***
Возможно, если бы Пете выдали методичку, как вести себя в обществе, где тебя ненавидят, жизнь сложилось бы иначе. А может и нет, история же не терпит сослагательного наклонения. В любом случае, жилось бы легче, а сейчас Петя действует исключительно из своего опыта и страха: не подпускай к себе никого. Ничего хорошего не будет — один хочет набить морду, другая набить кошелек за счет него. Мерзко, фу. Поэтому всю неделю он тщательно избегает контактов со сверстниками, ловко увиливая от любых попыток и утопая в одиночестве по вечерам, изредка переписываясь с братьями. — Эй, папенькин сынок. Петя определенно понимает, кому эта колкость была брошена и что это рано или поздно должно было произойти, но все еще усердно делает вид, что его это не касается. Если ему хотят набить морду — набьют в любом случае. Статус не работает вне статусного окружения. Он не играет на тебя. Он играет против, всегда и везде. Его грубо толкают в грудь, из-за чего приходится сделать шаг назад, чтобы устоять. Петя молча поднимает голову и смотрит уверенно, держит лицо. Как и подобает сыну премьер-министра. — Ебать ты гусь. Не боишься, что мы твою шейку-то… — Дай пройти. — Куда это мы торопимся? Папенькин паинька на уроки не опаздывает, да? Петя делает попытку обойти парня, на что его молниеносно припирают к стенке, грубо схватив за воротник. — Слушай, может ты девочек начнешь к стенке припирать, а? Они синхронно оборачиваются на рыжеволосую девушку, что стояла неподалеку в компании нескольких парней. Один из них складывает руки на груди и издает смешок: — Ему же никто не дает. Петю тут же отпускают и он, поправляя задравшийся свитер, наблюдает за тем, как его обидчик (выглядящий, если честно, довольно грозно) безуспешно пытается догнать щуплого хохочущего парня. Он не привык к такому. Он привык, что его не особо любят и ждут сверстники, привык разбираться со всем сам. Он не привык, что за него заступаются. — Все нормально? — Да, — кивает он девушке, забирая улетевший рюкзак, — спасибо. Большое. — Ты не думай, что мы все отшибленные, в семье не без урода, знаешь, — кудрявый парень с его класса протягивает ему руку, — Марк. — Вообще, мы тут тоже типо «фрики», — говорит девушка, — так что мы в одной лодке. — Вы на фриков не похожи. — Знаешь, когда все вокруг дебилы, нормальность считают отклонением, — пожимает плечами Марк. Петя хмыкает, а потом приглушенно смеется, когда на спину Марку прыгает вернувшийся дерзкий паренек, — Глеб, блять! — Мы понимаем, что тебе, наверное, тяжело так просто поверить нам, — говорит Саша (Петя вскользь услышал ее имя), пока Марк пытается отцепить Глеба от себя, — ты вроде хороший парень, да и смотреть на тебя шатающегося — ужас просто. Звонок уносит их в кабинет. Весь урок Пете не удастся сосредоточиться на лирике Маяковского. Вместо «А вы могли бы?» в голове Сашины слова. Он не знает, что делать.***
Пете такое не положено, но в его списке нелюбимых предметов — физра на первом месте. Спорт-то он любит, а вот полтора часа в неделю кидать мячик через сетку под свисток жирного мужика… В зале мрачно: на улице пасмурно, а на освещении явно экономят. Петя стоит у большого окна, периодически отбивая летящие в группу девочек мячи. Те каждый раз хихикают, Петя старается не обращать внимание. — Разбиваемся на команды, — свисток прерывает хаотичную игру в вышибалы, — играем в волейбол. Мяч уже взяли. Физрук вновь уходит в свою каморку. Грохот двери возобновляет прерванный шум и гам. Девочки, в большинстве своем, под суету уходят в раздевалку, пока парни делятся на три команды. Особняком ото всех стоят Марк, Глеб и Саша, и Петя неловко озирается по сторонам, прежде чем нерешительно подойти к ним. Ребята приветливо ему улыбаются, и Пете становится чуточку спокойнее. — Смотрю, наш