Консультант

Когда Всеволод начал сниматься в его фильме, Вальтер понял, насколько он переоценил свои силы. Ему всё труднее и труднее было себя контролировать - скрывать свои истинные чувства. Но он сдерживался, сдерживался, сдерживался… Никогда ещё Вальтер не работал с актёром, в которого был влюблён. Да, случалось ему засматриваться на некоторых хорошо сложенных красавцев, немного флиртовать с ними в процессе съёмок. Те тоже многообещающе улыбались в ответ – и из искренней симпатии, и в надежде на какую-нибудь карьерную выгоду. Но никогда ещё Вальтер не увлекался настолько, чтобы крутить романы с актёрами и создавать себе дополнительные сложности в работе. Нет, он был слишком благоразумен для этого и считал: подобный риск того не стоит. А включать в состав каста дебютанта на данном этапе съемок, тоже, мягко говоря, не входило в его привычки - каким бы талантливым тот Вальтеру не показался. Но речь шла о Всеволоде, и у Вальтера, конечно же, нашлась куча аргументов «за». И для себя самого, и для Всеволода, и для продюсерской компании. Вальтер, и так не страдавший недостатком изобретательности при проталкивании своих новаторских идей, тут был просто в ударе. Он свято верил: стоит Всеволоду очутиться на съемочной площадке, под его умелым руководством, - и всё пойдёт просто прекрасно. Ну, или во всяком случае, без особых проблем. Однако, с самого первого дня съемок, Всеволод испытывал значительные трудности. Он всё никак не мог до конца раскрепоститься и перестать «позировать» перед камерой. Во время репетиций такого сильного внутреннего контроля Всеволод не демонстрировал, а тут, на съемочной площадке, его многолетний преподавательский опыт оказал ему скверную услугу. Видно было, что за годы такой работы он привык быть требовательным к себе и, ни в коем случае, не расслабляться при наличии зрителей вокруг. В качестве зрителей сейчас выступали и направленные на него камеры, и сама съёмочная группа. Их присутствие рядом стало серьёзным препятствием для Всеволода, вызовом для его внутреннего критика. А ведь способность расслабиться, показать какое-то своё несовершенство, слабину – важная составляющая актёрской игры. Это делало её, эту игру, живой, помогало поверить в достоверность и самой воображаемой ситуации, и её участников. Особенно тяжело Всеволоду далась сцена с персонажем Антона. Она была длинной и вообще довольно сложной не только для дебютанта. Сперва Вальтер попробовал снимать её кусками, надеясь, что так дело пойдёт лучше. Но и тут его ждало разочарование. Конечно, Всеволода он никогда не винил. Тот хоть и показывал иногда признаки усталости и досады, но никогда не жаловался и упорно продолжал делать то, на что он подписался. Как же можно было на него раздражаться или в чём-то его винить? Вальтер сам его в это втянул – ему и искать выход из создавшегося положения. И он его нашёл! Попробовал другой метод – «прогнать» всю эту длинную и сложную сцену целиком. Это сработало - усталость помогла Всеволоду отключить своего внутреннего критика. И ура, он наконец-то выдал то, чего от него добивались всё это время. Даже больше: он смог удачно сымпровизировать и передать довольно тонкие нюансы состояния полковника Исаева, его отношений с другим персонажем. Просто потрясающе! Они все тогда следили за его игрой затаив дыхание. Вальтер видел, как растрогали Всеволода аплодисменты на площадке, и был очень рад за него, за успешный результат проделанной ими совместной работы. Такие моменты триумфа остаются в памяти и актёров, и режиссёров, и всей съёмочной группы как самые знаковые и важные. Пожалуй, ради них, этих моментов, они и работают, долго и упорно, изо дня в день, преодолевая все трудности, неудачи, плохое настроение и хандру. Люди, далекие от мира кино, и понятия не имеют, что стоит за конечным результатом всего увиденного ими на экране. Блаженное