Паучья лилия

Шрам на подбородке похож на цветок. Слишком тонкий. Слишком красный. Слишком знакомый. Ликорис. Его ещё называют паучьей лилией. — На память, а? — Машима улыбается сам себе, и паучья лилия превращается в раздавленного паука. — Правильно… Так я точно о тебе не забуду. Убедившись, что нравится себе в зеркале, он покидает ванную и окидывает взглядом свою берлогу. Три кружки — одна из них пивная — на компьютерном столе, старый рюкзак на диване, куртка на кресле… Как будто бы даже чисто. По его меркам, естественно. Шаги в коридоре, тихие, крадущиеся. Знакомые. — Крадёшься, Чисато? — Ай! — она отскакивает от открывшейся двери. — Да как… — Забыла, что я всё слышу? — Машима посмеивается и отходит, давая ей проход. Чисато заходит, медленно, аккуратно, будто боится потревожить духов этого места. Если бы они тут были, конечно. На ней белая летящая юбка чуть выше колена, красная рубашка свободного кроя и, конечно, босоножки. Те самые, что ворошили гавайский песок. Прошло несколько месяцев, но он слишком хорошо помнит. — Сок? Газировка? — Машима отворачивается в холодильник, чтобы не пялиться на тонкие девичьи ноги. — Давай пиво, — он не видит её лица, но почти слышит, как кровь приливает к щекам. — Зачем это? — Машима послушно достаёт пару банок и кидает одну Чисато. — Кхм, — несмотря на краснющее лицо и трясущиеся руки, она ловит пиво налету. — Как сказать… — Желательно, словами, — Машима садится рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Я, конечно, довольно восприимчив, но мысли не читаю. Чисато открывает банку и опрокидывает её внутрь. Тоненькая струйка пены стекает по подбородку, и Машима ловит эту непослушную каплю, пока она не испачкала прекрасную рубашку. — Гадость какая! — Чисато сминает банку. — Как ты это пьёшь? — Хах, — он смеётся и открывает свою банку. — Так чего ты от меня хотела? — Я, — она смотрит, как он отпивает, и тут же отводит взгляд. — Я хочу заняться с тобой сексом. Машима едва не выплёвывает несчастное пиво и оглядывает на девушку. Чисато сидит, красная до кончиков пальцев, и сжимает тонкими пальцами край юбки. В напряжённой тишине он допивает. — Чисато, — бросив пустую банку на пол, Машима приминает её ногой. — Ты уверена? — Я… Я бы не доверила это никому другому, — она смотрит на него горящими влажными глазами. Он целует её, не в силах больше выносить этот молящий взгляд, и хватает её за руки, чтобы не сбежала. Перед глазами немедленно возникает картина, которую он не раз представлял во снах. — Глупый мой цветочек, — шепчет Машима ей в губы. — А вдруг я извращенец? — А это правда? — Чисато смотрит на его пальцы, сжимающие запястья, а затем — снова на него. — Ты убьёшь меня после? — Нет, конечно, — Машима целует её руки и отпускает, давая ей пространство для побега. — Но? — она поднимает брови. Он касается её щеки, ведёт руку вниз, по шее, и останавливается на границе, обозначенной мягким красным воротником. — А если я захочу тебя связать? — Машима наклоняется, обжигая и без того горящее ухо своим дыханием. — Надеть ошейник? Сделать своей? — Я и так твоя, — Чисато прижимается к нему. — Ты разве не понял? — Цветочек, — чуть отстрановившись, он запускает пальцы в её мягкие светлые волосы. — Ты правда мне доверяешь? — Машима, — Чисато берёт его лицо в руки. — Я люблю тебя… Разве может быть иначе? — Хах, — Машима смотрит в персиковые глаза и видит, что она не врёт. — Глупышка… Он целует её, не в силах больше терпеть жар, что накрывает его, подобно лаве гавайского вулкана. Одним движением диван превращается в широкую кровать. Чисато не двигается, только смотрит на него своими большими глазами. Как кладёт её на спину, как задирает ей руки, как привязывает их к крюку на стене. Закончив, он отстраняется, окидывая взглядом юную девушку, что отдала себя на его милость. Полностью. — Чисато, — Машима касается верхней пуговицы на её рубашке. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты невероятно красива? — Дурак, — она отворачивается и вздрагивает, когда он начинает расстёгивать её рубашку. — М-м-м… Распахнув лёгкую красную ткань, Машима видит именно то, что ожидал — подтянутый жёсткий живот, нежную девичью грудь и мягкое свечение на месте солнечного сплетения. Не удержавшись, он прикладывается губами к коже, за которой скрывается её сердце. Единственная причина, по которой она ещё жива. — Мой цветок, — проложив дорожку поцелуев вверх по груди и шее, он утыкается носом в её мягкие волосы. — Посмотри на меня. — М-м? — Чисато поворачивается, касаясь своим носом его. — Машима? — Мне кажется, — он кладёт руки на её талию. — Что мои прикосновения тебя пачкают. — Дурак, — она смеётся и тянется к его губам. Машима затыкает её поцелуем, попутно развязывая пояс на её юбке. Она стонет ему в губы, и это кажется ему самым прекрасным звуком на свете. Стянув с неё юбку, он видит аккуратные белые трусики с маленьким розовым кружевом. Подняв глаза, он видит, как краснеет её нежное лицо. Машима хищно улыбается и аккуратно кладёт два пальца поверх белой ткани. Чисато прикусывает губу, и он нажимает сильнее. — М-мха, — она распахивает глаза и открывает рот, будто приглашая. — Что это? — Точка удовольствия, — продолжая ласкать её через трусики, он снова склоняется над её лицом. — Чувствуешь? — М-м-м, — Чисато мотает головой. — Это… Это так странно. — Никогда такого не чувствовала? — Машима целует её между ключицами. — Н-нет, — она вздрагивает, связанные руки мешают ей бежать. — Машима-а… — М-м? Он захватывает губами нежный розовый сосок, а свободной рукой сжимает другую грудь. Она не находит в себе сил ответить, только стонет, тихо, жалобно, моляще. Машима продолжает, наслаждаясь мягкостью под своими руками и сладким вкусом на языке. Она в его власти. Наконец-то. — М-м-м, — трусики под его рукой увлажняются, и Машима поднимает голову, чтобы увидеть, как Чисато закусывает губы. — Что это? — шепчет она едва слышно. — Твоё тело готово меня принять, — терпеливо поясняет он, снимая с неё мокрые трусики. — Правда? — Чисато дёргается. — Тогда… — А? — Машима наклоняется над ней, попутно расстёгивая штаны, в которых и так тесно. — Поцелуй меня, — на светлых ресницах блестят слёзы. Разумеется, он тут же припадает к её губам. Хочется окружить её непроницаемым куполом, защитить её от всего… В том числе, от себя. Но у тела, конечно же, другие планы. Руки, не слушая доводов разума, властно разводят тонкие ноги в стороны. Прижимаясь к ней, Машима медленно входит в поддатливое нежное тело. — Мха-ах, — Чисато стонет ему в губы и сжимает ноги, захватывая его в плен. — Машима-а… — Больно? — шепчет он в ответ. — Н-нет, — она медленно расслабляет ноги. — Не знаю… — Мой цветочек, — Машима нежно целует её в губы. — Если я сделаю тебе больно… Чисато закрывает глаза, скрывает глаза, скрываясь от него за занавесом дрожащих светлых ресниц, и он целует её в лоб. — П-продолжай, — шепчет она дрожащими губами. Машима начинает двигаться, медленно, осторожно, чтобы не сделать больно. Чисато хмурится, словно в недовольстве, но сладкие стоны — самый прекрасный звук на свете — и мягкое поддатливое тело говорят, конечно, об обратном. — Моя девочка, — чувствуя, как волна удовольствия проходит по всему телу, Машима прячет лицо в её волосах. — Чиса-ато. — Ах, — она изгибается всем телом. — Хорошо-о… — Вот как? — он слегка ускоряется. — Да-а-а, — Чисато запрокидывает голову и почти кричит. — Машима-а… — Мхах, — он прижимается к ней, буквально вбивая её в диван своими толчками. — Я… — Ах? — удивлённый стон. — Я люблю тебя, — шепчет он в полуоткрытые губы.