аристократишка выбрал проигравшую сторону. — Это государство нынче так помощь слабым оказывает. По залу проносится оглушающий хохот. Петя чувствует, как все присутствующие смотрят на него, выжигая дыры. Он не должен, но все же боится, что от него ничего не останется, чувствует, как идти становится тяжелее и останавливается. Хотя бы чтобы перевести дыхание. А потом чувствует тепло на плече. Подошедший Марк шепчет что-то типо: «не обращай внимания», Петя не разбирает слов, он обескуражен. Он знает, что остальные не придают этому большого значения и вообще посчитают притянутым за уши. Но для него это важно. К нему впервые сделали шаг навстречу. Риск уже не кажется неоправданным.***
— Ну ты представляешь, спереди кондуктор, сзади разъяренные дембеля, — Марк активно жестикулирует, чуть не смахивая со стола стакан с чаем, — и знаешь, как в меме: «самоубиться или сдаться». Петя смеется, потому что рядом с Марком не смеяться трудно. В столовой только они вдвоем и еще пару калек, почти всех запрягли на подготовку к концерту. Саша и Глеб, хоть и с возмущением, но все же добросовестно украшают зал, в то время как Марк добросовестно отсиживается в столовой вместе с Петей. Петю, естественно, к такой работе не призывают. У него дела похуже. — Как твоя речь? — Отвратительно. И строчки написать не могу. Марк смотрит сочувственно, явно думая, чем помочь. — Может, старую взять? Шаблон какой-нибудь? — Не прокатит. В прошлом году пресса на полном серьезе обвиняла меня в том, что я свои речи пишу на отшибись. А знаешь почему? — Почему? — Я два года подряд использовал в речи словосочетание «спасибо за ваш труд…». Марк сначала глупо моргает, а потом смеется до неприличного громко, оборачивая на себя всех присутствующих. — Кондратюк! Ты где должен быть?! — завуч в столовой появляется молниеносно. Она грозно стучит каблуками лакированных туфель, подходя к ним, — особое приглашение нужно? — Лариса Эдуардовна, да я Пете помогаю. — Петя и без тебя справится, живо в актовый зал. Марк отворачивается к рюкзаку, передразнивая женщину. Та его кривляний не видит, но подгоняет усердно. Марк уходит, кинув напоследок: «удачи». Петя допивает остывший чай и уходит тоже. В комнату идти очень не хочется, шататься по коридорам тем более. А еще надо речь дописать, нужно найти, где тихо и удобно. В библиотеке обычно шумно и некомфортно — младшие классы устраивают турнир по очередной мобильной игре, а старшие курят у Тютчева и целуются возле Фета. Петя ни туда, ни сюда, ему больше Бродский нравится, а его, почему-то в библиотеке нет. Зато сейчас тут тихо, и возле окна столик свободен. Но речь все никак не идет. О чем ему писать? Что он может сказать учителям, которые его месяц учат? Зачем ему вообще это делать? Отец же приедет, пусть он и говорит. Точно. Отец же приедет. Петя обреченно падает головой на стол. Надо собраться, нечего раскисать. В теории, можно поискать какие-то книги здесь. Какой-нибудь советский учебник по ведению мероприятий и оттуда хоть что-то взять, потом перефразировать, чтобы не обвинили в «наглом слизывании». Петя идет вдоль рядов, не особо понимая, что и где искать. Вряд ли у Пушкина было какое-нибудь пособие. У Пушкина было кое-что другое. В конце линии, где «Капитанская дочка» представлена в тридцати разных переплетах, лицом к стене стоит парень. До Пети эхом отдаются слова. Уверенные, громкие, он смутно различает в них «19 октября». Парень читает? Нет, точно наизусть. Так с книги не читают, так можно только от души. Петя завороженно стоит в нескольких метрах от парня, неотрывно смотря в светлый затылок. То, что он так стоит и, очевидно, нарушает чужое единение, кажется ему ужасно некрасиво, но он слишком очарован, чтобы просто уйти. Парень заканчивает и оборачивается, ожидаемо пугаясь