[Flashback] Paralyzed — NF
Чимина встречает глухая безветренная ночь, с одиноко висящим в небе полумесяцем, словно неаккуратно забытым, и так некрасиво брошенном посреди непроглядной тьмы окраин Сеула. Мгла тянется бесконечностью, окутывая припозднившихся путников леденящим душу холодом, пробираясь до самых рёбер, сжимая их хрупкие сердца от пронизывающего страха. Чимин любит ночное время суток и давно научился сбегать из дома, пока обитатели поместья Пак предаются розовым безоблачным снам, полным приторной пыли, забивающей им глаза упоительными фанфарами. Каждый раз его путь начинается одинаково: прячась в тени, он прогуливается по пустынным улицам, пересекает небольшой парк с одиноко светящими фонарями, садится в ночной автобус и провожает взглядом мелькающие дома, дожидаясь конечной остановки. Обычно он единственный пассажир, а если бывают другие, они никогда не задерживаются надолго, покидая транспорт до того, как он выезжает за пределы города. Кому в здравом уме понадобится выходить посреди пустыря, где одинокой фигурой подрагивает хлипкая конструкция разбитой остановки. Сложно представить, что близ столь развитого города, полного нанотехнологий и современных решений, остались такие места, напоминающие картинку из фильма ужасов. Вокруг огромное поле, захваченное полуметровыми кустарниками, где мрачным монументом возвышается единственное на всю округу здание: заброшенный завод, территория которого огорожена забором из рваной металлической сетки. Казалось бы, это идеальное место для сборища неформальной молодежи, ищущей приключения на свой непоседливый зад. Но у здания плохая история, полная мистических рассказов и частых суицидов. Это место отпугивает атмосферой безысходности и отчаяния. Страшит всех, кроме Чимина. Ни единой живой души; возможность впитать в себя тишину и выпустить своих монстров наружу – то, что он ищет. Дождавшись, когда автобус скроется из виду, сверкнув на прощание красными огоньками стоп-сигналов, он привычным путём пробирается на территорию и, пересекая едва протоптанную тропинку, доходит до обшарпанной деревянной двери с проржавевшими от старости и погоды петлями. Внутри его встречает пустое помещение: возможно, раньше здесь находился цех, но теперь единственное украшение большого пространства – это высокие бетонные столбы, удерживающие каркас и огромные панорамные окна прямо под потолком. Чимин медленно проходит внутрь, его шаги громким эхом отражаются от обнажённых стен, отбивая многократный затихающий бит. Он привычно ложится на голый бетонный пол, волосы рассыпаются ореолом вокруг головы, пачкаясь в вязкой пыли. Достаёт сигарету из нагрудного кармана. Щелчок зажигалки – и спасительный дым заполняет легкие. Прислушивается к собственному телу, убеждаясь, что грудь продолжает побаливать в местах прокола сосков. Прекрасно, он вновь нарушил строгую заповедь отца не уродовать своё тело. Удовлетворение от собственной шалости одурманивает, а дискомфорт приносит с собой напоминание, что Чимин всё ещё живой. Лунный свет проникает прямыми лучами в окна, освещая небольшие участки помещения. Чимин выдыхает дым, следя, как тот поднимается вверх, рассеиваясь мелким облаком. — Ты часто сюда приходишь, — тишину нарушает чужой голос, слишком близкий, что приводит Чимина в смятение. Краем глаза он замечает тень, которая опускается рядом, также укладываясь на бетонный пол. Пак бросает вороватый взгляд в сторону, потому что наличие другого человека удивляет; ему не нравится, что кто-то ещё занимает это пространство. Не нравится, что этот кто-то знает о нём и этом месте. Он ревнует весь мир к своему одиночеству. — Ты кто? — голос Пака грубый, глаза прищуриваются, разглядывая незнакомца. Молодой парень смотрит прямо вверх, провожая взглядом остатки дыма. Одет