***
Будильник. Будильник — такое потрясающее изобретение! Человек, который его придумал, возможно, был гением. Только вот гением не был Скар, который решил отречься от технологий и прогресса. Именно поэтому он сейчас подскочил с кровати с осознанием того, что опаздывает. Скарамучча никогда сильно не был пунктуальным и быть им не то чтобы старался. Но дело было не в этом. Его раздражало, что всем остальным было очень интересно знать, по какой причине он задержался, и каждый непременно считал своим долгом у него об этом спросить. И именно поэтому Скар всегда старался приходить вовремя: чтобы не провоцировать лишних диалогов. Он не слишком любит диалоги. Он в целом не слишком любит людей, поэтому теперь ему приходится носиться по квартире в поисках своих наушников и толстовки, брошенной вчера вечером где-то в недрах квартиры. Гребанный Каэдехара со своими гребанными аметистами...! В Академию Скарамучча прибегает, кажется, за минуту до начала занятий. Точно он не знает, на часы смотрел в последний раз, когда пулей вылетал из дома. В чаше его приоритетных весов лежат две крайности. 1. Побежать через коридор, как полный идиот, зато зайти в аудиторию вовремя. 2. Спокойно и с достоинством пройти по коридору, успокоить свое дыхание, но при этом опоздать и привлечь к себе неприлично много внимания. Выбрав первое, Скар налажал по всем фронтам. Он привлек внимание и в коридоре, едва вписываясь в повороты, и в аудитории, потому что не попал в нее вовремя. Ну что за невероятный гений! Давайте поаплодируем его выдающемуся уму! Скар ворвался как раз в тот момент, когда преподаватель уже начал что-то объяснять. Вокруг воцарилась недоуменная тишина. Он не сказал ни слова (отчасти потому, что после бега ему не хватало воздуха). Из последних сил заворачивая в проход между рядами, он подумал, что он вряд ли доберется до самого последнего яруса, поэтому лучше будет приземлиться где-нибудь в начале. Поэтому он тут же повернул направо. — Я... я тут сяду? — заплетающимся языком спрашивает Скарамучча у сидящего рядом и, не дождавшись ответа, плюхается за парту, параллельно стянув рюкзак. Преподаватель на его выходку только закатывает глаза и продолжает вещать. Тишина медленно рассеивается, одногруппники отрывают свое внимание от Скара, давая ему время спокойно отдышаться. А еще осмотреться, блин, по сторонам. Потому что, как только в организме оказывается достаточно кислорода, Скарамучча наконец смотрит на своего соседа. И... о архонты. Гребанная луна и гребанный Каэдехара Кадзуха! Он недоуменно косится на Скара, прожигая в нем дыру. В глазах плещется множество вопросов, и Скар не хочет давать на них ответы. Он просто молниеносно отводит взгляд, будто и вовсе на Кадзуху не смотрел. Может, прокатит? Но через пару минут понимает: Нет, не прокатит. Скарамучча мог сесть куда угодно! Абсолютно на любое место в аудитории! Так какого черта... Вселенная, это в отместку за отношение к соулмейтам, да? На, мол, реабилитируй этого, отрабатывай грехи. Скар шумно выдыхает, опуская голову на согнутые руки. Все еще чувствует на себе чужой взгляд, сжигающий его заживо. Жмурится и надеется, что так ему посчастливится ослепнуть. Проходит минута. Проходит две. Проходит... да архонт знает, сколько проходит. Скарамучча запоздало понимает, что уснул. И понимает он это, когда его аккуратно трясут за левое плечо. Едва не подскакивает на месте, но вовремя сдерживается, вспомнив, что находится на лекции. Лишнего внимания ему уже хватило на ближайший месяц, спасибо. Блеклая белизна стен все равно слепит, отчего Скар не может сразу открыть глаза. С нажимом их трет, пытаясь прийти в себя. А, когда реальность нехотя стабилизируется, перед собой он видит небольшой листок, на котором аккуратным почерком выведено: «Ты в порядке?» Скар часто моргает в надежде наконец ослепнуть. Может, это просто его галлюцинация? Сюрреалистичный сон? Можно, он просто проснется? Пожалуйста? Он медленно и опасливо косит взгляд на Каэдехару. Тот сжимает в руке ручку и смотрит куда-то в сторону, закусив губу. Скар залипает всего на секунду. Окей, ладно. На листок смотреть все же безопаснее. «Ты в порядке?»