i know she'd never hurt me

Разговор с отцом был долгим и неприятным. Какаши запомнил, насколько трагичным выглядело небо, будто оно плакало вместе с ним, перетягивая часть его разочарований, сожалений и боли в серые тучи, делая их с каждой минутой все чернее и чернее. Мальчик оцепенел, вроде бы наблюдал за стекающими по стеклу каплями, а в то же время смотрел в никуда, оставаясь в своих мыслях. Его отец впервые так неосторожно, быстро вел машину. Мужчина все никак не переставал то переходить на крик, то замолкать, снова и снова, пока у Какаши вновь не начала гудеть голова. Ему казалось, что все это — ужасный сон, от которого совсем некуда было бежать. Он рассказал все полиции, бабушке Обито, распинался перед руководством школы, и каждый раз его папа был с ним. Он уже все услышал от своего сына, так зачем же надо было допытывать его и дома? Какаши очень сильно хотел курить, плакать и никуда не выходить из своей комнаты, но его постоянно окунали обратно в то дерьмо, из которого он чудом выбрался. Никто на мальчика не давил, все вокруг поддерживали, жалели, шептались о том, какой же он бедолага. Но Какаши все равно невольно проживал мгновения ужаса, глубоко засевшие в памяти, в течение семи дней. И эта неделя приводила его в истощение, ведь каждый день, проведенный в аду, казался целым месяцем мучений. Но он настолько не хотел беспокоить своего отца, что начал врать. Какаши до смерти боялся принести папе очередную боль, но впадал в приступы агрессии, когда тот чрезмерно заботился о нем после инцидента. Мальчик пережевывал так много противоречивых мыслей, что в край запутался, что вообще ему надо было делать. Он подумал, что если достаточно искренне улыбаться, если расслабленно отвечать на все вопросы и лишний раз не перечить, то отец должен успокоиться. Но его план не работал как надо. Под конец недели Какаши решил посетить занятия, пусть даже с забинтованной головой. Он хотел показать папе, что ему больше не стоило переживать. Мальчик уже настолько привык в своем родном доме притворяться, что все хорошо, даже если это было не так. Он чувствовал на себе груз вины за это, хотя прекрасно понимал, что ко лжи его приучил отец. — Какаши, не строй из себя всемогущего, — Сакумо с тоской в глазах смотрел на своего сына, пока тот гладил школьную форму. — Ты никому ничего не докажешь. Прекрати уже! В этом мире ты никому ничего не должен доказывать! — он не сдержался и снова накричал на мальчика, не от злости на него, а от усталости и безысходности. — Тогда почему ты сам живешь так? Еще и меня в это втягиваешь? — Какаши озвучил свои мысли, которые надо было больше никогда не произносить вслух, ведь они уже и раньше заводил подобный разговор, но всякий раз ему было стыдно заходить дальше, да и эффекта от него не было. Он знал, что отец ответил бы ему, поэтому эта болтовня, по большей части, была ни к чему. — Мы уже обсуждали это, Какаши… Сакумо был из тех, для кого общественное мнение — не пустой звук. Он сталкивался с огромным давлением с того самого момента, когда его жена, мать Какаши, умерла. Соседи, родители из детского сада, старые знакомые и даже дальние родственники стали относиться к нему иначе. Многие думали, что его сын такой умный и послушный только из-за того, что за закрытыми дверьми их дома отец избивал мальчика. Какаши сам по себе был худощавым, и несмотря ни на что, все равно не поправлялся. Из-за этого соседи распускали слухи, что Сакумо его не докармливает. Несмотря на то, что у Какаши была репутация умного и внимательного мальчика, хоть и редко, но он вел себя отвратительно, кричал, спорил со всеми. Воспитатели и учителя думали, что так он пытался показать им, что на самом деле все это время дома с ним плохо обращались, и мальчишка просто привлекал к себе внимание, ведь от отца его не хватало. Они искренне верили в то, что Какаши боялся своего папу, поэтому пытался до конца