***
Вспомнились слова какого-то восточного мудреца, которые отец частенько повторял: «Мысли как птицы, если их не прикармливать, они улетают». Отец был волевым человеком, и Всеволода воспитал таким же. И он в состоянии себя обуздать, в состоянии сосредоточиться на конкретных задачах и не думать о всяких глупостях. «И всё-таки я разболтался за последнее время! Совсем разболтался! Надо больше времени уделять тому, что действительно составляет мою суть, интеллектуальной работе, научной деятельности А то натренировал воображение на свою голову — вот теперь они, эти глупости туда и лезут! Чему тут удивляться?» Тем не менее, упражнения для актёров Всеволод делал всё так же исправно. И те, которые ему раньше Антон показывал, и которые он сам нашёл в Интернете. Но затем, немного передохнув, он сразу же погружался в чтение документов из архивов, писал или редактировал очередные главы своей книги. А начинало в глазах рябить от усталости - шёл в спортзал или просто прогуляться на свежем воздухе. И всё, никаких тебе больше странных мыслей, никаких снов. Ему просто некогда было думать о чём-то, кроме текущих дел и занятий. Прав был тот восточный мудрец, тысячу раз прав! Накануне отъезда русских актёров они все вместе отправились в бар на Потсдамской площади – отметить конец совместной работы. К ним присоединился и Вальтер, и оба его ассистента. В баре было шумно, а их компания внесла еще больше оживления – громко разговаривали, провозглашали тосты, пели песни – и русские, и немецкие. Потом вышли на улицу – был уже глубокий вечер, но совсем не холодно. Легкий ветерок доносил запах цветущих деревьев. Весна окончательно воцарилась над городом. Они все вместе прогулялись до Бранденбургских ворот. После недавнего дождя площадь перед ними сверкала, отражая огни яркой подсветки. Было светло как днём. Затянули «Катюшу». Туристы, праздно бродившие по площади, смотрели на них с любопытством. Дружелюбно улыбались. И зааплодировали, когда Кэт взяла особенно высоко. —Ты был здесь раньше? – Эрвин подошёл ко Всеволоду, который сейчас стоял в стороне от всех и задумчиво смотрел на площадь, на людей вокруг. – Когда еще стена тут стояла? — Был, но на другой стороне. Сюда нас не пускали, даже с отцовским статусом дипломата ни так-то просто было попасть в западную часть. Всё-таки удивительная штука - жизнь. Мог ли я предположить, что однажды вернусь в Берлин вот так, запросто? Ещё лет пятнадцать назад это казалось совершенно нереальным – что можно будет просто пойти и попросить визу в немецкое посольство. Без всяких там проверок в благонадёжности, без допросов с пристрастием. В какой-то момент он поймал взгляд Вальтера – тот был рядом с Кэт, подпевая ей и дирижируя одновременно. Вальтер улыбнулся ему, и Всеволод ответил такой же тёплой и ласковой улыбкой - на душе его было сейчас легко, покойно. Безмятежно. Они с Эрвином помолчали; тот тоже улыбался, глядя на этот интернациональный дуэт. Во взгляде – нежность, как всегда, когда он слышал пение своей жены. Потом Эрвин снова заговорил: — Да, всё меняется, не стоит на месте. Я сам немного помню Советский Союз, детство там, до того, как мы уехали. Родители были уверены, что никогда больше не смогут туда вернуться, что это – билет в один конец. А сейчас, после перестройки, можно спокойно приезжать в гости к родне. Это здорово, конечно. Но иногда наслушаешься их рассказов о прошлом и думаешь: а не слишком ли высокая плата за всё и не потеряли ли мы больше, с этой самой свободой передвижения? — Еще рано об этом судить, слишком мало времени прошло. Девяностые, конечно, вспоминать мне вообще не хочется. Тяжелые были