... К чему вообще этот вопрос? Почему Кадзуха его об этом спрашивает? Он сам-то в порядке? Зачем ему вообще спрашивать Скара об этом? Что ему нужно? Что происходит? Кажется, Каэдехара читает эту бегущую строчку в глазах Скарамуччи, поэтому неуверенно хмурится, переводит взгляд на листок. В темной радужке происходят сложные раздумья, Скар почти чувствует их тяжесть. Кадзуха вздыхает и тянет руку к несчастной бумажке, намереваясь ее забрать. В этот момент Скар подумать не успевает, за него думают рефлексы. Он резко цепляется за листок и вырывает его из тонких пальцев. Теперь очередь Каэдехары растеряно хлопать глазами. Скар выуживает откуда-то из кармана рюкзака ручку, расписывает ее в уголке и начинает писать, всем корпусом закрывшись от Кадзухи. Возможно, со стороны это может выглядеть комично. Даже глупо. Да только Скар слишком хочет спать и слишком в недоумении, чтобы об этом задумываться. Спустя пару туманных секунд он едва не швыряет в Каэдехару бумажку и отворачивается. Во-первых, чтобы не видеть реакцию на свой позор. Во-вторых, чтобы Кадзуха не видел его горящих щек (Гребанный «румянец», как бы он ни выглядел. Скар чувствует, что это оно). Потому что только идиот мог ответить. Потому что только Скар мог написать нечто глупое: «У меня все нормально, к чему вопрос? Разве тебя не должно волновать твое самочувствие?» Архонты. Архонты, зачем вы даровали Скару возможность писать? Чем Тейват это заслужил? Но, пока возобновляется ночной акт самокопания, листик снова оказывается придвинут к Скарамучче обратно. На нем, под ответом Скара, красуется (Именно красуется. Законно вообще так калиграфично писать?) новая надпись: «Прости за бестактность! Просто ты очень... эффектно появился» Щеки вообще могут выдерживать такую температуру? Может, это смертельно? Нет? Жаль. Потому что прямо сейчас Скар бы хотел перестать существовать по щелчку пальцев. Чтобы, знаете, все об этом дне забыли. Чтобы Кадзуха просто его забыл. Но, вопреки всем своим мыслям, он снова придвигает к себе листок и берет в руку ручку. Возможно, это не лечится. Возможно, найти соулмейта без FYS легче, чем вылечить это. По сравнению с почерком Каэдехары, его собственный выглядит так, будто это пишет пьяный слепой в приступе эпилепсии на корабле во время двенадцатибалльного шторма. А еще, возможно, чрезмерное употребление метафор тоже не лечится. За это время Кадзуха читает его ответ, пряча улыбку в ладони. «Скажем так, я слегка не настроил свои биологические и материальные часы... Ладно, забудь. И кстати, ты не ответил на мой последний вопрос» Судя по изменившемуся взгляду, Каэдехара вчитывается в последнюю строчку. Губы сжимаются в тонкую полоску, радужка отливает стеклом. Он заносит над листком ручку и, помедлив секунду, начинает писать. Скар усиленно старается делать вид, что не подглядывает. Воздух вокруг раскаляется, и в толстовке становится до жути жарко. Неужели он один это чувствует? Скар уже тысячу раз успевает пожалеть об этой идее, хотя и принадлежала она не ему. Ее инициатор только что потух, как спичка, и медленно придвинул к Скару лист, на нижней строчке которого было написано: «Мне не о чем беспокоиться. У меня все хорошо» «Все хорошо»? Это Кадзуха называет «все хорошо»? Может, у него амнезия? Может, он не помнит, что произошло за последние пару дней? Может, он не помнит, что у него...