***
— Они никого не пускают, — проворчал Шисуи, прожевав онигири. Юноша вальяжно откинулся на стену, наблюдая за снующими прохожими. Тень навеса закусочной спасала товарищей от жгучих солнечных лучей. Они за мгновение осушили графин с холодной водой, сгрызли все кубики льда и заказали еще. — Да уж, — буркнул Итачи, стирая пот с шеи. — Тебе пора бы завязывать пучок, хвост весь взмок, — издевательски подметил Шисуи. — Да уж, — вновь ответил Итачи. Старший несколько смутился. Он отложил закуску в сторону и с недоумением уставился на товарища. В вязком влажном воздухе застревали немые вопросы. Младший тяжело выдохнул, скрестил липкие руки на груди и попытался объясниться: — А может Изуми сама не хочет ни с кем общаться? Вдруг родители действуют не сами по себе, а выполняют волю дочери? — И что с того? — искренне не понимал Шисуи, поэтому выразительно нахмурился. Юноша смутился реакции собеседника, из-за чего сконфуженно ссутулился и робко ответил: — Это в корне все меняет. Может, она не просто обиделась, а искренне ненавидит меня. Честно ли будет с моей стороны донимать ее? Вдруг пройдет время и Изуми влюбится в кого-то, а я лишь помешаю их счастью? Шисуи, который в это время утолял жажду, не выдержал и от возмущения выплюнул воду в лицо другу. Тот брезгливо скривился и принялся судорожно вытираться салфетками. — Ну прости! Я не хотел! — товарищ махал руками и смеялся во весь голос. Все посетители закусочной тут же уставились на них. — Заткнись, кретин! — прошипел Итачи, которого смущало всеобщее внимание. — Это я кретин? — Шисуи перешел на шепот. — Кретин тот, кто просто так сдается. Плевать на родителей и всех женишков. Раз любишь, то действуй! А то проживешь всю жизнь в несчастье, а на смертном одре будешь локти кусать! А на твоей могильной плите напишут: «Он так любил Изуми, что сам же выдал ее замуж». Сказка! Итачи скривился, но одобрительно кивнул. Юноша прекрасно понимал, что каждый день промедления не сулил ничем хорошим. Пока он сидел с товарищем закусочной и вел задушевные беседы, Изуми сходила с ума в полном одиночестве. Одна лишь мысль об этом болезненно колола сердце Учихи. — Изуми, — с неподдельной грустью вздохнул Итачи и опустил взгляд на пустой графин перед собой. В каплях воды искривленно отражалась его кислая физиономия. — Отправь ворона, — с набитым ртом произнес Шисуи. — А если и это не сработает? — у юноши был откровенно пессимистичный настрой. Товарищ непринужденно пожал плечами и добавил: — Давай я отправлю. Итачи скептически изогнул бровь и с недоверием посмотрел на безмятежного собеседника. Тот, в свою очередь, поспешил пояснить: — Смотри, — начал он, сомкнув ладони в замок, — даже если Изуми тебя ненавидит за сорванное сватовство, то наверняка согласится на встречу со мной. Я выступлю как друг, которого предали, и предложу ей побеседовать по душам. К примеру, назначу ей встречу сегодня ночью на опушке близ водопада. — Кто ж ее отпустит? — недоумевал товарищ. — Я вот тебе удивляюсь, честное слово, — прыснул Шисуи и развел руками. — Изуми — авантюристка похлеще меня. Попрошу ее в письме, чтобы она улизнула якобы на ночевку к подруге. Если это алиби не подойдет, то она сама наверняка что-нибудь придумает. А ты же в это вре-е-емя, — заговорщицки пропел он, — подготовишь сюрприз. — Например? — полюбопытствовал Итачи. — Не знаю, — отмахнулся юноша. — Что девушки любят… Укрась опушку, купи ее любимые цветы, выучи стихотворение, а самое главное, — Шисуи внезапно посерьезнел и пристально посмотрел на товарища, — будь с ней честным. Итачи понимающе кивнул. На стол подали еще один графин с прохладительным напитком. Шисуи принялся разливать содержимое по стаканам, как его друг замешкался и вдруг выдал: — Нужно торопиться. — Блин, — недовольно буркнул Шисуи, желающий полакомиться еще чем-нибудь, — ла-адно. Юноша достал из поясной сумки лист бумаги и ручку. Оба склонились над письмом, подбирая каждое слово. Итачи — из породы педантов, полная противоположность несколько сумасбродному Шисуи. Поэтому он дотошно следил за всеми выведенными символами. — Если все будет идеально, то она почует подвох, — подметил старший. — Не отправлять же ей