времена, всё трещало по швам и разваливалось на глазах. Но иногда я думаю: всё относительно, нам ещё повезло. Так себе утешение, но ты только представь, Эрвин: родились бы мы раньше, скажем, в начале века. Что бы нам пришлось тогда пережить - и революцию, и репрессии, и две Мировые войны… Они снова помолчали. Кэт теперь фотографировалась с Барбарой и Гельмутом, а Антон беседовал с итальянскими туристами, что-то им объяснял, указывая на своих друзей. Туристы не владели никаким языком, кроме родного, Антон не знал итальянского. Но это никого не смущало. Они бурно жестикулировали и кажется, отлично понимали друг друга. — А как ты думаешь, Всеволод, воевали бы наши немцы с нами, во Вторую Мировую? — Да, скорей всего. — Хм, а если кто-нибудь из них бы стал антифашистом? Или просто нейтралитет сохранил. — Сомневаюсь. Пропаганда здесь работала на совесть, мозги промывать умели знатно. Сопротивление или даже просто нейтралитет нацистскому режиму встречались, конечно. Но не в том масштабе, как сейчас пытаются нам преподнести западные СМИ. — Однако ты пессимист! — Нет, я историк и привык оперировать известными мне фактами, прежде всего. И это - наиболее вероятный сценарий, в реалиях той эпохи. — О чём спор? – спросил подошедший к ним Вальтер. – Надеюсь, не о политике? Самый верный способ поругаться. — Нет, – успокоил его Эрвин. – Мы тут просто фантазируем. Что было бы, если бы мы все жили во время Второй Мировой. Кем бы мы были тогда и где. — Любопытно. И что получается? Меня вы куда определите, на Восточный фронт? — Замерзнете ведь там, Вальтер, - усмехнулся Всеволод. – Давайте лучше в тыл, в службу безопасности. — В гестапо, что ли? – Эрвин скептически поморщился от собственных слов. — Ну уж нет! В гестапо я бы точно работать не стал! – Вальтер тоже поморщился, протестующе взмахнул рукой. – Только не в гестапо! Политическая разведка или военная – еще куда не шло… А вы сами, Всеволод? Как думаете, где бы вы тогда были? Наверное, ловили бы вражеских шпионов с этим вашем СМЕРШем. — А вы бы мне их засылали? — Еще как бы засылал! – Вальтер аж зажмурился от удовольствия – будто ему только что сделали комплимент. И очень этим польстили и порадовали. - А как вам, Всеволод, такой вариант: представьте, что Советы забросили вас в Германию задолго до войны, в начале тридцатых. И вы успешно к нам внедрились. По легенде вы немецкий аристократ, выросший за границей и потерявший всю свою семью во время кораблекрушения. Или еще какой-нибудь катастрофы. Так вот… вы бы вступили в НСДАП в самом начале, потом стали бы служить в СД. Познакомились мы бы с вами тоже на работе (как и здесь, в нашем времени). Я был бы вашим шефом, скажем, в отделе политической разведки. Ценил бы вашу эрудицию, ваш ум, доверял бы вам самые сложные задания. Сделал бы своим заместителем. Вы бы удачно прикидывались истинным арийцем, преданным делу партии. Ревностным борцом за наше дело и хорошим товарищем. А сами бы всячески саботировали работу немецких разведслужб и передавали в Москву ценнейшую информацию. Через Эрвина и Кэт, например. — Запросто! - весело подхватил Эрвин. – Тут мы музыканты, а там были бы радистами. Всё сходится! — Хм, ну так себе вариант, - сказал Всеволод. – Лучше уж пошлите меня на передовую. Это ведь не в кино играть! Представьте себе, разведчики, долго работающее заграницей, даже сами с собой избегали говорить по-русски. Чтобы не дай бог не выдать себя случайно, какой-то мелочью. Ведь именно на всяких мелочах они и проваливались, теряли свою свободу и жизнь. Просто нечеловеческое напряжение, мало кто способен это вынести. Нет, так притворяться годами и