он не по сезону: тёмная тонкая футболка липнет к рельефному телу, на ногах спортивные шорты и кеды. Тёмные, доходящие до плеч, волосы собраны в хвостик. Судя по всему, он был на пробежке, так как несколько влажных прядей выбились из причёски и прилипли к очень красивому лицу. — Я – это ты, — незнакомец проводит рукой по лбу, стирая капельки пота. — Мне тоже нужно утешение, которое я питаю в этих разрушенных стенах. — Как пафосно, — Чимин отворачивается, чтобы сделать новый затяг и выпустить колечко дыма. — Я не ищу себе собеседников и друзей, — повторяет любимую фразу, которая обычно сразу отталкивает от него всех неугодных. — Я тоже. Но в прошлый раз ты оставил кровавую лужу, в которую я так неаккуратно вляпался, — незнакомец протягивает руку указывая направление, где Пак пару дней назад пытался остановить кровотечение, когда немного переборщил с играми в причинение боли. — Да пошёл ты, — он отворачивается, делая последний затяг, стараясь вновь погрузиться в свои мысли, но голос сбоку отвлекает, продолжая говорить с ним. — У нас в приюте тоже любят наказания. Но обычно наказывают других, не себя, — этот парень с каждой минутой раздражает Чимина всё сильнее. Пака не волнуют чужие проблемы, но его слова ножом проходятся по рёбрам, заставляя его обратиться в слух. Что ещё видел этот недоумок? — У меня была старшая сестра. Она раньше меня покинула заведение, и мы долгое время были разлучены. Я считал, что, вырвавшись на свободу, с ней будет всё хорошо, больше никто не станет оставлять синяки на её хрупком теле, выдирать волосы и ей больше никогда не придётся приходить в комнаты старших ребят, выполняя их грязные требования, — грусть в его словах отпечатывается в сознании Чимина неприятной догадкой. — Полгода назад я узнал, что её не стало. Проблема была намного глубже: выбравшись из ада, она всё равно о нём не забыла. И продолжала жить с этой болью, стала зависима от неё. В итоге одна из попыток наказать себя привела к её смерти. Чимин знает, каково это – ощущать давление стягивающих шею пут, которые с каждым днём всё сильнее впиваются в кожу, раздирая её на глубокие раны. Ему жаль погибшую девушку, жаль этого парня. Но он чётко понимает, что, если не станет его самого, никто не будет оплакивать смерть золотого мальчика. Отец и мачеха получат сочувствие и поддержку, но каждый человек из их окружения облегчённо вздохнёт, будет рад такому исходу. Если быть предельно честным, они даже надеются на это. — Но постепенно я стал думать об этом всё больше, — спокойный голос возвращает его на землю. — Смерть моей сестры – результат чужих рук, чужого давления и моего бездействия. Сейчас уже поздно что-то менять и мстить. Но не поздно разобраться с теми, кто заслуживает наказания. Мечты об убийстве стали навязчивой идеей. Однако действительно ли смерть – решение любой проблемы? Чимин готов поспорить, ему кажется, что смерть – это идеальный выход. Вот только чья смерть? — Я догадываюсь, о чём ты думаешь. Так вот, — парень поворачивается набок и касается ладонью лица Чимина, полностью накрывая мягкую щёку чуть шероховатыми пальцами и разворачивая его к себе. Они смотрят друг на друга и осознают, как их связывает невидимая нить; совершенно разные люди, с несхожей жизнью и ситуациями: один ищет утешение в боли, другой – ставит под сомнение такой выбор. — Я предлагаю тебе сделку. Когда ты решишь, что больше не можешь терпеть и готов поставить точку, приходи сюда и оставь мне записку вон в той трещине, — он указывает в сторону стены, вдоль которой безобразным шрамом тянется огромная расселина. — Каждую среду я буду её проверять и если увижу от тебя маячок, то на следующий день жди меня здесь в это же время. Мы вместе придумаем выход из ситуации. Ты мне никто, я тебе тоже, но я