Консультант

      Назавтра мучения Всеволода возобновились. И как бы Вальтер ни старался его подбодрить, как бы ни подчеркивал какие-то, по его мнению, удачные моменты в его игре – это не очень-то помогало. Вернее, не помогало вообще. Всеволод чувствовал, что произносит свои реплики всё так же механически, будто лекцию читает. А ведь помнится, после первой читки, он чувствовал себя таким вдохновленным, поверил, что у него действительно может получиться… Вальтер тогда еще ему посоветовал: «Не старайтесь стать кем-то другим. Лучше просто представьте себя в подобной ситуации, в ту историческую эпоху. Как бы вы себя вели? Что бы вы чувствовали? Вы, Всеволод Владимиров, а не Максим Исаев… И поменьше размышляйте над каждой мелочью, для начала вам нужно просто поверить в происходящее. По-настоящему поверить». И Антон говорил, что Всеволод слишком много думает, а надо бы больше воображение использовать. Ага, знать бы еще - как это сделать по заказу… Хотя иногда, во время последних репетиций с Антоном, «меньше думать» у Всеволода получалось. Но стоило только оказаться на съемочной площадке, в окружении целой толпы людей, как в нём неизменно, раз за разом, «включался» преподаватель университета. Всеволод правильно произносил свои реплики, совершал предписанные по сценарию действия, но не на секунду не мог позабыть: на него все смотрят, он должен сохранять лицо. Именно поэтому персонаж его, как и когда-то в театре, получался каким-то искусственным, неживым. Всеволод прекрасно это осознавал, но ничего поделать не мог. Вот хоть ты тресни! С утра опять снимали сцену на совещании. К ним, к актерам, добавили еще трёх статистов. Объясняя тем особенности поведения офицеров советской разведки, Всеволод несколько приободрился: как же это здорово - снова почувствовать себя экспертом! Приятно, когда тебя внимательно слушают и восхищаются твоими знаниями и профессиональными навыками. Не то что самому играть, ждать чужих указаний и оценок. То ещё удовольствие… К сожалению, статисты скоро закончили и ушли. А дальше начали делать крупный план каждого персонажа по отдельности. Ничего интересного, такое Всеволод и раньше уже видел. Всего лишь дополнительный материал для монтажа. Но операторская группа, похоже, всё равно была захвачена процессом - судя по оживленной дискуссии после каждого дубля. Снимали и Всеволода: как он перебирает документы на столе, а потом кладёт их в папку. Эрвин ему посоветовал играть так, как если бы он полностью находился в кадре, а не только одними руками что-то изображать. Всеволод попробовал и убедился: да, так действительно было легче. И сами жесты получались более естественными. В перерыве он вышел покурить и разговорился с Антоном. Всеволод был доволен, что его встретил; не хотелось сейчас никаких подбадриваний и ласковых улыбок… Надоело. Пусть бы лучше ему откровенно сказали, что думают о его игре. Признали бы уже, что актер из Всеволода никудышный. Вот просто нет у него к этому никаких способностей! Но и Антон, обычно скупой на похвалы и щедрый на критику, тоже разочаровал. На прямой вопрос Всеволода - что тот думает о нём как об актере – он только помялся. Ответил уклончиво: — Ещё рано о чём-то судить. Поживём – увидим! И Антон сменил тему: начал рассказывать, как актеры тренируются, чтобы сыграть сильные эмоции - страх, глубокую печаль, радость, гнев. По его словам, профессионал должен уметь изобразить любую эмоцию по команде режиссера - в том числе, и заплакать. — Вот, смотри! Он тут же продемонстрировал свои навыки – сморщился, пару раз всхлипнул. Нос его покраснел, а по щекам покатились слёзы. Скорость, с которой его веселая болтливость трансформировалась в глубокую и очень достоверную печаль, впечатляла. — Ну и ну! Я бы точно так не смог! Антон полез в карман за бумажной салфеткой. Довольный произведенным эффектом, он шумно высморкался и сказал: — Ерунда! Не так уж это и сложно, как кажется – сильные эмоции сыграть. Даже для начинающих. — Кому как… — Ну, здесь же не надо дозировать, не надо сдерживать себя. Потому и проще. Поскольку Всеволод был настроен скептически, Антон тут же предложил ему вместе пойти в комнату отдыха и там попробовать. Делать-то всё равно нечего, пока снимают Кэт и Эрвина. Всеволод согласился. Да, актерские упражнения у него по-прежнему энтузиазма не вызывали, но сейчас… сейчас он был рад любому предлогу держаться подальше от съемочной площадки. Да и вид плачущего Антона его впечатлил и позабавил. Захотелось узнать: так ли уж просто этому научиться, как