скрывать свои истинные чувства я бы точно не смог! — Как знать, как знать… - протянул задумчиво Вальтер, - На что мы все способны, при определенных обстоятельствах. Надо в них очутиться, чтобы быть уверенным наверняка. — Точно! – согласился Эрвин. – Но знаете, Вальтер, давайте я лучше буду у вас в фильме сниматься и песни с вами петь, в наше время. А не бегать с рацией под бомбежками и прятаться от гестапо. — И я тоже предпочитаю наше время, несомненно! Писать о разведслужбах, а не в них служить! — Друзья мои, вы правы! Тысячу раз правы! Но вообще интересно, если подумать, если всё это как следует повертеть… И Вальтер смолк, уставившись в небо. До конца прогулки он сохранял этот рассеянный, отсутствующий вид. Оживился, только когда они все стали прощаться. Пожимая руки русским актёрам, Вальтер улыбался, горячо благодарил их за проделанную работу. Но при этом - явно продолжал думать о чём-то своём. Глаза его горели знакомым азартом, как будто он снова оказался на съемочной площадке. И вот-вот прозвучит сакральное «Начали!».***
Антон протянул Всеволоду небольшой свёрток: — Вот, держи! Дарю на память! От сердца отрываю, столько лет за собой следом возил, – он картинно прижал руку к своей груди. Чувствуя какой-то подвох, Всеволод немедленно зашуршал обёрточной бумагой. Достал подарок - им оказалась изрядно потрепанная книга. —"Это я – Эдичка", Эдуард Лимонов, – прочёл он на обложке. Посмотрел на Антона вопросительно, а тот развёл руками: — Не знал, что тебе подарить. Подумал: а вдруг всё-таки заинтересуешься? Ты ведь Лимонова совсем не читал. Это первый его роман и самый мой любимый. Не понравится – растопишь печку на даче своей. Всеволод усмехнулся, покачав головой: — Ну уж нет! Топить печку книгой я точно не стану! Хотя бы из уважения к тебе. —Тем лучше! Значит, я всё правильно рассчитал, уповая на твою питерскую интеллигентность. Они оба засмеялись. Кэт и Эрвин – тоже. Все четверо сейчас собрались в номере у Антона, в самый последний раз. Сам Антон только что получил бутылку коньяка. Он как-то намекнул между делом – какой коньяк ему нравится – вот Всеволод и решил ему тоже что-нибудь подарить на память. Конечно, продлится эта память недолго, коньяк-то - не книга. Но всё равно, человеку приятно. Простились русские актёры со Всеволодом сердечно: обняли его, похвалили за успехи, пожелали удачи. И в работе, и в личной жизни. Приглашали в гости; Всеволод тоже просил дать ему знать, если они будут в Питере хотя бы проездом. «Вроде бы совсем недавно приехали – и вот, уже уезжают. Быстро же время летит! Ну, даст бог свидимся ещё, хорошие они люди». Теперь Всеволоду предстояло, до съёмок в Майсене, работать только консультантом. Приехав на студию назавтра, он направился было в гримёрку. И тут же улыбнулся, позабавленный своей ошибкой - надо же, привык. За такой-то короткий срок! Он проверил реквизит для новых сцен, с немецкими актёрами, игравшими офицеров гестапо. Поговорил с ними. Затем отошёл в сторону и внимательно следил за тем, как те репетируют перед съемкой. Сейчас не нужно было особо напрягаться, не нужно было думать: как он справится с предстоящим дублем. Он лишь проверял какие-то детали сцены и консультировал других. Замечательно! Можно было снова наслаждаться прежним неспешным ритмом, беседой с коллегами. Но вот удивительно: уже через пару часов Всеволод заскучал. Казалось бы – радуйся, передохнёшь наконец-то. Ан нет… чего-то явно не хватало. Неужто и он становится мазохистом? Да, первый опыт игры на камеру Всеволоду дался нелегко, не без страданий и боли. Но зато и удовлетворение, которое он испытал в день своего «прорыва», не