каракули! — искренне возмутился младший. Совместное творчество подошло к концу. Шисуи призвал одного из своих воронов и отправил его к красавице, которую заточили в семейную темницу. — Остается надеяться и ждать, — несколько нервно констатировал Итачи. — Все будет путем, вот увидишь, — приободрил его Шисуи и подмигнул. Вскоре персонал закусочной стал возмущаться, что юноши уже засиделись, пора бы и честь знать. Они не стали пререкаться и решили прогуляться по подворотням, чтобы затеряться в тени жилых домов. Шисуи не шел, а словно пружинил, параллельно насвистывая незатейливую мелодию. Итачи же плелся позади него, несколько отставая, будучи погруженным в омут неприятных сомнений. — Не вянь! — воскликнул товарищ и хлопнул его по спине. — Сегодня увидишь свою ненаглядную. Юноша вскинул голову к небу и заметил того самого ворона, в лапке которого красовался заветный ответ. Шисуи громко свистнул, питомец сел ему на плечо. Итачи судорожно вырвал у пернатого письмо и стал разворачивать его трясущимися руками. Зрачки забегали туда-сюда. — Ну-у, не томи! — не выдержал молчания Шисуи. Друг уставился на него круглыми от шока глазами. Затем на лице появилась по-детски наивная улыбка и прозвучал громкий смех. Итачи уже схватился за живот, но товарищ выругался, забрал записку и грубо пихнул того в бок. — Кретин, — прошипел Шисуи и принялся изучать содержимое послания. «Дорогой Шисуи, я знаю, что ты пытался меня навестить. Приношу извинения за «гостеприимство» отца с матерью. Надеюсь, что ты не обижаешься. Постарайся их понять. Я понимаю твои чувства относительно помолвки Итачи с Асэми. Но и на них не злись, они такие же жертвы обстоятельств как и я ты. Встретимся в полночь у водопада, я дождусь пока родители уснут и сбегу на пару часов. Записку сожги». — Я и правда кретин! — в странной восторженной манере воскликнул Итачи и от радости бросился обнимать друга. Шисуи немного смутился, но как можно крепче прижал к себе товарища, чтобы разделить его настроение. — Хватит кричать! — возмутилась женщина, стоящая на балконе третьего этажа. — Дети спят! — А сама-то, — ехидно прыснул Шисуи. Товарищи поспешили отдалиться от сварливой дамы и скрылись за поворотом. Они присели на скамью возле подъезда и уставились на почтальона напротив, который суетливо сортировал корреспонденцию. — Восемь часов до полуночи, — звонко констатировал Итачи, расплывшись в довольной улыбке. — Все успеешь, — отмахнулся юноша. — Знаю, — мечтательно выдохнул товарищ. Шисуи искренне радовался за друга. Он заранее знал, что они с Изуми созданы друг для друга, и никакие козни не в силах помешать их любви. Юноша был готов помогать им абсолютно бескорыстно, но сейчас же на душе притаилось странное склизкое чувство, которое не давало покоя. Он несколько поежился, а затем решился выразить вслух то, что в действительности его волновало больше, чем неизбежное примирение возлюбленных: — Брат… — М? — насторожился Итачи и с недоумением посмотрел на собеседника. Тот, в свою очередь, слегка помрачнел, нахмурившись. — Вот сегодня вы с Изуми все уладите, а что делать… как мне поступить с Асэми? — он искал во взгляде друга понимание, но вместо этого напоролся на смущение. Итачи прикусил нижнюю губу, задумавшись. — У вас все же сватовство на носу, — с грустью в голосе продолжил Шисуи. Юноша посерьезнел, положил руку ему на плечо и с уверенностью ответил: — Это ничего не меняет. Делай то, что считаешь нужным. Я к ней пальцем не притронусь, клянусь. В глазах Шисуи читалась искренняя, словно щенячья благодарность. Он торопливо закивал, а затем тихо прошептал: — Спасибо, брат. Восемь часов до полуночи пролетели как один миг. Итачи бегал по торговым лавкам так быстро, что продавцы поначалу принимали его за воришку. Но когда видели у прилавка сумму, превышающую стоимость товаров, то быстро забывали обо всех подозрениях. Юноша был крайне неопытен в любовных делах, поэтому действовал согласно порывам мечтательной души. Он закупил гирлянды, бумажные фонари, свечи, множество цветов, и все для того, чтобы увидеть озорной огонек в глазах Изуми. Итачи истратил все свои сбережения. Подобная расточительность вызовет закономерные