тот утверждает. Сказано – сделано. Они предупредили одного из ассистентов, попавшегося им по дороге и направились в комнату отдыха. Выпили кофе, а Антон еще и как следует подкрепился печеньем и шоколадными конфетами, в избытке лежавшими там на столах. Это его ещё больше взбодрило, и он теперь прямо руки потирал, обещая «погонять» Всеволода по эмоциям как следует. Давно пора. Всеволод усмехнулся: подобные угрозы его больше не пугали. После настоящих съемок все эти упражнения кажутся просто пустяком каким-то. Возможностью отдохнуть и перевести дух. Сперва он попробовал изобразить сильный гнев или радость – по мнению Антона, результат оказался неплохим. Для первого раза. А вот со спонтанным страхом или печалью дело категорически не клеилось. Антон сказал, что это довольно типично для мужчин. Подобные эмоции у них могут блокироваться из-за предрассудка: стыдно демонстрировать свою слабость и уязвимость перед другими людьми. Это, мол, неправильно и настоящие мужчины не должны так поступать. Вот поэтому вначале им сложнее, чем женщинам, сыграть такое. Но сложно — не значит невозможно. И Антон усадил Всеволода на стул посреди комнаты и попросил расслабиться, погрузиться в себя, поискать какие-нибудь особенно грустные воспоминания. Вдохновиться ими. А когда Всеволод почувствует печаль – как следует проникнуться, «напитаться» этой эмоцией. Дать ей полностью себя захватить. Станет совсем невмоготу – не сдерживаться и позволить выйти ей наружу. Но как бы Всеволод ни старался, как бы ни вспоминал про похороны отца или про свой развод – заплакать сразу он не смог. Максимум – почувствовать сильную грусть и тоску. Снова и снова он «подпитывал» себя этими эмоциями, повторял, что плакать – нормально и не стыдно. Делал паузы, глубоко дышал, возвращался к этим грустным воспоминаниям. Ничего… Тогда он закрыл глаза, всхлипнул – сперва нарочито, потом как-то само собой получилось. Но нормально заплакать он так и не успел. До него вдруг донеслось взволнованное: — Всеволод, что с вами? Вы в порядке? Он открыл глаза – рядом стоял Вальтер. Похоже, тот только что вошёл в комнату, а Всеволод даже и не услышал. Слишком занят был всем этим «погружением» в печаль, не до того было. Кстати, а почему Вальтер так побледнел? Неужто решил, что Всеволод и правда… — Да все с ним в порядке! – вмешался Антон. – Жив-здоров и весел. Мы просто тренировались - плакать вот его учу! — Ах, тренировались. А я уж было подумал… - чуть помедлив, Вальтер приблизился к Всеволоду, осторожно положил руку на его плечо. Он уже не выглядел таким встревоженным, но глаз со Всеволода всё равно не спускал. – Молодцы, конечно, что тренируетесь. Но эмоциональные нагрузки хороши в меру, как и физические. И сейчас вам, Всеволод, лучше сделать перерыв. — Ничего страшного, - отмахнулся тот. Эта внезапная заботливость Вальтера его раздражала: сначала отдал его на растерзание Антону и никак не вмешивался, хотя Всеволод и выражал своё недовольство. А теперь, когда он сам изъявил желание позаниматься, Вальтер вдруг забеспокоился о нагрузках, надо же! Неизвестно, понял ли Вальтер, о чем Всеволод сейчас думал. Но он торжественно объявил: на сегодня они оба свободны, а завтра у Всеволода выходной. И добавил: — Вы должны как следует отдохнуть! На вас просто лица нет. Всеволод в общем-то рад был этому неожиданному выходному. Но покровительственно-приказной тон Вальтера ему не понравился. И он сказал: — Не преувеличивайте. Я просто играл вселенскую печаль – вот и лицо соответствующее. Антон фыркнул и тут же закашлялся, когда Вальтер к нему обернулся. — Антон, спасибо вам за помощь. Дальше я постараюсь выделить время и сам позанимаюсь со Всеволодом. Вы и так много сделали, не стоит больше беспокоиться. Антон широко улыбнулся, развел руками: — Да мне совсем не трудно! Свои же люди, русские…Тем более - живем в одном отеле, очень удобно. Можно допоздна засиживаться, - тут Антон заметил, как Вальтер помрачнел при последней фразе и осекся – А, ну конечно, конечно… Как скажете, вам же виднее. Сами – так сами… Нахмурившись, Вальтер коротко кивнул на прощание и вышел из комнаты. — Смотри как наш режиссер за твоем самочувствие волнуется! Аж забыл постучаться, перед тем как войти… По лицу Антона гуляла знакомая ухмылочка. Под красноречивым взглядом Всеволода она сразу же исчезла, и Антон завел разговор про преимущества и недостатки жизни в Берлине. Всеволод слушал его вполуха. Размышлял: чем бы таким заняться завтра. Приятным и главное, никак не связанным с актёрством.