быть дисциплинированным и послушным. И Сакумо слышал это, он знал, что все улыбались ему, глядя прямо в глаза, но за спиной перешептывались, подглядывали, копали глубже лишь из-за необоснованного недоверия. И хоть он пытался скрыть все от сына, со временем Какаши начал это замечать. От людей, от сплетен и вопросов с подвохом, от вечных обсуждений чужой личной жизни в этом мире никуда не спрячешься. Его отец не мог просто зажмурить глаза, прикрыть уши, повернуться к этим грязным сплетникам спиной и идти своей дорогой. Каждый свой день он пытался доказать им, что достоин зваться отцом. Часто он задумывался о том, что к матерям-одиночкам относятся с пониманием, но отцы-одиночки вызывают у общества сомнения и недоверие. А вдруг он тиран, а вдруг он педофил, а что если это все вместе? Что, если сына он оставил при себе только ради государственных выплат? Или же ему так страшно было стать в глазах людей предателем своей семьи? Отец и сын не были в сговоре: они даже никогда не обсуждали то, как слаженно будут притворяться образцовой семьей. Сакумо не внушал мальчику свою жизненную позицию. Этого не требовалось: Какаши просто соответствовал ему без приказов. Он видел, как отец тратил последние силы, тащась после работы на школьный праздник, лишь бы все видели, какой он хороший отец, не упускает важные в жизни его сына дни. Как он в свой единственный выходной садился в машину, проспав всего час, почти засыпал за рулем, но приезжал на субботник, устроенный для родителей. Если директора и завучи школ пытались показать, как усердно они работают, учителя делали вид, что по-настоящему участвуют в жизни школы и учеников, то такие родители, как Сакумо, тратили на это свое время ради общественного одобрения. Но он и правда был отличным отцом по мнению сына. Мальчик всегда примечал, как много он работал ради комфортного существования своего сына, сколько времени он уделял ему, несмотря на рабочий график и усталость. Но так, конечно, было не всегда. Мужчина это замалчивал, никому не рассказывал, как порой ему было невыносимо жить на этом свете, несмотря на то, что с виду он имел все необходимое для счастья, пусть и не великого. Когда состояние Сакумо доходило до точки эмоционального выгорания, ему не помогало ничего. Какаши знал, что его отцу просто нужно пережить это, и спустя какое-то время он снова придет в норму. В такие моменты мужчина почти не говорил с сыном, выпивал каждый вечер, но все-таки в пределах разумного, и сразу же заваливался спать, не заглянув в комнату Какаши. Его сын понимал, что у взрослых такое случается. У кого-то реже, у кого-то чаще, но через это проходили, проходят и будут проходить все. Но его постоянно не отпускала мысль о том, что однажды его папа может не выйти из депрессии. Может, придет момент, когда даже такой сильный мужчина, как Сакумо, падет духом и решит на долгие годы погрязнуть в скорби, сожалениях и печальных раздумьях. Какаши старался не показывать свое беспокойство, но каждый раз все равно плакал, заперевшись в комнате, с полным осознанием того, что к нему никто не зайдет. Кроме отца у мальчика не было практически никого. Он уже оказался в реальности, где ему пришлось потерять свою маму. Какаши знал, что это сильно повлияло как на него, так и на папу. Однажды ему в голову пришла мысль, что, может, для отца это был единственный шанс на реабилитацию — притвориться сильным достаточно, чтобы самому в это поверить? Как он мог пойти против него и начать бунтовать, когда отец делал все возможное для того, чтобы их воспринимали как нормальную семью? И все же Какаши не мог периодически не спрашивать отца, когда же ему надоест это все. Мальчик верил, что их жизнь стала бы куда лучше, будь его папа менее зависим от мнения людей. По мере взросления Какаши глупых разговоров в сторону их семьи стало меньше, но Сакумо был слишком ранимым человеком, к тому же недоверчивым. Он