неведение… знай они обо всех этих подробностях – глядишь, и критиковали бы не так строго, если он, этот результат, оказался не на высоте. По их мнению. Но тут уж так повелось – зрители всегда правы. И безжалостны, если их ожидания не оправдались. Вальтер всегда относился внимательно и с уважением ко всем своим актёрам, независимо от их статуса в шоу-бизнесе. Был терпеливым, старался найти индивидуальный подход. Хвалил всячески, даже в мелочах, а замечания делал в мягкой форме. Редко повышал на них голос. Это был его метод работы, в отличие от некоторых режиссёров, предпочитавших чередовать кнут и пряник, с преобладанием кнута. Считавших, что, оказывая давления на актёров, повергая их в стресс, они скорее добьются каких-то исключительных, гениальных результатов. Что ж, их выбор, Вальтер не любил подобных методов. Ведь актёры - не только часть творческого процесса, его орудие. Между ними и режиссёром, во время съемок, устанавливалась особая двусторонняя связь. Не только Вальтер вёл их к результату, но и они его вдохновляли, подкидывали свежие идеи. Потому что каждая роль, каждый актёр – уникален, и играя, вдохновлял на какие-то новые решения для сцен, на то, что хотелось больше показать или наоборот, убрать, сократить. Во время съёмок Вальтер смотрел на каждого актёра как на центр мироздания, на своё любимое детище, и обычно этого было достаточно, чтобы те выкладывались полностью. Этот его фирменный взгляд «я верю в вас безоговорочно и не сомневаюсь, что у нас всё получится» вкупе с похвалой срабатывал лучше, чем любые резкие замечания. И да, профессионального терпения ему было не занимать. А когда дело касалось Всеволода, то оно, это терпение, было просто безграничным. К тому же Вальтер мог сейчас смотреть на него с обожанием, любоваться им, не скрывая своих чувств. Ведь это происходило якобы в рабочем «вдохновляющем» контексте. Все знали, как Вальтер обращается с актёрами и как он обычно на них смотрит. Также Вальтер стал с удовольствием отмечать: обожание это, в устремленном на него режиссёрском взгляде, начинает Всеволоду нравиться. Изменился и язык его тела – стоило Вальтеру появиться на площадке, как тот сразу же к нему поворачивался, тянулся - будто цветок к солнечным лучам. Особенно, если Вальтер отвлекался на других актёров. А когда он отсылал на площадку вместо себя Барбару или Гельмута, то, наблюдая за экраном оператора, видел в кадре раздосадованное лицо своего любимого русского. Совершенно по-другому смотрел Всеволод на его ассистентов. Он теперь скучал по Вальтеру, по его присутствию рядом! Порой, когда они беседовали между дублями, Всеволод сам дотрагивался до его плеча. Прикосновения эти было краткими, мимолётными, и он вряд ли отдавал себе в них отчёт. Но тем они и прекрасны – значит, подсознательно теперь Всеволод хочет до него дотронуться. При мысли об этом у Вальтера в груди сладко щемило и замирало сердце. Только с Гейдрихом он сейчас немного отводил душу: тот, конечно же, быстро обо всём догадался. Подтрунивал над Вальтером, но беззлобно, по-дружески. Снабжал какими-то советами, делился полезными сведениями о России и русских, которые имелись в его арсенале. Гейдриха здорово позабавило, что Вальтер «запал» именно на русского, да ещё и не имевшего никакого отношения к шоу-бизнесу. Он-то прекрасно знал, как настороженно тот всегда относился к этой стране. Всеволод Гейдриху понравился - о чём он не преминул сообщить Вальтеру, когда они созвонились сразу же после вернисажа. Вальтер, с самым невинным видом, ответил: да, Всеволод мне тоже нравится. Профессионал своего дела, да еще и со способностями к актёрству (как случайно выяснилось). Просто пообщаться с таким человеком всегда интересно и поучительно, не только из-за работы. Гейдрих раскатисто расхохотался в трубку: — Ой, да ладно тебе, Вальтер! «Профессионал своего