***

*** Выходной – дело хорошее. Жаль только, что пролетает он очень быстро. Прямо-таки молниеносно… Всеволод сходил в спортзал, прогулялся в парке. Ознакомился с документами, заказанными в местных архивах, сделал кое-какие заметки для будущих глав. Вечером ему позвонил сын. Поинтересовался: чем это он так занят, что даже на емейлы которые сутки не отвечает? Всеволод сказал, что это – военная тайна. Сашу его слова ещё больше заинтриговали: — Так папа, давай, колись! Ты там влюбился в кого-то, что ли? Рассказывай! В голосе сына, за фасадом шутливости, слышалось смутное беспокойство. Вот же удивительно! Когда отец встречался с кем-то, Саша не обращал на это внимание. Вообще никак не интересовался его личной жизнью, ни о чем не спрашивал. А тут вдруг гипотетический роман отца заграницей Сашу насторожил и взволновал. «Ага, влюбился, как же… Записался в клуб мазохистов – вот это уже ближе к истине». Но сыну Всеволод, конечно, этого не сказал. Только пообещал, что потом всё расскажет, по возвращению в Питер. И спросил, как бы между прочим: а какой ноутбук Саша хотел бы получить в подарок ко дню рождения? Разговор свернул в нейтральное, более желательное для Всеволода русло и обошлось без нового тура вопросов о его работе или личной жизни. Всеволод пообещал писать чаще, по крайней мере, хотя бы отвечать: всё в порядке и немцы его в плен пока не взяли. На том и распрощались. А рано утром в четверг он снова был в студии и репетировал с Антоном сцену, где Исаев убеждает своего начальника послать его в Швейцарию. Реплик у Всеволода там хватало, в том числе, была и парочка монологов. Но он не только свои, но и все слова персонажа Антона уже знал наизусть. Уж столько раз их слышал… Разбудили бы ночью, спросили – ответил бы без запинки. В этом Всеволод больше не боялся ошибиться, как и в последовательности каких-то действий. Например, в определенный момент пройтись по комнате, заложив руки за спину. Или, наоборот, стоять на месте, отмеченном цветным маркером, и с глубокомысленным видом внимать персонажу Антона. Иногда кивая при этом. Сцена была длинная, и снимали её по частям. Всеволод настроился на очередной трудный день. Так и получилось. Хоть он уже и немного освоился на площадке, игра его все равно оставалась поверхностной, формальной. Но он продолжал делать то, что нужно – произносил свои реплики, двигался или, напротив, оставался на месте, изображал какие-то эмоции и чувства. Вальтер подходил к нему почти после каждого дубля. Он неизменно улыбался Всеволоду, хвалил его. Потом что-то ему объяснял - терпеливо и обстоятельно. Стороннему наблюдателю могло бы показаться: всё идёт как надо. Вообще прекрасно. Но Всеволод-то уже достаточно насмотрелся на такого Вальтера с другими актёрами, чтобы точно знать: тот по-прежнему недоволен его игрой. У Всеволода росла и крепла надежда, что скоро всё это закончиться, и он сможет всецело посвятить себя работе консультантом, которая сейчас сильно отодвинулась на второй план. У него даже появилась коварная мысль: специально играть еще хуже и делать ошибки в репликах или преувеличивать какие-то эмоциональные реакции своего персонажа. Как когда-то, с тем образом пламенного революционера. Может, так Вальтер быстрее бы убедился в своей ошибке и дал отбой? Но Всеволод всё же не стал этого делать из-за привычки всегда работать на совесть и доводить любое начатое им дело до конца. Изо всех сил он старался отвлекаться между дублями и думать о чем угодно, кроме: как же меня всё это достало! Он тоже улыбался Вальтеру, кивал. Добросовестно следовал всем его указаниям и советам. И ждал, ждал - когда же тот потеряет терпение, и всё это наконец-то закончится. Но, увы, Вальтер терпение не терял. Если дело касалось работы с актерами, оно у него было просто безграничное. Объявили, что сейчас будут снимать всю сцену целиком. Всеволод с трудом сдержал тяжелый вздох, а Антон лишь пожал плечами и встал на свою исходную позицию. Он-то хорошо справлялся и делал всё, чтобы «вытянуть» Всеволода. Советы давал какие-то в перерывах; нельзя было его упрекнуть в нежелании помочь. И, как и Вальтер, он и мысли не допускал, чтобы всё это прекратить на полдороги. Всеволод с удивлением обнаружил, что, когда они стали «прогонять» сцену целиком, играть её стало легче. Из-за усталости он теперь меньше анализировал каждый свой жест и каждую интонацию. Был уверен, что вряд ли ошибётся и меньше себя контролировал, вообще как-то расслабился, пустил всё на самотёк. И вот, когда он в очередной раз начал свой монолог по поводу необходимости узнать на месте о случившемся с Красной Капеллой. Тут-то это и произошло… Всеволод говорил, говорил, и при этом внимательно смотрел на Антона – как и полагалось по сценарию. Он и раньше это делал, но сейчас, глядя на него, его как будто «зацепила» какая-то особенно выразительная эмоция в глазах партнера по сцене. Всеволод немного запнулся, а потом, потом в нём будто переключилось что-то, щелкнуло. И стало совершенно неважно: сколько людей сейчас рядом, и наличие камеры, микрофона над головой… Как он выглядит, получается ли у него играть, верят ли другие люди в происходящее… Верит ли он сам… Это безразличие парадоксальным образом окончательно его освободило и избавило от внутренней скованности. А дальше всё пошло как по маслу, само собой… Всеволод зажёг сигарету (хотя по сценарию он должен был просто держать пачку в руке), жадно затянулся, пододвинул к себе пепельницу. И продолжил говорить. Это походило на какой-то транс, на гипноз, которым он сам же и управлял. При этом тело его само собой находило новые жесты, в голосе появились другие, несвойственные ему интонации. Он как будто видел себя со стороны и одновременно - жил жизнью другого человека. И она, эта чужая жизнь, сейчас казалась Всеволоду реальнее и ближе, чем его собственная. В самом конце, перед последней репликой, Всеволод выдержал долгую паузу – чего он тоже не делал раньше. Потом они обменялись - не с Антоном, а с генералом советской разведки - взглядом, полным и тревоги, и глубокого понимания. Настоящего, искреннего… — Есть приступить к подготовке операции, товарищ генерал! «А ведь он действительно рискует, если что-то пойдет не так с операцией. Первый попадет под раздачу» - эта внезапная мысль показалась сейчас Всеволоду естественной, нормальной. Настоящей… — Стоп, снято! Он наклонился к пепельнице, чтобы затушить оставленную там сигарету. Рука его почему-то дрожала, ноги ослабели - как после очень интенсивной тренировки. Всеволод выпрямился, огляделся – никто почему-то не двигался с места. Все стояли и молча смотрели на него. Странно, ведь они на сегодня закончили. Или он ослышался? Всеволод уже хотел об этом спросить, но не успел – его буквально оглушил гром аплодисментов. И криков «браво». Они все ему аплодировали – все, кто был сейчас на съемочной площадке. И режиссер, и операторская группа, и ассистенты, и техники… И Антон. Всеволод улыбался, благодарил их - давно ему не было так хорошо на душе, внутри разливалось приятное тепло. Кто бы мог подумать, что еще совсем недавно он ругал про себя почём свет стоит и эту съемочную площадку, и полковника Исаева, и свою дурацкую привычку всегда доводить любое дело до конца! Недавние трудности больше не казались ему пустой тратой времени или досадной ошибкой. Всеволод знал: сегодняшний день навсегда останется в его памяти. Как и человек, без которого эти прекрасные мгновения точно бы не случились в его жизни.

