Black&white world

Скар ни за что на свете не сказал бы, что он любит людей. Не сказал бы, что ему интересны люди. Они его бесят. Да его даже Тарталья бесит. Хотя... Тарталья бесит его в первую очередь. Но сейчас не о нем. Скара всегда до тошноты раздражали все эти угрюмые монохромные лица, от заунывного выражения которых хочется прямо на месте провалиться в беспросветную депрессию. Его раздражал факт того, что ему приходится с ними общаться, с этой инертной серой массой («серая масса» только соулмейты употребляют не в буквальном значении). Его бесит, что он является одним из них. И навсегда таким останется. Скар не любит людей. Они его бесят. А еще его бесит Кадзуха, на которого он почему-то смотрит не отрываясь уже полчаса. Скара не интересуют люди. Они его бесят. И, либо Каэдехара не человек, либо Скар бессовестно врет. Скорее всего, первое, потому что... Ну, раньше Кадзуха так не выглядел. Раньше глядя на него Скарамучче на мгновение начинало казаться, что он умеет видеть цвета, потому что тот был слишком ярким. Конечно, термин «яркий» не-соулмейтами не употреблялся, но... а как его еще описать? Скар никогда не был писателем и никогда им не станет, поэтому ему можно простить некоторую скудость словарного запаса. Люди, видящие цвета, говорят более витиевато. Каэдехара говорил витиевато. Всегда говорил. Сейчас он почему-то молчит. Конечно, он и раньше был не сильно разговорчив и завести с ним диалог было сродни чуду, но сейчас он молчит слишком пусто. Будто между воздухом и его молчанием больше ничего не осталось. Будто все, что читалось между строк его тишины, налилось какой-то необъяснимой тоской. Теперь его безмятежность и спокойствие кажутся какими-то хрупкими, хрустальными. Тронешь — и пойдут трещины. Кадзуха сидит на первом ряду, из-за чего его лица не видно. Но Скар, сидя на последнем, видимо, каким-то волшебным образом приобрел такой навык, как эмпатия. Ощущения странные: и приятно, и мерзко одновременно. Кажется, эхо от слов преподавателя вокруг Кадзухи не распространяется. Вокруг него молчание гуще, тишина глубже, а цвета пропали. Конечно, Скар никогда не мог видеть цветов, это всегда была лишь его галлюцинация. Просто его напрягает, что эта галлюцинация пропала. Скарамучча уже давно упустил, о чем там вещает преподаватель. Ему это, знаете, не сильно интересно. Ему сейчас — архонты! — интересно наблюдать за совсем-не-человеком. Потому что люди ему не интересны. Возможно, можно было поступить, как все нормальные люди: просто подойти и спросить, что случилось. Но такая миссия предстает для Скара слишком непосильной. Каэдехара — это что-то иное, что-то не от мира сего. У него есть соулмейт и он видит цвета, он слишком далек от простых смертных. Скар не может просто спросить у него, что случилось. Единственное, на что он был способен по окончании лекции, — пощелкать пальцами у Кадзухи перед лицом, когда тот пропал в какой-то астрал и не собирался выходить из аудитории. Каэдехара тогда не реагировал на него долгих пять секунд, а потом резко дернулся, в его глазах блеснула реальность, и он в растерянности посмотрел на Скара. Скар чувствует, что не может просто спросить у него, что случилось. После этого Кадзуха куда-то пропал на целый перерыв, из-за чего оставалось только погрузиться в свои раздумья по пути в следующую аудиторию. Скарамучча не понимал, почему его мысли вообще заняты чем-то подобным, но сильно не возражал. И это его иррационально пугало. Первая половина его сознания робко подсказывала, что Скару, возможно, есть дело до людей. Вторая половина небрежно бросила, что у самого Скара просто слишком скучная жизнь. Скарамучча не раздумывая согласился со второй и пошел дальше. А потом провалился в еще более топкие мысли. А если бы у него была родственная душа, его жизнь была бы более интересной? Нет, конечно, родственная душа у него несомненно была. Она была у всех. Но если бы Скар не был таким закоренелым консерватором и встретил бы своего соулмейта, насколько бы поменялась его жизнь? Был бы в ней какой-то смысл? Неужели этот смысл действительно заключается в цели увидеть что-то кроме черного и белого? Поменялось бы хоть что-то в его мировоззрении, если бы он вырвался из этого монохромного полотна? Был бы он счастлив? Так. На сегодня достаточно философских размышлений. Философия у них завтра, и готовиться к ней Скар точно не собирался. Пока он стоял и раздумывал обо всей этой дребедени, Кадзуха невероятным образом материализовался около двери в аудиторию. И мысли снова вернулись к нему. Вот проклятье. Скар несколько раз косил на него взгляд, стараясь выглядеть максимально не подозрительно. Он все еще пытался понять... вернее, убедить себя в том, что ему кажется. Что ничего не изменилось. Что его это не интересует. Но Каэдехара был как магнит, мощный такой. Затянет — не оторвешь. Такой притягивает к себе планеты, звезды, галактики. Вся Вселенная притягивается к нему, сжимается. И все в итоге дойдет до точки, как до Большого Взрыва. Кадзуха — один большой магнит, и Скар не знает, как вырваться из его магнитного поля. А еще Скар не знает, как перестать употреблять ненормально большое количество метафор, но это уже другой вопрос.

