***
Небесный купол был обильно усыпан звёздами, что освещали улицы даже в отсутствие работающих фонарных столбов. Чем ближе была граница, тем отчётливее звучал шелест листвы, перемешанный с возгласами сов и иных обитателей природной фауны. В этой ночи было что-то загадочное. Ее необыкновенная живость могла одновременно интепретироваться как хороший знак или в качестве плохого предзнаменования. Итачи и Шисуи как никогда настороже. Они дотошно изучали детали пространства: тёмные закоулки, притоптанную траву вдоль тротуаров, следы на тропинках. Два товарища внимательно прислушивались к умиротворяющей симфонии, продолжая двигаться к окраине. Сложность состояла в том, что им приходилось избегать вездесущих камер видеонаблюдения. — А что, если мы его не найдём? — угрюмо спросил Шисуи. — Не думаю, что он настолько хорош, чтобы скрыться от нас, — несколько пренебрежительно отозвался Итачи, на что его друг лишь пожал плечами. Возможно навыки Шисуи и Итачи и впрямь могли достигнуть любую цель, а может они обладали определённым уровнем удачи. Не исключено, что именно сегодня оба фактора при сочетании показали свою эффективность. Но к чему вся лирика, когда есть результат? Друзья взгромоздились на одну из крыш, откуда открывался обзор на главные ворота и пограничный пост. Все в деревне знали, что дежурные не всегда покорно исполняли свой долг и позволяли себе прикорнуть с пару десятков минут. Но сейчас они были бодры как никогда. Может Яширо и прошмыгнул мимо них, но против этой версии говорило и еще кое-что. Как перебои с электричеством в квартале Учих, как безответственные дежурные, так Коноха славилась еще одной проблемой — абсолютным отсутствием инфраструктуры за ее стенам. Часто богатые заказчики, приехавшие на дорогих повозках, жаловались хокаге на непроходимость центральной артерии, особенно в плохую погоду. Бывало, что некоторые из них в ливень застревали в луже, больше походившей на болото. Но сейчас ни Итачи, ни Шисуи не заметили следов сандалей шиноби. Выходит, что Яширо не такой уж непобедимый тупица, за что его можно снисходительно похвалить. Товарищи отправились бороздить пространство стены левее от ворот. Шисуи вел поиски изнутри, а Итачи — снаружи Конохи. Шисуи вечно натыкался то на скопища мусора, то на дерущихся бездомных животных. Но вдруг его внимание привлекла непримечательная перевернутая урна, что, должно быть, ранее подпирала стену. «Мог ли Яширо на бегу просто оттолкнуться от нее, чтобы взобраться на стену?» — рассуждал парень и тут же решил проверить собственную догадку. Шисуи залез наверх и тут же напоролся на озадаченного Итачи, что внимательно изучал место с примятой травой. Шисуи мгновенно спрыгнул, приземлился рядом с другом и поинтересовался: — Наш клиент? — Расстояние от стены до сюда соответствует одному прыжку шиноби, — спокойно констатировал Итачи. — Я нашел перевернутую урну, что, вероятно, послужила трамплином, — дополнил Шисуи. Товарищи переглянулись и в один и тот же голос выдали: — Он явно торопился. Они осмотрели округу и обнаружили близ кромки леса иссохшее бревно, что, видимо, не пригодилось лесорубам. Оно лежало так долго, что пробковый слой коры с лёгкостью отходил даже при малом воздействии. И на нем товарищи нашли след, что походил на вмятину от стопы при прыжке. Шисуи решил повторить маршрут пресследуемого, чтобы на практике проверить предположения. И оказалось, что найденные улики подходили под моделируемую ситуацию спешного бега. А расстояние от бревна до ближайшего дерева лесной чащи соответствовало расстоянию того самого пресловутого прыжка шиноби. «Всего лишь осталось выловить его в бескрайнем лесу…» — несколько удрученно умозаключил Шисуи. Но Итачи прочитал мысли своего друга, поэтому поспешил приободрить языком сухих фактов: — Яширо не мог уйти далеко. Он, в конце концов, с тобой на дежурстве. — Да кто