продолжал жить с этим ярлыком. Его отец не мог избавиться от страха осуждения. — Посмотри на себя, Какаши! Как я могу отправить тебя в таком состоянии в школу? — Боишься, что все подумают о тебе плохо? Ужасный папаша заставил своего сына учить математику с проломленной башкой? — Да о чем ты вообще говоришь? Может, как дите нового поколения, Какаши был свободнее и шире во взглядах? Ему не хотелось молчать, отсиживаясь позади. Он хотел кричать, громко-громко кричать, чтобы до всех наконец дошло, что его отец не сделал ничего плохого. Сакумо остался разбитым, разочаровавшимся в жизни мужчиной средних лет, с маленьким ребенком на руках, с растоптанными мечтами и надеждами на будущее. Видимо, всех настолько удивляло его мужество, что они пытались найти подвох. Все это было до ужаса смешно, но Какаши знал, что самая главная причина, по которой его отца то и дело доставали какие-то неудачники — это зависть. Многие ли смогли бы перенести все эти страдания и выжить, не утратив тепло к сыну, и беречь жизнь, не сулящую ничего лучше того, что было когда-то? Эту семью могли понять только такие же обездоленные, пережившие большую семейную трагедию. Да, поэтому Обито и смог подружиться с Какаши, мальчиком, который, казалось, не хочет и смотреть в сторону других людей. Обито не боялся высказать миру свое недовольство, не боялся показать средний палец всем тем, кто его затыкал. Он знал, что не одарен интеллектом, знал, что в нем нет ничего особенного, но тоже чувствовал это — чужую зависть. Не мог объяснить, но точно ощущал, как все те ребята, делающие вид, что чем-то лучше и достойны большего, завидовали его свободе. Они могли только притворяться, что их глупые протесты являлись выражением того, что они никому не подвластны. Эти люди никогда не понимали, почему само существование Обито так их раздражало. Они не могли того, что мог он. С виду ничем не отличающийся, черноволосый бедный мальчик понимал многое, что было недоступно им. Его семья прошла через адское пекло, Обито не был готов ко всему, что свалилось на него, как и любой ребенок. Но это дало ему осознание того, насколько жизнь может быть жестокой, и насколько мир может быть страшным, представая перед глазами детей со своей худшей стороны. Но он верил, что заслужил целый мир за все те страдания, выпавшие на его долю. Такой глупый, еще совсем маленький, Обито пытался взять все, до чего мог добраться своими руками. Он не боялся претендовать на славу, внимание, не боялся сказать, что тоже может бороться за достойную жизнь. Обито мечтал, что однажды покажет людям, каким сильным может боль сделать человека. Об этом мечтал и Какаши, хоть это было и не так уж очевидно. Они были отбросами, возомнившими себя всезнающими бедняками, погибающими среди мусора. Словно гениальные музыканты, играющие свои лучшие песни в метро. Они верили, что покажут миру свои зубы, но чуть позже. А, может, этому моменту изначально не суждено было сбыться? В их сердцах кровоточили въевшиеся слова девчонки Рин, что случайно вырвались из нее после того, как Обито в очередной раз был оскорблен ни за что. «Люди никогда не примут вас, потому что вы слишком искренние. Все слышат только ту правду, которую им кто-то позволил услышать. Или ту, что им нравится» — Я пойду в школу, даже если мне придется бежать от тебя или прыгнуть из окна! А потом я навещу Обито, даже если ты снова попытаешься помешать мне или запретить. А еще я, — Какаши прервал самого себя, осознав, как сильно будет сожалеть о сказанном позже. Его глаза наполнились слезами в считанные секунды. Ему еще никогда не было так тяжело спорить с отцом, ведь мальчик все прекрасно понимал. Отец все решил правильно, Какаши не нужно было даже думать о том, чтобы перечить ему. Но сердце так бешено стучалось, его тело двигалось будто по своей прихоти, а дурные мысли не поддавались контролю. Он еще никогда не чувствовал