Все просто и по-походному. Несмотря на открытое настежь окно, куда гости подходили покурить, в номере было довольно жарко. Всеволод сразу сбросил пиджак и закатал рукава рубашки. Вальтеру пришлось усилием воли заставить себя не пялиться на его руки. Их рассадили напротив друг друга. Вальтеру это не очень понравилось: он-то рассчитывал сесть рядом. Так, чтобы можно было разговаривать, не делая сказанное достоянием общественности. Но он надеялся, что позже получится поменяться местами с соседями Всеволода. С Эрвином, например. А пока что наблюдал за интересующим его объектом. Как и недавно в баре, Всеволод не торопился напиваться. Однако оказавшись среди своих "соплеменников", он стал более экспрессивен и в жестах, и в словах. Пластиковые стаканы, нехитрая закуска, теснота и всеобщий гам из немецко-русской речи Всеволода явно не смущали. Он так же естественно вписался в эту атмосферу, как недавно сидел в маленьком уютном баре, с фоновой джазовой музыкой и читал Вальтеру лекцию по истории разведслужб. Теперь же они с Эрвином что-то живо обсуждали на своем родном языке. Время от времени до Вальтера доносились знакомые русские слова, оживали в памяти. Но общего смысла беседы он уловить не мог. К тому же Антон, менее сдержанный в выпивке, жаждал с Вальтером пообщаться: поделиться своими впечатлениями и о Берлине, и о съемках. Он называл Вальтера мировым парнем и лучшим режиссером, с которым ему вообще довелось работать. Говорил, что Вальтер им, актерам, как отец родной. Обнимал его за плечи. И при этом Антон жаловался, что для нынешней роли ему пришлось сбрить свою бороду. — Я же без нее совершенно себя не ощущаю! Вот совсем. Как будто голый. Так привык! Последнее время все роли с ней выпадали. Она мне счастье приносит! Тут Вальтер со смехом ему посоветовал адресовать свои претензии Всеволоду: Антон играл одного из высокопоставленных офицеров внешней разведки, и борода в этот образ никак не вписывалась. На что Антон пустился в пространные рассуждения про необходимость ломать клише и заставить зрителя взглянуть на все под другим углом. Вальтер слушал, сочувственно кивал. И про себя молился, чтобы кто-нибудь его уже отвлек. И его мольбы были услышаны: Эрвин достал гитару, перебрал струны, настраивая ее. Все немного угомонились, повернули головы в его сторону, и Эрвин запел. Вслушиваясь в слова меланхоличной, спокойной песни, Вальтер понял, что она была не на русском языке. Хотя некоторые слова показались ему знакомыми. Когда песня закончилась и стихли аплодисменты, Вальтер спросил Эрвина: — Это ведь не русский язык? Нет? Ему ответил Всеволод: — Это украинский. — Очень красиво звучит. А вы его тоже понимаете? — Но как же мне его не понимать, — усмехнулся Всеволод. — Я сам наполовину украинец, по матери. Да и несложно понять для русского украинский. Как и белорусский. Близкие языки. В подтверждении его слов, Кэт тут же спела песню на белорусском, без музыкального сопровождения. Это был тоже довольно красивый и мелодичный язык. А кое-какие слова звучали знакомо. Потом, под аккомпанемент Эрвина, Кэт исполнила старинный русский романс «Не уходи, побудь со мною…», который Вальтер уже где-то слышал раньше. Исполнила она его замечательно. Оба — и Кэт, и Эрвин — были профессиональными музыкантами и театральными актерами. Играли они в театре в Мюнхене. Переехали в Германию со своими семьями совсем детьми, и их немецкий был безупречен. Антон жил в Гамбурге и тоже был театральным актером. Но он иммигрировал в Германию относительно недавно и его немецкий был похуже. Играл Антон, в основном, в местном русском театре. Иногда снимался в кино, где требовались русскоязычные актеры. Он отлично вписывался в образ офицера ГРУ, как и Кэт с Эрвином — его «подчиненные». Пока что Вальтер был доволен подобранным кастом: персонажи русских актеров были второстепенными, но выкладывались они полностью, играли прекрасно. Вальтеру довелось работать и с британскими актёрами, и он тоже был в восторге от их уровня. Те, как и русские, тяготели к Станиславскому, к тому, чтобы пропустить персонажа через себя. Наделить каким-то новыми чертами и качествами. За последние годы методики актерской игры росли и множились как грибы после дождя. Интересно, конечно, и кое-что прекрасно