вопросы у родителей, но сейчас ему было не до этого. Он бежал, нет, он летел к месту встречи. Украшать опушку оказалось куда сложнее, чем он себе представлял. Но результат стоил усилий: все деревья, обрамляющие полянку, горели в свете фонарей, от которого цветами радуги в унисон пестрели многочисленные гирлянды. На опушке было светло, словно в полдень. Юноша усыпал густую траву благоухающими лепестками. А сам же стоял посредине с охапкой ее любимых цветов. Изуми обожала ромашки. Вскоре он почувствовал ее приближение. И даже шум водопада поблизости не скрыл глухой звук неторопливых шагов. От волнения сердце забилось так быстро, подобно крыльям колибри. А когда вдали меж деревьев он увидел, как яркие краски отражаются в ее карих глазах, то тут же залился румянцем. Изуми ступала настороженно, словно чего-то опасаясь. Юноша желал прокричать ее имя на весь лес, но слова застревали в горле. Влажный воздух обволакивал округу, придавая особое очарование ленивой и безмятежной ночи. То же происходило на душе у девушки. Она застыла от изумления. Вся опушка не светилась, она горела, но источником красочности выступали не сторонние атрибуты, а ее возлюбленный, оцепеневший от смущения. Они стояли друг напротив друга не меньше пяти минут. Изуми и Итачи не проронили ни слова, ища во влюбленных глазах ответы на все вопросы. Их разделяло около десяти метров, но и расстояние не мешало им наслаждаться друг другом. Ладошки Итачи вспотели так, что цветы стали ускользать. Он замешкался и попытался неуклюже удержать каждую ромашку. Но у него ничего не вышло, и они стали падать на траву одна за другой. Изуми звонко рассмеялась и тоже покраснела. Именно таким она привыкла видеть юношу. Не непоколебимым и холодным, не отстраненным и серьезным, а естественным, слегка застенчивым, иногда смешным и всегда чертовски влюбленным. Она робко улыбнулась и помотала головой, не сводя с него глаз. Поведение Итачи означало для Изуми, что все еще можно исправить. А самое главное, что он сам желает этого не меньше нее. Девушка поспешила помочь юноше со сбором ромашек. Она присела на корточки так близко, как никогда прежде. Оба потянулись к одному и тому же цветку, их ладони легонько соприкоснулись. Возлюбленные покраснели еще больше. Изуми одернула руку и заправила ею выбившуюся прядь за ухо. Итачи сбивчиво попытался объясниться, не в силах посмотреть в глаза спутнице: — Жарко сегодня и вот… — Да-да, — немного заикалась она. Им обоим не хватало дыхания. И дело было не во влажности воздуха, а в их физической близости. Меж ними образовалась та интимность, которая щекотала не кишки, а те самые табуированные в культуре места, которые было не принято произносить вслух. Итачи проглотил тугой ком, что сковал горло от возбуждения. Изуми же посильнее сжала бедра, чтобы унять пожар, разгорающийся в лоне. Они отстранились и сели на расстоянии вытянутой руки, чтобы не испытывать неловкость. Спустя некоторое время Изуми все же решилась и искоса посмотрела на Итачи, который в ту же секунду поднял глаза на нее. Юноша долго репетировал длинную речь, чеканя каждое слово. Но под взором той, что дарила чарующие тепло, он становился немым. Девушка понимала состояние спутника, поэтому заговорила первой: — Я не злюсь. Он лишь ошарашенно замотал головой. «Нет же! Ты должна!» — хотелось воскликнуть Итачи. Но вместо праведного возмущения он зачарованно прошептал: — Ты лучшая… Глаза Изуми округлились. Она искренне удивилась его реплике. Итачи набрал в грудь побольше воздуха, а затем сбивчиво затараторил: — Мне стыдно. Очень стыдно. Перед тобой, перед Шисуи. Черт бы побрал эту Асэми. В пекло ее, а также все политические игры и клан наш пусть сгорит в пламени. Ты нужна мне. Только ты и никто больше. Понимаешь, Изуми… — он зажмурился, — я люблю тебя. Девушка остолбенела от столь пылкого заявления. В груди разлилось приятное тепло, жар которого нарастал с каждой секундой. Глаза едко защипало и полились слезы. Искренние слезы радости. Изуми не успела осмыслить все сказанное, но самое главное она расслышала предельно четко. Тело стала бить мелкая дрожь. Девушке хотелось во всем объясниться, выразить вслух все то, что из