Амбивалентность

*** Всего за один день Школа из величественного готичного здания со строгими линиями превратилась в средоточие разрухи, хаоса и смерти. Всё было разбито и перевёрнуто вверх дном, местами в стенах были огромные бреши, а уютный школьный дворик был усеян трупами. Люция вместе с Дино сосредоточилась на организации похорон погибших, усилием воли сохраняя спокойствие и в своей надменной манере пытаясь поделиться им с другими. Её, как и других немногих демонов, после сражения не улетевших с Мальбонте, не стали судить за то, что она сражалась против ангелов, ибо все понимали, что нужно дорожить каждой жизнью перед лицом общего врага. Конечно, стычки на почве произошедшего всё же случались, но самопровозглашённый новый директор Ребекка пресекала их железной рукой. Сложно передать словами, как отнеслась Люция к тому, что Школу возглавила эта беспринципная женщина, которая должна была быть казнена вместе с Винчесто, но это было лишь очередным неприятным фактом в копилку тех, которые не давали демонице определиться со стороной в нагрянувшей войне. На первый взгляд, всё очевидно. Демонов веками ущемляли в правах, поступали с ними несправедливо, считали себя вправе диктовать им, таким свободолюбивым, свою волю. И всё это с молчаливого разрешения Шепфа, который всегда отдавал ангелам преимущество. Вот наконец появился тот, кто способен и имеет достаточную решимость (или безумие) бросить вызов и могущественнейшим серафимам, и самому Создателю. Но на деле всё оказалось не так просто, по крайней мере не для Люции. Почти всё, что ей известно о Мальбонте, основано на мифах, слухах и рассказах тех, кто не вызывает доверия, например, Фенцио. Причём временами эта разрозненная информация не складывается, противоречит сама себе. В мифах он предстаёт хтоническим монстром, чудовищным как внешне, так и внутренне; в слухах — грозной силой, которой стоит восхищаться или уповать. Фенцио же в своих откровениях сначала говорил «Шепфа и его приближённых напугали возможности Мальбонте, а особенно его идеи господства», и тут же «он решил разорвать личность мальчика на две части». По рассказам Бонта тоже выходило, что его заперли в Башне ещё ребёнком, но какие тогда к чертям собачьим «идеи господства», напугавшие самого Шепфа?.. Мальчик, которого она успокоила, выглядел до смерти напуганным, а не желающим захватить мир. Конечно, напугать Шепфа могла и просто бесконтрольная сила ребёнка, но даже Люции, с трудом признающей авторитеты, не верилось, что Создатель мог быть так немыслимо жесток к ребёнку, виноватому лишь в том, что родился. Как демон, она вполне могла бы понять, если бы тот просто убил его, опасаясь угрозы и платя одной жизнью за жизни сотен. Но то, о чём говорил Фенцио, разрывание личности на две половины… было за гранью добра и зла. Настолько лицемерный, жестокий «альтруизм», что аж скрипел на зубах лживостью. Какую бы обиду Люци ни таила на Создателя, она не верила, что он способен поступить именно так. Значит, либо это всё же суровая правда, либо Мальбонте должен был сделать что-то, чем по-настоящему заслужил такое. Хотя, опять же, образ мальчика, боящегося своей неконтролируемой мощи и такого потерянного, никак не вязался с гипотетическим осознанно совершенным страшным преступлением. В сухом остатке, из объективных причин оставаться на стороне «старой» власти у Люции была только нехватка достоверных сведений о противоположной стороне и её намерениях. Что если Мальбонте безумен и жаждет лишь разрушений? Да, он, судя по всему, реализовал кровавый, но гениальный многоходовый план по своему освобождению, однако именно гении нередко бывают наиболее сумасшедшими. Он жаждет лишь мести или хочет изменить положение вещей и это война ради мира? Единственный способ узнать это — присоединиться к Мальбонте, но обратной дороги не будет. Субъективных причин, честно говоря, было больше. Люция хоть и умела в нужные моменты «надевать маску», всё же была больше импульсивна, чем рациональна, как и многие демоны. Во-первых, то, как легко большинство демонов пошли за Мальбонте, выразили