знает этого придурка, — шутливо отозвался Шисуи. Товарищи вновь разделились, чтобы тщательнее исследовать лес. Шисуи продвигался сквозь чащу по направлению к обрыву, а Итачи к опушке. Около получаса каждый из них тщетно пытался обнаружить новые улики, но мысли гениев схожи, потому друзья почти одновременно призвали воронов, чтобы исследовать местность с воздуха. Пернатые оказались куда проворнее своих хозяев, и уже спустя короткое время они засекли Яширо на берегу реки в глубине обрыва. Но он был там не один, пресследуемый о чем-то беседовал с человеком в маске. «Это кто еще такой?» — искренне недоумевал Шисуи, получивший донесение своего призыва. А Итачи в этот момент оказалось не до изумлений. Отнюдь, на него напал животный страх. Парнишка и не подозревал, что мнимый Учиха Мадара настолько глубоко пустил корни в клан. Он предположил, что человек в маске, не увидев энтузиазм революционера в его глазах, решил сменить исполнителя. Но также странно, почему выбор пал именно на Яширо, ведь тот не отличался каким-то особенным талантом, и вряд ли подобная задача пришлась бы ему по плечу. Итачи понимал, что у Шисуи возникнут закономерные вопросы относительно Лжемадары, но он еще не определился, а нужно ли ставить в известность товарища обо всех тонкостях происходящего. Друзья встретились у кромки леса близ обрыва. Итачи немного заменжевался, увидев Шисуи. В эти короткие секунды в его голове искрометно сражались мысли. «Что это за тип?» — телепатически спросил Шисуи. Итачи звучно вздохнул, а затем признался вслух: — Он представился Учихой Мадарой, — в его голосе чувствовалась нотка некой обреченности. Лицо Шисуи моментально исказил искренний шок. Затем он с прищуром посмотрел на друга, одарив его неприкрытым скептицизмом. — Да, похоже на бред, — понимающе отозвался Итачи. — Я тебе потом все объясню. Но сейчас нам достаточно того, что он желает смерти Учихам. Шисуи заметно нахмурился, а после буркнул себе под нос: — Теперь понятно, что нашего революционера не заботит судьба клана, но ради чего… — Рано еще делать такие выводы, — спокойно парировал Итачи. — Нужно установить слежку за Яширо. — Предлагаешь сейчас не вмешиваться? — Боюсь, что если мы поторопимся, то навлечем на себя большую беду. Яширо всего лишь пешка… — Уходим? — шёпотом спросил Шисуи. Итачи кивнул, а затем произнёс: — Следи за ним в оба. Они возвращались в деревню в полном молчании. Шисуи не забыл об обещании своего товарища пролить свет на ситуацию, но он не хотел настаивать. Стена Конохи уже возвышалась над кромкой леса, а до ушей Итачи донесся звук торопливого бега. Чувство тревоги вновь заполнило его нутро. Товарищи тут же переглянулись. Сработала взаимная телепатия: они в унисон кивнули друг другу и тут же разделились. Шисуи отправился обратно на патруль квартала Учих, а Итачи пошел навстречу приближающимся. Он ступал твердо, но все же неприятная неизвестность щекотала его рассудок. Подтвердилось его самое гадкое подозрение: за ним пришел цепной пес Данзо в фирменной маске. Он строго проговорил: — Данзо-сама желает немедленно видеть тебя, — на последнем слове его голос дрогнул от отвращения. «Мы не могли попасть в объективы камер, да и слежку бы обнаружили сразу…» — размышлял про себя Итачи, покорно следуя за членом Корня. Его гложило, что же понадобилось Данзо глубокой ночью? «Они не застали меня на дежурстве, потому пустились на поиски. И это чертовски плохо. Данзо обязательно будет дотошно расспрашивать о том, на каком основании и, главное, из-за чего я покинул рабочее место». Лжемадара не из числа деревенских сумасбродных сумасшедших, а кровожадный враг. В этом Итачи был твердо убеждён. Человек в маске в Конохе давно, кроме того, юноша предполагал, что чужак был вовсе не чужаком, а сейчас живет или некогда проживал в деревне. «Внутри Конохи плетет полотно интриг наш враг. Он играет