соображений приличия оставалось лишь в мысленной оболочке. Но вместо высокопарных фраз Изуми резко наклонилась вперед и поцеловала Итачи. Юноша чуть не задохнулся от блаженного момента, поэтому не сразу ответил на ласки. Но когда девушка решила от него отпрянуть, то он набрался смелости, обвил ее талию и прижал к себе. Движения губ были отрывистыми и неловкими, но от того и очаровательными. Влюбленные годами фантазировали об этом, и вот все происходило наяву. Изуми запустила липкие пальцы во взмокшую шевелюру Итачи. От ее прикосновений по коже бегали мурашки. Девушка же плавилась от пылкости юноши и становилась пластичной, подобно глине. Они так увлеклись друг другом, что позабыли обо всех правилах и предписаниях. Итачи повалил Изуми на траву, устланную лепестками самых разнообразных цветов и навис над ней, пытаясь прочитать в любимых глазах немое послание. А в них таился страх. Она боялась, что все происходящее — это лишь игры разума, не больше, чем сладкий сон. Но Итачи нежно погладил ее по щеке и томно прошептал: — Свадьбы не будет. У нас с Шисуи появился план. Наберись терпения. Все будет как раньше. Нет, даже лучше. Изуми улыбнулась от всего сердца. Девушка приподнялась на локотках и наградила возлюбленного пылким поцелуем, что был гораздо интимнее предыдущих.***
Процедура инаугурации пятого хокаге прошла без помех. По крайней мере, так известно самой Асэми. Что оставалось за закрытыми дверями кабинетов высоких чинов — загадка. До девушки доходили лишь обрывки местных слухов. Она страсть как любила выведывать сплетни то у прислуги, то у продавцов торговых лавок. Конечно, подобное любопытство лежало за рамками пристойности, но Узумаки даже это старалась делать с особой грацией. Заняв пост, Фугаку Учиха тут же принялся наводить свои порядки. Так он назначил начальником Полиции господина Хиаши, который расширил состав органа правопорядка из числа людей собственного клана. Сменилась и личная охрана хокаге, всех прежних телохранителей отправили в отставку. На всю Коноху прогремели и вести о брачных союзах. После чего на Асэми стали глазеть больше прежнего. Как объяснила ей горничная, Итачи Учиха считается одним из самых завидных женихов, поэтому половина девушек Конохи теперь ненавидит Узумаки. Из всей прислуги Асэми больше всех по душе приходилась молоденькая Кеко, которая считала за счастье пощебетать с хозяйкой. Возрастная Нана вечно ругала Кеко за то, что она больше чесала языком, а не работала по дому. «Нана, ты строга к ней», — лепетала Асэми. «Юная госпожа, эта девчонка должна все успевать! За это ей и платят!» — праведно парировала старушка. С последней встречи с Шисуи прошло уже несколько недель. Юноша пытался пробиться в гости, но господин Данзо приказал не пускать его на порог до объявления даты сватовства, чтобы не очернять репутацию девушки. Сегодня она непременно с ним столкнется, так как на вечер запланирован торжественный прием в доме Фугаку Учихи. Пусть самого Шисуи на ужине не будет, но юноше наверняка поручили патрулировать квартал из соображений безопасности. Асэми не сомневалась, что поклонник не упустит возможность перекинуться короткими взглядами. На сам же прием пригласили Асэми вместе с опекуном в лице Данзо и Хиаши с двумя дочурками. Подготовка к вечеру шла полным ходом. Только в одной ванной комнате девушка томилась несколько часов. Ответственная прислуга усердно натирала ее кожу до такого состояния, что она заметно покраснела. Затем нанесли на тело душистые эссенции. Умаслив волосы собрали их в высокий пучок и украсили макушку драгоценной тиарой из белого золота, инкрустированной аметистами. Нана настояла на том, чтобы и так бледную кожу выбелили пудрой. Редкий оттенок радужки контрастировал с кошачьими стрелками, что норовили коснуться висков. Но венцом композиции стало кимоно, что сегодня утром прислал покровитель. Нежно-сиреневое, настолько светлое, словно прозрачное одеяние из шелка, расшитое серебряными нитями в форме фирменных вихрей Узумаки, струилось поверх плотного слоя нижних платьев. Его рукава касались пола, а подол был не меньше полутора метров. Асэми стояла у зеркала и с притворной беспристрастностью внимательно