готовность воевать и умирать за его неоднозначные идеи, даже толком ещё не зная наверняка, что он и его идеи из себя представляют. Впервые в жизни Люция испытала препоганнейшее чувство, подозрительно напоминающее зависть. Потому что ей даже в Школе приходилось буквально выгрызать себе каждую крупицу авторитета, пóтом, кровью и победами каждый раз доказывать, что именно она — сильнейший демон своего поколения, достойная наследница Ада. А тут из ниоткуда появился какой-то безродный полукровка, который демон только наполовину, и по умолчанию стал тем, перед кем демоны склонили головы. Это было настолько обидное и болезненное открытие, что Люции хотелось прямо на поле боя послать в спину полукровке то ли с десяток метательных кинжалов, то ли непреличный жест, прям от всей души, несмотря на ощущение немыслимого могущества, от которого всё внутри переворачивалось. Во-вторых, именно Мальбонте «спустил рычаг», начав войну. Люция ни за что не стала бы отрицать, что причины для конфликта были и зрели очень давно, но сам факт того, что именно Мальбонте успел принести с собой столько боли, крови и потерь, не мог не оставить тяжелейшего отпечатка на восприятии. В-третьих… Бонт. В этом вопросе девушку буквально половинило: одна часть настойчиво кричала всё бросить и отправиться искать лагерь, чтобы просто разобраться, что же на самом деле случилось с Бонтом, правду ли сказал Фенцио или ангел по её вине стал жертвой зла, от которого его пытался уберечь Шепфа. А другая не менее настойчиво, холодно нашептывала, что Люции нужно поскорее избавиться от лишних, неправильных, изначально пагубных чувств, пользуясь тем, что они не успели превратиться во что-то серьёзное. Привязанности — слабость, так её всегда учили. Но даже демону оказалось трудно устоять перед чистым Светом, как огонь манит мотылька — обещанием согреться. Чтобы питать отдалённо похожие чувства к Дино, ей потребовались долгие годы постоянного общения, а чтобы влюбиться в Бонта — несчастная пара месяцев. Ледяными мурашками к сердцу пробиралась мысль: возможно, она влюбилась в того, кого по всём законам мироздания не должно было существовать. В общем, противоречий было слишком много, чтобы ей удалось так быстро уложить их в своём сознании и душе, поэтому неосознанно отделила для себя образ Бонта от Мальбонте. К Мальбонте, общепризнанному чудовищу, легко было испытывать злобу, близкую к ненависти, и рассматривать его исключительно с политико-идеологической точки зрения; но не к Бонту, даже если осознавать его лишь как часть целого, чего-то большего, чего у неё пока не получалось. Перед глазами навязчивым кошмаром, до мигреней стояло такое знакомое лицо с абсолютно чужой усмешкой, чужими чёрными глазами. И кошмар не желал заканчиваться, потому что — «Всё только начинается». Вскоре Люцию и Непризнанную Уокер, отличившуюся новообретенными талантами, ожидаемо вызвали в Цитадель. И первой жертвой внимания августейшего Совета, разумеется, стала демоница. Они вывернули ей мозги наизнанку просматриванием воспоминаний о том, как и с помощью чего она убила Кроули, а также своими высокомерными нравоучениями. Что немало позабавило, интерес и давление сосредоточились не на том, что она убила одного из них, а на том потенциально полезном, с помощью чего ей удалось это сделать. Вся суть ангелов в одной ситуации. К счастью, ей удалось «обмануть» трехглазого ворона полуправдой: «те кинжалы существовали в единственном экземпляре (пока что это впрямь было так), из-за них я ограбила одну из сокровищниц Ада, но Фенцио забрал их после ритуала, когда я была без сознания». — Если бы отец был связан с Мальбонте, я бы об этом знала, — уверенно заявила Люция в ответ на очередной вопрос, но трехглазый ворон вдруг встрепенулся и громко закаркал. Это… укололо. Отец мог ужасно наказывать её за что пожелает, пренебрегал как своим ребёнком, но почти никогда — как наследницей престола. Люция никогда не оставалась в стороне от дел Ада, влезая везде, где можно и нельзя, и тот факт, что у неё под носом скрывался какой-то сговор отца с Мальбонте… вызывал как минимум