незваного слушателя. Зеленые глаза сначала испуганно расширяются, потом опускаются в пол. Пете бы уйти и не нервировать, но он все смотрит-смотрит-смотрит, а потом, будто опомнившись, тараторит: — Прости, я, наверное, не должен был… Ты не подумай… — а потом вдруг выпаливает, — это очень здорово. Очень. Парень потерянно кивает, шепчет «спасибо», собираясь уходить. Пете, почему-то, хочется его остановить. — Ты завтра на концерте читать будешь? — Нет, меня заменили. — Что? Почему? — Я так больше не прочитаю. Петя не понимает, о чем он, но в то же время понимает, отчетливо слышит в этих словах столько отчаяния, так тесно переплетающегося с его собственным. Его гложет эгоистичное желание, и он вновь делает не то, что должен. То, что хочется. — Петя. Это глупо, представляться, когда тебя и так знают. Но парень не подает вида, либо действительно знакомится с ним искренне. Пожимает руку, тепло и чуть смущенно улыбаясь. — Женя.***
— Ты дописал речь? — спрашивает Марк. — Да.***
— Короче, план-капкан, — в петину комнату вваливается Марк, тут же раскидываясь на незанятой кровати. За ним заходят Глеб и Саша. Петя спешит отвернуться и застегнуть выглаженную белую рубашку, — после концерта идем в сарай, тырим еду, потом к нам в комнату. — Учителя явно праздновать будут, им не до нас, — вставляет Глеб. — Я не смогу, — Петя качает головой, — я должен с отцом ехать на встречу. Марк очень громко закатывает глаза. В актовый зал они заходят вчетвером. Саша убегает за кулисы, танцевать, оставляя ребят искать место. — Ваш отец будет сидеть на первом ряду, — Петю за руку хватает завуч. Гуменник смотрит сначала на два свободных места посередине первого ряда, потом на два занятых Марком и Глебом в паре метров от него и натянуто улыбается. — Спасибо, я, наверное, тут останусь. Завуч шокировано отпускает чужую руку, но собирается и выдает железным тоном: — Не забудьте, ваш выход после гимна школы. Сядьте возле прохода. Она уходит, Петя может ненадолго выдохнуть. Он никогда не боялся выступлений. Глупо, когда ты с малых лет задействован в этом. Но в последнее время, когда СМИ и некоторые важные шишки пристально наблюдают за каждым его шагом, страх облажаться растет в геометрической прогрессии. Как и сейчас, когда отец заходит в зал, погружая его в тишину, прерываемую редким шепотом. Рядом с ним Петя узнает министра образования, а за ним, щелкая задворками, бегут нагруженные штативами журналисты. Когда они доходят до своих мест, отец хмурится и завуч спешит показать рукой на Петю. Они смотрят друг на друга — один грозно, другой неуверенно. Отец отворачивается, с улыбкой приглашая директора школы сесть на место, предназначенное Пете. Звучат фанфары, Петя вытирает вспотевшие ладони и прогоняет в голове речь. Марк, сидящий справа, ободряюще толкает в плечо. — Вдох-выдох. Вдох-выдох, когда выходят ведущие. Вдох-выдох, когда какая-то девочка поет гимн. Вдох-выдох, когда его объявляют. В зале тихо, только щелчки камеры, да Марк и Глеб желают удачи. Петя собирается с силами и идет на сцену. Поправляет стойку микрофона под свой рост и на секунду замирает взглядом в зал. Женя сидит где-то на галерке, рядом с выходом, но почему-то именно его Петя замечает. Или хочет видеть. Женя ловит его взгляд и улыбается, ярко-ярко. Как в библиотеке. — Я умываю руки, — Петя откидывается на спинку стула, — я, вообще-то, технарь, воду лить не в моей компетенции. Женя смеется, зажимая кончик ручки уголком губ, сгорбившись над перечеркнутым вдоль и поперек листком. Они сидят так уже около часа, но результата никакого. Женя искренне, совершенно бескорыстно тратит свое время и силы на это. Петя не знает — альтруист тот, или еще что… В любом случае, ему приятно. Приятна помощь и компания, приятен Женя и совершенно неприятна завтрашняя