***
Кисть плавно скользила по поверхности свитка. Ворс, напитанный тушью, отдавал бумаге линии, что постепенно складывались в единую композицию. В очередной раз Асэми хотела отразить свое настроение с помощью живописи, глядя на неизменный внутренний сад. За последние полгода она изобразила его на бумаге уже не один десяток раз: акварелью, тушью, углём; предельно реалистично и с помощью метафор. Сегодня утром ей пришла в голову причудливая идея: написать не искусно выстреженные кустарники и благоухающие цветы, а корневые системы всей здешней растительности. Безусловно, Асэми не могла узреть ее сквозь почву, девушка лишь вольно фантазировала. У нее не было в голове ни одной конкретной мысли, а только расплавчатые образы, за которыми ничего не стояло. Или же самой Асэми так казалось? Около шести месяцев она проживала в арендованом жилище в пригороде Танзаку. Танзаку известен на всю страну Огня своей праздностью и бесчисленным количеством мероприятий. Он делился на несколько районов, в котором каждый желающий мог найти для себя что-то своё. Культурный центр располагался неподалёку от местной администрации, что примыкала к парку. Парк же опоясывали храмы и галереи. Западнее располагался район-пустырь. Обширная равнина без каких-либо строений. Она служила удобной платформой для передвижных ярмарок и гастролирующих цирков. По факту пространство никогда не пустовало, ведь Танзаку — лакомый кусочек для желающих заработать денег на зрелищах. А вдоль этого места растянулось несколько кривых улочек с закусочными, барами и сувенирными магазинами. На северо-востоке исторически раскинулся жилой район. Домики с непримечательными экстерьерами чаще не превышали двух этажей. Так сложилось потому, что местные дельцы уставали от постоянной суеты города и, обладая неплохим материальным достатком, покупали себе хорошее жилье далеко за пределами Танзаку, где проживали в холодные месяцы, когда туризм закономерно приходил в упадок. Пригород, в котором проживала Асэми, состоял из домов отдыха, зеленых скверов и нескольких купален с горячими источниками. Проживали в нем исключительно туристы, что не хотели пребывать в постоянном карнавале, но порой были не прочь посетить городские мероприятия. Девушке сказали, что это самое оптимальное решение, так как часто меняющиеся соседи не обращали внимания друг на друга, следовательно, и можно было не так сильно беспокоиться о слежке. Ей внушили, что здесь она в полной безопасности, главное поменьше высовываться на улицу. Поэтому ей приходилось искать для себя занятия внутри дома, а не во вне. Она уже исписала кучу свитков, прочитала множество книг, обучилась шитью и довела до совершенства каллиграфию. Но всё это не приносило должного удовольствия. Лишь живопись и каллиграфия как-то щекотали юное сердце. Порой, проснувшись утром, Асэми представляла себя немой, так как недели одиночества в полном молчании заставляли забыть, как же звучит ее голос. Так, за незатейливыми занятиями она коротала уже много дней, а перед сном часто брала в руки семейные фотографии и небольшие акварельные портреты, стараясь вспомнить людей, запечатленных на них. На обратной стороне каждого изображения красивым почерком было выведено пояснение. Например, акварельный портрет в профиль: седой мужчина с прямыми волосами и длинными усами, одетый в военную форму. А надпись сзади гласила: «Ашина, сорок лет». Асэми изумлялась тому, как старо выглядел этот мужчина не в таком уж почетном возрасте. Но люди, охраняющие ее сейчас, объяснили, что это не просто какой-то мужчина, а ее далёкий предок, поседевший от большого количества войн. Но все эти рассказы никак не откликались в сердце девушки. Самой любимой фотографией у Асэми было изображение двух молодожёнов на пороге храма клана. Она сильно выцвела со временем, но девушка легко отличала