дела, интересно пообщаться…» А то я не вижу, как ты на него смотришь! А стоило этому русскому чуть тебя похвалить - и ты сразу же засиял, будто рождественская ёлка. По-моему, всё тут предельно ясно… — Даже если и так! Да, он мне нравится, очень нравится! Я нахожу его привлекательным и хотел бы с ним встречаться! – с вызовом заявил Вальтер – И что? Прочтёшь мне сейчас нравоучения, чтобы я не смешивал личные симпатии и работу? — Нет, нравоучений я тебе читать не буду, не думаю, что ты в них нуждаешься. Ты ведь знаешь, какого я высокого мнения о твоём профессионализме, Вальтер. — И на том спасибо! — Ну что ты иронизируешь? Я ведь серьёзно это сказал, без желания тебя уязвить. А твой русский производит благоприятное впечатление: явно неглупый, держится с достоинством - не суетится, не заискивает. Он немного старше тебя, но не критично. И внешне тоже интересный, представительный - с таким не стыдно выйти куда угодно. Думаю, что он бы тебе подошёл в качестве постоянного партнёра! Ты – более импульсивный, более спонтанный, а он кажется более рассудительным, сдержанным. Вы бы прекрасно уравновешивали и дополняли друг друга. Ну, это так, навскидку, первое впечатление… Хотя я редко ошибаюсь в подобных делах. Так что я – только за и рад за тебя, Вальтер! Отличный выбор, браво! Вальтер выдержал паузу, глупо улыбаясь. До ушей - хорошо, что они сейчас разговаривают по телефону, и Гейдрих этой его улыбки не видит. А потом он снова заговорил, уже более миролюбиво: — Ну разумеется, он мне подойдёт! Есть, правда, одна проблема… — Что за проблема? Неужто он стопроцентный гетеросексуал? — Да нет, не стопроцентный… Ты же меня знаешь, Рейнхард, я не строю себе иллюзий, если вижу очевидное. А тут такое дело: по некоторым его реакциям я понял, что мужчины ему тоже нравятся, не только женщины. Но налицо строгое воспитание и потому – категорическое отрицание в себе подобных желаний. — Хм, понимаю… С этим, конечно, придётся разобраться. Но я в тебя верю, Вальтер! Какой мужчина, будь он хоть немного бисексуален, перед тобой устоит? Таких нет на свете! — Надеюсь, что ты прав, Рейнхард. Иногда я уже не так в этом уверен – что мне удастся его растормошить. С этим его сдержанным и неприступным видом… — Вальтер не стал пересказывать свою беседу со Всеволодом после вмешательства Мюллера. У него каждый раз внутри всё сжималось, когда он вспоминал это вежливое и холодное: «в другом» плане, Вальтер, вы меня точно не интересуете». Боль, которую он испытал от этих слов… — Что ж, актёр из него неплохой, я сегодня просмотрел отснятый материал. Раскрепощаться и идти на риск он не боится. Уверен, еще чуть-чуть – и он будет у твоих ног. Так что не унывай! — Спасибо тебе за поддержку, Рейнхард! Я, знаешь ли, тоже настроен оптимистично. Но иногда всё же начинаю сомневаться… Может, я зря стараюсь и надеюсь на что-то… — Ну-ну, ты это брось! Он на тебя тоже смотрел с явной симпатией в глазах, я бы даже сказал: с какой-то особенной теплотой. И видно, как его встревожили мои слова о твоих скоропалительных решениях. Он однозначно за тебя волнуется и готов броситься на твою защиту. Ну, это же было очевидно и по его реакции, и жестам. А после, когда он пообщался с Мюллером, то вообще как-то недовольно на меня косился. Как будто ревновал. — О, могу себе представить - что там Мюллер ему наплёл, про наши с тобой отношения! — Ну, не думаю, что что-то оригинальное, про нас многие болтают, не только Мюллер. — Ага, но держу пари: никто не делает этого с таким же удовольствием и страстью как он! В этом Мюллера не переплюнуть, надо же ему хоть в чём-то проявить креатив. Если по-другому он его проявить не способен! – не преминул съехидничать Вальтер. Гейдрих снова рассмеялся. Вражду между Вальтером и его сопродюсером он не то чтобы не воспринимал всерьёз – просто терпел как некую вынужденную необходимость, как