сравнится ни с чем. «Прямо зависимость какая-то вырабатывается, чёрт возьми. Надеюсь, что это излечимо!» Вальтер, с которым он поделился своими опасениями, таинственно и коварно улыбнулся. И сказал: — Сами увидите. А пока давайте-ка порепетируем ваши следующие сцены. Завтра у меня день не очень загруженный, закончим рано. Так что приглашаю вас к себе, с ответным визитом. Если вы, конечно, свободны вечером. — Да, я свободен. Они ушли со студии и правда рано, часа в четыре; Вальтер оставил Барбару доснять кое-какие сцены со статистами. — Хорошо иметь толковых заместителей! На вопрос Всеволода о том, как часто ему удается разгрузить свой график во время съемок, Вальтер объяснил: — В начале, с каждой новой командой, я обычно контролирую даже самые второстепенные, незначительные сцены. А потом, когда всё как следует организованно и слажено, и я более-менее в них уверен, то даю им больше самостоятельности. И могу заниматься другими делами. — Например, дополнительными занятиями со всякими начинающими актёрами? — Например. Хотя это и не дело вовсе. А, как вы выражаетесь, «отдохновение для души». — Боюсь, что Антон с вами бы не согласился. Ну, по крайней мере, в самом начале наших совместных репетиций… Я, кстати, тоже не был тогда в восторге. Сомневался в его методике преподавания. Но когда увидел результат – изменил своё мнение. И ещё бы с ним поработал с удовольствием! — У меня с Антоном была определенная договоренность, не хотелось больше злоупотреблять его временем. — Понимаю. Но ведь и у вас самого времени – не вагон. — Да, работы и правда много сейчас. Но я не только поэтому хотел, чтобы вы с ним позанимались. У Антона хорошая техника и есть способности к преподаванию. И, пожалуй, более непредвзятое отношение, чем у меня… — Ещё какое непредвзятое! – усмехнулся Всеволод. – Вначале он совершенно меня вымотал, вот просто подчистую. — Что ж, зато вы с ним преодолели первые трудности и попробовали другие методы тренировки. — Да. Даже плакать он меня научил… почти. Хотя и наше первое занятие без слёз не вспомнишь. Я, кстати, продолжаю делать всякие упражнения, и на эмоции тоже. Довольно интересно. Но требуется много усилий и времени, чтобы хоть что-то получилось. А получается тоже не всегда, я сам чувствую – иногда будто блок какой-то внутри, барьер… — Ничего, получится! Но повторяю: дозируйте сейчас свои нагрузки, Всеволод. Это всё-таки сложная деятельность, где задействован не только интеллект, но человеческие чувства и эмоции. Которые вроде бы и не настоящие, но должны быть настоящими – прожитыми вами, а не формально изображенными, для галочки. Да, это требует и усилий, и времени. И желательно сохранить свою нервную систему в целости и сохранности. Не заработать срыв или ещё что-нибудь. — Нужно тренировать психическую гибкость – так Антон мне говорил. И он также упоминал об этом вот парадоксе: про полное погружение в ситуацию и нейтральный взгляд со стороны одновременно. Он называл это состояние "контролируемым трансом", как у шаманов. — Вот-вот! Удачное определение, тут я с ним полностью согласен. А в чём он был не прав – чересчур увлекся преподаванием. Потом и в перерыв не давал вам отдохнуть! — Да я сам его попросил! – вступился за Антона Всеволод. – Упражнения показались мне несложными, почему бы не попробовать, мы же всё равно без дела сидели. — Может, упражнения и несложные, - проворчал Вальтер. – Но вы же сами убедились, что энергии они забирают немало. А Антон мог бы и сообразить: в дни съемок и так нагрузки большие, даже для опытных актёров. А что уж про вас говорить! Когда они подъехали к дому Вальтера, Всеволод заметил