себя настолько ужасным сыном, но при этом свободным человеком. — Да, ты прав… Как я могу остановить тебя? Ты же придумаешь что угодно, раз уж решил делать по-своему, — Сакумо сел на его кровать, уткнулся взглядом в потолок и замолчал. Ему действительно нечего было сказать своему сыну. Похоже, Какаши проходил тогда через основной этап своего взросления, а он, как родитель, мог лишь наблюдать за тем, как много ошибок натворит его ребенок. Но для Сакумо это оказалось так трудно, что он практически физически ощущал, как разрывалось его сердце. Какаши молча закончил все свои дела, оделся и выбежал из дома, даже не взяв перекус, заботливо приготовленный отцом для него. Он вылетел за дверь пулей, за пару минут добежал до школы и остановился, дабы отдышаться, только у самых ворот учебного корпуса. Мальчик торопился только для того, чтобы по пути не передумать. Он старался поступать так, как считал нужным, при этом не сомневаясь в своих действиях. Даже если по итогу его выбор оказался бы неверным, он подумал бы об этом уже намного позже. Какаши все еще учился принимать решения самостоятельно, не слушая отца и даже не думая о том, как поступил бы он в той или иной ситуации. В школе было грустно и весьма скучно без лучшего друга. Он задумался, что не было бы смысла ходить туда и вовсе, если б у него не было Обито. Все уроки он таращился в настенные часы, считая минуты до конца занятий. Лениво что-то записывал, не переставая погружаться в неприятные мысли все глубже и глубже, поглядывал в свой телефон и ждал. Он отправил Рин сообщение о том, что им надо встретиться после уроков, но она не отвечала уже два часа. А вдруг с ней что-то случилось? Эта мысль не выходила из головы Какаши. Ему еще никогда не было так тоскливо в стенах школы. Даже осознание того, что Такеру больше никогда не попадется ему на глаза, ведь его на следующий же день после происшествия исключили, никак не подбадривало парня. Ну и что дальше? Один урод отпал, найдется другой, третий, десятый. Друзей Такеру, что наблюдали за извращенным представлением, оставили в школе, хоть и поставили на учет. Они боялись, что у них начнутся проблемы, поэтому не собирались высовываться до конца учебного года. Но эти пацаны уж точно не были единственными в своем роде. Как много таких людей вокруг? Нужно ли им было бояться каждого дня, каждого прохожего? Звонок на урок. С того дня этот звук возымел новый смысл в сознании Какаши. Он почувствовал надвигающуюся из ниоткуда тревогу. Взгляд забегал, пальцы вжались в колени. Он знал, что обидчик был выгнан, никто из его компании не сунется к нему, но предательски заколотилось сердце, словно тот день может повториться просто из-за того, что Какаши испытывал страх. Будто во сне, беловолосый мальчик побежал в туалет, закрылся в одной из кабинок и рыскал по карманам, пытаясь нащупать свой новый телефон. В тот раз было совсем иначе, он отдаленно понимал это, но здравый смысл не мог перекричать его ужасные мысли. Его ресницы задрожали, когда он увидел сообщение от Рин. Ее слова возвращали Какаши к реальности. Он убедил себя в том, что ему осталось отсидеть всего один урок, несколько десятков несчастных минут и Рин предстанет перед ним, наверное, по-обыкновенному улыбчивая, приветливая, светлая. Какаши в ту минуту отбросил все сожаления о том, что пришел в школу. Он был готов потерпеть длинные занятия ради встречи с этой девочкой. Мальчик испытывал к ней теплые чувства еще до того события, но после него еще больше желал сблизиться. Многие сверстники считали, что в ней не было ничего особенного. Простая девчонка из среднестатистической семьи, не имеющая большого круга друзей, но и не одиночка. Ее нельзя было назвать умной, но глупой уж точно не была. На личико милая, но не красавица, за которой бегали бы толпы. Ни с кем не конфликтовала, но всегда пыталась защитить слабых. Какаши считал такие слова попыткой