речь. — А давай стих напишем? — Жень, ну не гуманитарий я… — Ну и ладно, включи свои аналитические навыки, будем сопоставлять по размеру. — А рифма? — Ну, как-нибудь сама пойдет. Типа: класс — вас — ананас… Петя заканчивает свое выступление акцентным: «С праздником» и уходит под бурные аплодисменты. Марк с Глебом встречают его крайне восторженно, будто он не стих на сцене прочитал, а олимпиаду выиграл. Он садится на свое место, встречаясь взглядом с Гуменником-старшим. Тот едва заметно кивает, прежде чем обернуться назад. Петя по отцовскому взгляду понимает, что все прошло хорошо и спешит сам обернуться на задние ряды. Женя наблюдает за происходящим на сцене, но будто почувствовав чужое внимание, встречается глазами с Петей. Гуменник спешит улыбнуться, прошептать одними лишь губами: «Спасибо» и поймать чужую скромную улыбку.***
Мероприятие заканчивают быстро, даже быстрее, чем хотелось бы Пете. Дети спешат ретироваться отдыхать (у всех, конечно же, разные понятия «отдыха»), учителя отмечать профессиональный праздник, Марк ушел встречать выступившую Сашу, а Глеб всячески поддерживал Петю и, уходя одним из последних, напоследок сказал, что если отец отпустит его раньше трех часов ночи, то он еще успеет на after-party. Когда зал пустеет, Петя переводит дыхание, прежде чем направиться к отцу. Министр о чем-то заинтересованно говорит с директором, и Петя вспоминает, что те перешептывались почти все время, сидя рядом. Заметив его приближение, отец спешит прекратить диалог: — Вот и звезда вечера! — Он у вас совершенно выдающийся! — директор тут же распинается, подлизываясь то ли к Пете, то ли к отцу, — прилежный ученик! Все предметы — на отлично, еще и стихи пишет! Да как: с чувством, с толком, с расстановкой! Сразу видно, чье воспитание. «Учителей из Германии?», — думает Петя, но внешне только улыбается на похвалу. — Петь, ты иди. Отдыхай. — Что? Отец как-то странно улыбается, обнимая за плечи обескураженного сына и настойчиво подталкивает: — Отдыхай. Петя отшатывается, скомкано прощается и спешит покинуть зал. Он возвращается в комнату, по пути размышляя над поведением отца. С одной стороны, министр никогда не менял планов. Если Петю решили не тащить на визит к очередному важному кому-то, значит отец вообще туда не поедет. Зачем, если основная цель таких встреч — показать Петю как будущего президента. Ну, или хотя бы министра чего-нибудь. А если его не взяли, то и ехать незачем. Неужели, появилось что-то важнее этого? Петя заходит в комнату, скидывая дорогущий пиджак на пол. Телефон разрывается: то от кружочков Марка в тг, то от новостных пабликов, уже написавших про его выступление. Гуменник выключает его, отбрасывая к пиджаку, не заботясь о сохранности. Переодевается в белую толстовку, накидывает пальто и идет на выход из корпуса. С другой стороны, Петю произошедшее не касается. Он определенно не может не радоваться появившейся возможности провести время как подросток, а не преемник президента. «Сараем» называется заброшенный склад с инвентарем, любезно отданный завхозом под собрания клуба. Конечно, никто не уточнял, что подразумеваются далеко не посиделки за книгами и настольными играми. Здесь царят разврат и похоть, та самая подростковая свобода, которую любят осуждать взрослые. Помещение залито неоном, Гуменник даже представить не может, где его взяли в таком количестве. На входе в полубессознательном состоянии сидит десятиклассник, явно выполняющий функции охранника. Петя скидывает пальто, проходя мимо него и натыкается на Сашу. Та, в отличии от большинства девушек здесь, выглядит скромно — джинсы, а поверх топа олимпийка Марка. Она удивлена его появлению, но определенно рада. Рядом с ней девятиклассница Камила — Пете становится неловко, что столь юное создание