***

В субботний вечер Всеволод вышел из отеля и направился к дожидавшемуся его чёрному «порше». Накануне Вальтер позвонил ему и пригласил на вернисаж к знакомому художнику: «Только не вздумайте опять надевать какой-нибудь деловой костюм с галстуком или смокинг. Вы не лекцию туда читать идете!» Всеволод его заверил, что смокинга у него всё равно нет. А вот насчет костюма… хорошо. Принято к сведению. И он облачился в черные джинсы, новую светлую рубашку и тёмно-коричневый твидовый пиджак. Смотрелось всё это на нем неплохо, судя по одобрительному выражению лица Вальтера. Тот был одет в похожем стиле, но одежда его наверняка стоила дороже. Что ж, у каждого свои доходы, Всеволод никогда не комплексовал из-за этого. А вот машина Вальтера по-прежнему вызывала у него чистый восторг. Было приятно в ней снова прокатиться. Правда сегодня, из-за интенсивного движения, ехали они медленно и то и дело застревали в пробке. Но Вальтер пребывал в отличном расположении духа. Как, впрочем, и его пассажир. Когда они в очередной раз остановились на светофоре, Вальтер поинтересовался: — Ну и какие впечатления? Как прошла эта неделя? Всеволод махнул рукой и сказал: — Замечательно. Но, честно говоря, в начале показалось, что я в какой-то клуб мазохистов угодил. Вальтер рассмеялся – по-мальчишески звонко и заразительно. Он был таким очаровательным сейчас, таким юным… Беззаботным, открытым… — Надеюсь удовольствие вы всё-таки испытали. А не только одни страдания. — Конечно, испытал! — заверил его Всеволод с улыбкой. – Хотя и не сразу. Но испытал. Он не стал рассказывать Вальтеру, как вернувшись домой после своего «прорыва», воодушевленный, принялся повторять всякие актерские упражнения. С невиданным до того усердием. Всеволод был прямо-таки окрылен своим успехом, его поздравляли и хвалили. А он, конечно, тоже благодарил всех за помощь и поддержку. И особенно, Вальтера. Правда, потом, в пятницу - когда они должны были доснять кое-какие части из сцен - такого ощущения подъема Всеволод больше не почувствовал. Но Антон ему объяснил, что это нормально и что даже у опытных актёров вдохновение случается далеко не каждый день. Поэтому и нужно технику тренировать, она помогает играть в любом состоянии. Сам Антон так гордился, как будто весь успех Всеволода был лишь его личной заслугой. Впрочем, не без оснований - учитель из него получился неплохой. Он признался Всеволоду, что тоже был не в восторге от их уроков. Но только в самом начале. Потом как-то втянулся и обнаружил, что преподавать ему нравится. Настолько, что сейчас он даже подумывает: а не открыть ли собственные актерские курсы в Гамбурге. Словом, неделя, начавшаяся тяжело и трудно, завершилась просто прекрасно. И не только для Всеволода. — Всё еще сомневаетесь, что можете играть, что у вас к этому есть способности? Поскольку они снова остановились, Вальтер на секунду отвлёкся от дороги и посмотрел на Всеволода. Улыбался он всё так же весело и безмятежно, а его выразительные серые глаза светились торжеством. Триумфом. — Нет, не сомневаюсь. Спасибо вам, Вальтер, что убедили меня попробовать. Очень интересный опыт. Вальтер удовлетворенно хмыкнул: — Не за что. Мне очень приятно работать с вами, Всеволод. И как с консультантом, и как с актёром. — Неужели и как с актёром тоже? – усмехнулся Всеволод. – Ведь с дебютантами всегда столько мороки. По себе знаю, сколько времени и усилий они требуют. Восхищаюсь вашим терпением! —Спасибо. Да, в чём-то вы, несомненно, правы – с дебютантами действительно приходится повозиться. Но есть и свои преимущества… Они более открыты к режиссёру, к его советам, инструкциям. К его желаниям… Эдакая tabula rasa… больше возможностей, - в голосе Вальтера ясно слышались дразнящие нотки, от которых Всеволода почему-то бросило в жар и мурашки поползли по спине. К счастью, Вальтер смотрел сейчас на дорогу. Там, прямо перед ними маячил серебристый «опель». Водитель его не отличался аккуратностью, то и дело резко трогался с места, а потом – так же резко тормозил. Безуспешно пытался сменить ряд, сигналя при этом. Вальтер покачал головой, наблюдая все эти манёвры. И добавил. — Да, вы правы. Без терпения в моей работе точно не обойтись. Но нет ничего невозможного, если ты действительно любишь… своё дело и заинтересован в конечном результате. Они подъехали к высокому металлическому забору. У открытых ворот маячили два дюжих охранника. Один из них спросил у Вальтера его имя, сверился со списком приглашенных. Потом еще раз изучил его лицо и заглянул в машину. — Я с гостем. Сказано это было весомо и несколько надменно: а ну-ка, попробуй, возрази мне. Только