помогу. Парень поглаживает пальцем округлость щеки и улыбается, видя, как Пак хмурит брови. — Зачем тебе это? — вопрос срывается с губ слишком быстро, и Чимин уже жалеет, что задал его. — Ты напоминаешь мне одного мальчика, к которому я был привязан всем сердцем. — Кого же? — Я не ищу собеседников и друзей, — парень возвращает Паку его же слова. — Я не смог спасти его, не смог спасти сестру, но больше не хочу бездействовать. Я хочу стать другим. Чимину интересно, хоть он в этом никогда не признается. Он душит в себе любопытство и робкую надежду, распускающуюся колючими ветвями. Нельзя никому доверять. Но как же хочется… — Кто над тобой издевается? — шепчет парень, удерживая взгляд серых глаз. В ответ тишина. Чимин и не думает рассказывать о своей жизни, они не в ебучем ток-шоу, где нужно разжалобить зрителей хорошеньким сценарием с печальным сюжетом. — Родители? — продолжает настаивать, делая собственные выводы. — Ты понимаешь, что это ненормально? — но его вопрос вновь не находит ответа, повисая в глухой тишине. — Знаешь, есть такая легенда о птице Феникс, которой необходимо сгореть, чтобы заново возродиться. Каждый раз, когда она умирает, то рождается вновь, отпуская своё прошлое. Хотел бы я показать тебе, что бывает иная жизнь, но для этого нужно быть смелее. Нужно рискнуть и поверить в перерождение. Ты готов к этому? Чимин разрывает их затянувшееся созерцание друг друга и переводит взгляд на окно, где одиноко выглядывает серебристый полумесяц. И когда незнакомец вздыхает, понимая, что не дождётся ответа, его слух прерывает едва слышный шепот. — Я готов, — в уголках глаз начинает покалывать, и Пака это бесит, ему не нужна жалость, не нужны слезы. Он ненавидит себя за них и с силой жмурится, чтобы не дать им появиться. Парень подвигается ближе и обнимает Чимина, настойчиво, заставляя того уткнуться носом в изгиб шеи, наклоняется ближе, к самому уху, и спокойно произносит: — Так гори.[End flashback]
***
— Мы скрутили его сразу, как он пересёк главные ворота. Двое крупных мужчин заходят в кабинет Генерала, втаскивая с собой вырывающегося парня. Один из них удерживает Чимина за затылок, наклонив его голову так сильно, что подбородок вжимается в грудь, второй держит скрученные сзади руки. Его грубо толкают вперёд, и он падает прямо в ноги отца, больно ударяясь локтем о пол. Чимин не поднимает голову, волосы свисают на глаза, демонстрируя Генералу только малиновую макушку. Он громко дышит через нос, впиваясь взглядом в имитированные под старину неровности пола. Линии расходятся и соединяются, напоминая ему собственную кривую жизнь. — Здравствуй, Чимин, — Пак Усон покручивает бокал с тёмной жидкостью, сверля глазами сына: помятая школьная форма, порванная в нескольких местах; розовые волосы, сверкающие ярче любого светофора; серьги в ухе, как у какой-то смазливой девчонки. Он отставляет бокал в сторону и, опираясь бёдрами на край стола, ставит ногу в идеально начищенном ботинке на плечо сына, заставляя того наклониться ниже. — Я вижу, ты прекрасно отдохнул, — в голосе лишь презрение. Прошла неделя после того, как Чимин ушёл из дома Юнги и его приятелей. Он с самого начала планировал вернуться домой, но потребовалось несколько дней, чтобы завершить все дела для последнего рывка, прежде чем встретиться с гневом родителя. Сейчас он готов ко всему, примет любое наказание. Но после… После хочет предложить выгодную сделку. Ботинок Генерала сдвигается в сторону, скользит по плечу сына, поднимаясь по шее, и задевает начищенным до блеска носком малиновые пряди. Он с отвращением фыркает. — У тебя затянулся пубертатный период? Что ты с собой сделал? — подошва прикасается к щеке Чимина, и тот дёргается в сторону, но отец давит сильнее, припечатывая голову парня к полу. Как же Чимин похож