Истории юности в сапогах

Я рисую чёрным. С самого начала эта история не была целой. Холодный ноябрь колотился в окна. На кухне остывал недавно сваренный кофе. — Он не уехал. Без пояснений. Без фальшивого беспокойства в голосе. Без намёка на заботу и тревожность. Вот так. Просто. Всего три слова вернули туда, откуда пошли трещины. Я не поворачиваю голову в ее сторону. Я не могу. Я не хочу. — Он умер. Я ненавижу. Ложь. Но во благо! Все равно ложь. Так долго. Так несправедливо! Она отобрала столько времени. Столько всего пошло не так с того момента. Я ощущала себя сломанной и все, что мне оставалось — злость. Бессильная. Отчаянная злость. А ещё надежда. Множество вариантов встречи, моих холодных «ты — предатель», «трус»… — Когда? — 24 августа 2010 года. Восемь лет. Восемь! После всего теперь мне хочется во все горло орать сквозь клетку времени «прости». Прости, пап. Жалкое «я не знала» не спасает от самой себя. Дура! Как можно было? Как можно было поверить в предательство того, кто всегда был за тебя?! Прости. Я рисую чёрным. Потому что я плохо помню цвета. Они навсегда ушли с тобой. Как и ответ на вопрос «Почему блестит снег?» — Я не могла сказать правду, вы были маленькие. Это не оправдание. Страх столкновения с чужой скорбью. Не желание разделить горе с детьми. «Они младше, им необязательно знать потому что они не справятся.» — чушь. Это ты. Это ты боялась не справится! — Я хотела как лучше. Это не оправдание… Мне хочется орать на неё. Хочется разрыдаться. Так много всего поднялось внутри… Я молчу. Я имела право знать. Безапелляционно. Я ненавижу ее за то решение, которое было принято без меня. Так делают взрослые. Они лгут, прикрываясь благими намерениями. Они оправдывают свою трусость. Свой страх и свою слабость. Я искала. Все это время я искала недостающую деталь. Я тосковала. Я не понимала и так злилась. Одно письмо. Всего лишь одно. Раз в год. На день рождения. Я не могла понять почему ты не мог его отправить. А ты на самом деле не мог. Прости, пап. Что теперь делать с правдой? Когда тебе суют ее так неожиданно. Так поздно. Время скорби прошло, но внутри невыплаканные слёзы маленькой девочки застывают и обжигают. — Он уехал. Передала бабушка слова мамы. С того момента помню тупую сильную боль и плаксивый вечер, а затем ничего. Настолько задело. Зацепило. Забрало что-то с собой. Безвозвратно. Бесследно. Я стёрла многое. Почти все. Твоё лицо тоже. Вместе с ответом на вопрос «почему же блестит снег». Почему? Почему он блестит, пап? Я не помню. Воспоминания возвращаются, но такие скудные. Такие тусклые. А ответ так и не вернулся. Я рисую чёрным. Рисую потому что рисовал ты. Чёрным потому, что другие цвета я почти не помню.