на воинственности Учих… Но как он узнал о назревающем бунте?» Итачи понимал, что из числа жителей деревни о катастрофической ситуации в клане знали лишь старейшины, хокаге и некоторые Учихи. Ясно, что Яширо был осведомителем Лжемадары, но вряд ли являлся первоисточником. Следовательно, под маской скрывался либо некто из клана, кто был на собраниях (кроме, непосредственно, Яширо, Фугаку и Шисуи), либо любой другой, кто связан с верхушкой деревни. Но от подобной дедукции не было никакого толка, ведь и в таком случае счет шёл на сотни, а то и на тысячи людей… «Может стоит выловить и допросить Яширо? Но тогда мы так и не узнаем, кто прячется под маской, но, возможно, поймём намерения? А может нет никакого замысла, и это всего лишь искренняя ненависть?» Все домыслы не приводили к почему-то осязаемому, потому что Итачи укрепился в уверенности, что без помощи Шисуи ему не прийти к истине. Осталось лишь оправдаться перед Данзо, отдежурить и разыскать товарища. Уже опостылевший кабинет главы Не застыл в присущей ему мрачности. Данзо как и всегда восседал в своем кресле. Старейшина, сгорбившись над столом, скрепил руки в замок и исподлобья сверлил Итачи взглядом. Правый уголок его рта нервно подергивался, явно изображая недовольство. Юноша не ожидал от этой встречи ничего приятного, поэтому и не рассчитывал на добрую улыбку. Сопровождающий остался в коридоре, что сулило начало очередной зловещей аудиенции. Итачи, как и положено, припал на колено перед старейшиной. — Расскажешь сам? — проскрипел Данзо. — О чем именно? — притворно наивно переспросил Итачи, не поднимая головы. — Да уж, — брезгливо фыркнул глава Корня. — Где ты был? «Какаши-сану наверняка пришлось придумывать причину моего отсутствия. Что ж, вот и проверим наше с ним взаимопонимание…» — Капитан сказал, что справится сам и отпустил меня домой, — голос юноши нисколько не дрогнул от лукавства. — Мне не спалось. И я решил немного прогуляться в одиночестве. Никакая структура, кроме Полиции, не имеет права непосредственной реализации полномочий на территории квартала Учих. И Итачи это прекрасно знал. Старейшина никак не проверит, был юноша дома или нет. — И если я посмотрю записи с камер, то увижу, как ты заходишь в ворота квартала? — не унимался глава Не. — Никак нет, Данзо-сама, — тут же парировал Учихв. — Я хотел поскорее попасть домой, поэтому бежал по крышам. А когда сон так и не пришел, то я выбрал самый короткий путь наружу, а он, как вам известно, ведет не через ворота. — Сделаю вид, что я тебе поверил, — ухмыльнулся старейшина. Итачи ничего не ответил. Он молча ждал, когда Данзо вновь заговорит сам, но уже по существу. Пауза медленно тянулась с ходом секундной стрелки, а хриплое дыхание главы Корня вторило ей в унисон. Послышался глухой кашель, а затем последовала короткая реплика: — Встань и возьми конверт. Учиха тут же подчинился. Его взгляд остановился на единственном предмете на краю стола. Итачи было крайне любопытно, что же кроется внутри, но внешне его интерес никак не проявился, впрочем, как и всегда. Он ловко распечатал конверт, вынул оттуда небольшой лист бумаги. Содержание у документа было следующее: «Зафиксирована подозрительная активность в квартале клана Хьюга. С воздуха замечено, что основная масса клана (преимущественно шиноби, в том числе, глава клана — Хьюга Хиаши) собралась в центральном зале. Можно с уверенностью заявить, что это связано с внеплановым собранием. Также источник внутри клана сообщил, что был издан указ об усилении границ квартала клана Хьюга». Итачи читал весьма недобрые вести с каменным лицом, но про себя понимал, что дело — дрянь. — Что думаешь? — несколько самодовольно спросил Данзо. Учиха положил письмо на стол и ответил: — Слишком мало информации, чтобы делать выводы, — он откровенно лукавил, ведь здесь не нужно было особенно домысливать. Существовал