Ищи другого

      Электровспышки от электросижки.       Вообще младший не то, чтобы заядлый курильщик, рьяно идущий к «приятной» цели заработать себе рак лёгких к сорока годам, но сейчас это единственный способ успокоиться. Придти в себя, встряхнуться, переключиться. Иначе всё, — голова взорвётся, и мозги по стенам.       Смешно или, как минимум, странно он сейчас смотрится со стороны. В радиусе ближайших ста метров, конечно, ни души (кому надо ошиваться возле служебного входа старого ДК в этом… Омске? Волгограде? Насмерть забыл свою сегодняшнюю дислокацию из-за этого бешеного тура), но Тимур с детства обладал отличным воображением, от которого, разумеется, часто страдал сам. Ему кажется, что даже издалека видно, как потряхивает руки, как он мечется от поржавевшей двери до грязной урны, как нервно тянет губами ядовитый дым и больно жмурится от навязчивых мыслей.       Никто бы никогда не сказал, что Гаязов-младший вообще может и умеет переживать или грузиться. Вечно бодрый, весёлый, саркастичный, с радостью отдающий свои силы и свой голос безумным фанаткам ежедневно. Стопроцентный холерик и счастливчик. Уж кто-кто, а он точно не должен сталкиваться с такими явлениями, как «боль» и «тоска».       Но кто он такой, по сути, чтобы стать царским исключением у хитровыебанной старушки-жизни? Такой же, как и все, просто чуть больше знаменит. И ему прилетело. Въехало, вломило, ударило под дых. [16:07] Брательник Тим, ты где там застрял? Решил на год вперёд накуриться? Ноги в руки и бегом в зал, сейчас саунд-чек начнётся       Тимур быстро закрывает мессенджер и едва сдерживается, чтобы не вдарить последней моделью Айфона, зажатой в кулак, по изрисованной серой стене. Глупо, конечно, но эмоции берут над разумом вверх. А сам тонущий в пустоте разум робко, но настойчиво суёт ему яркие картинки прилипчивого прошлого и ебучего настоящего.       Ему четыре года, и они с Ильясом и родителями возвращаются с центральной площади Казани домой.       Это был очень красочный и тёплый день. Город отмечал свой день рождения, вокруг были улыбчивые люди, цветные шары и торжественная музыка из шумных репродукторов, висящих на столбах. И можно было бы гулять хоть до ночи, но Тимур неудачно падает с шаткой качели и ощутимо подворачивает ногу. Не то, чтобы кошмарно больно, больше обидно, слёзы сами по себе катятся из глаз, а настроение падает ниже некуда. Старший внимательно осматривает ногу, присев на корточки, успокаивающе гладит по голове и решает вопреки нытью предков нести хнычущего Тима домой. На своём горбу, забив на праздник и утренние семейные планы.       Город отмечал свой день рождения, окунаясь в вечер, а Тимур крепко держал брата за шею и доверительно сопел ему в ухо. И, кажется, даже поцеловал куда-то в затылок, вызывая этим у старшего невольную улыбку. Нога уже не тревожила, зато сердце в груди забилось как лихорадочное. Впервые в жизни.       Наверно, в этот момент и можно было бы сказать, что так, как Ильяс, его никто не полюбит. Ни одна девушка, будь она хоть дважды коронованная супермодель. И никто не сможет так позаботиться о таком распиздяе, как младший. Разве так бывает между типичными родственниками?..       Ему исполнилось пятнадцать, когда в горле впервые застрял острый ком при виде полуголого брата, только что вышедшего из душа.       Казалось бы, сто раз видел его без одежды, как-никак, с младенчества делили одну комнату на двенадцать квадратов в задрипанной панельной двушке. Но что-то определённо изменилось за то бурное лето. Взросление, превращение вчерашнего мальчишки в видного парня — явление стремительное и, в случае мировоззрения беспечного Тимура, незаметное. Он так и не понял, как брат стал таким мужественным и сильным, когда успел обзавестись крепкими мышцами и в какой момент в его чуть округлом лице появилась эта смазливость, поэтому только и оставалось, что тяжело сглотнуть и быстро прикрыть пледом бесстыдно вставший член, отмазываясь какой-то нелепой фразой на банальный вопрос Ильяса из оперы «чего так уставился, мелкий?»       В этот день он, закрывшись в туалете на шпингалет, перестал быть мелким для самого себя. А Ильяс пусть называет его как хочет. Всё равно это уже давно неправда.       В девятнадцать лет он помнит, что они оба — бестолковые студенты медицинского, пытающиеся в свободные от пар время писать музыку, а сам Тимур совершает самую большую ошибку в жизни.       Студенческие тусовки похожи друг на друга из года в год, не меняется в них ничего, кроме мрачного лица Ильяса, так и ни разу не притронувшегося к выпивке, что лилась в чьей-то огромной хате рекой. Сессия обернулась для них дряблой жопой, долгов по сдаче — целый мешок, и младшему, конечно же, плевать на такие мелочи. Он пьёт по-страшному и веселится до тех пор, пока не замечает, как брат резко встаёт с места и уходит из прокуренной гостиной. Руки сами по себе отталкивают от себя какую-то худощавую девку, а ноги ведут к Ильясу, который чуть не закрывает перед его носом межкомнатную дверь.       