изучала отражение. Она с ноткой надменности рассматривала макияж и поправляла и так идеальную прическу. Кеко, сидящая на полу близ хозяйки, мечтательно протянула: — Вот бы и мне быть такой же красивой, — и томно вздохнула. Нана тут же стукнула подопечную веером по макушке, от чего та взвизгнула и, бурча, принялась чесать шишку. Вскоре подоспел и господин Данзо. Он прибыл на порог с подарками, предназначенными венценосному семейству. Старейшина по достоинству оценил работу, проделанную с Асэми. Шимура галантно поцеловал руку воспитанницы, после чего помог ей расположиться в повозке. Прибыли они к воротам квартала известного клана с чрезмерным официозом. Глава Не вел Узумаки под локоток, ступая медленно, чтобы каждый успел рассмотреть его сокровище. Сзади них плелась прислуга с дарами, а замыкала процессию многочисленная охрана. У главной улицы квартала за спинами полицейских столпилось множество людей, желающих хоть мельком насладиться мероприятием. Асэми не поднимала глаз, внимательно изучая стопы собравшихся. Девушка решила, что посмотрит в глаза лишь своему поклоннику. Они почти дошли до дома хокаге, как встретились с господином Хиаши и его дочурками, окруженными многочисленной свитой. Узумаки немного задел тот факт, что выход в свет главы клана Хьюга оказался не менее помпезным, чем ее. Но она быстро подавила укол зависти, поклонилась новому начальнику Полиции и наткнулась взглядом на Шисуи, что стоял близ ворот дома господина Фугаку. Юноша закономерно обомлел от красоты возлюбленной. Это заметили и его коллеги, которые тут же стали ворчать нечто грубое. Девушка легонько улыбнулась поклоннику, тот обмяк еще сильнее, и, получив желаемую порцию восхищения, она покорно последовала за покровителем. На пороге поместья гостей ждала семья в полном составе. Каждый был одет официально, но ни на толику так роскошно, как визитеры. Но в чем им нельзя было отказать, так это в горделивой грациозности. Даже маленький Саске старался держаться прямо и снисходительно серьезно. Все обменялись вежливыми приветствиями и вошли в дом. Асэми не ждала теплого приема. Господин Данзо заранее предупредил девушку, что это не праздничный ужин, а визит в логово врага. Но даже воспитанные Учихи не смогли подавить сочащееся наружу отвращение. Фугаку и Микото довольно дружелюбно беседовали с семейством Хьюга, но никак не с ней и ее опекуном. Ситуация не изменилась даже тогда, когда все сели за стол, ожидая лакомства. Итачи не смотрел в сторону невесты, а его родители с некоторым презрением разглядывали драгоценности, что сияли в свете многочисленных свечей. Лишь Хината и Ханаби с любопытством перешептывались, даря ей по-детски наивные улыбки. Саске и вовсе залился румянцем, ведь ему еще не приходилось присутствовать в компании прекрасных аристократок. Можно сказать, что именно в этот вечер мальчик стал понимать различия между мужским и женским полом. И не на уровне игр, а с позиции потаенной симпатии. Он бессознательно восхищался и Ханаби, и Хинатой, и Асэми. — Через пару недель начнется учеба в Академии, — спокойно констатировал Хиаши и посмотрел на Фугаку. Новоизбранный хокаге закивал головой и более бодро дополнил, посмотрев на младшего сына: — Саске, ты вскоре переедешь к господину Хиаши. Мальчик с толикой грусти сначала глянул на отца, а затем и на будущего воспитателя. — Не волнуйся, — с еле различимой лаской в голосе обратился к нему глава клана Хьюга, — мы уже договорились с твоим отцом, что выходные ты будешь проводить дома. Более того, я уже распорядился, чтобы специально для тебя в поместье отвели целый этаж. — Мда-а, — недовольно протянула Микото, искоса посмотрев на сынишку, — разбалуете его, господин Хиаши. — Полно, — горделиво отмахнулся он. — Главная ветвь сызмальства должна понимать свою принадлежность к великому. — Но в нашем клане нет разделения на главные и побочные ветви, — сухо подметил Фугаку. — Вздор, — фыркнул Хьюга, — просто мы это наглядно регламентировали, а вы — нет. Ваш клан тоже возглавляют потомки основателей по праву первородства. Разве не так? — Ваша прямолинейность не может не восхищать, — честно признался Данзо, чем вызвал неодобрительные