кому: кадзу
12:37
[я могу подойти к твоему дому]
Зачем? Просто зачем? от: кадзу 12:38 [оу... ладно, сейчас скину адрес] Они ведь могли спокойно встретиться в парке, в котором периодически гуляют. Около Академии, в кафе... Да где угодно! Так зачем, Скар? Зачем ты прешься к нему домой?***
Это была определенно плохая идея. Печально, что Скар так и не понял, что у него не бывает хороших идей. Он уже пятнадцать минут крутится вокруг двери Каэдехары, потому что на улице слишком холодно. Причем... Он даже не постучал. Просто стоит. Неясно, как вообще Скарамучча дожил до своих девятнадцати лет, постоянно находясь в социуме. Кажется, если бы не Тарталья, Скар бы вообще ни с кем не общался. Кажется, если бы не Тарталья, Скар бы не стоял сейчас у двери Кадзухи, как полный идиот. Чем больше проходит времени, тем дальше точка невозврата. Тем дальше Скар от здравого смысла. Но он все же решает остановиться, давая фору умным мыслям, которые постоянно преследуют его. И, как только они его догоняют, Скарамучча наконец стучит костяшками в чужую дверь. Проходит минута, попытка повторяется, но реакции по-прежнему никакой. Скар пробует еще раз, потом еще. Потом стоически сдерживает желание пнуть дверь ногой. Недовольно фыркает, отходя от двери к лестничному пролету. Смотрит вниз, уперевшись руками в перила. Высота шестого этажа кажется не такой уж большой, но в сердце отчего-то что-то екает, когда в голову приходит вот это надоедающее «а что если...» А что, если перила прямо сейчас сломаются? А что, если он сам прыгнет? А что, если Кадзуха ему все-таки откроет? А что, если Скара вообще разыграли? Может, Каэдехары нет дома? Но где он тогда? Наверное, он сказал бы Скару, да только... почему тогда не открывает? Не выдержав, Скарамучча снова подходит к двери и стучит по ней три громких раза. Возможно, сильнее, чем планировал. Возможно, соседи Кадзухи сейчас вызовут полицию. А что, если он вообще в другую дверь стучит? Скар трясет головой, сверяет номер с сообщением Каэдехары. Нет, все сходится. Так почему же, бездна его дери, он не открывает? Скарамучча хмурится, опираясь рукой на противоположную двери холодную стенку, достает телефон. Не то чтобы они сильно договаривались по времени, но... Кадзуха ведь уже должен был открыть, верно? Скар задумывается и сам не замечает, как застывает, вперив взгляд в серую стену подъезда. Возникает ощущение, что даже в цвете эти стены будут серыми, уж больно они кажутся незначительными. У Тартальи в подъезде стены бежевые, и пока Чайлд пытался объяснить Скару, что такое бежевый, они придумали, кажется, с десяток новых ругательств. Скар слышит звуки лифта где-то между стен, но не обращает на них внимания. Было в этом гуле что-то привычное, белый шум подъездной жизни. Когда лифт останавливается на этом этаже, Скарамучча не обращает на это внимания. Обращает внимание он только тогда, когда двери лифта начинают открываться. А опора из-под руки начинает пропадать. Архонты, Скар, ты же не мог... Падение выходит громким и больным, он даже схватиться ни за что не успевает. Граница между лифтом и полом встречают с холодным равнодушием, впиваются в бок. ...о, нет, он мог. Он мог случайно опереться рукой на стенки лифта вместо стены, как полный идиот. После незапланированного столкновения с полом в подъезде повисает оглушительная тишина, Скар морщится от медленно накатывающей боли. Расплата за свою невнимательность. И, когда он думает, что более отстойной ситуация быть не может, то слышит: — Архонты, Скар, ты что тут...? Слышит, что может. Скар не хочет открывать глаза. Да и зачем, собственно? Что он там такого нового увидит? Потолок подъезда? Серые стены? Ошарашенное лицо Каэдехары, который приехал на этом гребанном лифте? Скар не хочет