принизить ее достоинства. Рин не была простушкой. Ее сердце не разрывалось пополам от горя, но при этом она понимала слезы других людей и всегда подбирала нужные слова, от которых опущенные руки вновь цеплялись за надежду. Рин общалась только с теми, кому можно было доверять, поэтому большого количества друзей иметь не могла. Беловолосый мальчик думал, что так она отсеивала тех, кто не мог сполна оценить ее доброту. Ее глаза могли вдохнуть жизнь в кого угодно, ее улыбка невольно согревала, а волосы напоминали молочный шоколад. Аккуратная, сдержанная и невероятно милая девочка, как на нее ни посмотри. Наверное, это действительно было заметно далеко не всем. Никто ее не обижал, но Какаши задевало даже то, что все вокруг ее оценивают недостаточно хорошо. Мальчик искренне верил, что Рин всегда заслуживала место получше, чем погрязшая в детской преступности школа в плохом райончике. — А о чем ты мечтаешь, Рин? — спросил однажды Обито. — Извини, но зачем ты спрашиваешь? — девочка растерялась, ожидая глупой шутки от своего знакомого. — Всегда было интересно, о чем мечтают такие, как ты. — Хочу стать врачом… — Неплохо-неплохо, Рин, — тогда Какаши представил Рин в белом халате и сам не заметил, как улыбнулся. Он задумался о том, что ей это подходило настолько, будто она была рождена для того, чтобы спасать людей. Какаши снова вспомнил тот разговор и начал смеяться, все смеялся и смеялся, пока не почувствовал слезы на своих впалых щеках. Это было так глупо, что он даже и не понял, отчего у него началась истерика. Мальчику казалось, что его разум уже сдавался под напором непрекращающейся тревоги. Снова и снова он пребывал в боли, которую никогда не выбирал. — Какаши-кун, это же ты там сидишь? Какаши, что случилось, — знакомый голос, внезапно появившийся снаружи кабинки, испугал мальчика. — Итачи-сан, да? — Ага, выходи давай. Он открыл дверь, выглядывая из нее лишь одним глазком. Подставы не было, поэтому Какаши с облегчением выдохнул и слегка улыбнулся при виде старшеклассника. Все было в порядке, ничего не пугало его, когда рядом был Итачи. Парень тут же начал расспрашивать Какаши о его состоянии, о том, что с ним происходило, пока его не было в школе. Мальчишка лишь мог радоваться тому, что в туалет зашел кто-то адекватный, не желающий причинить ему вред. — Хотел поговорить с тобой, но не мог найти. Но, как видишь, до меня дошло, что ты можешь сидеть тут, — Итачи сказал это и чувствовалось, что он действительно беспокоился о мальчике. Притихнув, он вытащил из рюкзака пачку сигарет и поджег одну прямо в школьном туалете. — Итачи-сан, что вы делаете?! — шепотом воскликнул Какаши, резко переводя взгляд на дверь. — А, забей на это. Ты же как никто другой знаешь, насколько всем в этой школе все равно… На все и всех, — старшеклассник ухмыльнулся, протягивая сигарету в руки Какаши. Конечно, парень заметил, как жадно мальчик на нее смотрел. Он молча взял подожженную сигарету у Итачи, аккуратно затянулся и держал дым в легких, на всякий случай, чтобы он не разлетелся по всей комнате. Сама мысль курения в школе вызывала у него панику. Он так и ждал, что кто–то вот-вот ворвется в туалет и спалит их. Как бы он тогда смог смотреть в глаза отцу? Но почему-то все это стало таким неважным, когда никотин заполнил его тело и начал успокаивать, расслабляя мышцы и вызывая приятное головокружение. Психика Какаши проходила через новую травму, его друг лежал в больнице, у его отца началась апатия на фоне стресса, и школьные проблемы в сравнении со всем этим казались чепухой. Мальчик смотрел на черноглазого парня, на лице которого не дрогнула ни одна мышца, пока он так бесстыдно нарушал школьный устав. Какаши еще давно заметил, что Итачи всегда мало что волновало. Старшеклассник был так спокоен, и стало явным то, что он курил в школьном туалете не в первый раз. — Итачи-сан, о чем вы хотели поговорить, — сказал Какаши, спустив докуренную сигарету в унитаз. — Какаши, ты вообще задумывался о том, что тебе не надо общаться с Обито, — парень так уверенно озвучил свои мысли, будто верил, что мальчик сразу поймет его. