Пять стадий принятия

      Знакомая обстановка заведения радует глаз. Парень замечает друга за широким столиком у стены и неторопливо идет к нему. Настроение держится на высокой планке. Илья чувствует, как томно разливает в груди прежнее тепло. Отмершие частички души опадают и сгорают в огне расцветающего, обновляющегося внутреннего мира. И она сама потихоньку подвергается неизбежному обновлению.       Антон по-доброму улыбается усевшемуся напротив товарищу, приветствует его и говорит о том, что успел заказать в меню, пока ждал. Он тоже рад, не может скрыть ликования, видя чужие положительные изменения.        – Как у тебя дела? – аккуратно интересуется старший.        – Неплохо, Тош. Типа по сравнению с прошлым вообще заебись. Накидал сегодня пару текстов, по-моему, вышло пиздато, мне нравится.        – Это здорово, новый альбом готовишь?        – В планах, да. Ты сам как? Что там нового на Твиче? Я кстати пиздец заскучал по стримам, по этой ебанутой атмосфере… Хочу вернуться в ближайшее время, – мечтательно проговорил брюнет.        – Ничего принципиально нового нет. Только все, как и прежде интересуются, где ты. Блять! Меня, Вову, Стинта, они всех заебали с этим: А где же Мазеллов?! Куда он пропал?! В Тик-Токе тоже пиздец творится, – иронично коверкая слова, жаловался стример.       Коряков весело посмеялся. До него доходили слухи о его поиске, иной раз вина за это колко била по совести. В такие моменты музыкант просил друзей говорить аудитории, что все в порядке, просто отпуск затягивается. А сам оставался за ширмой убивающей изоляции.        – Просто ужас. Походу этот рофл, что я умер, никогда не перестанет быть актуальным…       Пока друзья вели беседу, официант успел принести заказ. Поставив тарелки с различными закусками и напитки, он, вежливо кивнув, удалился. К этому времени люди начали заполнять помещение. Вечером, в конце рабочей недели все желали расслабиться.        – Так а хули, если ты умер для медиапространства. Кстати Вова как-то сказал, что хочет кикнуть тебя за инактив, – мужчина усмехнулся, вспоминая тот диалог. – Я сказал: нет, ты что, Илья важная часть сквада! Люди начнут хуесосить тебя, как в прошлые разы, кому оно надо. М-да, вот, в общем, он передумал.        – Ну-у, шеф может. Мне в принципе похуй, я это всегда говорил.       Гул уже по-хозяйски поселился в баре, отовсюду доносились смешки и звон посуды. Коряков потягивал коктейль, пролистывая сообщения в телефоне. Приятели просидели в заведении, по меньшей мере, минут сорок, рассказывая друг другу забавные, и не очень, истории и делясь планами. Мазеллов наткнулся на умилительное видео в своей галерее. Там Завертин игриво носился с пакетом на голове по комнате, мотая мордочкой, в попытках избавиться от преграды, в которую сам же залез. Парень протянул телефон другу, показывая ролик.        – Смотри, какой дурак.       Собеседник не шелохнулся, оставаясь все так же, угрюмо сидеть, переписываясь с кем-то. Брюнет обреченно выдохнул, он знал это состояние – полная сосредоточенность на проблеме. Пока она не решится, забвение не пройдет. Он стал выжидающе смотреть на хмурое лицо, но не стерпел и трех минут, и поинтересовался:        – Что такое, Тош?        – Сейчас… – Пальцы быстро набирали текст, а руки, держащие устройство, вытягивались вперед, как бы показывая окончание действия. – Все… Что ты сказал? Я прослушал.       Мазеллов повторно протянул мобильный с открытым видео, попутно переспрашивая, что случилось.        – У Дрейка там проблемы какие-то, – не вдаваясь в подробности, ответил Антон. Ему не хотелось портить атмосферу вечера и особенно настроение Ильи, который, только услышав сакраментальное слово, изменился в лице.       Певец посерьезнел и машинально спросил: – Что у него там?       