находится в столь не невинном мире. Он смотрит по сторонам: абсолютно все выглядят так, будто сегодняшняя ночь последняя, а значит надо брать максимум. Возможно, такая философия имеет место быть, но в Пете определенно вызывает если не неприязнь, то как минимум отторжение. Он всегда жил тем, что будет через пять лет, такое ему пока не понять. Пока? В середине комнаты — в центре всеобщего внимания — игра в бутылочку. Вокруг нее мелкими кучками разбрелись те, кто любви предпочитает алкоголь. Саша обеспокоенно замечает, что парней давно нет, и Петя вызывается их поискать. Рискованно? Да не особо, сейчас никому дела нет до Пети, если он сам не полезет на рожон. Интуитивно он двигается по помещению, огибая подростков и стараясь не попасть в танцующий поток, чтобы не снесло. Откуда столько людей? Здесь явно не только старшие классы. В единственной комнате «Сарая» находится импровизированная кухня, в ней же те, кто ударились в философские мучения и в ней же, конечно, Марк. — Чего это он? — Петя подходит к стоящему у стенки Глебу. — О, ты пришел. — Так получилось. Марк что здесь забыл? — Наш «русский андеграунд» не смог пройти мимо вопроса об искусстве. Вот, сидит, обучает. Петя поджимает губы, вглядываясь в присутствующих. Половина из них уже изрядно подвыпившая, и трезвый Марк, который пытается донести светлую мысль в темные головы, выглядит как-то совсем комично. Гуменник принимает решение Кондратюка забирать, трогая того за плечо и сообщая, что Саша заждалась их. Марк конечно встает, но предупреждает, что к этому вопросу они вернутся в следующий раз. Из «Сарая» они вынесли немного — пять бутылок слабоалкогольного, да всякой еды. Как объяснил Глеб — сюда они приходят только за тем, чтобы бесплатно тырить чужой провиант. Остальное им неинтересно, а поэтому все долго осуждают Марка за задержку и риск попасться «организаторам» тусовки. Кондратюк отмахивается. Они возвращаются в корпус, стараясь не греметь пакетами, проходя мимо учительской. На удивление Пети, они проходят мимо спальное крыло и поднимаются наверх. На последнем лестничном пролете Марк достает ключ и исчезает где-то в темноте. Через пару мгновений блеклый желтый свет бьет из проема в потолке, и Петя только сейчас замечает лестницу, ведущую вверх — на чердак. — Откуда…? — Ловкость рук и никакого мошенничества, — отвечает Марк, помогая Саша подняться, — все легально, не бойся. Наверху Кондратюк одним кликом переносной розетки освещает весь чердак. Желтый свет от гирлянд, лампочек, светильников и прочего из фикспрайса заливает пространство и резко ослепляет. Петя замечает, что тут чисто и аккуратно: стол, пару стульев, подушки по всему полу и куча-куча-куча всякой мелочи, которая настолько органично вписывается, что назвать ее лишней — язык не повернется. Петя отмирает, заканчивая разглядывания и спешит помочь ребятам привести чердак в порядок: там разложить, тут достать, здесь поправить. Получается не празднично, почти противоположно сарайскому интерьеру, но уютно, поэтому Пете очень нравится. Он восхищен и прекрасно замечает, как гордо Глеб, Марк и Саша реагируют на его блеск в глазах. — К нам должны еще пару человек прийти, — оповещает Марк, — ты же не против? Пете приятно, что ребята интересуются его мнением не просто из вежливости, а потому что им действительно важно, чтобы ему тоже было комфортно. Это греет, определенно. Но Гуменник также понимает, что он не в том положении, чтобы указывать. К тому же, ребята знают друг друга дольше и ближе, это Петя невпопад вписался. Да и почему-то ему кажется, что все будет хорошо — слишком идеально сегодня день складывается. — Нет, конечно нет. — Они клевые! Вы явно пересекались, сейчас познакомитесь нормально. У Пети феноменально плохая память на лица и феноменально плохие навыки