прецедент его клана, где подготовка бунта начиналась один в один. Старейшина чувствовал лицедейство Итачи, поэтому решил ему немного подыграть: — Абсолютно согласен. Но мы не можем отмахнуться от подобных вестей, — будто заговорщицки прошептал глава Не. — Однозначно, — Учихе пришлось пойти на поводу. — Уже второй клан в Конохе проявляет подозрительную активность. Деревня уже давно не спит спокойно. Кто знает, к чему это приведет… — Стоит еще понаблюдать, — тихо ответил Итачи, глядя в глаза Данзо. — Боюсь, что реальность не оставляет нам запас времени для раздумий, — многозначительно отозвался старейшина и постучал пальцами по столу. — Очевидно, что клан Хьюга возмущен кандидатурой твоего отца. И они не позволят ему занять пост хокаге. Твой же клан не потерпит, если Фугаку все же не возглавит Коноху. Из-за нежелания Хирузена брать на себя ответственность, теперь деревню ждет не просто военный переворот, организованный отдельно взятым кланом, а настоящая кровавая мясорубка, причем со дня на день… — последнюю фразу он томно прохрипел. По спине Итачи пробежался могильный холод. Он отчетливо ощущал леденящее оцепенение, но не хотел, чтобы страх предстоящего прочитал в его глазах Данзо. Поэтому юноша замер подобно статуе, ни один мускул не дрогнул даже на его лице. Но за внешней непоколебимостью таился разрушающий вихрь эмоций, каждая из которых визуализировалась невероятно красочно. Учиха представил себе Коноху, утопающую в бесконечных языках пламени, запах жареной человеческой плоти, душераздирающие крики и непрекращающийся лязг стали о сталь. — Я понимаю твои чувства, — вновь подал голос глава Не, — ведь только настоящие патриоты способны искренне переживать за свой очаг. Но именно ради нашего общего дома необходимо действовать. Юноша сначала потупил глаза в пол, таким образом взяв паузу для обдумывания ответа, выдохнул, а затем сказал: — У меня есть подозрение, что ситуация внутри клана искусственно накаляется из вне. Итачи решил признаться в некоторых своих открытиях, чтобы попытаться пролить свет на сложившуюся ситуацию. Данзо одарил подчиненного настороженным взглядом и несколько нахмурился. Учиха поспешил оправдаться: — Я пока не обладаю достаточным количеством информации, чтобы предоставить Вам полноценный отчет, но прошу принять это к сведению, — рапорт звучал монотонно. — Зачем же ты говоришь об этом именно сейчас? — Я прошу освободить меня от сторонней работы, чтобы я смог установить всех подстрекателей и предотвратить бунт, — решительно заявил юноша. Старейшина неодобрительно покачал головой, после чего будто прискорбно ответил: — Это имело бы смысл, если бы не возмутился клан Хьюга. И Итачи сам прекрасно это понимал, но просто не хотел признаваться в том, что ситуация вышла за пределы поля мирного урегулирования. «Или еще нет? Или еще можно попробовать с ними договориться?» — мысленно вопрошал юноша. — У тебя есть двое суток на принятие решения, — строго подытожил старейшина. — До полнолуния значит, — тихо подметил Учиха. — Именно. Учиха кратко кивнул, поклонился и удалился из кабинета. Благородная осанка внезапно улетучилась, на смену ей пришла сгорбленность. В подобном возрасте парней заботят мысли о приключениях, грезы о предмете воздыхания, вопросы принятия себя и другие насущные прелести взросления. Но Итачи пришлось вопреки собственной воле погрузиться в омут проблем, что в своем содержании выходили за рамки понимания и полномочий большинства уже глубоко взрослых людей. Груз политических интриг давил на него больше, чем сила притяжения. За последние недели он заметно выбился из сил. Юноша пытался во всем разобраться самостоятельно, но данная самоотверженность не приводила к положительным результатам, а лишь разрушала его изнутри. Итачи неспешно брел на работу, и когда он дошел до отдела АНБУ, то прям перед самыми дверями прошептал себе под нос: — Мне нужна помощь.***