оттенки. Невеста одета в традиционное белое кимоно, расшитое серебряными спиралями, из-под которого торчали шелковые юбки. Все слои одежды скреплял широкий белый пояс. Тонкую фигурку девушки украшали металлические наплечники из розового золота. А алые волосы, собранные в пучок, закрывала высокая тиара, с острых вершин которой на лоб нитями ниспадали бусы из необработанного жемчуга. Мужчина выглядел куда старше своей избранницы, такой же седой, как тот самый Ашина. Его широкая фигура выгодно подчеркивалась черным кимоно с теми же серебряными спиралями, но к поясу по обе стороны прикреплены ножны, из которых торчали рукояти катан. Серебряные наплечники мужчины более грузные, что намекало на его суровый дух. И сзади как всегда надпись: «Акэми и Масуми». — Мама и папа, — под нос шептала себе Асэми каждый раз, перед тем как уснуть. В действительности эти слова не имели для нее никакого значения. У нее не было семьи, не было друзей, лишь доброжелательные люди, которые оплачивали ей жилье, давали деньги, приносили одежду, справлялись о здоровье и иногда беседовали. Разговоры с ними чаще имели деловой характер. Наставления — необходимо опасаться чужаков, не называть свое имя, выходить из дома в случае крайней необходимости. Обучение — лекции об истории клана и страны Водоворота. «Клан Узумаки заключил договор о военной поддержке ещё с первым хокаге — Сенджу Хаширамой, затем он был перезаключен непосредственно с самой Конохой. Но когда на Узушио напали, третий хокаге — Сарутоби Хирузен проигнорировал запросы союзников, оставив клан Узумаки умирать», — вечно твердил старик без имени. У Асэми каждый раз шёл мороз по коже, когда она пыталась представить безжалостного и бессердечного третьего хокаге. «В то время, когда женщин Узумаки насиловали на глазах у мужей, детей уводили в рабство, Хирузен сидел в своем поместье, наплевав на обязательства», — нагнетающе повествовал старик. Девушка неустанно пыталась как можно сильнее проникнуться его словами, но никак не могла. Судьба Узушио и впрямь ужасна, но Асэми воспринимала ее не больше, чем постороннюю трагедию. Боль за испытания, что выпали на долю ее клана, мало трогали душу Асэми. Все люди, изображенные на фотографиях или живописных портретах, были для нее чужими. Она не помнила никого из них, знала лишь отдельные сухие факты из их биографии, но не более. «На тебя ведётся охота. Узумаки нынче — штучный товар. А если кто-то пронюхает о твоей родословной, то ты сразу же попадёшь в рабство», — именно так каждый раз заканчивал свой монолог старик, а выходя из дома добавлял, что его Господин единственный, кто желает ей добра, поэтому и окружает заботой. Но Асэми никогда лично не встречалась со своим тайным защитником. Она лишь слышала о его подвигах, благородстве, доблести и чести. Он передавал ей подарки в виде набора красок, чистых свитков, кимоно, сорочек, но сам никогда не показывался. Даже любопытство не щекотало ее разум, потому что девушка никак себя не ощущала. Прошлое практически стёрлось из ее сознания. А то, что от него осталось, представало в виде отдельных вспышек света без конкретных очертаний. При этом, она знала контуры каждого бутона цветущей около дома Сакуры. Во время очередной лекции она набралась смелости и спросила у своего наставника: «А почему я ничего толком о себе не помню?» Тот, не мешкаясь, с умудренным видом ответил: «Наш Господин отдыхал на восточном побережье страны Чая. И, прогуливаясь, случайно набрел на невольничий рынок, увидел тебя и выкупил. Ты должна благодарить судьбу, что наш Господин понял какой ты крови. Иначе плавала бы сейчас в бочке в заливе Хёпу». «Выходит, мне и впрямь повезло», — равнодушно констатировала Асэми, осматривая сундуки с новыми подарками покровителя.***