знакомства с ровесниками, поэтому, он уверен, будет неловко. На чердак заходят трое: двоих из них он где-то видел на уроках, точно видел. А появлению третьего Петя очень удивлен, что, судя по расширившимся зеленым глазам, взаимно. Марк знакомит его с Артуром и Андреем (все на «а», лишь бы не перепутать) и спешит представить… — Женя, я знаю. — Вы знакомы? — Да, — отвечает Петя, пока Семененко смущенно кивает в подтверждение, — Женя помог мне… — С биологией. Проект… там… нужно было… Марк явно не был сильно заинтересован в проекте по биологии, поэтому он уходит к Артуру, чтобы разложить какую-то навороченную монополию. Петя хотел уже спросить у Жени — зачем и почему он так сказал — но к Семененко, как на зло, подбегает Камила, обнимая и утягивая к остальным, увлеченно щебечет о чем-то. Гуменник ставит галочку, что стоит спросить, обязательно стоит спросить причину такого ответа. Момент не выдается долго. Сначала они играют в монополию, превращая спокойную настольную игру в рубилово стратегов, что мысль о разговоре вылетает из головы напрочь. Потом они играют в одну из тех самых подростковых игры — то ли «я никогда не», то ли «правда или действие», Петя до конца не понял. Потом Марк и Артур ставят полупьяную «Ромео и Джульетту», заставляя своих зрителей кататься по полу. Лишь далеко за полночь, когда все валятся с ног, Пете удается остаться с Женей наедине. Семененко сидит на подоконнике, обложенный подушками, устало прислоняясь к стеклу. Петя неловко мнется, все же решаясь подойти. Он аккуратно садится рядом, облокачиваясь на противоположную стенку, оставляя между ними максимально возможного на этом тесном подоконнике пространства. — Зачем ты сказал про биологию? — шепчет Петя, боясь то ли привлечь чужое внимание, то ли спугнуть Женю. — А зачем им знать? — Так это же правда. Ты помог мне, зал хлопал не только мне, это же и твоя работа. — Нет, они хлопали тебе, Петь. И СМИ сейчас восхищаются тобой. Фигурально, я к этому отношения не имею. Да и не хочу. — Я не понимаю… — Ты не подумай, я был рад помочь. Но я не хочу, чтобы эта помощь в глазах других обернулась чем-то… иным. Не хочу сплетен, не хочу внимания. Марк, конечно, таким не славится, но слова очень быстро распространяются. Петя склоняет голову, переваривая услышанное. Весь монолог по настроению звучит ужасно похоже на «я тебе помог, на этом разбежались», и почему-то от этого грустно, до ужаса. Петя такого не хотел бы. Женя, видимо, уловив чужое замешательство продолжает: — Я делал это потому что мне искренне хотелось. Просто… пусть этот факт будет нашей общей маленькой тайной, ладно? — и добавляет, совсем нерешительно, вкладывая что-то, что, он очень надеется, Петя поймет, — Говорят, что секреты сближают. У нас же может быть такое? И протягивает руку, оттопыривая мизинец. Так по-детски, невероятно инфантильно, но Гуменник чувствует, сколько сложного и почти взрослого в этом жесте и в этих последних словах. Он с улыбкой протягивает свою ладонь, отвечая на жест. Они оба совершенно точно понимают: они действительно стали ближе.***
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК. КАК ОТМЕТИЛ ДЕНЬ УЧИТЕЛЯ ДИРЕКТОР ПУШКИНСКОГО ЛИЦЕЯ.
Премьер-министр Олег Гуменник был замечен с директором Пушкинского лицея — места, где с недавних пор учится его сын — в одном из ресторанов Санкт-Петербурга. Имеет ли формальный оттенок эта встреча — неизвестно. Сегодня вечером Пётр и Олег Гуменники должны были посетить прием в одном из ведущих ВУЗов Петербурга. За несколько часов до мероприятия визит был отменен, причины неизвестны. КОММЕНТАРИИ. ЛУЧШЕЕ. Неавторизованный пользователь. Деловой встрече премьер-министр предпочел пьянку. Куда страна катится? Ответ: Mamkin_spletnik2.0 Сын туда же — развлекался на школьной вечеринке (фото)