на свою мать. Внешне он копия отца, но худое, и в тоже время сильное тело, вызов в глазах, вечная непоколебимость и упорство – всё это досталось ему от неё. Со Мин была такой же: будучи в агонии смерти, боролась до самого конца, словно дикая кошка. Усон хотел её подчинить, сделать послушной, сломать. Но даже после смерти она преследует его, воплощаясь в Чимине. Пак Усона накрывает ярость. Он вдавливает подошву сильнее, сминая лицо отпрыска собственной ногой. Ему хочется размозжить голову мальчишки, как разбитый арбуз, хочется сделать ему больно настолько, чтобы, даже сидя на небесах, Со Мин рвала на себе волосы, переживая за сына. — Ты сплошное разочарование, Чимин, — Генерал встаёт с места и обходит его по кругу, внимательно разглядывая преклонённую фигуру с красным узором подошвы, расцветающим на лице. Щёку Чимина жжёт огнём, но он терпит, потому что отец – последний, перед кем он покажет слабость. Тело подаёт сигналы, умоляя его утешить задетую гордость. За три недели вдали от кошмара он отвык: увидел иную жизнь, где никто никогда не поступает так с близкими. — У меня есть для тебя подарок. Я приготовил его своими руками, — Генерал кивает своим помощникам, всё это время молчаливо стоящим у дверей. Мужчины срываются с места и, хватая Чимина под руки, выносят из комнаты вслед за отцом. Он прожигает спину родителя ненавистным взглядом. Его грубо волокут за собой; ноги путаются в ворсе ковра, когда они пересекают гостиную. Красивое убранство комнаты лишь добавляет убогости происходящему, взгляд Чимина мажет по огромному дивану, посередине которого сидит его мачеха. Её губы поджаты в тонкую линию, спина прямая, руки сжимают клочок белой ткани. Страшно представить, каково быть женой кровожадного монстра, и Чимин немного сочувствует ей. Пока на нём отыгрывается отец, Хисон для него – пустое место, предмет мебели, декоративная ваза. В ней нет ничего человеческого, душа пуста, а сердце давно загнило. Каждый в их карточном домике одинок: они, как красивое произведение искусства в позолоченной раме, для всех – великая живопись, на деле – грубая подделка. За утончёнными мазками акварели скрываются кривые гримасы набросков из чёрного грифеля. Губы Чимина расплываются в ухмылке, когда он ловит её взгляд, но его жёстко подталкивают вперёд, выводя на улицу. Небо уже украсили вечерние сумерки, в это время город не спит, но в поместье царит своя атмосфера. Огромная территория, которую оно занимает, встречает путников безмолвной тишиной. Немногие слуги стараются не попадаться на глаза хозяину; все прекрасно знают, что происходит в доме, но собственная жизнь важнее убогих принципов. Союзников не существует, пока стоит выбор между жизнью и смертью. Чимина ведут мимо ухоженного сада, которым так годиться мачеха: мимо резного фонтана с маленькими печальными ангелочками в центре конструкции; мимо уютной беседки, по-дизайнерски украшенной густым вьюном, – прямо в небольшую рощу, где находится мрачный лес. — Я собственноручно вырыл тебе могилу, — Генерал останавливается на краю глубокой прямоугольной ямы, и Чимина толкают к отцу. — Наконец-то, — младший Пак оседает рядом и смеётся, проходясь рукой по волосам, убирая их с лица и освобождая лоб. Он бы даже обиделся, если б отец не придумал что-то новенькое для «любимого» отпрыска. — Скажи мне, папа, за что ты так меня ненавидишь? Пак Усон присаживается на корточки рядом с сыном. Это удивительная картина: два временных отрезка, ведущих сражение друг против друга, прошлое и настоящее. Два человека, борющихся за собственное будущее. В них столько же общих черт, сколько различий. — Любви не существует, — в словах Усона полная уверенность. — Разве твоя жизнь не прямое тому доказательство? Разве ты всё ещё веришь в эту наживку для слабых? — Ты