открывать глаза. Но открывает. Смотрит на Кадзуху снизу вверх, тяжело вздыхает, растянувшись на полу. — Да, и тебе привет, — говорит он максимально невозмутимым тоном. Он, знаете, каждый день так перед лифтами падает. Это упражнение такое из Ли Юэ. Для спины полезно. Скар скрещивает руки на груди, вперив взгляд в потолок. Потому что смотреть Каэдехаре в глаза он боится. — А ты чего тут делаешь? — продолжает он все так же спокойно и непоколебимо, пока внутри хочет провалиться в шахту лифта с громким криком, состоящим из потока нецензурных выражений. «Что он тут делает»? Ну не знаю, может, живет? — Да вроде как живу, — наконец отвечает Кадзуха растерянным голосом, и Скар готов пробить себе лоб ладонью. В чужих темных глазах плещется море непонимания и удивления, и вынырнуть из него никак не выходит. — Ска-а-а-а-ар. Остается только тонуть, смотря в эти омуты. — Скар. Может, оно и к лучшему. — Скар! Скар отмирает, часто захлопав глазами. Каэдехара, присев на корточки, обеспокоенно щелкает пальцами у него перед лицом. Челка непростительно небрежно спадает ему на глаза, красная прядка предательски выпадает из ряда локонов. Скарамучча силой сдерживает желание ее поправить. — Скар, ты в порядке? — нетерпеливо говорит Кадзуха, сведя брови к переносице. — А я могу быть «не-»? — Ты упал мне под ноги, когда двери лифта открылись. — Подумаешь... — Сильно ударился? — Скар переводит мутный взгляд на Каэдехару. С каждой секундой молчания Кадзуха все больше поджимает губы, поэтому Скар решает это прекратить. Коротким рывком он садится на корточки, а затем поднимается на ноги. Заходит в лифт, не смотря на Каэдехару, нажимает на кнопку первого этажа. — Нет, не сильно, — говорит он все так же невозмутимо, и снова смотрит на Кадзуху. И щеки моментально начинают гореть. Чужие глаза сжирают его живьем, держат тисками, не планируя отпускать. — Как это вообще произошло? — Перепутал лифт со стеной, — такой ответ Каэдехару не то чтобы устраивает, но Скар боится говорить что-то еще. Сегодня он достаточно уронил свою планку. Во всех смыслах. — А где ты был? — спрашивает он Кадзуху в попытке разрядить обстановку. Но его только бьет током. — В магазин ходил за шоколадкой, — бросает Каэдехара себе под ноги. Архонты, магазин! Ты, видно, не рассматривал вариант того, что его просто не может быть дома, идиот? — Понятно, — тянет Скар, пытаясь заполнить нависающую над ними тишину. Но объема его легких не хватает, поэтому дорогу до первого этажа они проходят молча.***
Ветер гуляет по Инадзуме наглым гостем, которого никто не звал, но от которого никак не избавиться. Тучи плывут по небу быстрее обычного, наливаются чем-то темным, потусторонним. Наверное, скоро будет дождь. Было бы славно, потому что Скар бы хотел смыть с себя весь позор сегодняшнего дня. Они с Кадзухой редко вели бурные и эмоциональные переговоры во время прогулок, потому что обычно им было более чем комфортно в компании друг друга. Сейчас же Скар едва ли не идет с ним в ногу, сверля взглядом асфальт под ногами, и просто не знает, куда себя деть. Возможно, Каэдехара и вовсе ничего не замечает. Возможно, он вообще ничего подобного не чувствует. Ему, если посмотреть со стороны, вполне себе нормально. Думаю, он и не заметил, как у Скара в глазах бегущей строкой светится «О архонты как же неловко». Может, оно и к лучшему. Кадзухе вообще не идет волноваться. Улыбка идет ему больше. Скарамучча вообще забывает обо всем материальном, когда видит на его губах улыбку. Украдкой, почти в смех или прямо в глаза, прямо в сердце — Скару подойдет любая. От такой улыбки обычно раны сами собой затягиваются: и физические, и душевные. Такую бы вместо лекарств прописывать, и болезни из Тейвата исчезли бы вовсе. Такую видишь — и