посмей. Всеволод изо всех сил сдерживал улыбку — ему это напоминало сцену из какого-нибудь голливудского фильма. И чувствовал он себя частным детективом или шпионом, хитростью пытающимся проникнуть в запретную зону. Решил подыграть Вальтеру – прищурился и тоже очень строго глянул на охранника. Тот наконец отступил в сторону: — Прошу вас, господин Шелленберг. Хорошего вечера вам и вашему гостю! Стоило им чуть отъехать, Всеволод поделился возникшими у него ассоциациями. Вальтер смешливо фыркнул: — Да, они редкостные зануды, эти мордовороты. Надо же как-то оправдать свою значимость. Это, конечно, закрытая вечеринка, только для «своих». Но всё-таки не Каннский фестиваль! — Вы же сказали, что мы идём на вернисаж. — Ну да, закрытая вечеринка и вернисаж одновременно. — Странно, я думал, что каждый художник заинтересован в свободном доступе публики. Конечно, если он хочет продать свои картины. — О, у Стефана нет таких проблем, у него и так полно покупателей среди «своих». Давно уже раскрутился, пользуется спросом. Даже если не продаст ничего сегодня – не беда. Главное, есть повод всех нас эпатировать и потусоваться. На лужайке перед трехэтажным кирпичным особняком уже прогуливались другие приглашенные с полными бокалами. Судя по оживленным и громким голосам, бокалы эти были для них не первые и даже не вторые. А от курящих пахло не только табаком. Впрочем, вели они себя пока вполне прилично. Хозяин дома поджидал на входе. Худощавый, примерно одного возраста с Вальтером. На этом сходство заканчивалось – он был одет в какой-то длинный и яркий восточный балахон, а рыжеватые волосы заплетены во множество косичек. После радушного приветствия и обмена несколькими дежурными общими фразами Стефан пригласил их быть как дома. Пожелал им приятно провести время и тут же переключился на двух новоприбывших девушек. Внутри, на первом этаже, особняк представлял собой анфиладу комнат, переоборудованных сейчас в выставочный зал. Картин, кстати, оказалось не так и много, как ожидал Всеволод. Но они уже издалека поражали гигантскими размерами и буйством красок. Что ж, Всеволод не был великим знатоком современной живописи и не особенно любил абстракционизм. Но ради интереса почему бы и не ознакомиться. Он уже хотел подойти к одной из картин, но тут заметил у окна напротив высокого белокурого мужчину, лет сорока – сорока пяти. Довольно сурового и властного вида. «Прямо образец истинного арийца. Хоть ты пропагандистский плакат с него рисуй для Третьего Рейха. Интересно, чего это он так на меня уставился?». Вальтер тоже заметил незнакомца. Улыбнулся и приветственно помахал тому рукой. Двинулся к нему, увлекая за собой и Всеволода: — Рейнхард, добрый вечер! Как ты? — Добрый вечер! Прекрасно, а ты как, Вальтер? Вижу, не один сегодня… Пронзительный взгляд близко посаженных, серо-голубых глаз незнакомца остановился на Всеволоде, изучая его с головы до ног. С неторопливой, прямо-таки полицейской скрупулёзностью. — Это – Всеволод Владимиров, наш исторический консультант, - поторопился представить его Вальтер. — Очень приятно. Рейнхард Гейдрих, исполнительный продюсер, - пожатие руки было быстрое и очень жёсткое, сильное - будто Всеволода хотели проверить на прочность. Тот не изменился в лице и ответил таким же сильным и энергичным приветствием. Гейдрих чуть заметно улыбнулся. — Ах, ну да, припоминаю, вы у нас еще и играете в фильме, полковника советской разведки. Внешность у вас действительно замечательная, так и хочется запечатлеть. Не правда ли, Вальтер? А немецкий - просто безупречен. Столько талантов сразу, нам с вами, Всеволод, крупно повезло. — Что ж, надеюсь я вас не разочарую. — Я тоже на это надеюсь, - серьезно ответил ему Гейдрих. — Впрочем, я доверяю Вальтеру, он хорошо знает свою работу. Обычно я доволен результатом, даже если некоторые его решения несколько… скоропалительны. Гейдрих бросил быстрый взгляд на Вальтера – тот потупил глаза и стал с интересом изучать доски паркета под своими ногами. Хм, ясно. Значит этот Гейдрих и есть та самая «крыша», о которой Вальтер раньше упоминал. Всеволод очень надеялся, что у Вальтера не будет никаких проблем. Как бы тот ни бравировал и ни хорохорился, он всё-таки пошёл на риск, когда предложил ему, дебютанту, роль в своем фильме. Пусть и второстепенную. «Видно, что этот Гейдрих – серьезный товарищ. Бизнесмен до мозга кости. Интересно, они с Вальтером давно знакомы?» Тем временем серьёзный товарищ Гейдрих заговорил про свою последнюю поездку в Россию. Он неоднократно бывал в Москве, но надеялся когда-нибудь посетить и Санкт-Петербург, полюбоваться на тамошнюю архитектуру, на