так уверен в моих чувствах, но всё это – лишь доказательство твоего выбора, твоих ошибок и твоего одиночества. — И кто же вбил в твою голову весь этот бред? — он ухмыляется. — Нашёл себе очередную подстилку с членом промеж ног? Ты думаешь, я не знаю о сыночке Чанов? Он аккуратно снимает часы с запястья и протягивает одному из своих помощников, затем расстёгивает запонки и задирает рукава вверх, обнажая сильные загорелые руки. — Если бы ты был послушным, Чимин, я бы закрыл глаза на твои фетиши. Этот сосунок мог бы идеально удовлетворять тебя в постели, никаких взаимных чувств. Хочется долбить парней – делай это за закрытой дверью с постоянным партнёром. Но тебе этого мало? Где ты был? С кем? — Тебя бесят мои секреты, — в голосе Чимина сквозит усмешка. Генерал задумчиво набирает рукой горсть рыхлой земли, разминает её пальцами, рассматривая густой и насыщенный оттенок чернозёма, отмечая зернистость и комковатость почвы. В его поместье отличная земля. Чимину понравится. Он кивает охране, и один из мужчин тут же хватает Чимина за волосы, задирая голову, а второй снова удерживает руки за спиной. Во взгляде Усона нет ничего живого. Поэтому, утопая в мёртвом омуте серых глаз, Чимин думает о Юнги. Несмотря на его взрывной характер, в карих глазах-треугольниках всегда плескалось больше эмоций: таких живых и неподдельных. Он находится на распутье: не хочет быть похожим на отца, но и Юнги с его дерзкой компанией никогда не впишется в его чёрствую сущность. Он слишком отравлен, внутри него так много яда. — Я не прощаю непослушание и предательство, — Пак Усон хватает свободной рукой лицо Чимина и давит на щёки, заставляя рот приоткрыться. Он засовывает в него горсть земли, проталкивая пальцами глубже в глотку. Почва отдаёт отвратительной сыростью и гнилью, забивает каждый уголок, попадает в нос и душит. Чимин дёргается, кашляет и пытается вырваться. И пока отец набирает новый ком, ему удаётся выплюнуть часть гадкого месива. Во рту остаётся ещё слишком много, когда новая горсть во второй раз наполняет рот, растирая остатки по лицу грязными чернилами. — Бросайте его в гроб, — Пак Усон отталкивает сына в сторону и встаёт, отряхивая испачканные руки. Чимина легко подхватывают, пока он трясёт головой, чтобы избавиться от тошнотворного привкуса и позволить себе вдохнуть. Он понимает, что его скинули в яму, только когда тело пронзает острая боль от удара о деревянную поверхность. С губ срывается стон, больше похожий на мычание из-за саднящего горла. Он переворачивается на бок, сплёвывает и пытается отдышаться, но его тут же рвёт, организм противится, всячески помогая избавиться от мерзкого вкуса. Сверху швыряют крышку гроба, которая падает слишком неровно, частично оставляя обзор на ночное небо с хаотично рассыпанными звёздами. — Я дам тебе последний шанс. Подумай, Чимин, на чьей ты стороне, — слышится далёкий голос Генерала. — Закапывайте.Give You What You Like — Avril Lavigne
Чимин подгибает колени и устало закрывает глаза, смиряясь с происходящим. По крышке усердно стучат комья земли, рассыпаясь громким дождём. Он отрешается от всего мира за пределами собственной могилы. Здесь нет никого, способного остановить это безумие. Эта борьба принадлежит только Чимину. Перед его глазами вновь возникает образ Юнги; он вспоминает те немногие моменты, перевернувшие жизнь с ног на голову. Это единственное радостное воспоминание, ещё не омрачённое кровавой рукой отца. Пусть так и остаётся. Интересно, что сейчас делает Мин? Пишет ли песню, пьёт, буянит, вернулся в клуб к своему другу-танцору? Вспоминает ли он о нём или всё ещё держит обиду за поступок Чимина? Свет постепенно пропадает, и звуки работающих лопат затихают. Дышать становится тяжелее, во рту привкус горечи и желчи, но ему плевать. Не