данность. Гейдрих действительно не мог убрать Мюллера с проекта из-за пожеланий главного продюсера. Вот если бы сам Мюллер попросил его оттуда куда-нибудь перевести… Но он не просил. Напротив, он как будто обрёл новый жизненный смысл в том, чтобы работать с Вальтером и вечно ныть, вечно на него жаловаться. Ну, а сплетни про отношения Вальтера с Гейдрихом… что ж, этого не остановить. Пусть себе болтает, немного скандальной репутации в их среде только на пользу. Бесплатная реклама. Главное, что Лина не верит во все эти глупости. — Ну, чтобы Мюллер там ему не сказал, этому твоему Всеволоду, я уверен, что это ерунда, - заверил Гейдрих Вальтера. - Пусть немного поревнует! Это лишний раз подогреет его интерес к тебе и сподвигнет на активные действия. — Хм, ну, в общем, я тоже так думаю. Поэтому и не торопился вмешиваться в их беседу с Мюллером, — сказал Вальтер с явным удовольствием в голосе. Гейдрих, конечно же, раскусил эту его маленькую хитрость, но главное, чтобы Всеволод о ней не догадался. До поры, до времени. Вальтер тоже заметил признаки ревности у Всеволода на вернисаже, но старался не сильно тешить себя надеждами. А вдруг он всё преувеличивает, из-за своей влюбленности? Но Гейдрих не имел привычки врать в подобных вещах из желания польстить. Его оценка поведения других людей обычно была беспристрастна и ошибался он редко. И он, в отличие от Вальтера ещё и неплохо поднаторел со всякими психологическими тренингами, лучше умел анализировать язык жестов и микровыражений своих собеседников. Так что тут его мнению можно было доверять. После их разговора Вальтер снова был полон надежд и счастливых мечтаний. Ах, скорей бы они воплотились в жизнь! Ему было приятно, что Всеволод понравился Гейдриху в качестве его будущего партнёра. Всё-таки они столько лет знакомы, и Вальтер считал его своей семьей. Гейдрих понимал его намного лучше, чем его кровные родственники, с которыми у него после размолвки и переезда в Берлин отношения пусть и наладились, но всё равно – холод и дистанция сохранились. Ведь когда Вальтеру нужна была их поддержка, он её не получил. И только Гейдрих был с ним рядом и помог в самый тяжелый период, с начинаниями на новом поприще. А сейчас поддерживал его и в делах сердечных. А дружеская поддержка Вальтеру тоже была сейчас ох как нужна… Иногда Гейдрих ему просто звонил и спрашивал: ну, как там твой русский? Дело продвигается? И у Вальтера сразу теплело на душе, только от одного этого слова, которое Гейдрих произносил, как нечто само собой разумеющееся: твой, твой, твой… Надежды, чуть было поугаснув, снова возгорались. И он снова преисполнялся уверенностью: всё у них со Всеволодом обязательно получится.

***

Идея с импровизацией на свободную тему пришла Вальтеру на ум уже когда Всеволод был у него в гостях. А ведь и правда – отличный способ раскрепоститься, выплеснуть из подсознательного те вещи, наличие которых в себе боишься и избегаешь признавать. Чем больше персонаж Всеволода злился и нападал, тем больше Вальтер его провоцировал. И в конце концов, сработало: Всеволод по-настоящему разозлился. Не на Вальтера, а на самого себя. Утратил самоконтроль, разрешил себе то, что запрещал всё это время. Наконец-то! О, этот их поцелуй! Вальтер желал, чтобы он продолжался как можно дольше и перерос в нечто большее. Он тогда совершенно потерял голову и не сразу поверил в происходящее. Блаженно застонал, ощущая, наконец, по-настоящему, а не в только своих мечтах эти сильные руки, обнимавшие его, крепкое тело, его запах. Его жар, его эрекцию... Как же Вальтеру не хотелось его отпускать в тот вечер! Но слишком очевиден был шок и смятение в глазах Всеволода, когда тот от него отшатнулся. Вальтер почувствовал: он должен прийти в себя и осознать произошедшее, все свои так долго отрицаемые и наконец прорвавшиеся желания. И он постарался сделать всё, чтобы