работает, вносит разнообразие. Но иногда Вальтер находил это чрезмерным. Тут актеру легко впасть в самолюбование, считая себя оригинальным. А на деле — просто эпатаж и сотрясение воздуха. Ему такие уже не раз попадались. Меж тем, вечеринка продолжала набирать обороты: все то и дело наполняли стаканы, болтали, веселились. А Вальтер украдкой наблюдать за Всеволодом. Тот немного раскраснелся, расслабился. Но не выглядел сильно захмелевшим, как и сам Вальтер, который всегда оставался умеренным в выпивке. Сегодня оставаться умеренным было не так просто, с Антоном рядом. Тот все дело норовил наполнить стакан Вальтера то вином, то водкой, то виски. И сам стремительно опустошал свой стакан. Вальтеру приходилось изворачиваться и всячески отвлекать его внимание: вскакивать и идти курить к открытому окну или как-то уводить беседу в сторону. К счастью, Барбара сидела рядом, ей тоже перепадало внимания от заботливого хозяина. Но и она твердо держала оборону и не сдавала своих позиций. После перерыва и всеобщего гама, Эрвин снова достал гитару и запел. Эта песня была отчаянной, задорной, влекущей, но одновременно и глубокой, надрывной, со стремительными переходами от одной крайности в другую. В ней ясно слышались цыганский ритмы. Которые захватывали, уводили за собой… В сон мне — жёлтые огни, И хриплю во сне я: «Повремени, повремени — Утро мудренее!» Но и утром всё не так — Нет того веселья: Или куришь натощак, Или пьёшь с похмелья. После первого же куплета, Антон выхватил у Барбары стакан из рук, потащил ее танцевать. К ним присоединилась и Кэт. Танцевала она прекрасно: то медленно и величаво плыла по комнате, то замирала на месте, то неистово трясла плечами, совершенно перевоплотившись в шальную цыганку. Вальтер пожалел, что нынешний сценарий никак нельзя было переделать и включить похожую сцену в фильм. Он с удивлением отметил: Барбара тоже неплохо справляется с цыганским танцем. Кэт остановилась, показала ей что-то и вот уже они обе двигались рядом с Антоном, поводя плечами в такт неистовой мелодии. Места было мало, но каким-то образом все трое умудрились танцевать и не натыкаться на мебель. Правда один раз Барбара все-таки запнулась о чью-то ногу. Но Антон успел ее подхватить — реакция у него была отличная, даже после всего количества выпитого этим вечером. Эх, раз, да ещё раз, Да ещё много, много, много, много раз, Да ещё раз… Или пьёшь с похмелья. Теперь они все подпевали Эрвину — и немцы, и русские. Хлопали — кто по столу, кто в ладоши. И Вальтер тоже хлопал, и с трудом мог усидеть на месте. Он вообще как-то незаметно увлекся происходящим, даже забыл о Всеволоде на какое-то время. Изначально Вальтер пришел на эту вечеринку только из-за него. А сейчас с удивлением понял: он действительно наслаждается всей этой атмосферой. Русские больше не казались резкими или шумными. Да, они никак не изменились, вели себя иногда слишком открыто и бесцеремонно. Но веселая, бесшабашная энергия, которая от них исходила, как-то незаметно захватила Вальтера, растворяя в его себе и делая частью чего-то большого, до этого ему незнакомого, но интересного, яркого, нового… Внезапно он понял, каким еще словом мог бы описать свои ощущения. Эти русские были не просто веселыми, бесшабашными или гостеприимными. Они были… душевными. Он уже давно не использовал этот эпитет в отношении своих родственников, друзей или любовников. Считал его чересчур пафосным, избитым, фальшивым. Но сейчас это именно то, что он чувствовал. Танцы закончились. Антон, обнимая за плечи Кэт и Барбару одновременно, что-то им оживленно говорил и вел к окну. А они весело хохотали в ответ. Внезапно в дверь их номера громко постучали. «Ну конечно, — с досадой подумал Вальтер. — Слишком хорошо и весело, чтобы это могло продлиться долго». Он уже приготовился пускать в ход все свое обаяние, что бы уговорить администрацию отеля не вызывать полиции. Ложная тревога — оказалась, что это всего лишь соседи Антона из номера напротив, тоже зашли на вечеринку. Пожилая супружеская пара из Америки. Муж – афроамериканец, жена – мексиканка. Они присоединились к общей компании, буквально втиснулись в неё. И теперь, среди немецкой и русской речи, слышался американский английский, с характерным техасским выговором. Что