«Нужен отдых», — заключил про себя Итачи, снимающий с себя форму АНБУ. За неделю нахождения в экипировке тело не просто вспотело, а сварилось. От естественных выделений промокло все, вплоть до нижнего белья. Его сейчас окутывал кислый смрад, за который юноше было весьма стыдно. Он взглянул на свои ладони, мозоли на которых стерлись в кровь, и попытался размять их. Под ногти забилась грязь, что бросалась в глаза первее, чем истерзанные пальцы. — Ну и вонь, — брезгливо отозвался Ямато, только что вошедший в раздевалку. Его лицо моментально скривилось от ощущения неприятных испарений на собственном языке. Он зажал нос руками и прошел к своему шкафчику. — Неделю занимались ликвидацией банды мородеров, — попытался оправдаться Учиха, уже залившийся краской. — Ну и ну, — сетовал Тензо. — Такие теперь задания для АНБУ? — Они занимались расхищением захоронений, принадлежащих к высокопоставленным семьям. Живые родственники посчитали, что это позор громкого имени рода, — бегло объяснил Итачи, судорожно застегивающий молнию рюкзака. Юноша накинул его на плечи и мигом вылетел из помещения. — Хорошей службы! — бросил он напоследок. Какаши нёс свой пост сидя в кресле у мониторов, на которые выводились изображения с камер наружного наблюдения. Ниндзя был не сильно заинтересован в слежке. Роман, что он читал, оказался куда более захватывающим, чем текущие дела члена АНБУ. Учиха попытался на цыпочках проскочить мимо своего капитана, но тот, видимо, почуял его быстрее, чем услышал. — Домой? — спокойной спросил Хатаке, не отрываясь от книги. — Так точно, — протораторил Итачи, но тут его внимание приковалось к одному из мониторов. Камера показывала главный вход в квартал Учих. Его давняя подруга коктеливо приветствовала соклановцев. Юноша уже и забыл, что куда-то торопился. Он застыл на месте, созерцая красоту Изуми. Каштановые волосы обрамляли ее миловидное лицо. Она только-только стала превращаться из девочки в девушку. Постепенно уходили детские пухлые щечки, нос становился тоньше. Но ее озорство оставалось прежним и все таким же манящим. Глаза игриво блестели даже сквозь камеру, а небольшая родинка, ох уж эта родинка, она так нравилась Итачи! — Так не стой столбом, ты свободен, — лениво протянул Какаши. — Есть! — поклонился пришедший в себя Учиха и тут же покинул рабочее место. Еще несколько часов назад он отмывал в ручье руки от чужой крови и могильной земли, а сейчас уже витал в облаках, мысленно лаская любимый образ. Несмотря на сильную усталость, он вприпрыжку скакал по крышам. «Только бы не столкнуться с ней в таком виде», — подумал про себя Итачи. Ему и впрямь было важно, что Изуми подумает о нем. Все в клане так и шептались об этих двоих, но в действительности ничего между ними не происходило. Нет, они влюблены друг в друга, но на безопасном расстоянии, оставляя на ужин сплетникам лишь короткие приветствия и двусмысленные обмены взглядами. А повелись эти слухи еще с тех пор, когда Изуми в возрасте семи лет приревновала Итачи к подругам и заявила им, что станет его женой. Все в клане сначала отреагировали на ее слова, как на детскую шутку. А затем стали замечать, что между ними и впрямь есть какая-то искра. В таких уважаемых кланах вроде их брак планировали сильно заранее. Старшие родственники искали своему чаду подходящую партию, которую еще должен был одобрить совет клана. Из-за всех этих традиционных сложностей чаще всего даже сами родственники предпочитали идти по более лёгкому пути и заключали брак внутри клана. Это со временем завернули в благовидную обертку под названием «сохранение чистоты крови», так как никому не хотелось признаваться в том, что ими играет обыкновенная человеческая лень. Но совсем другое дело — это брак наследника клана. Здесь все традиции соблюдались с чрезмерной педантичностью. Например, помолвка родителей Итачи состоялась аж за шесть лет до фактической свадьбы. Фугаку был