ну например, умер гребанный соулмейт? Все хорошо? Серьезно? И Скарамучча не знает, откуда в нем столько негодования. Возможно, оно пришло на замену адреналину, который закончился сегодня утром. А возможно, Скар слишком долго не бесился на кого-то. А тут, вон, повод подвернулся. Благо, ему хватает рассудительности, чтобы оставить свои мысли мыслями и не озвучивать их. Он и без этого достаточно наговорил. Он и без этого выглядит как идиот. Поэтому он ограничивается коротким ответом: «Ясно.» Хотя ни черта ему не ясно. Если вы думаете, что Скарамучча случайно поставил точку в конце, то больше так не думайте. Потому что он не стал говорить. Но что мешает ему намекнуть? Намекает Скар, однако, отвратительно, потому что Каэдехара принимает это за окончание диалога и откладывает листок на край парты. Скарамучча сверлит несчастную бумажку взглядом, поджав губы. И что теперь делать? С одной стороны, диалог на клочке бумаги выглядел до жути странно. Но с другой, было в этом что-то интересное. Но интересное не как захватывающая книга, или супер специфичная лекция. Не как сплетни от Тартальи или истории расставания соулмейтов. Был в этом какой-то другой интерес, более осязаемый. Было в этом что-то необъяснимо сакральное. Ощущалось больше, чем просто чернила на бумаге, скрюченные в буквы. Будто между этими чернилами было сказано больше, чем написано. Будто не умеют таким языком говорить люди, такой можно прочитать только между строк, только между парой глаз, только в плоскости бумажного листа. Такие поэтичные описания начинают Скара не на шутку пугать. Если он один чувствует что-то подобное, это будет очень неловко. Когда лекция неожиданно заканчивается, Скарамучча понимает, что все это время просто пялился в исписанный ими листок.***
Окей, хорошо. Скар больше не может доверять самому себе. Потому что он сам не понимает, почему он вообще это все делает. Потому что он не понимает, почему весь оставшийся день Кадзуха не пропадал из его поля зрения. Не понимает, почему до конца учебного дня они с Кадзухой сидели вместе в каждой аудитории. Не понимает, почему они с Кадзухой вместе шли по коридорам. Не понимает, почему они вместе вышли из Академии и пошли по одной дороге (они все это время жили в одной стороне?) Не понимает, почему за все это время они не произнесли ни слова. Возможно, конечно, Скар давно оглох, а Каэдехара целый день донимает его какими-то вопросами. И, знаете, это даже звучит более реалистично. Но, — Скарамучча мельком косится на Кадзуху, который идет рядом, — тот выглядит более, чем обычно (если, конечно, не считать осадок вселенской печали в его темных глазах). Но на чужом лице все равно лежит тень задумчивости. Густой такой, сложной. Скар заметил это еще после первой лекции, но спросить ему не хватало смелости. На письме у него, знаете, лучше получалось. И то, очень спорное заявление. Зато вот у Каэдехары со смелостью, видимо, все отлично. — Что ты имел в виду под «моим самочувствием»? — спрашивает он внезапно, заставляя Скара едва не поперхнуться встречным ветром. Резко останавливается, в упор смотря на Кадзуху. Это шутка такая, да? То есть, он просто вот так взял и заговорил после многочасового молчания, которое для Скарамуччи было мучительно неловким? Но Каэдехара, видимо, читает в его глазах что-то похожее на «Обалдеть, ты разговариваешь?», поэтому отводит взгляд, его щеки слегка темнеют. Румянец? — Прости, что так внезапно, — он цепляется ладонью за лямку своего рюкзака. — Просто не мог найти подходящего момента, чтобы спросить. — Мы целый день ходили вместе, и ты не нашел ни единого подходящего момента? — против воли вырывается у Скара, за что он хочет немедленно откусить себе язык. Весь сарказм испаряется так же мгновенно, как и появляется. — Почему, кстати? — в ответ на недоуменный взгляд Скарамуччи, Кадзуха сконфуженно показывает пальцем на себя, а потом на него. Ну надо же, они уже понимают друг друга без слов! Какой кошмар. Скар ищет в себе силы ответить, смотрит по сторонам, продумывая пути спасения. Он будто в ловушке, и ее стенки медленно сжимаются. Воздуха становится все меньше, недоумения все больше. Он выбрасывается в организм Скара вместо адреналина. А еще, возможно, вместо мозгов. — Архонты, мне же в другую сторону! — восклицает он тоном, полным запоздалой ясности. — Извини, пока! — он едва вскидывает ладонь в прощальном жесте, оборачиваясь, и стремительно уходит, едва не переходя на бег. В ответ он слышит растерянное «Пока» и хочет провалиться сквозь землю. Потому что ему совершенно не надо в эту сторону.