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я считаю его плохим человеком. Просто понимаешь… — О чем Вы говорите? — перебил его Какаши, показывая всем своим видом, как он недоволен услышанным. — Я не знаю, что должно произойти, чтобы я его бросил. — Ты не тупой, даже если порой прикидываешься. Сам знаешь, что тебе нужно просто без лишних проблем доучиться в школе, хорошо сдать экзамены и выбить себе шанс на поступление в отличный универ. Ты сможешь вырваться из этого района и забыть, как дерьмово тут было. Разве ради этого нельзя чуть-чуть попридержать свои максималистские принципы? — Итачи говорил это с таким надменным выражением лица, словно осуждал Какаши за то, что он возразил и не согласился с ним. Его тонкие пальцы подловили вторую сигарету, комната наполнилась едким запахом табака, который, казалось, уже выползал через щели в коридор. — Кажется, Вы вообще ничего обо мне не знаете… — А мне кажется, что ты ничего не понимаешь. Обито уже влип в неприятности, но изменит ли его это? Неужели ты не видишь, что он уже давно выбрал этот глупый путь? Ему кажется, что если долго кричать в дверь, то кто-нибудь откроет. Какаши, никто не откроет. Особенно таким, как вы. Какаши ничего не ответил ему и просто сел на холодный пол, закрыв глаза. Он не хотел слышать это, его тошнило от всего, что сказал Итачи. Мальчику было противно лишь потому, что он и сам за прошедшую неделю успел несколько раз подумать об этом. Действительно ли ему нужно было цепляться за Обито, пытаясь вытянуть его из токсичного болота, в котором он уже погряз с головой? Отец говорил мальчику, что дальше будет все хуже и хуже. Неделю назад Какаши попал в те разборки лишь из-за своей привязанности к Обито. Может, завтра в больную голову очередного идиота взбредет мысль похуже, чем та, что посетила Такеру. Нужно ли топить себя ради дружбы? Но эти размышления лишь усиливали его чувство вины, давили на самое крепкое, на что, казалось, надавить было невозможно — на их дружбу. Какаши любил Обито всем сердцем, и оттого больнее было осознавать, что в его страданиях частично виноват он. Его лучший друг точно не специально привел ту ситуацию к отвратительному исходу, но разве этот факт мог изменить последствия? Все те семь дней после избиения отец Какаши запрещал своему сыну навещать Обито, ведь ему казалось, что ребенок еще недостаточно восстановился морально, не был готов. Но мальчик мог ослушаться, просто сам не знал, что чувствовал бы, увидя своего друга на больничной койке. Начал бы рыдать и извиняться? А может принялся бы кричать и винить его во всем? Какаши прекрасно понимал, что ни один из вариантов не сделал бы Обито лучше. А ему хотелось хоть что-то сделать правильно, но это было так сложно. Сожаления одолевали его, поэтому мальчик так и не решился прийти в больницу. Он уже начал придумывать оправдания, пытался набрать его номер дрожащими руками, чтобы сказать, что все хорошо. Ничего из этого Какаши не сделал, ведь все это было бы враньем. Беловолосый мальчишка никак не мог выкинуть из памяти тот день, когда они поклялись быть максимально честными и верными друг другу. — Можете отдать мне эту пачку? — Какаши прервал обоюдное молчание, исподлобья посмотрел на Итачи и тут же отвел взгляд в сторону, понимая, какую глупость сказал. — Могу, но не хочу. Потом буду винить себя за то, что плохо повлиял на тебя, — парень лишь улыбнулся и пожал плечами. — Итачи-сан, Вы ведь давно начали курить, а вам даже восемнадцати лет нет. Не просто же так, да? — Какаши неуверенно предположил, что когда-то давно на Итачи тоже кто-то повлиял, поэтому он должен понять его. — Ладно-ладно… Только старайся не больше одной в день, хорошо?