кондитерскую рядом, собрался уже было туда за пирожными. Но Вальтер остановил его величавым королевским жестом: — Ну уж нет! Я вас угощаю сегодня. Вы какие пирожные предпочитаете? И оставив Всеволода у входа в подъезд, он живо устремился в кондитерскую. Вернулся он оттуда со внушительной картонной коробкой, перевязанной красной бумажной ленточкой. Пояснил: — Это пока к чаю. Видите, Всеволод, я уже знаю эту вашу русскую привычку: пить чай со сладостями! — Ну, у нас не только со сладостями его пьют. Ещё можно и с пирогами, и с блинами… — Хорошо, возьму на заметку, - с серьезным видом пообещал ему Вальтер. – Кстати, у меня в холодильнике сейчас пусто. Попозже позвоню, закажу чего-нибудь на ужин. Прошу прощения, но вчера я вернулся со студии часов в десять, немного не рассчитал. В следующий раз уж постараюсь угостить вас нормальным домашним ужином. Я, конечно, не великий кулинар, но кое-какие блюда мне неплохо удаются - в основном, итальянской или французской кухни. — Ну что вы, Вальтер, право слово! Мало того, что вы репетируете со мной, так, в придачу, и готовить теперь собрались! Не хватало ещё режиссёра беспокоить готовкой! А фильм ваш кто тогда будет снимать? — Как кто? - Вальтер посмотрел на него с озорной мальчишеской усмешкой. Комично надул губы. - Мои ассистенты, кто ж еще! Недаром я их организовывал, тренировал и контролировал всё это время! Вот пусть немного и поработают сами, без меня. Ничего, справятся! Я тоже, знаете ли, имею право на отдых и общение с приятными мне людьми. Надо и о себе подумать, не только о работе! Они не стали дожидаться лифта и поднялись пешком по широкой лестнице на третий этаж. — Добро пожаловать! Сейчас покажу вам своё скромное жилище. Квартира Вальтера состояла из гостиной и трех комнат. К ней можно было подобрать какой угодно эпитет, но только не «скромная» - ни к её оформлению, ни её габаритам. Кухня была совмещена с просторной гостиной, в интерьере которой классические и строгие линий чередовались с самыми разнообразными и причудливыми формами – как в фантастическом фильме про далёкое будущее. Материалы, из которых была сделана мебель и предметы декора, тоже были самыми разнообразными - кожа, стекло, дерево, пластик, никель, множества разных цветов. Однако, как это не странно, но все эти неожиданные переходы не создавали ощущение хаоса или безвкусицы. Скорее - фантазии, смелости в самовыражении В коридоре Всеволоду бросилось в глаза уже знакомое буйство красок – он не ошибся, эта была картина Стефана. Она удачно вписывалась в этот интерьер. — О, я не горячий поклонник его творчества, — пояснил Вальтер, указывая на картину. - Но эта его ранняя работа меня вдохновляет и бодрит. Особенно по утрам! Прочие комнаты были оформлены в том же стиле, но чуть умереннее - и в цветах, и в контрастах между мебелью и предметами интерьера. В одной из спален, над кроватью, красовалась большая, черно-белая фотография. Мужчина на ней, полностью обнаженный, стоял боком, чуть пригнувшись - будто готовился к рывку. Он был крепкого сложения, с хорошо натренированными мускулами. Из-за его позы некоторые части тела лишь угадывались, а не явно бросались в глаза. И на том спасибо… Всеволод кашлянул, задержав ненадолго на фотографии взгляд. Затем, ни слова ни говоря, быстро вышел из комнаты. Они вернулись в гостиную. — Ну, и как вам? – Всеволода немного удивил настойчивый интерес, с котором ему задали этот вопрос. Вальтер стоял у окна и вертел что-то в руке – ни то карандаш, ни то маркер. Машинально и как-то нервозно. Заметив выражение лица своего гостя, он пояснил: — Я не так давно сюда переехал, интересно мнение со