никакой FYS не нужен. — Скар? — но из размышлений Скарамуччу вытягивают будто клешнями, будто еще чуть-чуть — и утонул бы. Еще секунда — и на поверхность уже не подняться. — М? — только и говорит он рассеянно, подняв взгляд с асфальта на Кадзуху. В чужих глазах настороженность, электрическим током бежит по спине. — О чем задумался? — Каэдехара спрашивает спокойно, но интонация его отчего-то неровная, будто что-то выбивается. Прямо как красная прядка из его челки. Ну почему Кадзуха ее не поправит? — Да так, ни о чем, — да, просто асфальт очень красивый. Такой, знаете, серый. Прямо как ты. Прямо как все в этом гребанном мире. Ну, в смысле, ты красивый, а асфальт серый. Хотя... ты тоже... архонты. — Ты уверен, что ничем не ударился? — если бы подобный вопрос поступил от Тартальи, Скар бы послал того в родную Снежную. Сейчас же этот вопрос звучит на полном серьезе. Скарамучча смотрит на Каэдехару — ни тени усмешки. — Нет, все нормально, — просто ты до смерти красивый и я даже не знаю, как сформулировать это хотя бы в мыслях. — Не похоже, — с сомнением говорит Кадзуха и останавливается. Скар проходит пару шагов вперед, прежде чем тоже остановиться и недоуменно вскинуть брови. — Я же вижу, что что-то случилось. — Да ничего не... — Скар, — с нажимом говорит Каэдехара, скрестив руки на груди. — Ты ведь можешь мне сказать. Скар смотрит на него и понимает, что как раз-таки ему и не может. Молчание повисает между ними, как осадок после ядерного взрыва: так же оглушительно и так же удушливо. Скарамучча делает шаг к Кадзухе. Потом еще. И еще. Потом останавливается непростительно близко, почти слышит чужое дыхание, почти видит ответы в чужой радужке. Несколько прядок падают Каэдехаре на лицо из-за ветра, из-за чего он очаровательно жмурится, но снова впивается взглядом в Скара. В его глазах плещется что-то топкое и неясное, как трясина. Если бы космос был жидкостью, он бы непременно весь был в глазах Кадзухи. Если бы Скар еще знал, какого цвета космос. Если бы Скар видел, какого цвета глаза Каэдехары. Гребанная красная прядка, легшая поперек чужой щеки, становится последней каплей. Скарамучча не думает, когда тянется рукой к чужому лицу и одним аккуратным движением убирает челку в сторону. Он не думает, когда взгляд неосознанно концентрируется на чужих губах. Не думает, когда тянется ближе. Думать он начинает только тогда, когда на его собственные губы ложится чужая ладонь. — Нет, — тяжелым выдохом говорит Кадзуха, опустив голову. Будто гвозди в гроб забивает. — Извини, Скар, но нет, — из-за ударившего по голове ветра его голос звучит еще тише. Скар отступает на шаг, кажется, вообще забыв, как дышать. Скар, что ты только что... — Но почему? — мысли перестают синхронизироваться со словами, а это плохой знак. Скарамучча неотрывно смотрит на Каэдехару, который с каждой секундой становится все более мрачным. — Потому что у тебя уже есть соулмейт, — это уже не гвоздь, это целая надгробная плита. Но даже твердость в его словах не скрывает приглушенную дрожь. — Но... — Я не тот, кто тебе нужен, Скар, — Кадзуха поднимает на него глаза, и Скар наконец видит, что в них стоят слезы. Серебрятся, как луна в полнолуние. — Я... не могу. Это неправильно, понимаешь? — Скар растерянно кивает, но не понимает ничего. — У меня был соулмейт, и я... я его потерял, — Каэдехара сжимает бледные ладони в кулаки, отчего они едва не становятся белыми. — Я не твоя родственная душа, и никогда не буду, — блестящая слеза медленно скатывается по его щеке. — Со мной ты никогда не увидишь цвета, сколько ни смотри мне в глаза. Я ведь знаю, что для тебя это важно, — каждое слово отчеканивает с отчаянной твердостью, Кадзуха сводит брови к переносице, у Скара сердце сжимается в одну точку.