взгляды Учих. — Ото-сан, — робко обратилась Хината, и все тут же уставились на юную госпожу, — а унаследует ли Ханаби метку? Младшая в этот момент изумилась от искреннего любопытства. — Интересный вопрос, — со сдержанным восхищением произнесла Микото. — Ни в коем случае, — несколько грозно ответил Хиаши. — Ханаби станет частью клана Учиха, поэтому традиции нашего клана впредь ее не касаются. Девчушка сразу же залилась краской. Микото и Фугаку рассмеялись от умиления. Саске нахмурился, недоумевая от поведения родителей. Его реакция так же не осталась без внимания, поэтому хокаге захохотал еще звонче, а после на выдохе заявил: — Они и впрямь похожи. Чудный союз. Хиаши с наигранным скептицизмом посмотрел на будущего родственника, но затем легонько улыбнулся и едва заметно кивнул. Асэми наблюдала за всем пристально, держась несколько отстраненно. Ее настороженность не ускользнула от взора собравшихся. Они лишь умело делали вид, что у них не было хоть какого-нибудь интереса к напомаженной аристократке. Хотя в действительности, персона Узумаки щекотала их любопытство больше, чем девушка могла себе представить. Но опытный старейшина был мудрее подопечной, поэтому слышал все интонации, звучащие меж словами. Данзо мысленно ликовал от того, что сумел напугать бомонд Конохи четырнадцатилетней девчушкой. «Победа будет за тем, кто готов рисковать. А высокородная надменность обладает лишь страхом за собственное имя», — умозаключил Шимура. Старейшина искренне наслаждался театральной постановкой и своей ролью в ней. Поэтому он не стал отмалчиваться и решил сыграть на нервах остальных лицедеев: — На моем веку выросло не одно поколение, но еще никогда прежде я не видел столь красивых и одновременно талантливых юнцов. Все, кроме отпрысков, изрядно напряглись. Они хотели бы отмолчаться, но воспитание диктовало свои правила, поэтому Фугаку пришлось ответить: — Золотые слова. — Любезно с Вашей стороны, — поддержала супруга Микото. — Благодарю Вас, но мы же собрались вместе не для любезностей, — спокойно констатировал Данзо и метнул хитрый взгляд в собеседников. Микото натужно улыбнулась. Хиаши ухмыльнулся, дивясь наглости старейшины. Но внезапно голос подал Итачи, который с откровенной холодностью произнес: — Господин прав. Саске с беспокойством посмотрел на брата, ведь на нем не было лица. — Надеюсь, — Хиаши обращался с Фугаку, — Ваш младший сын будет не менее очарователен в своей дерзости, чем старший, — и ехидно изогнул одну бровь, уставившись на Итачи. Центральной темой общего обсуждения стали даты предстоящих помолвок. Молодежь держалась в стороне от культурного, но все же жаркого спора. Единое мнение относительно брака Ханаби с Саске сформировалось быстро. Так как Саске семь лет, а Ханаби и того меньше — пять, то у ребят будет целых девять лет, чтобы проникнуться друг другом. Помолвку решили устроить как только Ханаби достигнет четырнадцати лет. Брак же состоится в день ее шестнадцатого дня рождения. Детишкам было неловко присутствовать при подобном обсуждении, но из-за смущения они молчали. С союзом Асэми и Итачи все оказалось куда сложнее… Жених с матерью твердо решили, что этот брак нельзя допустить. Они разрабатывали свой план в тайне от главы семейства. Но для его реализации им требовалось время, поэтому Микото взяла весь удар на себя. — Мой сын — не предмет торга и не вещь! — все заявляла она. — Помолвке быть, — откровенно лгала госпожа, — но молодым нужно время, чтобы познакомиться и привыкнуть друг к другу. Им жить вместе всю жизнь, так пусть она пройдет в любви и понимании. Фугаку разделял тезисы, декларируемые супругой, поэтому соглашался с ней от реплики к реплике. Но Данзо не дослужился до седых волос, если бы не предугадал подобный вариант развития событий. Поначалу он старался вежливо парировать аргументы Микото, но затем притворно подчинился и спокойно произнес: — В Ваших словах и впрямь есть зерно истины, — покорность старейшины шокировала собравшихся. — Каково Ваше предложение? — Помолвка состоится не раньше конца следующего лета, — отрезала Микото. Даже Фугаку изумился бойкому настрою жены, но спорить с ней не стал и вновь одобрительно кивнул. — А