сгладить неловкость и не стал его дразнить. А, напротив, пришел на помощь и снабдил предлогом про актёров-дебютантов, которые, мол, иногда слишком увлекаются в процессе игры. Вот их заносит не туда. Вряд ли Всеволод поверил в эти сказки, но он явно был благодарен Вальтеру за эти его слова. Сохраняя тогда внешнее спокойствие, про себя Вальтер ликовал. Праздновал победу. А после ухода Всеволода было так приятно вспоминать и снова переживать этот их первый поцелуй. Никогда ещё его сеанс самоудовлетворения не был так прекрасен, как в тот вечер. Засыпая, он ощущал слабый аромат туалетной воды Всеволода на своих волосах. И счастливо улыбался: этот запах уже стал для него таким знакомым, таким близким. Таким родным. Назавтра Вальтер вёл себя со Всеволодом как ни в чём не бывало. Но старался до него не дотрагиваться и не нарушать его личного пространства. Всеволод же был заметно напряжён и даже не пытался этого скрыть. Он не избегал Вальтера совсем, но тоже держал дистанцию. Иногда, когда Вальтер был занят разговором с кем-то или просто делами по работе, он вдруг чувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Оборачивался – и Всеволод немедленно отводил глаза. Будто его застали за чем-то неприличным, за какой-то оплошностью. Однако сейчас эта его борьба с собой Вальтера не злила. Напротив, он понимал (не разумом, а внутренним чутьем): всё идёт как надо. Нужно просто оставить Всеволода в покое, дать ему немного время — всё это переварить. Меж тем Вальтер вдруг обнаружил, что скучает по своим русским актёрам. Оказывается, он уже привык слушать, как они общаются между собой, привык к их юмору, к их непосредственности, а порой – и бесшабашности, к той особенной энергии, которую они излучали. Нравилось ему наблюдать и за Всеволодом, когда тот разговаривал на своём родном языке. Он становился более экспрессивен и в жестах, и в мимике. И интонация его тоже менялась. Хотя немецкий Всеволода был безупречен, но тут он как будто переключался на другую модальность, в другой режим. И оба этих Всеволода – и русский, и немецкий, сливались в единый дорогой ему образ. Вальтер теперь завидовал тем, кто мог свободно говорить на русском языке. Он изо всех сил старался вслушивался в их речь, иногда вставляя какие-то фразы. Русские были очень дружелюбны с ним, им было приятно то, что он, немец, пытается разговаривать на их родном языке. Но, конечно, Вальтер всё равно оставался для них иностранцем, человеком другой культуры, другого менталитета. Можно ли выучить его по-настоящему, этот их сложный язык? Понять их до конца – не с точки зрения грамматики или словарного запаса, а самой их сути, их мировосприятия? И способен ли русский, пусть и так хорошо овладевший немецким как Всеволод, до конца понять его, немца? Время летело незаметно, съемочная группа перебралась в Майсен; Всеволод должен был сниматься там первые две недели, а потом его контракт истекал. Вальтер ждал. Всеволод по-прежнему держал дистанцию, общался с ним исключительно по работе. Они больше не проводили совместных репетиций, однако Всеволод сам договорился с актёрами, игравшими Шандора Радо и другого немецкого разведчика. Репетировал с ними совместные сцены. Всеволод явно переживал какой-то кризис. Обычно сдержанный, сейчас он стал прямо-таки нелюдимым. Замкнутым, молчаливым. При первой же возможности отходил в сторону от других, а не только от Вальтера. Гулял в одиночестве между дублями или утыкался в какую-нибудь книгу. Они жили в разных отелях, но недалеко друг от друга, в центре города. На места съемок многие из съемочной группы добирались пешком. У Вальтера были некоторые опасения, что общее психологическое состояние Всеволода скажется и на его игре. Но Всеволод справлялся. Он научился «канализировать», направлять свои личные внутренние конфликты и эмоции на пользу делу, в своего персонажа. Вальтер