Татыржа с опаской глянул исподлобья, выискивая в зеленых глазах презрение или недовольство, но нашел только жгучее любопытство. Это заняло доли секунды, но видимо младший заметил чужую обеспокоенность, и продолжил в обыденном тоне:        – Кстати, я увидел его в Питере, на концерте Лиды. Мы даже немного пообщались. – Парень хотел придать речи как можно больше убедительности, чтобы собеседник поверил, что все хорошо. И не смотря на неизвестную причину их с Денисом разлада, поделиться проблемами юноши можно вполне свободно, и это никак не отразится на Корякове, ведь их отношения «больше не натянуты».        – Он спросил, как мы будем праздновать Новый год. А я ему до этого уже говорил: приезжай в Москву, скорее всего, будет встреча у Макса, потом возможно еще что-то. Зачем так часто спрашивать про этот ебучий Новый год?.. Илья, вот скажи, раз вы виделись в Питере, познакомился ли ты с его новой девушкой? Я просто объясню, Дрейк говорил, что они живут вместе, все дела, да, но я блять даже имени ее не знаю.       Брюнет ощутимо напрягся на последних словах. «Девушка… Да, видел ее... Все мы видели. Бля какой гандон, врет и не краснеет… Хотя с другой стороны, что ему еще оставалось сказать».        – Нет, не видел. И что, это все? Я думал, что-то случилось. – Он вернулся к напитку, который сейчас казался более интересным, нежели услышанная информация.        – Нихуя, это еще не конец. Зачем я про девушку спросил; как я понял, они поссорились, и этот школьник не придумал ничего лучше, как съехать в ебаный блять отель. То есть, представь, он собрал все вещи и уехал в жесточайшем тильте. По-моему у них даже с Ариной такого не случалось…       Сказанное сразу же срезонировало с чувствами музыканта. Клокочущая тревога зазвенела в ушах. Первая мысль была: «Даня что-то сделал…». Она заскользила холодной змеей по позвоночнику, обвила шею и, нащупав быстро пульсирующую венку, вонзила острые клыки. Вторая, не менее ужасающая мысль проникла в кровь, подобно тому яду: «Они же не?.. Нет, Кашин не из тех, кто может ударить, да и Дрейк тоже, но зачем… Поссорились и выгнал?» Парень лихорадочно метался от одной догадки до другой; пытался успокоить себя, ища нужную – адекватную. Но натыкался только на субъективные, подверженные эмоциям домыслы. Коломиец не прослыл истериком, бьющим посуду и хлопающим дверьми. Такой отчаянный шаг не в его стиле, и раз он решился на него, случилось что-то действительно плохое.       Пауза в диалоге затянулась, сгущая краски и без того безрадостной новости. Старший молча наблюдал за Ильей и его гримасничеством, примерно понимая, о чем он думает. Татыржа был в таком же положении, со сноской лишь в меньшей степени тревоги, ведь он не знал всю подноготную.        – Слушай, а ты спросил типа, из-за чего у них это? Просто чтобы Дрейк, ну, съебался после ссоры… Это же бред ебаный.        – Нет, хуй забил! Конечно спросил Илья. Он ничего не объяснил как всегда. Просто написал: долгая история, уехал, чтобы побыть одному. И вот хуй пойми, что это значит.       Ответ действительно ничего не прояснил; загадочность юноши возвела переживания Мазеллова в абсолют. А ведь только недавно, он самонадеянно отрекся от мук любви; решил, что перелистнул эту страницу и вот, первый маленький камушек на дороге и он снова летит вниз. В пропасть прежнего себя.       Осыпать голову пеплом, когда напротив тебя сидит друг, с которым ты не виделся долгое время – неуважительно. Потому Коряков мысленно собрался: сковал мысли железным прутом, дабы не мешались, и нацепил фальшивую маску безмятежности. Будто и не было этих десяти минут страха и замешательства. Бросил что-то о временных трудностях, отношений без которых не существуют, и лабильно сменил акцент беседы. Он подумает о Денисе позже, без лишних глаз.       А прут все скрежетал и лязгал. Давая о себе знать на протяжении всего оставшегося вечера; до самого конца застолья, пока парень не остался один. Тогда оковы разума треснули, оглушая своим металлическим криком. И уже в своей квартире, поздней ночью, пришло настоящее безумие.