завидным женихом, очередь из невест с их родителями тянулась аж на несколько сотен метров. Но самой выгодной партией оказалась Учиха Микото, так как ее семья владела довольно прибыльным бизнесом по пошиву военной формы. Они предложили баснословное приданое и брак состоялся. Но когда биджу напал на Коноху, то мануфактура была разрушена, а новое разрешение на реконструкцию производства руководство деревни не дало. Так Учиха Микото превратилась в обычную домохозяйку. Родители Изуми не могли похвастаться подобным достатком или завидной родословной, но и время сейчас другое. Учих вытеснили на окраину деревни, изолировали от остального общества, вот они и сформировали своё государство в государстве. Их клан и до этого не славился дружелюбием, а уж после постоянных притеснений так и подавно. Поэтому брак среди своих же — исторически сложившаяся мера. Чужаки не любили Учих, а Учихи не любили чужаков. Родители Изуми старались очаровать родителей Итачи своей приверженностью традициям клана, благочестием и безукоризненным воспитанием дочери. Они устраивали приемы в своем доме, где почётными гостями выступали Фугаку и Микото, на каждый праздник наносили визиты, осыпали их комплиментами и дарили символические подарки. Родители Итачи понимали, что природа подобного внимания лежит не плоскости бескорыстной доброты, но когда они видели блеск в глазах своего сына при одном упоминании ее имени, то стало ясно, что им придется сдаться. Поэтому последний год на совместных мероприятиях Фугаку с Микото открыто шутили: «Лето пройдет, да будем помолвку планировать». Их слова были мёдом для ушей родителей Изуми. А юные влюблённые лишь заливались румянцем, тайно желая того же. Итачи так увлекся образом своей будущей невесты, как сам не заметил, что уже добрался до родного квартала. Он притаился за забором, чтобы проверить, нет ли поблизости Изуми, как кто-то приставил кончик куная к его позвоночнику. — Ты труп, — холодно прошептал Шисуи. Итачи тяжело выдохнул и немного сгорбился. — Детский сад, — лишь констатировал юноша и повернулся к своему другу. Шисуи как всегда широко улыбнулся и протянул руку в знак приветствия. Итачи пожал ее в ответ, а затем заметил, что лицо Шисуи стало брезгливо искривляться. Младший Учиха отскочил на метр и принялся не без раздражения оправдываться: — Я только вернулся с задания! Шисуи помахал ладонью перед носом, а после заявил: — Тебе надо в ванной отмокать, а не по углам прятаться! — Да знаю я, знаю, — удрученно лепетал Итачи. — Я домой и направлялся, просто по камерам увидел, что Изуми в квартале, вот и не хотел с ней столкнуться. Шисуи сразу же ухмыльнулся и заговорщицки глянул на друга. На что Итачи закатил глаза. Затем старший Учиха резко посерьёзнел и тихо сообщил: — Пока тебя не было, в храме Нака состоялось собрание. Итачи несколько насторожился, посмотрел по сторонам, убедился, что их никто не подсушивал и кивнул в знак одобрения. — На нем была семья твоей Изуми. Глаза младшего Учихи заметно округлились. С одной стороны, новость об их участии была вполне ожидаемой, ведь родители Изуми сделают всё, что скажут им родители Итачи. Но с другой, ему хотелось верить в то, что предстоящая помолвка увлечет их настолько, что им будет не до сепаратизма, процветающего в клане. — Дело дрянь, — честно признался Итачи. — Это еще что, — скорбно отозвался Шисуи. — Они присутствовали там не одни, а со своей дочуркой, — и с беспокойством глянул на собеседника. А беспокоиться было о чем. Что Шисуи, что Итачи надеялись на мирное урегулирование конфликта, но они оба понимали, что даже если Коноха пойдет на уступки и спустит Учихам с рук подготовку военного переворота, то всё равно существует вероятность того, что самых активных потенциальных бунтовщиков будут ждать не особо приятные последствия… Юноша просто не мог допустить, чтобы