белые ночи. Оказалось, что он лично знаком с Николаем, и их продюсерская компания уже не раз к тому обращалась по работе. Всегда они оставались довольны его услугами. И сейчас вот Николай нашёл им и консультанта, и актёра в одном лице. Красота! Подошел официант. Они разобрали бокалы с шампанским, и Гейдрих провозгласил тост: — За плодотворное сотрудничество между нашими народами! Во всех сферах! – он одарил Вальтера благосклонным взглядом, и тот заметно расслабился, просиял. Что ж, похоже, всё в порядке, нагоняй отменяется. А после второго бокала шампанского Гейдрих уже шутливо допытывался у Вальтера: ну и как теперь обстоят дела с его русским языком? Вальтер тут же выдал несколько фраз: добросовестно рассказал кое-что о себе, о своей профессии. И улыбнулся, довольный, когда Всеволод похвалил его в конце. Хоть тот и сделал кое-какие грамматические ошибки, но произношение было неплохое. Акцент несильный и довольно приятный на слух. Гейдрих же поинтересовался, чем Всеволод еще занимается, кроме работы в кино. Уважительно покивал, услышав про его будущую книгу о советской контрразведке времён Второй Мировой. — Какая интересная тема! Что ж, удачи вам и надеюсь, что ваш труд потом можно будет прочесть и на других языках. Затем они с Вальтером стали обсуждать какие-то вопросы по текущему проекту, и Всеволод, извинившись, отошёл к бару. Не хотелось им мешать, пусть люди спокойно пообщаются по работе. «Ну-с, самое время приобщиться к прекрасному. Посмотрим, что тут считается таковым – раз уж судьба меня занесла в это странное место».

***

Всеволод неторопливо прогуливался по комнатам, рассматривая картины. Издалека они казались лишь множеством цветных линий, хаотично сплетавшихся между собой, а затем - снова расходившихся, без всякого смысла и цели что-то пробудить в зрителях. Но потом он был вынужден признать: что-то в них всё же цепляло. Они излучали чистую и довольно сильную энергию, будто затягивали куда-то, в бесконечность, в неведомое. Манили за собой. Эффект появлялся не сразу - нужно было какое-то время постоять и как следует проникнуться. И желательно – не на совсем трезвую голову. Другие гости, похоже, его мнение разделяли и тоже теперь подолгу задерживались перед каждой картиной. Всё больше и больше обращали внимания на них, а не друг на друга. Всеволод был погружен в рассматривание очередного полотна, когда знакомый голос рядом насмешливо произнес: — Что, продолжаете знакомство с нашим декадансом? Каким-то образом, несмотря на свою внушительную комплекцию, Мюллер умел незаметно подкрасться к другому человеку. Уловить нужный момент и застать его врасплох. — Добрый вечер, Всеволод! Не ожидал вас встретить здесь Ну и как вам все эти… творения? — Добрый вечер, Генрих. Я не знаток современной живописи, но довольно любопытно, своеобразно… — Ох уж это любопытство, скольких оно сгубило! – Мюллер скорбно покачал головой. — Да, но любопытство – двигатель прогресса, - возразил Всеволод. – Всё, что мы имеем вокруг нас, в том числе – и вещи, делающие жизнь комфортнее, тоже плод чьего-то любопытства. Чьего-то поиска, чьих-то проб и ошибок. — Вас сложно переспорить, - вздохнул Мюллер. — Впрочем, я и не буду пытаться, с моим-то образованием. Мюллер был единственным, кто явился на этот вернисаж в деловом костюме с галстуком, с застегнутым на все пуговицы пиджаком. И на картины, и на окружающих его людей он смотрел с явным неодобрением, которое даже не пытался как-то скрывать. Будто он не только от сегодняшнего вечера ничего хорошего не ждал, но и от жизни вообще. Мюллера даже жалко сейчас как-то стало, несмотря на его вредный характер. Он покосился на бокал в руке Всеволода. — Абсент пьёте? — Да, захотелось попробовать. Хотите и вам возьму? — Нет, благодарю. Предпочитаю шнапс или вашу русскую водку. По крайней мере, знаешь, чего ожидать наутро. Всё ясно и прозрачно, никакой мути. — Ах, ну да, - сказал Всеволод, глядя на остатки в своем бокале с притворным ужасом. — Страшные сказки про богему, сходившую с ума из-за "зелёной феи". Какое безрассудство! Как думаете: меня еще можно спасти? * — Напрасно смеётесь, я бы лучше не рисковал. То, что абсент снова разрешили в наше смутное время, наводит на определенные мысли. — Но ведь немного риска не помешает. Вы так не считаете, Генрих? Разве это плохо -разнообразить жизнь, придать ей вкус… Всеволод поймал себя на том, что, говоря всё это, он невольно перевел взгляд на противоположную сторону комнаты и на стоявшего там Вальтера. Тот хоть и был занят дискуссией с Гейдрихом и подошедшим к ним Стефаном, всё равно это заметил. Немедленно отсалютовал Всеволоду своим