***

Машима лежит на спине, и лёгкая простыня закрывает лишь нижнюю половину тела. Желтоватые солнечные лучи проникают в щель между шторами, освещая подкаченную смуглую грудь, покрытую шрамами. Чисато ведёт пальцем вслед за солнечным лучом, по самому большому, от пупка к ключицам. Смотрит на лицо, безмятежное и счастливое. Шрам на подбородке напоминает цветок ликориса. Который ещё называется паучьей лилией. Чисато смотрит на приоткрытые губы и не может удержаться. Даже несмотря на то, что его губы противно пахнут пивом. — И тебе доброе утро, цветочек, — шепчет он, ещё не открывая глаз. — Как ты? Похмелье не мучает? — Дурак, — она пихает его в плечо. Машима чуть приподнимает ресницы, чёрные глаза сверкают на солнце. Чисато прячет лицо в его плече. Машима поворачивается на бок, обнимая её обоими руками. — Ты выглядишь таким счастливым, — Чисато не может удержаться от улыбки. — Тебе настолько понравилось? — А тебе нет? — Машима едва касается губами её лба, и её снова накрывает нежность. — Что за странный вопрос? — бурчит она, цепляясь руками за его плечи. — Ты первая начала, — он смеётся. — На что ты смотришь? — Ликорис, — Чисато касается его подбородка. — Я не заметила раньше… Это даже как-то красиво. — Как будто твоя печать на мне, м-м? — Машима накрывает её руку своей. — Мой смертоносный цветок… — Прекрати… — Вечером ты сказала мне, что ты моя, — он гладит её по волосам. — Что странного в том, что я хочу быть твоим? Чисато чувствует, как горит лицо. Она и сама не может толком объяснить, в чём разница. Но почему-то это и правда другое. Одно дело, когда она, та, кто ещё недавно собиралась умирать, вручает кому-то своё тело и свою жизнь, но он, принципиальный взрослый мужчина, которому ещё жить и жить… — Я не знаю, — Чисато качает головой. — Не знаю… — Цветочек, — Машима берёт её за подбородок. — Не вздумай думать о себе так плохо, поняла меня? — Угу, — она касается губами его шрама. — Я твой, — с нажимом произносит он. — Мой, — кивается Чисато, утыкаясь носом в его шею. Несколько минут они молчат. Машима дышит ей в макушку и держит в крепких объятиях. Она глубоко вздыхает, буквально пропитывая организм его запахом. Пиво уже не кажется таким отвратительным. — Машима, — шепчет Чисато. — У меня есть идея. — М-м? — Может, в следующий раз я свяжу тебя?