стороны. В общем-то не такая уж и большая квартира… Пока вот один живу, места хватает. А там видно будет, всегда можно что-то попросторнее купить. Или дом. «Чего это он так оправдывается? Не похоже на него. Гейдрих, что ли, его квартиру раскритиковал?» Всеволод вдруг ясно представил: Гейдрих сидит тут, в гостиной, на этом кожаном белом диване, вытянув свои длиннющие ноги. Вальтер подходит к нему, подает чего-нибудь выпить (виски или шампанское, как на вернисаже). Ждёт его одобрения. А Гейдрих же окидывает гостиную придирчивым взглядом и только пальцем тыкает в то, что ему не нравится, что не соответствует его вкусу. Всеволод представил себе это - и внутренне вознегодовал. — У вас прекрасная квартира, Вальтер! Всё замечательно оформлено, со вкусом. И как по мне – места тут хватит на целую армию. Еще и останется! Слова Всеволода были искренними, ему действительно нравилось то, что его сейчас окружало. Как не странно, несмотря на непривычный для него стиль, он здесь себя чувствовал комфортно. Не сравнить с квартирами некоторых его состоятельных московских друзей - огромных, роскошных, где всё сверкало и сияло. Но при этом, уже с самого порога тебя там обдаёт каким-то холодком, несмотря на радушный приём хозяев, на их улыбки. Как во дворцах или старинных замках, ощущение ослепляющей красоты и неуюта, официоза без души, брр… — Ну, целой армии мне тут не надо, - Вальтер пожал плечами, смущенно улыбаясь, – Хватило бы и одного человека. Но вкусы не всегда совпадают, вы же понимаете… И потом… кому-то нравится жить в центре города, а кому-то тихий пригород подавай. И отдельный дом, подальше от соседей. — А я вот считаю, что если два человека действительно любят друг друга и хотят быть вместе, то всегда можно найти какой-то компромисс. Договориться. Это когда всё несерьезно, временно, то ищут предлоги – почему они не могут съехаться и открыто объявить о своих отношениях. То квартира не такая, то привычки другого человека раздражают. То еще что-нибудь… Вальтер внимательно его выслушал, блеснув глазами. Ничего больше не сказал, но Всеволод надеялся, что намёк он понял. И примет это к сведению, если действительно рассчитывает на какие-то серьезные отношения с Гейдрихом. Он рассеянно наблюдал за Вальтером - как тот двигается по кухне, как готовит чай, достает чашки и блюдца из тонкого фарфора, ставит их на стол. Всё плавно, неспешно. А выражение лица при этом – будто не чай заваривает, а выполняет некую важную миссию. Сосредоточенное, торжественное. «Вальтер, конечно же, не наивный дурачок, разбирается в людях, с его-то профессией. Но ведь любовь слепа, тем более, если этот Гейдрих когда-то и правда ему помог. На вернисаже Вальтер смотрел на него с восхищением - не как на своего босса, а как на кумира. А чему там восхищаться? Обычная акула шоу-бизнеса, сожрёт любого и не подавится. И Вальтеру он точно не пара, иначе ушёл бы уже давно от жены и жил с ним в этой квартире. Самому-то Гейдриху наверняка этот ménage a trois не мешает, даже наоборот… Так, вот о чём я сейчас думаю? Вот о чём? Мне-то какое дело!». Однако полностью избавиться от смутного недовольства, досады Всеволоду так и не удалось. Когда они сели пить чай, он заговорил о новых сценах, об эмоциональном состоянии своего персонажа, о его мотивах. И как это лучше передать зрителю. Прочли новые сцены с полковником Исаевым, немного порепетировали; Вальтер его похвалил, сделав лишь пару замечаний: «Вы стали лучше чувствовать своих партнеров по сцене, это замечательно. Но постарайтесь еще больше доверять и себе, и другим. Поменьше самокритики и побольше спонтанности!» Прозвучало это