***

Так, ладно, это уже не смешно. На первой лекции Скар еще мог себя оправдать: просто искал что-то, на чем можно сфокусировать сонное сознание. На второй у него и без этого было слишком много мыслей. Сейчас у него оправданий не осталось. Мало того, что вместо привычного последнего ряда он садится почти в середину, прямиком за Каэедхарой. Так теперь из-за него он еще и перестает слышать окружающий мир: будучи в очередном потоке раздумий, он пропустил вопрос преподавателя, на который не смог сформулировать ответ. Кажется, ни один великий мыслитель во всем Тейвате не смог бы сравниться со Скарамуччей. Он обыграл их всех. Тысяча мудрых мыслей в секунду. Крутя ручку в руках, Скар снова смотрит на Кадзуху. Как будто за эту минуту в нем успело что-то поменяться. Но ведь за неделю успело. Скарамучча сомневается, что видел его соулмейта. Но у него есть острое чувство того, что подобное поведение как-то связано именно с ним. Раньше Каэдехара периодически улыбался чему-то в телефоне (Скар случайно подглядел: это была переписка), прикусывая нижнюю губу и пряча в ладонях свои щеки. (Соулмейты часто употребляют в таких случаях слово «румянец», да только Скар даже не может понять, что это значит) Скорее всего, тот третьекурсник, который постоянно кого-то ждал во дворе Академии, и был соулмейтом Кадзухи. Скар помнит, что пару раз все же видел их вместе: они были в библиотеке, сидя недалеко от него. И они, знаете, даже друг другу подходили. Скарамучча не знает, как Вселенная фильтрует эту совместимость между людьми, потому что делает она это очень хаотично и спустя рукава. Бывает, что родственные души не подходят друг другу ни по одному параметру. Не стыкуются, как детальки из разных пазлов. Такие люди входили в круг тех немногих, кто относился к FYS со скептицизмом, если не с отвращением. Но Кадзуха тому парню подходил. В силу своего «неполноценного» зрения Скарамучча не мог сказать, насколько они сочетаются внешне. Но была между ними какая-то необъяснимая химия. Будто это был единственный раз, когда Судьба все же постаралась. Скар вырывает картинки из памяти. Вспоминает, как Каэдехара смотрел на того третьекурсника. И это было выше слов, выше оттенков, выше всего человеческого. У Кадзухи тогда были звездочки в глазах, горящие ярче Солнца, будто в его радужку уже затянуло несколько тысяч галактик. Каэдехара выглядел так, будто ему в голову ударили сразу все цвета. Только не было в этом никакого токсичного яда, чувства превосходства или гордыни. В его глазах было, кажется, концентрированное счастье. Кажется, он был единственным, кто понял смысл родственных душ. А потом Скарамучча вспоминает Кадзуху, которого он видел сегодня. И понимает, что это два совершенно разных человека. А еще понимает, что он, кажется, только что сломал ручку, которую крутил в пальцах. Скар даже не услышал треска, с которым бедняга переломилась пополам. Зато услышали остальные, из-за чего на него было обращено несколько недоуменных взглядов. Даже преподаватель замолчал, уставившись на него. Ну вот, теперь все на него смотрят. Проклятье. А самое неловкое — пара туманных глаз, уставившихся на него с первого ряда. Кажется, Каэдехара даже не смотрит четко на него. Возможно, он просто среагировал на звук, рефлекторно. Скар мельком заглядывает в чужую радужку, и по спине бежит неприятный холод. Кажется, ученые, открывшие Черные дыры, просто не смотрели в глаза Каэдехары Кадзухи. В этих глазах — топкое ничего, ядерная зима, целый войд Волопаса. Миллионы световых лет пустоты за один зрительный контакт. Кадзуха смотрит на него всего секунду и тут же отворачивается (как и все на него смотрящие). А Скар, кажется, все еще там, в пустоте и темноте. Это ненормально, возможно, ему надо ко врачу. Возможно, к психиатру.