Асэми никогда не страдала бессонницей, точнее, она просто напросто не помнила об этом. Но как ей самой казалось, что ночные кошмары и беспокойные навязчивые мысли вовсе не касались ее рассудка. Но недавнее полнолуние резко разрушило эту уверенность. Девушка за последние двое суток не сомкнула глаз ни на секунду не от неиссякаемой бодрости, а от странной тревожности. Подсознание неразборчиво шептало различные предупреждения, но Асэми не понимала ни слова, от чего склизкое ощущение неведения лишь усиливалось. Узумаки бродила от стены к стене, словно бледный призрак. Она не могла ни сидеть, ни лежать, так как почему-то в статичном положении паника неведомой природы изрядно нарастала. И на этот раз не спасала даже живопись, ведь руки дрожали от изнеможения, а кисть казалась чем-то тяжелым и неподъемным. Девушка старательно избегала любых отражающих поверхностей, так как боялась увидеть в отражении не того, кого привыкла, а пугающее одушевленное существо. Асэми умела беспристрастно оценивать прекрасное, находить красоту вокруг, а также творить ее. Она ценила уют и комфорт, ведь лишь в такой обстановке она могла чувствовать себя безопасно. Но эскапизм относился не только к витиеватым утопическим фантазиям, творчеству и преобразованию пространства вокруг, но и к заботе о собственной персоне. Так как Асэми было сложно описать себя как личность и ее не заботили вопросы идентификации, то она часами могла сидеть подле зеркала и преображать ту, что виделась ей в отражении. Природа одарила ее внешним очарованием, но которому еще предстояло расцвести. В свои четырнадцать лет она находилась в смежном состоянии между милым ребенком и грациозной девушкой. Асэми была невысокого роста и хрупкого телосложения, что только-только стало округляться. Ее кожа, казалось, походила на фарфор. Она была столь тонкой и нежной, что на свету из-под нее ярко просвечивалась венозная система. Черты лица, в силу возраста, до конца не оформились, все же юношеская припухлость еще присутствовала на щеках и подбородке, но люди, знающее толк в благородной красоте, запросто могли определить в ней потомственную аристократку. Высокий лоб, тонкая переносица упиралась в слегка вздернутый кончик, миндалевидный разрез глаз, а радужка глаз меняла свой цвет в зависимости от освещения от фиолетового до черного. Пухлые губы обладали плавным симметричным контуром, а из-за природной бледности кожи они казались красными, будто бы кровящими от укусов. И все это укладывалось в обрамление уже наметившихся скул и острого подбородка. А что уж говорить волосах, о них можно слагать песни! Яркий малиновый водопад струился, уже давно преодолев пределы поясницы. Асэми всегда тщательно вычесывала каждую прядку, что занимало довольно много времени. Но несмотря на врожденные богатства, девушка старалась довести свой образ до какого-то определенного идеала. И когда результат кропотливого труда совпадал с ожиданием, она испытывала тепло объятий безмятежности. Она уже выработала цикличный алгоритм действий, что повторялся изо дня в день. Асэми просыпалась рано утром, педантично приводила в порядок сначала жилище, потом себя, а после принималась за излюбленное творчество. Так продолжалось бы и дальше, если бы не последние двое суток… Они нарушили размеренное течение ее однообразной, но спокойной жизни. Девушка не сменила цветы в вазе, не протерла пыль, не перестелила белье, не надела свежее кимоно, не привела себя в порядок, не написала ни одного этюда! Она по-прежнему поочередно подпирала тонкие стены, все больше утопая в тревоге. Асэми чувствовала, что вот-вот то, к чему она привыкла, перевернется с ног на голову, и вряд ли в хорошую сторону. Ведь ей еще никогда не было так хорошо, как последние полгода, точнее, она просто напросто не помнила, а было ли ей вообще когда-либо хорошо.***