всё так уж плохо, пока единственное, что волнует – вкус собственной рвоты. Перед смертью хочется помнить только о хорошем, поэтому думать о Шуге кажется таким правильным. Чимин считает его красивым. Наверное, стоило сказать ему об этом. Стоило похвалить его музыку, стиль, дом. Губы Пака невольно растягиваются в улыбке, когда он представляет реакцию Юна в ответ на похвалу. И он действительно всем сердцем хочет её увидеть, нет ничего желаннее в данный момент, кроме как представить смущённый румянец на щеках Мина. Весёлое настроение сходит на нет, стоит подумать об остальных: шутках и тёплой поддержке Джина, чуткости и сумасбродности Тэ, невероятной преданности и силе духа Джей Кея, заботливости и подкупающей харизме Хоби, скромности и доброте Джуна. И конечно о Юне – корне этой дружбы, нерушимом основании, собравшем в себе все лучшие качества. Чимин поднимает руку и выводит пальцем имя Юнги на деревянной крышке. Этого никто не узнает, не увидит. Сейчас он скрыт от целого мира и, только находясь закопанным под землей, может наконец-то поделиться тем, что так прочно прятал последнюю неделю. Чувствами, которые накрывали гигантским цунами: новые, опасные, яркие и… ненужные. Ему было бы приятно думать, что Мин Юнги помнит о нём, но Чимин реалист и не позволяет сознанию подкупать его этой мыслью. У него есть план, он вынужден ждать. Если получится продержаться достаточно долго, то в его жизни возникнет единственный шанс на победу. Минуты тянутся медленно, дышать становится тяжелее, и Чимина немного клонит в сон, сердце колотится как сумасшедшее, мозг паникует от нехватки кислорода. Монстры истошно кричат и воют, бьются в запертом теле, пытаясь вырваться наружу. Останови! Останови! Останови! Ты обещал нам свободу! Чимин закрывает глаза, не чувствует холода, только боль… в груди. В том самом месте, о котором он запретил себе вспоминать. Если бы он был другим, если бы мог что-то дать ребятам… Но он гнилой человек, сплошь пропитан токсинами фамилии Пак. Демоны скребут на душе, но Чимин приказывает им заткнуться. Непослушные, жалкие создания. Раньше они придавали ему сил, но сейчас он не чувствует в них потребности. Хочется их уничтожить, избавиться, отпустить. Заполнить себя чем-то новым. В голове возникают строки из песни Юнги. Те слова отпечатались яркой вспышкой на подкорке мозга, поразив тем, что так явно раскрывают суть Чимина. Он никогда не решится её спеть, это слишком личное. Но в гробу он один, поэтому начинает наигрывать собственную мелодию, в такт барабаня пальцами по шершавой поверхности и негромко напевая. Caught in a lie (Пойман на лжи) 이 지옥에서 날 꺼내줘 (Вытащи меня из этого ада) 이 고통에서 헤어날 수 없어 (Я не могу освободить себя от этой боли) 벌받는 나를 구해줘 (Спаси меня, того, кто был наказан) Монстры слышат колыбельную и отчаянно стонут, им тоже больно, они ищут выход, но не верят никому, теперь даже Чимину. Он поёт, его голос срывается, хрипит, боль раздирает горло, и он остро ощущает, как не хватает воздуха. Одновременно душно и холодно, клонит в спасительный сон. И Чимин позволяет себя утянуть, в последний раз вспоминая глаза Юнги с пылающим в них огнём.***
Острая боль мощным штормом накрывает Чимина, приводя в сознание. Он механически дёргается в сторону от точки агрессии, пытаясь открыть глаза, но его вновь возвращают на место, грубо притягивая за плечо. — Мне ничего не стоило тебя убить, — над ухом раздаётся властный голос, и Чимин узнаёт в нём отца. Значит, всё-таки откопал, надо же. — Ты – пятно на моей репутации, а я привык избавляться от всех, кто порочит моё имя. — Я… — он еле шевелит пересохшими губами, сглатывает и поднимает глаза на отца, пытаясь сфокусироваться на туманной фигуре. — Я могу всё исправить. — Не ты здесь устанавливаешь правила, щенок. — У меня есть