Изуми пострадала! Он искренне хочет быть для нее рыцарем, который защитит ее от любой опасности. И он таким будет. Итачи твёрдо для себя решил, что поговорит с девушкой, со своим отцом, если нужно, но ее больше не будет на собраниях клана. — Спасибо за информацию, — тихо, но с благодарностью ответил Итачи. — Как ты думаешь, чем это всё закончится? — Шисуи было важно услышать мнение своего единственного друга. Тот глянул на небо, на медленно плывущие облака и с грустью ответил: — Настроения в высших эшелонах власти не менее воинственные, чем в клане. — Печально, — искренне признался Шисуи. — Но может мы с тобой сможем что-то сделать? — Например? — Итачи посмотрел на друга, слегка нахмурившись. — Убедить Фугаку-сана подавить восстание самостоятельно внутри клана, — Шисуи хотелось верить в то, что конфликт еще можно урегулировать, что еще не слишком поздно. Итачи отрицательно покачал головой и ответил на молчаливый вопрос друга: — Если отец не исполнит эту роль, то обязательно найдётся кто-нибудь еще. Сам же видишь, каждое собрание людей всё больше и больше, аж воздух накаляется. — Неужели нас ждёт очередное кровопролитие? — недоумевал Шисуи. — Возможно, — пожал плечами Итачи и сделал паузу. — Не стоит чересчур сильно погружаться в распри клана, иначе можно потерять бдительность. Я же говорю, руководство Конохи тоже не видит мирный вариант развития событий. — Думаешь, что они могут напасть первыми? — ошарашенно спросил старший Учиха. Итачи очень хотел бы быть честным до конца со своим единственным другом и ответить ему вместо двусмысленного молчания утвердительным «я знаю». Но если он так поступит, то подвергнет Шисуи серьезной опасности, поэтому Итачи ничего не остается, кроме как проговаривать вслух расплывчатые предостережения. Последняя неделя его жизни и впрямь была сложной, он не думал ни о чем кроме миссии, но это оказалось к лучшему. Находиться в родных стенах, смотреть на близких людей и понимать, что всему этому скоро настанет конец — невыносимо. То, что Данзо накануне задания вызвал к себе юношу и стал сыпать философскими речами о меньшей крови во имя больших жизней, не сулило ничего хорошего. Закапывать мародеров заживо с прогнившими трупами животных оказалось куда приятнее, чем ощущать собственную беспомощность. Итачи старался не вспоминать о том разговоре с главой Не, ему хотелось верить, что Хирузен каким-то чудом найдёт мирный выход из ситуации, а Данзо окажется неправым. Но он повзрослел еще тогда, когда родился на свет, поэтому Итачи не верил в сказки. Он мог порой ненадолго сбежать в иллюзорный мир забот тринадцатилетнего юноши, но всегда возвращался в жестокую реальность. И вот он стоит посреди незамысловатого сада у порога собственного дома, которого вскоре может не стать. — Долго же ты добирался, Итачи, — послышался незнакомый голос откуда-то сверху. Юноша опешил, взглянул ввысь, а темный силуэт, что еще секунду назад стоял на крыше, внезапно исчез. Сердце Учихи забилось сильнее. Он сконцентрировался на собственных ощущениях, чтобы предугадать, где же появится нежданный гость. «За спиной!» — забила внутренняя тревога. Итачи молниеносно развернулся и метнул три куная в незнакомца так, чтобы задеть, но не попасть в жизненно важные органы. Но каково было удивление Учихи, когда его собственные глаза, которые никогда не подводили, увидели, что три лезвия беспрепятственно пролетели сквозь человека в оранжевой маске. — Впечатляет, — похвалил нежданный гость и легонько похлопал в ладоши. — Я пришел сюда не сражаться, а поговорить. — О чем же? — насторожился юноша, заняв боевую стойку. — О том, как спасти Коноху.***