раньше рассказывал про этот приём и было приятно, что Всеволод взял его на вооружение. Одна из сцен получилась особенно прекрасной, глубокой. Полковник Исаев, после очередной встречи с Шандором Радо, стоит в одиночестве, курит и смотрит на город с высоты. Думает о судьбе своих товарищей, которые наверняка заплатили жизнями за будущую победу над врагом. О своей собственной судьбе и нелёгком выборе. После команды «Снято!» выражение грусти ещё долго не покидало лица Всеволода. Он сказал что-то подошедшему к нему Гельмуту, даже улыбнулся ему – вежливо и через силу. Но глаза его оставались грустными и, похоже, мысленно он был сейчас далеко-далеко. У Вальтера сжималось сердце, хотелось подойти, дотронуться до него. Сказать какие-то одобряющие, теплые слова. Но он чувствовал, что сейчас это ничего не изменит, что нужно оставить Всеволода в покое. Что сейчас это - лишнее. И Вальтер старался сосредоточиться на работе и не думать: сколько еще дней остается до конца контракта Всеволода. Звонил Гейдриху чаще, чем обычно. Придумывал какой-нибудь предлог по работе, но, конечно же, разговор неизбежно переходил на столь волновавшую его тему. Гейдрих был с ним согласен: не надо лезть к русскому с задушевными разговорами, раз тот сейчас избегает близкого общения: «Правильно, оставь его пока в покое Ты сделал всё что мог, а дальше – его ход, Вальтер». Вальтер вздыхал, соглашался с Гейдрихом. И шёл заниматься делами, стараясь не вспоминать о том, какое нынче число. Хорошо, что хоть Мюллер в Майсене не показывался - только звонил или посылал для регулярных проверок Рольфа, своего ассистента. Тот, в отличии от шефа, вел себя вежливо и уважительно. Но Вальтеру он всё равно не нравился: скользкий какой-то, разговаривает с тобой, а глаза так и бегают, так и шарят вокруг. Будто бы выискивают и запоминают малейшие недочёты, чтобы потом доложить о них начальству. Так и оказалось - в разговоре с Мюллером по телефону потом всплывали какие-то детали, на которые Рольф вроде бы и внимания не обращал, посещая места съемок. Словом, ассистент был под стать самому Мюллеру. Неудивительно, что он сработались вместе, и Рольф уже несколько лет оставался под его руководством. А это что-то да значит - мало кто из обычных, нормальных людей мог бы выдержать Мюллера столько времени.

***

Однажды в перерыве Вальтер зашёл в большую палатку, служившую им столовой. Так-то он обедал в режиссёрском трейлере: отправлял кого-то из младших ассистентов за едой, а сам продолжал просматривать только что отснятый материал. Чего время зря терять. Но сегодня он решил изменить своим привычкам и немного прогуляться. Приветливо кивнул встретившимся там подчинённым; те хотели пропустить режиссёра без очереди, но Вальтер отказался. Перед ним было всего лишь три человека, можно и подождать. Особого аппетита у него не было, в разгар съемок он вообще мало ел. Тем более, в обед. Вальтер взял первый попавшийся салат – итальянскую пасту с зеленью и сыром и налил кофе с молоком. Устроился за столиком подальше; пусть народ спокойно поест и обсудит работу без присутствия начальства за спиной. Вальтер уже доедал свой салат, вяло ковыряя его вилкой и почти не чувствуя вкуса, когда в палатке появился Всеволод. Обеденный перерыв подходил к концу, и он, видимо, прогуливался на улице - ждал пока пройдёт большая часть людей. Вообще-то актёры могли попросить младших ассистентов принести им и кофе, и еду в трейлер, но Всеволод этой привилегией пользовался редко и предпочитал делать всё сам. Он тоже налил себе кофе, взял из холодильника сэндвич с ветчиной и сыром. А затем, к величайшему удивлению Вальтера, направился прямиком к его столику. Подойдя к нему, церемонно спросил: — Вы позволите? — Да, конечно, конечно! Присаживайтесь, Всеволод! Тот сел. Какое-то время он молча ел свой сэндвич и пил кофе. Слегка хмурился