Тимур хорошо его знает, понимает, что тот хотел побыть один, в тишине, подальше от синих студентов и громкой музыки. Но старший не может взять и послать его, попросить уйти, молча отходит и позволяет войти. По-хорошему надо бы поступить логично, поговорить, спросить, чего такой кислый, попробовать развеселить, но терпение трещит по швам. Тимур делает кривой шаг и обнимает брата резко, врезаясь щекой в грудь и буквально падая на чью-то продавленную постель.       Неизвестно, чем бы всё кончилось, куда бы повёл младшего лукавый после изрядно жадного поцелуя, длящегося то ли полминуты, то ли вечность, но Ильяс всё-таки останавливает его, чувствуя на своём бедре упирающийся признак неправильной любви. Он даже ловит себя на мысли, что и прервать-то бухого брата вышло не сразу, даже сам позволил углубить поцелуй и на пару секунд крепко удержать младшего за затылок. Красная пелена застилает глаза внезапно, и он одёргивает его от себя за плечи, поднимаясь на ноги. Это всё не должно быть между ними. Любовь к брату у него одной формы, а другая им банально запрещена. Это же брат, родной человек, а не упоротая в хлам второкурсница, так нельзя!..       Поэтому он не поднимает эту тему ни на следующий день, ни спустя годы, коротко уверяя Тимура, что всё нормально, живём дальше. Дурость случается с каждым. Младший теряется, чувствуя укол в область души от такого уничижительного описания его искреннего поступка, но находит в себе силы равнодушно улыбнуться и согласиться. А потом уходит на ночную улицу под предлогом каких-то встреч и едва сдерживает в себе злой крик, сидя прямо на земле в пустынном переулке между тёмными домами. Стекают слёзы вниз, вниз, вниз… Какой же он дурак. Сам виноват.       «Сам виноват», — продолжает говорить он самому себе, когда ему уже двадцать два, а отчаянная любовь к старшему никуда не делась.       Их уже много кто знает и обожает, первые и последующие лучи славы окутывают их сценические образы упрямо и плотно, а Тимур продолжает носить маску самовлюблённого нарцисса, отпуская колкости в интервью и демонстрируя колючее чувство юмора. Все девочки-фанатки пищат от его мурлыкающего голоса и слащавой внешности, он явный яркий лидер их дуэта, старшему достаются крупицы внимания, и Тимуру обидно уже в двойном размере.       Обидно, что никто не видит брата так, как видит он. Да и сам старший, кажется, никогда этого не увидит и не поймёт сам. Такую любовь надо гасить в зародыше, убеждать себя, что всё равно у них не будет никакого другого общего будущего, кроме работы и родственных связей, он никогда не сможет признаться ему в любви так, чтобы тот понял раз и навсегда, какую конкретно любовь младший имеет в виду.       Задушить бы эти чувства, оглушить и похоронить, вот только даже сейчас, в очередном безликом городе (Самара? Краснодар? Так и не вспомнил, блять), когда тур уже откровенно вымотал и не оставил никаких эмоций, он трясётся от каждого сообщения, от каждой фразы, тщательно скрывая мандраж при виде заботливого пытливого взгляда и знакомого с детства голоса.       А ведь всё легко решается! Клин вышибают клином, всегда можно переключиться, было бы желание и рвение убить в себе это дерьмо! Вокруг куча тёлок, выбирай самую лучшую и вбрось на неё все силы! И даже влюбляться необязательно, просто заставь себя жить своей жизнью, думать о ком-то другом и делать для себя хоть что-то. Чтобы потом, когда он наконец-то почувствует внутри себя лёгкость от разорванных оков, он возликовал, сказав себе: «Я смог! Смог! Я убил! Убил любовь-дуру!»       Каждый раз он обещает себе это и каждый раз выходит облом.       Сам виноват. В миллионный сраный раз.       Слабак.       Дверь служебки за спиной скрипит, а перед лицом появляется недовольный Ильяс, демонстративно скрещивает руки на груди и отчитывает его, что Тим опаздывает. Что так нельзя, они должны быть одинаково ответственны, быть командой. С детства он под его присмотром, под его гнётом, под куполом этой мужественности и наставничества. Это никуда не уходит и не уйдёт, они повязаны своим творчеством и семейным долгом быть вместе, а младший ещё и тащит за собой груз из чувств. Ебаных чувств, в которых виноват только он сам.       И дальше будет только хуже.       Тимур не смотрит на него, ничего не отвечает и, разворачиваясь, впервые игнорирует это занудство и скрывается в стенах ДК.       Откуда-то берутся силы наконец перестать притворяться.       И впервые, прогнав в своей голове всю свою угробленную жизнь, он обещает себе всё изменить.       И измениться самому.       Нет уж, братишка, теперь каждый будет сам за себя. В рот я имел это сущестование, где ты — ни разу не мой.       Ищи другого.