информация, которую ты ищешь, — и всё же демоны победили: Чимин хочет жить и готов использовать последний шанс. — Я дам тебе её взамен свободы. Смех Генерала разносится гулким эхом, утопая в лесной глуши. — Свободы? Что значит для тебя свобода, Чимин? — Я хочу уехать. Мне нужно, чтобы ты отрёкся от меня. Подпиши документы, освобождающие меня от наследства, разреши уйти, забудь о том, что у тебя есть сын, — взгляд наконец-то фокусируется и ловит чёткий рельеф отца. Чимин выдаёт всё как на духу, потому что он устал бороться, устал контролировать себя. Он просто хочет закончить этот ад любым способом. — И что же я получу взамен? — усмешка окрашивает губы отца кривой линией, портя красивый образ. Этот чётко-очерченный рот, будто лукавая улыбка Чеширского кота, – всё, что сейчас видит Чимин перед собой. Он сглатывает, всё ещё ощущая отвратительный вкус, и, беря себя в руки, смотрит прямо в глаза дьяволу, в которых мелькает искра удовольствия. Ему удалось его заинтересовать. Чимин выиграл. — Ким Тэхён жив, — он чувствует, как рука, сжимающая его плечо, впивается сильнее. — И я знаю, где его искать.***
— Ты пойдёшь на вечеринку к Саре в следующую субботу? — Минхо обгоняет Чимина, пытаясь заглянуть в его глаза, но Пак размашистым шагом направляется на выход, полностью игнорируя приставания. Он обводит взглядом коридор, отмечая полное отсутствие людей. Сегодня пятница, и хотя пары закончились всего пятнадцать минут назад, многие поспешили убраться гораздо раньше, чтобы быстрее отдаться во власть выходных. Чимину нужно быть дома до пяти, иначе за ним приедет охрана отца, не давая ни шагу ступить за пределы учебного заведения. С папашей пришлось всё уладить, натянув привычную маску прилежного мальчика. Генерал согласился на условия сделки, но только после того, как Чимин сдаст последние экзамены. Свободно перемещаться ему запрещено. В колледже – он с Минхо, чтобы не вызывать ненужные пересуды, на улице – под наблюдением охраны, а дома предоставлен сам себе, но выходить за пределы поместья нельзя. — Или теперь ты ходишь на вечеринки только в сопровождении гопников? С кем ты был в клубе в прошлый раз? — голос Минхо становится немного резким и взвинченным. — Ты поэтому мне врезал? — Потому что твой рот – выгребная яма, — психует Чимин, закидывая рюкзак на плечо. — Не устал задавать вопросы, еблан? — Ты понимаешь, что я мог рассказать твоему отцу о том, что видел тебя с парнем, — Чан крутит в руке мобильный телефон, пока они спускаются по ступеням колледжа, покидая здание. Он демонстрирует Чимину, что в любой момент может позвонить Генералу и привести угрозу в действие. — Так сделай это, — Чимин напрягается, его тело странным образом реагирует на упоминание Мина. Ему кажется таким неправильным, что гнилой рот Минхо говорит о нём. Юнги – это другая жизнь, с которой ему нужно расстаться, потому что Чимин уже сделал выбор. Чан хватает его за ладошку, словно коршун, удерживающий когтями свою драгоценную жертву. Чимину противно его прикосновение, и, чтобы разорвать контакт, он останавливается, позволяя скользкому прилипале встать перед ним, загородив дорогу. Они находятся на углу корпуса, скрытые от посторонних глаз небольшим хозяйственным вагончиком дворника. — Мини… — только с губ Минхо срывается это дурацкое прозвище, Чимин тут же передумывает продолжать разговор и, сильно толкая плечом одноклассника, заворачивает за угол здания. В последние дни он стал курить слишком много, и сейчас просто необходимо сделать этот блядский затяг, иначе он сорвётся, и все его планы пойдут под откос. Этого нельзя допустить, риск слишком велик. — Или ты со мной, или ни с кем… — бросает ему в спину Чан, но его голос тут же тонет в какофонии странных звуков. Пак немного разворачивается корпусом, чтобы