ж, типичная вечеринка в современном Берлине… Тут Вальтер заметил, что Всеволод приблизился к Эрвина и о чём-то его спрашивает. Эрвин выслушал, кивнул. Склонился над гитарой, перебирая струны. Прозвучали первые спокойные аккорды. А потом, потом… Всеволод подался вперед, на секунду прикрыл глаза. И запел: Не бывает напрасным прекрасное, Не растут даже в черном году Клен напрасный и верба напрасная, И напрасный цветок на пруду. Невзирая на нечто ужасное Не текут даже в черной тени Волны, пенье, сиянье напрасное И напрасные слезы и дни. Его глуховатый низкий голос, искренность в нем, мягкая грусть, сразу же приковали к себе внимание присутствующих, хотя это и не было пением натренированного певца. Но и смех, и разговоры разом стихли. Как будто все они сейчас вспомнили о чем-то по-настоящему дорогом, сокровенном. И затаив дыхание, слушали Всеволода, сопереживали и вспоминали вместе с ним. Каждый своё. Дело ясное, ясное, ясное, Здесь и больше нигде, никогда Не бывает напрасным прекрасное — Ни с того ли нас тянет сюда? Всеволод не смотрел ни на кого из присутствующих: он полностью ушел в себя, был где-то далеко. В другом месте, в другом времени… Глядя на его лицо с красивыми, мужественными чертами, слушая его пение, Вальтер вдруг почувствовал, как его накрывает волной эмоций. Все здесь было: и смятение, и восторг, и странная нежность, от которой сразу почему-то стало больно. Горло его перехватило, защипало в глазах… Вальтер с трудом сдерживал слезы. Как будто Всеволод, всегда такой спокойный, уравновешенный, державший дистанцию, а сейчас не побоявшийся показать перед всеми свою уязвимость, часть себя настоящего, задел и в Вальтере что-то. Нарушил его собственную броню. Маску, которую Вальтер уже многие годы привык носить, с которой он свыкся. И привык ее считать чем-то нерушимым, неотъемлемым для себя, единственно-верным. Сила тайная, магия властная, Звездный зов с берегов облаков Не бывает напрасным прекрасное Ныне присно во веки веков. Рассеянно слушал он Антона, переводившего ему слова последнего куплета на немецкий. Сейчас было не важно, понимает ли Вальтер слова или нет. Было в ней что-то гораздо большее, в этой песне. Что-то не нуждающееся в переводе с одного языка на другой. Понятное без всякий объяснений. Смолк последний аккорд, все зааплодировали. Эрвин одобрительно хлопнул Всеволода по плечу. А тот, будто вернувшись откуда-то издалека, снова смотрел на них с чуть грустной, доброй улыбкой, отвечал что-то Антону и Кэт. Всеволод улыбнулся и Вальтеру, когда их взгляды случайно пересеклись. И впервые, за все это время, и в его улыбке, и в глазах, обращенных к Вальтеру, было искреннее тепло. А не просто официальная вежливая любезность. После этого они снова пели, все вместе: по-русски, по-немецки, по-английски. Удивительно, но никто их компанию так и не потревожил — ни соседи, ни администрация. Видимо, отнеслись с пониманием — все-таки пятница… Остаток вечера прошел для Вальтера как во сне, в тумане. Алкоголь к этому точно не имел никакого отношение: пил он мало и с частыми перерывами. Но все равно плохо помнил, о чем он еще говорил и что ему отвечали. Недавний азарт, ощущение вызова куда-то ушли, оставили его. Но теперь это превратилось в некую необходимость, потребность — просто смотреть на Всеволода, слушать его. Быть с ним рядом. А когда они обменялись рукопожатием на прощание в конце вечера, Вальтера всего обдало жаром. Как же хотелось задержаться, не выпускать ладони из его руки. В ту ночь Вальтер почти не спал. Он долго и бесцельно бродил по квартире. Вышел на балкон в одной тонкой шелковой пижаме и шлёпанцах; холода он не чувствовал. С незажженной сигаретой в руке стоял он там, ухватившись за перила ухватился и смотрел, смотрел вверх, на ночное небо,, где за низкими густыми облаками, окрашенными оранжевым отблеском городских огней, притаились звезды. Хотя сегодня их было никак не разглядеть — Вальтер все равно смотрел в небо. Улыбался рассеянной и счастливой улыбкой. Ему было хорошо и больно, сладко и грустно. Волнительно. Все это так внезапно свалилось на него, захватило, увлекло за собой… Мир изменился, больше не был прежним. А он, Вальтер Шелленберг, был влюблен так сильно, как никогда еще не влюблялся в своей жизни.