***

К концу лекции Скар медленно сползает на парту, в итоге уронив голову на сложенные руки, потому что несколько часов недосыпа дают о себе знать. Как бы он ни пытался разлепить глаза, проснуться окончательно ему так и не удалось. Он просто ненавидит такое состояние. Он настолько провалился в дрему, что даже пропустил окончание лекции, а когда очнулся, оказался в почти пустой аудитории. Поэтому, быстро подскочив с места, он вылетает в коридор одним из последних. Так, надо срочно взбодриться. Кофе он собирался купить по дороге домой: сейчас ему идти слишком лень. Поэтому решение напрашивается само — пойти умыться. Если честно, это его не сильно спасет, никогда особо не спасало, но немного холодной воды явно не повредит. Скар почти не бывал в туалетах Академии, поэтому он с некоторой растерянностью осознал, что он вообще не помнит, где они находятся. Пришлось ориентироваться по своей не очень-то достоверной памяти, из-за чего он несколько раз заходил не туда, наворачивая круги по Академии, как последний идиот. В итоге удача все же улыбнулась ему, и заветная дверь показалась в конце коридора. Скар кое-как до нее добрел и аккуратно зашел внутрь. И понял, что вряд ли удача ему улыбалась. Это был скорее насмешливый оскал. Он так и застыл в дверях, вообще забыв, как двигаться. Спать расхотелось моментально. Он увидел Кадзуху. Кадзуху, который плакал, сидя на полу около раковин. В первые секунды, конечно, Скар этого не понял, но когда он заметил, как сильно подрагивают чужие плечи и как громко и обрывисто звучит чужое дыхание, его будто пробил паралич. Кадзуха плакал. Через несколько ошарашенных секунд Скарамучча сделал неуверенный шаг вперед и понял, что Каэдехара его не заметил. На него напало неприятное чувство неловкости, ухнувшее куда-то в сердце, Скар потер шею. В голове повис только один вопрос: И что ему теперь делать? Честно, он почти не видел в своей жизни плачущих людей, а если и видел, то старался этот факт игнорировать. Казалось, что своим участием он сделает только хуже. Так ему, впрочем, казалось и сейчас. Кадзуха плакал тихо. Будто специально себе рот зажимал, чтобы издавать меньше звуков. Голова с руками была сложена на подогнутые к себе колени. Над его головой потрескивала белая лампа (ну, или не белая, просто Скар так видит). От такого вида сердце отчего-то неприятно сжалось, скрутилось узлом. Скарамучча переминается с ноги на ногу и делает еще несколько неуверенных шагов вперед, разрываясь между двумя мыслями: все же спросить, что случилось, или закрыть на плачущего одногруппника глаза и наконец умыться. С одной стороны, Каэдехара выглядит так, будто не собирается ни с кем этим делиться, да и Скар зарекся не пытаться помогать тем, кто его помощи не просил. Но с другой стороны, спать ему все равно больше не хочется. — Эй, — неуверенно зовет он, и звук полуэхом отскакивает от серых стен (а может, они и не серые, Скар не знает. Он вообще ненавидит описания). Подходит почти вплотную, садится на корточки прямо перед Кадзухой. — Ты... в порядке? — и, не успев задуматься о том, что его вопрос прозвучал сейчас максимально глупо, аккуратно кладет ладонь на чужое плечо. Каэдехара резко дергается и поднимает глаза. Скар понимает, что это была его большая ошибка. Серебряные слезы звездами застывают на его щеках. Только одна шустро скатывается по подбородку и разбивается о рукав чужой толстовки. В темной радужке напротив — конец света, катастрофа, ничего живого. Кажется, там умерли все цвета, все оттенки, вся надежда и все, чем кичились счастливчики из FYS. Секунда растягивается на часы, полминуты — на полвека. Скар неотрывно смотрит на Кадзуху и чувствует, что это единственный раз в его жизни, когда он хочет видеть цвета. Когда хочет понять, что такое «румянец». Когда хочет видеть чуть больше, чем пустую серость. Но начинает казаться, что, даже если бы Скар внезапно прозрел, в чужих глазах все равно была бы непроглядная чернота. Каэдехара смотрит на него подбитым зверем. Грабителем, пойманным в банке с огромными мешками моры. Смотрит на него испуганно и настороженно. И Скар засматривается настолько, что пропускает момент, когда тот начинает двигаться. Кадзуха молча вскакивает на ноги, не сводя со Скарамуччи оторопелого взгляда, вслепую подхватывает свой рюкзак... И пулей вылетает из уборной. Скар с минуту удивленно хлопает глазами, смотря на захлопнутую дверь. Встает с корточек. В иной ситуации он бы забыл об этом в ту же секунду. Но сейчас он лишь с нарастающим ужасом чувствует, что в его голове бегущей строкой остается только: Надо спросить у него, что случилось.