бокалом с шампанским. Мюллер же удостоился лишь сдержанного кивка. — А вы, Всеволод, я смотрю, время даром не теряете. — Что вы имеете в виду? — Решили в актёры податься? Ну-ну… А ведь вы производите впечатление разумного человека, не склонного к подобным авантюрам. Мюллер теперь вглядывался в его лицо – пытливо, въедливо. От этого миролюбивый настрой Всеволода постепенно испарялся, сходил на нет и жалеть Мюллера больше не хотелось. А хотелось отойти от него подальше. А тому, похоже, компания Всеволода по-прежнему импонировала. Чем больше Всеволод держал дистанцию, замыкался в себе, тем больше Мюллеру хотелось с ним пообщаться. Любезнейшим тоном он вдруг спросил: — Кстати, Всеволод, а вы не хотите переехать в Германию? Ваша нынешняя работа - временная и ненадежная. Но у меня есть много серьезных знакомых, могу за вас попросить. — Благодарю за предложение, Генрих. Но, нет, мне это не нужно. Мюллеру его ответ не понравился.- резко подавшись вперед, он сказал, чеканя каждое слово: — Не советую на него рассчитывать. Или вас еще и на другие эксперименты потянуло? Мюллер выразительно глянул на Всеволода, потом перевел взгляд на Вальтера и Гейдриха. Улыбнулся одними губами и произнес, с нескрываемым ехидством. — Что ж, тогда вперёд! Занимайте очередь… У Вальтера ведь в приоритете всегда те, от кого он может что-то получить полезное. Новый проект, например, или другие карьерные бонусы. Всеволод ощутил знакомое неприятное чувство сжатия внутри, сбоя в дыхании. Вдруг вспомнились какие-то детали, мелочи, на которые он совсем недавно и внимания не обратил: рука Гейдриха на плече Вальтера, небрежно скользнувшая по его спине и задержавшаяся между лопатками… Гейдрих никого не впускает в своё личное пространство, держит дистанцию со всеми окружающими. Кроме Вальтера… Даже дежурная улыбка этому человеку дается с трудом, но вот сейчас, когда он на Вальтера смотрит, его глаза теплеют, оттаивают как льдинки по весне… — Рейнхард, правда, женат, — продолжил Мюллер свою мысль. — Но его жена иногда путешествует в одиночку, очень удобно. Как сейчас, например. Помнится, один раз они сильно повздорили, ménage à trois ** не всем подходит, знаете ли... Так вот, Лина уехала в Штаты, к своей родне. Надолго. И что вы думаете? Рейнхард тогда практически переехал к Вальтеру тогда, дневал у него и ночевал… Потом, правда, он вернулся к жене, но всё равно - новые проекты Вальтер получает исправно. А ради этого можно и некоторые неудобства потерпеть… Всеволод прищурился - несколько мгновений он сверлил Мюллера пронзительным, недобрым взглядом. — Ох, не дает вам покоя чужая жизнь, Генрих… Он ведь прекрасный режиссёр и у него большое будущее! И в глубине души вы это знаете. Знаете, что я прав - потому и злитесь. Маска умудрённого жизнью, заботливого отца немедленно слетела с Мюллера. Теперь его ухмылка напоминала волчий оскал. — Не зарывайтесь, Всеволод. Не зарывайтесь! – прошипел он. — Я все-таки старше вас и пока еще - ваше начальство! Может, вы и выпили лишнего, но держите себя в руках! Какое-то время они оба хранили молчание. Потом Мюллер снова заговорил, но теперь -подчёркнуто-спокойно, рассудительно: — Видимо, вы там у себя в России долго пробыли среди интеллектуалов-консерваторов, вели скучную, размеренную жизнь. Оказались в непривычной для вас среде. Вот вас и потянуло на острые ощущения, на всякого рода эксперименты. Понимаю… Всеволод насмешливо закатил глаза – этот разговор становился все более и более нелепым. Он уже пожалел, что не пресёк его в самом начале, под каким-нибудь благовидным предлогом. Всё это уже зашло слишком далеко. Но оправдываться по поводу своих отношений с Вальтером ему надоело. Тем более, не хватало еще оправдываться перед Мюллером. Перебьется! А Мюллер меж тем ему сказал: — Вы ведь не первый мужчина, с которым он заявляется на вечеринку, чтобы подогреть интерес Гейдриха. И уж точно - не последний. Дело ваше, конечно, Всеволод, развлекайтесь, экспериментируйте… Но только упаси вас бог - воспринимать всё это всерьез. Это ведь шоу-бизнес и никому здесь верить нельзя. Вообще никому! — И вам тоже, Генрих? — Хорошего вечера! И поаккуратнее с абсентом, он вам точно не на пользу! И с видом оскорбленной добродетели Мюллер наконец от него отошёл. Домой Всеволод возвращался пешком – незаметно улизнул с вечеринки, когда Вальтера поблизости не было. Уже по дороге послал ему сообщение: простите, потерял вас, я уже дома. Всеволоду просто захотелось побыть сейчас одному, пройтись по ночному городу. Проветрить голову. Он и правда захмелел сегодня больше, чем хотелось бы. Поневоле вспоминалась встреча с Мюллером, весь