«Малец оказался более упертым, чем я думал», — мысленно недовольствовал Данзо, как всегда сидящий в излюбленном рабочем кресле. Старейшина не хотел нарочито давить на юношу, но и отступать тоже не собирался. Он добьётся своего как делал это всегда. Просто с Итачи придется провозиться чуть дольше. «Тобирама-сенсей был прорицателем, мудрейшим из когда-либо живущих. Он тонко понимал психологию Учих и видел в них угрозу». Данзо рассуждал о природной несправедливости. Антисоциальный, по сути своей дикий клан обладал огромной силой, которая могла бы идти при правильном использовании на благо. Старейшина искренне верил в то, что именно он — наследник первых хокаге, единственный достойный высокого поста. Всю свою жизнь он посвятил службе во имя Конохи. И сейчас не будет поступать иначе. Он ликвидирует угрозу и не растеряет таланты Учих понапрасну. Даже если Итачи откажется выполнять задание, то Шимура обязательно найдёт выход из положения, в этом не приходилось сомневаться. Как только в АНБУ поступило довольно специфическое задание, то юноша оказался первым добровольцем. «Тебе не удастся вечно убегать от реальности, Итачи», — мысленно твердил про себя Данзо. Он дал мальцу несколько дней на отдых после недельной миссии, а сейчас уже ожидал его у себя. Мало того, что Итачи хорошо воспитан, так еще и крайне пунктуален. Старейшина высоко оценивал это качество в людях. В очередной раз юноша прибыл секунда в секунду, на что Шимура довольно улыбнулся. — Входи, — скомандовал глава Не с важным видом. Итачи предстал перед старейшиной, преклонив колено. Подобные зрелища всегда грело душу Данзо. В такие моменты он особо чутко ощущал степень собственного величия. Пусть его портрета еще нет на скале, но его боятся и почитают даже без высокого титула. Хотя сам Шимура считал свою должность не менее важной, чем должность хокаге. — Ты обдумал мое предложение? — несколько надменно поинтересовался старейшина. — Так точно, — отчеканил Учиха, не поднимая головы. — И какое же решение ты принял? — полюбопытствовал Данзо, скрестив руки на груди. — Что это крайняя мера, которой сейчас не время, — Итачи холодно чеканил каждое слово. Глава Корня ухмыльнулся и спустя короткую паузу вновь подал голос: — Я прекрасно понимаю тебя, ведь сам когда-то был юн, — он говорил с таким видом, будто вся мудрость этого мира сконцентрировалась именно в его речах, — добр, сентиментален. Но когда на твой порог приходит кровавое побоище, то всё это быстро улетучивается. Ты в праве решать сам, как тебе стоит поступать и какую сторону занять. Лишь подумай о том, что ты можешь передумать, а уже будет поздно. — Хорошо, Данзо-сама, — лишь вежливо отозвался Учиха. Старейшина несколько недовольно поерзал в собственном кресле, а затем решил добавить: — Я знаком с Хирузеном много лет и знаю его как никто другой. Пусть тебя не обманывает его внешнее миролюбие. Когда твой клан поднимет восстание, то он будет в числе первых, кто отдаст тот же приказ, который тебе предлагаю исполнить я. Итачи всегда умело прятал свои эмоции, но в этот раз тревога смогла пробиться сквозь панцирь спокойствия, поэтому юноша легонько дрогнул. А от взора главы Не ничто не могло утаиться. «Как я и думал», — не без удовольствия заключил старейшина, но приятные мысли резко прервались настойчивым стуком в дверь. Шимура крайне не любил, когда его прервали, поэтому от раздражения он стиснул челюсть и сквозь зубы процедил: — Что опять? Шиноби в маске ворвался в кабинет, даже не получив на это разрешение, что говорило о том, что произошло что-то и впрямь из ряда вон выходящее. Ведь непослушание и нарушение дисциплины очень строго карались в Корне. Подчиненный, не успев отдышаться, припал на колено рядом с Итачи и начал свой судорожный доклад: — Данзо-сама, пришло донесение из резиденции. Хокаге-сама через час собирает совет, чтобы объявить о своей отставке. Решение принято, документы уже подготовлены. — Вот же бестолочь, — зло рявкнул Шимура и впился взглядом в Учиху, которого явно приободрила эта новость.