брак? — продолжал любопытствовать Шимура. — Не раньше, чем диктуют законы Конохи, — торопливо проговорил хокаге и холодно посмотрел на старейшину с его подопечной. — Значит будем ждать, пока Итачи исполнится шестнадцать лет, — наигранно безразлично пожал плечами Данзо. Микото и представить себе не могла, что противный старикашка согласится с их позицией так быстро. Женщина почуяла подвох. Итачи был не из числа наивных болванов, поэтому тоже насторожился. Юноша понимал, что демонстрируемая покладистость лишь скрывала очередной замысел, который ему еще предстояло разгадать. От очередной интриги, витающей в воздухе, у него на душе возникло слизкое чувство. Он невольно вздрогнул. Микото стало противно, что всего лишь один дряхлый и с виду немощный старик держал в оцепенении ее венценосное семейство. От праведного возмущения она позабыла о правилах этикета и решила вывести на эмоции неприятеля: — Интересно, — ехидно прошипела женщина, искоса глянув на Асэми, — а Ваша подопечная обладает хоть каким-то талантом, помимо пародирования каменного изваяния? Все тут же недоумевающе посмотрели на хозяйку дома. Компания Данзо была не по душе собравшимся, но несмотря на это, Хиаши, Фугаку и Итачи не понравилось хамство Микото, пусть и облаченное в искусные одеяния. Но Главу Не это наоборот порадовало, ведь дерзость лишь обнажала внутреннее отчаяние. Поэтому Шимура притворно изумился и с поддельным шоком спросил: — На что Вы намекаете? — Мы сидим уже довольно долго, но лишь Асэми-чан не проронила ни слова. Вот я и решила узнать, умеет ли она говорить? А вдруг она и вовсе не обучена грамоте? — ее непосредственность была крайне театральной. Женщина быстро захлопала ресницами, словно кокетничая. Фугаку немного нахмурился. Он желал вывести супругу из столовой подальше от лишних ушей и узнать, какая муха ее укусила. Но это нанесло бы урон репутации жены, поэтому хокаге лишь мысленно молился, чтобы его госпожа поскорее подчинилась голосу благоразумия. Итачи смутился сильнее прежнего, но виду старался не подавать. Асэми нисколько не задели ехидства будущей свекрови, ведь Данзо строго приказал ей сидеть гордо и неподвижно, даже если на голову рухнет потолок. Это меньшее, чем девушка могла отблагодарить покровителя за все бесчисленные дары. — Милая, — приторно обратился к воспитаннице Шимура, погладив ту по спине, — поделись со всеми, чем ты занималась вчера. Узумаки повернулась к старейшине и увидела во взгляде одобрение. Затем она принялась тоненьким голоском щебетать, попутно глядя на каждого участника застолья. Она поэтично поведала о распоряжениях, отданных прислуге, живописи в саду, уроке этикета, игре на сямисэне, сервировке стола и ужине в компании старейшин. Асэми сама наслаждалась собственным рассказом. И детишки очаровались им, пусть они не понимали и половины, но манера повествования увлекла их не меньше сказки на ночь. Хиаши тоже про себя отметил красноречие и воспитание девицы. На Итачи же напала смертная скука. Он видел перед собой не живого человека, а мраморную скульптуру. Она вроде и двигалась, но от этого не становилась одушевленной. Юноша невольно вспомнил свидание с Изуми. Как та краснела, вздрагивала, смущалась, удивлялась, улыбалась, смеялась, вздыхала, мурчала. Госпоже его сердца не нужны были уроки этикета, ведь в ее естественных движениях было больше очарования, чем в показной грациозности Асэми. Изуми не нуждалась в шелках и драгоценностях, она и без них была ярче самого солнца. Парнишка настолько замечтался, что сам не заметил, как Узумаки договорила. «Фарфоровая кукла. И что ты в ней полюбил, Шисуи? Ты же не болван!» — мысленно сокрушался Итачи. Микото лишь недовольно фыркнула, не удостоив гостью ответа. Но сердце ее обливалось кровью. На дне фиолетовых глаз Асэми она видела погибель своего клана. Если их с сыном задумка станет прахом, то между былыми товарищами разгорится смертельная вражда, одна юная девчушка наложит на себя руки, а Данзо непременно уничтожит ее семью вместе с остальными Учихами. Одно дело — временная власть старейшины, которую, как надеялась женщина, ее муж обязательно пресечет. Но совсем другое — это вечный шпион в самом сердце