этот абсурдный разговор, с не менее абсурдными советами. Неприятный тип! Всё никак не уймётся, и чужая личная жизнь ему покоя не дает. Да, разумеется, они могут быть любовниками, Вальтер и Гейдрих. Почему бы и нет? Ménage à trois или как там у них это называется. Но это вообще никого не касается, ни Мюллера, ни его, Всеволода. Никак не касается. Гейдрих, кстати, так внимательно Всеволода рассматривал… Прикидывал, что ли: насколько тот для него опасен как соперник? Интересно, а Вальтеру нравятся мужчины постарше? Или этот Гейдрих – исключение? Вальтер и правда от него весь вечер не отлипал, такой был довольный, расслабленный… Иногда смущенный. Непохоже, чтобы они там только дела обсуждали, и что Вальтер терпит общество Гейдриха из одной лишь карьерной выгоды или производственной необходимости. Непохоже… «Так, стоп. Завтра ты протрезвеешь и посмеешься над собой, над всеми этими нелепыми мыслями. И наплевать, с кем там Вальтер романы крутит, за какие бонусы. Чушь всё это, чушь и глупые сплетни…». Когда Всеволод вернулся в отель, в голове всё еще был сумбур, спать не хотелось, усталости он не чувствовал. Какое-то время он сидел за столом, курил и работал над своей книгой. Лихорадочно и быстро печатал. Он был взбудоражен и изо всех сил старался хоть как-то успокоиться, обуздать кипевшее в нём нервное возбуждение. Справиться, выплеснуть его из себя. Не в спортзал же сейчас идти… Заснул Всеволод лишь на рассвете, и сон его был неглубоким, беспокойным. Всё что-то там мелькало, кружилось… То и дело менялось… Вот он стоит на съемочной площадке и репетирует, репетирует… никак не может остановиться, не может передохнуть. Потом вдруг оказывается на улице. То ли в Питере, то ли в Москве. То ли в Берлине – не разберешь. Эти три города будто сливаются воедино, со всеми своими знаковыми местами и достопримечательностями. Тиргартен незаметно переходит в Летний сад, а тот, в свою очередь, - в Арбат, в Красную Площадь… Затем Всеволод - уже на отцовской даче. Смотрит на разведённый кем-то огонь в камине. Знакомое чувство умиротворения ненадолго охватывает его, до тех пор, пока пламя не начинает окрашиваться в странные, причудливые цвета. Ни с того, ни с сего… Эти цвета крутятся как в калейдоскопе, ослепляют своей яркостью, и он отворачивается. Рядом – большое настенное зеркало. Всеволод смотрит туда и знает точно: там не он сам, а полковник Исаев. Хочет его прогнать. Дотрагивается до холодной поверхности, дышит на нее, протирает рукавом. Но всё тщетно… Исаев всё равно там. Никуда не уходит и лишь улыбается снисходительно на все эти бесплодные попытки. Подмигивает и говорит: «А вот никуда я теперь от тебя не денусь. Даже не надейся!» И вдруг Всеволод оказывается возле знакомого кирпичного особняка. Вокруг – никого, глубокая ночь. Он подходит к настежь распахнутому окну, заглядывает внутрь. Картин на стенах больше нет, свет потушен, в комнате только горят несколько свечей. Нет и других приглашенных. Остались лишь двое - Гейдрих и Вальтер. Гейдрих обнимает Вальтера. Сперва непринужденно, по-дружески. А потом вдруг резко толкает его к стене, прижимается к нему, целует. Вальтер глухо стонет; обхватывает Гейдриха за шею, притягивает к себе еще ближе. Поглаживает спину, потом рука его скользит ниже. Он извивается, трется о Гейдриха – пока тот покрывает поцелуями его шею и тянется к вороту расстегнутой рубашки. Гейдрих стоит спиной ко Всеволоду, а вот лицо Вальтера прекрасно можно различить - закушенная нижняя губа, знакомый затуманившийся взгляд. Бесстыдно-зовущий… Обещающий... Всеволод чувствует, как ему становится жарко, как сегодня по дороге на вернисаж – просто дух захватывает от этого зрелища, от этого взгляда, в котором – откровенное приглашение. Всё это так дико, так неправильно…Так непристойно. И так возбуждает… И приспустив брюки, он больше не сдерживается, ласкает себя. Это так хорошо, так хорошо… хоть и неправильно. Вальтер берёт руку Гейдриха в свою, принимается жадно сосать его пальцы, глубоко погружая их в рот. Смотрит при этом на Всеволода с вызовом и торжеством. Снова стонет, всё громче и громче - этого оказывается достаточно, чтобы толкнуть Всеволода за край, чтобы судорога сильного наслаждения скрутила его. Вздрогнув, он просыпается - один, в своей смятой постели. Пижамные штаны перепачканы семенем. Всеволод медленно приходит в себя и осознает: он только что кончил во сне. Во сне, в котором совсем не было женщин, ни одной. Но зато там был Вальтер Шелленберг, целовавший и ласкавший другого мужчину. Вальтер Шелленберг смотревший при этом лишь на него, на Всеволода. И этого оказалось достаточно.