довольно туманно, но Всеволод не стал себе голову ломать. Знал уже по опыту: многие вещи в актёрстве лучше познаются не на теории, а на практике. В процессе самой игры. Он предложил Вальтеру вместе сыграть какую-нибудь импровизацию. Всеволод по-прежнему не особенно любил этот жанр, но уже убедился в его пользе для тренировки гибкости и умения слышать своих партнёров, реагировать не только на их реплики, но и на невербальные реакции. Чувстовать их эмоциональное состояние. Для разминки они разыграли сцену в магазине мебели, в которой Всеволод был продавцом, а Вальтер – придирчивым, «трудным» клиентом. Заодно задействовали и окружавший их интерьер. Причём Всеволоду пришлось всячески нахваливать постмодерн, а его «клиент», наоборот, был настроен скептически и то и дело критиковал этот стиль и строил капризные, недовольные гримасы. Но всё закончилось благополучно - "продажа" состоялась, с хвалебным комментарием Вальтера в конце, что из Всеволода получился бы неплохой бизнесмен, а не только актёр. На что Всеволод отшутился: — Пощадите! Не всё сразу, тут с одним делом бы разобраться! Они сделали паузу, покурили, выпили ещё чаю. И тут Вальтер предложил кое-что новенькое: сыграть сцену без каких-либо заранее заданных ролей, темы и места действия. Таких упражнений Всеволод ещё не делал; оно показалось ему сложнее, чем предыдущее. Но почему бы не попробовать? И они начали. Сперва всё было неясным, абстрактным. Лишь какие-то общие фразы, попытка найти в них смысл, за что-то зацепиться. Но постепенно дело сдвинулось с мёртвой точки, и сцена стала обрастать подробностями. Они теперь находились в офисе крупной архитектурной компании, где Всеволод был начальником отдела, а Вальтер – его подчиненным. Вот просто само собой так получилось, в начале сцены Всеволод о подобном сценарии даже и не помышлял. Но он быстро проникся новой ролью и стал строго выговаривать Вальтеру за несданный вовремя проект. Тот и не думал оправдываться: спорил с ним, требовал отсрочки по срокам сдачи. И премию в конце, за пережитые неудобства. Словом, вёл себя довольно вызывающе, явно провоцируя на дальнейший конфликт. А Всеволод вовсю ругался, грозил ему кулаком. Играть было на диво легко, никаких тебе внутренних барьеров, никаких колебаний… Это ведь всё придуманное, ненастоящее. Можно не в чём себе не отказывать! Да и Вальтер был отличным партнёром: легко вжился в свою роль, принял сложившуюся ситуацию. Иногда, на короткое мгновение, в глазах его вспыхивали искорки и было понятно – он тоже наслаждается их совместной игрой, их выдуманной конфронтацией. При этом Вальтер то и дело провоцировал Всеволода, а потом ловко уходил из-под удара - что позволяло продлить и удовольствие и саму сцену… Это было так захватывающе, так интересно! Всеволод тоже не торопился, хотя и знал уже, что завершить сцену вовремя – целое искусство. Которое зависит и от каждого её участника, и от их общей энергии, от способности слышать и понимать друг друга. Ему так нравилось строго отчитывать своего «подчиненного», доминировать над ним … Теснить его не только в споре – он сейчас надвигался на Вальтера, постепенно, неумолимо, а тот – уклонялся, отступал назад. И тоже, как и Всеволод, не торопился завершать их сцену. Это случилось, когда Вальтер был окончательно окружен и зажат в угол гостиной. Всеволод, в конце концов, навис над ним, опираясь обеими руками о стену и вперив в него суровый, гневный взгляд. Вальтер отпустил еще одно язвительное замечание – негромко, вкрадчиво-ласково. От этого его тона у Всеволода внутри что-то замерло. Так бывает перед первым прыжком с парашютом - дух захватывает от