клана. У Микото шел мороз по коже от мысли, что из чрева юной змеи появятся ее потомки. Она даже про себя боялась именовать их внуками. Госпожа еще четче стала понимать, что необходимо сделать все, чтобы задушить гадюку в зародыше. Отравить за обедом или задушить во сне — абсолютно не важно. Главное — это защитить семью. «Жила же Коноха без клана Узумаки, не велика потеря», — подумала Микото. Итачи не был настроен столь же яростно. И затея с убийством не пришлась бы ему по душе. Он надеялся урегулировать ситуацию без кровопролития. Но юноше не суждено понять, что чувствует мать, когда ее отпрыскам угрожает опасность. Разозленная мать — сильнее самого грозного врага, хитрее искуснейшего лицедея и самоотверженнее любого из закоренелых смельчаков.***
Летняя влажность ночей наконец стала сменяться сухой прохладой. Листва заметно пожелтела, предвещая скорое наступление осени. Какаши не мог нарадоваться тому, что лицо перестало потеть под плотной маской. Его внутренний интроверт ликовал, ведь больше скрытность не приносила дискомфорт. Эта радость продлится до следующего жаркого лета… Хатаке подпирал спиной один из деревянных столбов, что удерживал ветхую конструкцию старой беседки. Вновь полнолуние, которое не сулило ничего доброго. Свет лунного диска проникал на земную поверхность бликами, преодолевая поредевшие шапки иссохшей листвы. Не пейзаж, а сплошное вдохновение для живописца. Какаши жадно глотал ночную свежесть и растворялся в приятной симфонии умиротворения. Безмятежное спокойствие опьяняло парня, на мгновение он и вовсе позабыл, что привело его на окраину Конохи. Он находился здесь не из соображений романтики, от нее давно пришлось избавиться. Его мысли не покидали последние события, произошедшие в деревне. Для обывателя все протекало как и прежде, но даже некоторые из недоумков стали понимать, что позиции Данзо усилились. Еще никогда ранее истеблишмент Конохи не был так встревожен, как в последние недели. АНБУ Не расхаживали по резиденции наглее, чем у себя в бункере. Они получили доступ ко всем архивам и стали копать под каждого видного жителя поселения. Вся элита перестала спать ночами, гадая лежа в постели, а найдут ли в ее биографии что-то подозрительное. Полиция работала из рук вон плохо. Учихи не подчинялись новому начальнику, последнему же приходилось не руководить охраной правопорядка, а решать внутренние конфликты, вечно протекающие меж подчиненными. На этом фоне мелкая преступность стала плодиться, словно грибы после дождя. Некоторые из былых заказчиков прибегли к услугам других военных деревень, так как репутация Конохи падала стремительнее некуда. Хатаке понимал, что со дня на день Шимура явится к нему в кабинет и попытается подмять под себя и АНБУ. Тогда-то ему, как капитану и руководителю, настанет конец. Хорошо, если ему вежливо предложат сменить род деятельности, но есть же вероятность сфабрикованного дела, наказание за которое — эшафот. «Как мне теперь смотреть в глаза товарищам, которых я убедил голосовать за Фугаку Учиху?» — злился на себя Какаши. Он хотел бы побеседовать обо всем происходящим со своим бывшим подопечным, но Итачи старейшина надежно упрятал глубоко под землей, завалил юношу работой. Хирузен же никого не принимал. Бывший хокаге закрылся в родовом поместье, а его прислуга вечно твердила, что господин отдыхает. Новый хокаге проводил аудиенции, но лишь в присутствии цепных псов Данзо и парочки глазастых Хьюг. «Если это все продлится какое-то время, то вся Коноха рухнет подобно карточному домику», — удрученно подумал Хатаке. Сквозь шелест сухой листвы пробилось звонкое кваканье. «Он здесь!» — несколько взбодрился парень. Через секунду из небольшой жабы появился и тот, на кого у Какаши была последняя надежда. Он возвышался над парнем, отбрасывая большую тень. Мужчина растянулся в довольной улыбке, смерив взглядом старого знакомого. Хатаке поклонился и честно признался: — Я благодарен Вам, что Вы откликнулись на мое письмо, Джирайя-сама. Тот сначала стал комично отмахиваться, затем тяжело выдохнул, резко посерьезнев. — Выкладывай, — строго приказал отшельник. — Я не люблю, когда кто-то прерывает мое вдохновение.***