узнать причину шума. Минхо отбивается от парня в серой толстовке с натянутым на голову капюшоном, царапается и пищит, пока его руки быстрыми движениями обматывают скотчем, следом заклеивают его круглый рот, отчего большие глаза Чана превращаются в огромные блюдца, вытеснив все остальные черты лица. — Привет, Юнги, — хмыкает Чимин и опирается спиной о стену, скрещивая руки на груди. Его взгляд скользит по спине Мина, пока тот тащит тушку Минхо за угол, скрывая от лишних глаз; опускается ниже, оценивая округлую задницу, на который натянулись джинсы, вырисовывая соблазнительные рельефы. — Мне нравится твой ракурс. Сразу видно, как ты рад меня видеть. Мин бросает взгляд на Чимина и встаёт, вытирая руки о джинсы. — Хватит дерзить, ты идёшь со мной, — хватает Пака за локоть и тут же одёргивает пальцы, когда их двоих прошибает разряд. — Это похищение? В последнее время я стал привыкать к этому, — посмеивается Чимин, но не двигается с места, вызывающе задирая острый подбородок. Юнги нависает над ним. Из-за позы Чимина он кажется выше на целую голову. Они смотрят друг другу в глаза, задавая немые вопросы. «Зачем ты сделал это, Чимин?» «Зачем ты пришёл за мной, Юнги?» Разлука была слишком долгой, они по разные стороны баррикад, но сил сдерживаться больше нет. Секунда, другая – и они подаются навстречу, сталкиваясь губами. Юнги обхватывает Чимина за затылок, зарываясь пальцами в мягкие волосы, властно впиваясь в горячие губы, которые так много раз проклинал и мечтал поцеловать. Юну ещё никогда не хотелось так сильно обладать кем-то, разнести всё к чёртовой матери, чтобы заставить его быть рядом. Быть с ним. Руки Чимина хватают его за толстовку, сминая плотную ткань, с силой притягивая ближе. Для воздуха не остаётся места, всё превращается в сплошное наслаждение. Весь мир исчез, существуют только их языки, что смешиваются в дикой борьбе, стирая все раны, устраняя шипы, разгоняя кровь по вспыхнувшим венам, даря лишь невыносимую потребность. Они одновременно разрывают поцелуй, глубоко дышат, всё ещё удерживая друг друга, касаясь носами, не разрывая взгляда. — Я хочу тебя убить. — Ничего нового, Мин. — Я забираю его с собой, придурок, — Юн поворачивается к Минхо, игнорируя выпад Пака. — Передай Генералу, что, если он хочет увидеть собственного сыночка, пусть приходит один, — он отстраняется и, наклоняясь к Большеглазому, засовывает сложенный листок бумаги в нагрудный карман, похлопывая того по щеке. — Передай это ему. Но только посмей наговорить лишнего – я достану тебя из-под земли, вырву твой ебучий язык и скормлю дворовым собакам. Чан в ярости, но ничего не может сделать. Он впервые видит Чимина таким чувственным, страстным. Впервые видит настоящую улыбку на его губах. Для того, чтобы добиться этой улыбки, Минхо готов был покорить Эверест и скатиться оттуда кубарем, но даже это не гарантировало того, что Пак удостоит героя взглядом. Что же связывает этих двоих? Кто этот Юнги? Минхо ревнует, он зол, потому что Чимин принадлежит только ему, Пак Усон обещал это. И несмотря на то, что Чимин не проявляет к нему никакого интереса, это лишь пока, и Минхо сделает всё, чтобы стереть Юнги с лица Земли. Шуга вновь возвращается к Чимину, хватая его за предплечье, и тащит за собой. Он практически бежит, пересекая территорию колледжа, вырываясь на шумную улицу. Прямо у ворот припаркован неизвестный автомобиль, Юнги распахивает заднюю дверь и толкает туда парня. — Привет, принцесса, давно не виделись, — Чимина встречает серьёзный голос Хосока. Тот впервые не смотрит на него, глядя прямо перед собой, сильно сжимая руками руль. И Чимин догадывается почему. Он их предал. — Слушай сюда, Пак Чимин, — Юнги забирается следом, громко хлопая дверью, и тут же притягивает его за ворот рубашки. — Где Тэхён?