страха, сердце ёкает. Но при этом ты чувствуешь и приятное волнение. Оно заглушает твой страх, толкает тебя к самому краю. И ты уже не можешь, не хочешь этому противостоять. Знаешь: как бы ты не боялся, как бы не опасался неизвестности, ты все равно это сделаешь. Шагнешь туда, в пугающую и манящую пустоту… В бездну. — Хватит пререкаться! Я вашего мнения не спрашивал! – рявкнул Всеволод, уже не замечая, где заканчиваются эмоции персонажа, а где - начинаются его собственные. Всё как-то перемешалось сейчас, запуталось. Слилось в одно - и игра, и реальность. Всеволод смотрел в потемневшие, широко открытые глаза Вальтера, в его лицо. Ни удивления, ни опасения - только всё тот же вызов во взгляде, все та же дерзкая ухмылочка на губах, которую страстно захотелось с них стереть - немедленно, любым способом. И, совершенно не думая, Всеволод подался вперед, и впился в эти губы злым, напористым поцелуем. С удовлетворением ощутил как Вальтер, сперва застыв под его прикосновениями, затем расслабляется, поддается. Отвечает на его поцелуй, обнимает и тесно к нему прижимается. Тут Всеволод услышал его стон - и будто красная лампочка вспыхнула в него голове. Боже, да что же он творит! Всеволод резко отшатнулся. Сердце его колотилось, казалось вот-вот – и выпрыгнет из груди. В паху - тяжесть, болезненная потребность в разрядке, ощущение, которое не спутаешь ни с чем. — Вальтер… извините, - с трудом выговорил он чужим, охрипшими голосом. - Я… я сам не знаю, что на меня нашло. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, не двигались с места. Всеволод всё ещё опирался о стену одной рукой, сжатой в кулак, лицо его горело. Вальтер тоже раскраснелся. Оба дышали так часто, точно только что одолели бегом огромную дистанцию. Или без перерыва вскарабкались на горную вершину. Вальтер пришёл в себя первым. Медленно пригладил свои встрепанные волосы, потоптался на месте, одёрнул свою рубашку. Выпрямился и сцепил руки на груди. — Что на вас нашло? Да ничего особенного…– тон его был вполне спокойным, размеренным. Но при этом, он по-прежнему не спускал со Всеволода внимательного пристального взгляда. Будто искал что-то в его глазах, - Да ничего особенного! Просто ваш персонаж захотел поцеловать моего персонажа, только и всего. Вы заигрались, увлеклись… Это бывает у актёров, особенно - у начинающих. Стираются границы между воображением и реальностью, заносит на поворотах. Ничего страшного, бывает… Из последних сил Всеволод молча кивнул и отошёл к окну. От греха подальше. Он боялся обернуться, боялся снова встретиться взглядом с Вальтером. Внезапно вспомнился тот злосчастный вечер, когда он уверял его, что он, Всеволод, «не по таким делам», что в «таком» смысле Вальтер его точно не интересует. Как он потом был доволен собой, что смог расставить все точки на «и», что всё между ними ясно. Никакого недопонимания, никакой двусмысленности. Да уж… Всеволод знал, что чем дольше он сейчас молчит, тем больше усугубляет ситуацию. Усилием воли он заставил себя обернуться и снова посмотреть Вальтеру в глаза, несмотря на неловкость и стыд. — Да, да. Я действительно… заигрался. Пожалуй, на сегодня хватит. Уже поздно, я лучше пойду. — Что ж, не смею больше задерживать! Спокойной ночи! — Спокойной ночи, Вальтер, и спасибо вам… за репетицию. — Не за что. Мне очень нравится с вами заниматься, Всеволод. Наблюдать ваш прогресс, как вы меняетесь, раскрепощаетесь всё больше и больше, идёте на риск… Это только подтверждает моё первоначальное мнение: у вас прекрасный потенциал. Нужно лишь продолжать над ним работать, регулярно, усердно… И вы ещё удивитесь - на что вы способны!