неоднозначные впечатления. — Трехглазый ворон не врёт, — Эрагон рассмеялся и успокаивающе погладил птицу, — а родители делают это сплошь и рядом. Справившись с эмоциями, Люция хладнокровно поинтересовалась о том, что волновало уже её: — Отец мёртв. Кто будет править Адом? — Мы в скором времени решим этот вопрос, — ответил Торендо. — Нечего тут решать. Мой род правит Адом с Сотворения мира, я — наследница трона и знаю Ад как никто, потому что меня с рождения воспитывали как будущую королеву. Трон Ада по праву мой. — Об этом не может быть и речи, — Эрагон отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, — Нового Сатану изберёт Совет, после чего Шепфа должен одобрить предложенную кандидатуру. — Шепфа хоть раз ступал на нашу территорию?! Устройство и обычаи Ада, складывающиеся миллионами лет, были невероятно сложны для всех, кто не живёт и дышит этим, особенно для ангелов, и порой Люция искренне недоумевала, как пресветлый Шепфа вообще мог сотворить нечто, настолько переполненное тёмной энергией, грехами, ужасом и безысходностью. — Он — Создатель. — безапелляционно отозвался Эрагон, так, будто озвученный факт автоматически устранял все прочие вопросы. — Люция лучше всех знает дела Ада. — к полной неожиданности принцессы подала голос Вики. — Она — наследница трона, а это, насколько я успела узнать, имеет большое значение для консервативного в традициях Ада. Демоны примут её, а вот если на троне окажется кто-то другой — впоследствии это может стать поводом для междоусобиц. Люция не сдержала удивления. Догадывалась, что озвученные подробности и умную мысль Непризнанной подсказала Мими, но всё же больше ожидала от младшей Уокер, наоборот, подлянки. После того бала между ними установился «вооружённый нейтралитет», и девушки подчёркнуто игнорировали существование друг друга, что было довольно сложно, учитывая то, что именно они всегда находились в эпицентре событий, и почему-то всегда вдвоём. Демоница знала, что с тех пор у Непризнанной всё же завязались какие-то отношения с Дино, а ещё Вики имела неосторожность не раз высказываться в поддержку идей Мальбонте. После того, как открылась правда о личности её убийцы, Люция ожидала, что Вики безоговорочно возненавидит Мальбонте, и Люцию прицепом — за то, что освободила Бонта, но теперь, перед Советом, имея отличный шанс заложить и так находящуюся в не лучшем положении демоницу, ни словом не обмолвилась об этом. Ангелы до сих пор думают, что Бонта освободил Фенцио. — Довольно! Ты никогда не займёшь пост Сатаны. — Чаша великодушия Совета заполнилась до предела. — В тебе слишком много спеси и нет никакого уважения к тем, кто выше тебя. Девушка без труда услышала то, что крылось под пафосом этих слов. — Ясно, — губы скривились в острой усмешке, таящей в себе обещание заставить «вершителей судеб» пожалеть обо всём, — Вам нужна марионетка, лошадь с поводьями. Что ж, тогда я действительно не лучшая кандидатура. В таком случае, делать мне здесь больше нечего. Она бы могла с грехом пополам смириться, если бы ангелы были намерены избрать сильного, независимого Сатану, который обладал бы среди демонов достаточным авторитетом, но нет — они просто в очередной раз хотели навязать свою волю и сделать Ад полностью подконтрольным, завоевать без войны. Только вот без войны точно уже не выйдет. В этот дрянной вечер принцесса планировала напиться как в последний раз, который действительно мог стать последним, в компании Мими, по общению с которой безумно соскучилась, и Вики, мотивы поведения которой нужно было узнать. За этим таились как эмоции, так и холодный расчёт: на обеих у Люции были свои планы. *** Вскоре Вики отправили в составе отряда крылолетчиков пытающихся вернуть поставки провизии. Отряд не вернулся, и стало ясно, что они попали в плен. Конечно, Люция знала, что возлюбленный Уокер и её лучшая подруга не оставят ту в беде и решатся на самоубийственную попытку помочь. Знала так же и то, что они оба доверяют Люции и предложат ей тоже присоединиться к их безумству. Знала и поддалась, хотя и по причинам, о которых они не подозревали.