и смотрел на Вальтера настороженно и очень внимательно. Ловил каждое его движение и жест. Казалось, Всеволод сейчас был раздираем двумя совершенно противоречивыми желаниями – и немедленно отойти от Вальтера как можно дальше, и, во чтоб это ни стало - оставаться с ним рядом. — Не ожидал вас здесь увидеть, - сказал он наконец. - Вы же обычно обедаете у себя в трейлере. — Поэтому вы и решили ко мне присоединиться? Всеволод отложил недоеденный сэндвич в сторону, вытер губы салфеткой. И усмехнулся, явно делая усилие над собой. - Ну, разумеется! Кто же пропустит такое редкое событие! Режиссёр – и в общей столовой, собственной персоной. Вальтер тоже усмехнулся. Он лихорадочно подыскивал какую-нибудь нейтральную тему для беседы. Не погоду же им обсуждать, это просто смешно… А тему съёмок сейчас, в перерыве, затрагивать не очень-то хотелось. — Как там ваша монография, Всеволод? – поинтересовался он. – Продвигается? — Да, продвигается. Изучаю сейчас кое-что, новые материалы. Вчера получил по Интернету, из американских архивов. Обычно Всеволод, при упоминании его будущей книги, сразу оживлялся - мог подолгу говорить и про разведслужбы, и про ту эпоху вообще. Это превращалось в полноценную лекцию, в урок истории, полный новых и интересных фактов. Вальтер всегда с удовольствием его слушал. Но тут Всеволод отделался лишь парой фраз и довольно кратко ответил на заданный ему вопрос про СМЕРШ. Разговор быстро затух. И Всеволод снова молча наблюдал за Вальтером: как тот высыпает сахар из бумажного пакетика в свой кофе, как размешивает его деревянной палочкой. Наконец, чуть подавшись вперёд и приглушив голос, он его спросил: — Скажите-ка, Вальтер… а вот было ли у вас такое ощущение: будто весь ваш привычный мир вдруг перевернулся с ног на голову? Вы годами жили с одними представлениями о себе, верили в них, как в нечто само собой разумеющееся. А потом раз – и всё перевернулось, разрушилось… У Вальтера снова сжалось сердце. Было непривычно видеть Всеволода таким растерявшимся, смущённым. Таким потерянным. Вальтер понял, что не до конца отдавал себе отчёт в строгости того воспитания, которое Всеволод наверняка получил от своего отца. Только досадовал иногда: и угораздило же его влюбиться в такого вот консерватора! — Пожалуй, я пережил нечто похожее, когда только-только переехал в Берлин, - осторожно начал Вальтер. – Некоторые люди совсем ушли из моей жизни, а моя семья отдалилась. И не только физически, ну я вам уже рассказывал… Это было тотальное, абсолютное одиночество и уход в себя. Мои старые представления были разрушены, а новые ещё только-только формировались. Я как будто потерял твердую почву под ногами и часто сомневался: а правильно ли я поступил. Да, это было нелегко. Но, как и любой кризис, это рано или поздно проходит. Жизнь меняется, мы меняемся. Иногда это тяжело и больно. Но и назад уже не повернуть. Всеволод обхватил стаканчик кофе обеими руками и задумчиво смотрел туда, на самое дно. Затем он снова поднял голову и заговорил: —Тем вечером… Когда мы репетировали у вас дома, и я вас … - он сделал паузу, продолжая затем, уже увереннее и твёрже. – Я вас поцеловал. Вы мне сказали, что я заигрался и что такое бывает у актёров, они, мол, путают порой реальность и своих персонажей. И их заносит… не туда. Вальтер прищурился, и пристально глядя ему в глаза, спросил: — А вы сами как думаете? — Я уверен, что дело не в этом. Точнее, в этом тоже, в какой-то степени, – Всеволод помолчал, тщательно подбирая слова. – Думаю, что всё это… импровизация, наша совместная игра – всего лишь катализатор. Показатель того, что я так долго отрицал, в чём я так долго не желал себе признаться: меня привлекают не только женщины, но и мужчины тоже. Вальтер очень надеялся, что не один мускул не дрогнул на его лице. И гордился, как спокойно прозвучал его голос, когда он произнёс: — Что ж, творчество действительно может снять какие-то внутренние блоки. Вы не то, чтобы меняетесь… я бы скорей назвал это полным принятием себя. А без этого самого принятия невозможно стать актёром, - он тонко улыбнулся. – Надеюсь, вы не станете меня винить потом, Всеволод, что я нарушил вашу спокойную жизнь, ваше привычное представление о себе. И не будете жалеть, что… — Нет, - перебил его Всеволод с неожиданной для него горячностью. – Признаюсь, сначала я был в шоке и мне понадобилось какое-то время, чтобы всё это осознать. Но я уж точно не стану ни о чём жалеть! Ведь это - правда обо мне, часть меня, какой бы она ни была. А правда всегда лучше любой, даже самой распрекрасной и удобной лжи. — Многие с вами не согласятся, Всеволод. И предпочтут комфортное отрицание того, что они считают своими внутренними демонами. Людям вообще свойственно держаться за иллюзии, особенно когда дело касается представлений о них самих. Или о ком-то из близких. Не хочется ведь разрушать свой уютный и привычный мирок. — Что ж, я считаю, что любая ложь рано или поздно оборачивается против нас. Лицо Всеволода омрачилось - казалось, он вспомнил сейчас что-то, не имевшее отношение к их разговору. Что-то из далекого прошлого. А потом решительно сказал: — Когда мой контракт закончится, я собираюсь подыскать себе квартиру в Берлине. Хочу остаться здесь месяца на три, я ведь могу продолжить работать и отсюда, делать переводы. И дальше работать над книгой. Виза у меня открыта на год. Таким образом, будет время ещё побыть здесь, на местах, напрямую связанных и с событиями, и с людьми, о которых я пишу. — Хороший план! Думаю, что это пойдёт вам на пользу и послужит вдохновением для вашей книги. — Несомненно. А ещё, как вы говорите, надо и о себе подумать, о своей жизни. А не только о работе. Вальтер неопределенно угукнул. Глаза его были опущены. Он водил пальцем по капельке пролитого на стол кофе и казалось, был сейчас полностью поглощен этим занятием. — Да, работа-а-а… - протянул он, продолжая рисовать круги и линии на белой пластиковой поверхности. – Ох уж эта работа… — Знаете, когда я преподавал в университете, там у себя, в России, служебные романы у нас не очень-то приветствовались! Вальтер сразу же позабыл о своём занятии и поднял глаза на Всеволода: — Надо же, какие строгости! Ну, а у нас многие знакомятся на работе. Особенно, если проводишь там много времени. А где ещё знакомиться-то, в Интернете? Так себе способ, на любителя… — В принципе, в этом есть смысл, люди и правда проводят на работе много времени, общаются, лучше узнают друг друга в разных ситуациях. Но если вы на равных должностях, то проще пригласить на свидание своего коллегу. А вот если это твоё начальство… — Ну, если очень хочется… то почему бы и не рискнуть? – сказал Вальтер с довольной и хитрой усмешкой. - У нас ведь не диктатура, а демократия, Всеволод, знаете ли. И если вежливо пригласить, то максимум что вас ждёт – это такой же вежливый отказ. А может начальство и согласится! Тоже ведь живые люди, почему бы и не сходить на свидание, с симпатичным и неглупым подчиненным. Тем более, если этот подчиненный на временном контракте, который скоро закончится. Всеволод улыбнулся в ответ, в глазах его больше не было затаённой грусти. Впервые, за всё это время. — Хорошо, приму ваш совет к сведению! И спасибо, что выслушали меня, Вальтер, я вам очень признателен. Его рука неожиданно опустилась на руку Вальтера, накрыла её – тот замер. Длилось это недолго, секунду-другую. Но Вальтер успел ощутить исходившее от неё тепло. Совершенно иное ощущение, чем тогда, когда Всеволод его целовал – там был напор, желание подчинить. Бросить вызов и одержать верх, во что бы то ни стало. Сейчас же этот жест был мягким, ласковым. И очень обнадёживающим. Все прежние сомнения и тревоги Вальтера развеялись как дым. Он был счастлив.