Эмир»
Да уж. Макаров, конечно, предполагал, что его вчерашние капризы хорошим не кончатся, но чтобы Эмир ушёл… Такого он точно не хотел, и сейчас искренне раскаивался за вчерашнее поведение. Скорее всего, он очень задел друга своим глупым игнорированием. Стыдно. – Блин, Эмир, прости дурака, – в пустоту говорил мужчина, слезая с кровати. Нужно проведать животных, наверняка, они за утро успели что-нибудь натворить. Вопреки опасениям, котята спокойно сидели в переноске, порой играясь друг с другом, причём Ночка в большинстве случаев одерживала победу. Правда, стоило бы почистить им лоток, но Илья решил заняться этим чуть позже. Завтрак был ещё теплый – ароматные сладкие гренки так и манили. Решив не раздумывать долго, Макар провёл все утренние водные процедуры и принялся за еду. Всё-таки первенство в готовке стоило отдать Кашокову – гренки были невероятно вкусные, а поджаристая корочка приятно хрустела. Сам Эмир сейчас медленно шёл по местами заросшей тропинке. По обе стороны её высились тонкие берёзки, смешивались с редкими дубами и клёнами, порой встречались кусты со спелыми ярко-алыми ягодами. Тропинка вела вглубь, и невозможно было понять, куда придёшь в конце. Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, и яркие лучи мелькали на земле в хаотичном порядке. Было на удивление тепло, словно вновь наступил август. Утром ещё Кашоков думал остаться в домике, спокойно обсудить вчерашний день с другом, но быстро отогнал от себя эту мысль – он ещё не обдумал всё, как следует. Вначале действительно нужно было проветриться и переосмыслить произошедшее, в том числе стоило бы разобраться в себе. Разговор, скорее всего, предстоит не из лёгких, и для здравых рассуждений требуются холодный разум и логическое мышление. Комик всегда предпочитал обдумывать серьёзные жизненные ситуации с позиции логики, в то время как мелкие бытовые трудности и недосказанности могли вывести его на эмоции. Эмир поднял голову, и взору его открылась прекрасная картина: деревья начинали расступаться; сырая земля тропы переходила в сухую, местами лёгкий ветерок поднимал пыль; сама тропинка сходила вниз по склону, а затем вновь бежала по ровной земле; со всех сторон виднелось прекрасное поле, широкое, необъятное; чистый прохладный воздух создавал ощущение нереальности происходящего, а полевая трава тихими, спокойными волнами качалась, поддаваясь действию осеннего ветра. На секунду мужчина задержал дыхание, не веря тому, что природа может создавать настолько восхитительные пейзажи. Ни секунды не медля, Кашоков ускорил шаг и оказался на сухой земле тропинки, разглядывая поле. Наверное, любой ботанический справочник позавидовал бы разнообразию трав, что росли здесь. Эмир сорвал маленький колосок и взял с собой, засовывая его в нагрудный карман. Красивый. Все негативные мысли куда-то улетучились, на смену им пришло истинное наслаждение моментом. Казалось, что все обиды и недопонимания могут запросто утонуть в этом бескрайнем поле, а вместо них в душе воцарится вечное счастье и блаженство. Кашоков продолжил путь, но уже не так быстро. Теперь он словно пытался оставить этот пейзаж в своей душе, запомнить навсегда, и словно плёнку на кассете, проматывать перед глазами, пока не станет легче. Он подумал, что нужно будет обязательно показать это место Макару, когда вернётся домой. Кстати, о нём – Эмир ведь пошёл гулять только для того, чтобы разобраться в себе, но сейчас, как и днём ранее, он ничего не мог сложить воедино, словно его чувства, как упаковку с паззлами, перемешали так, что собрать их будет очень непросто. Но он должен, нет, просто обязан прийти к какому-нибудь ответу, иначе зачем это всё? – Так, что мы имеем? – мысли вслух, но Кашокова это ничуть не смущало. Он сел прямо на тропинку, на пыльную землю, не заботясь об одежде, и принялся размышлять, глядя на колосья. Влюблённость в лучшего друга – раз; странное поведение этого самого друга – два. Дальше не зашло, но это было и не нужно. Почему Илья так себя вёл? Тысяча причин, и, скорее всего, ни одной верной в списке не будет. Пока что можно оставить этот вопрос открытым. Далее, самое очевидное и самое сложное – чувства. Эмир миллион раз усомнился в том, что это влюблённость. Может быть, это из-за того, что он с Макаром был наедине почти неделю. Ну и что? С кем-то можно годами жить вместе и всё равно оставаться друзьями, как было у Тамби и Рустама. Значит, этот вариант отпадает. Продолжаем. Бывало ли, что Эмир что-то особенное чувствовал к Макарову ещё до поездки в деревню? Было, кажется, несколько раз. Один был самый яркий: «Читка» с Зоей. В тот раз даже сами сценаристы, казалось, выделили для них отдельную историю, причём медленно перетёкшую во что-то тёплое и уютное. Тогда в сознании Эмира впервые зародилась мечта съездить с другом на рыбалку. Он помнил, что всю съёмку умилялся с Макара, его детского рюкзака и смешных кудрей, хотя остальные, казалось, даже не обращали на это должного внимания. Этот вариант пока сохраним.***
Макаров к рефлексии склонен был особенно, с его тонкой душевной организацией это не являлось новостью. Сидя на качели, он наблюдал за тем, как ветерок колышет листья дикой яблони. Вот оно – дерево, ни забот, ни хлопот, расти себе и не думай о завтрашнем дне. В каком-то плане Илья завидовал природным созданиям, а в особенности – птицам. Хотелось бороздить бескрайние просторы, распахнув мягкие крылья, да и щебетать, сколько захочется. Птица в его понимании являлась олицетворением абсолютной свободы. Но, к сожалению, птицей он не был, и поэтому оставалось лишь медленно раскачиваться на прочной деревяшке с двумя верёвками по бокам здесь, в тени старой яблони, и думать, думать, думать. Хотя, что он мог придумать, если в самом себе так и не разобрался до конца, даже не попытавшись выстроить причинно-следственные связи? Что, стоит полагаться лишь на какие-то яркие вспышки чувств, догадки и теории? Ерунда. Так нельзя. Но всё равно, что в итоге получается? Эмир ушёл, наверняка из-за вчерашнего поведения Макара. Да, получилось ужасно некрасиво и неправильно, но такой уж он человек – сначала делает, а потом думает, и выходит так, что другим портит настроение. – Да что ж такое, – с искренним непониманием провозгласил Илья. Он совершенно во всём запутался. Стоит начать с самого начала. Даже не с того дня, как они с Эмиром приехали в деревню, а ещё раньше. Примерно с самых первых съёмок «Что было дальше?», когда Рустам только-только ушёл, и на его место поставили Кашокова. До этого момента Макаров считал Эмира просто приятелем, они, бывало, переписывались, вместе ходили куда-нибудь, но дружбой в полной мере этого слова их взаимоотношения назвать было нельзя. Вот с приходом Кашокова в ютуб-шоу всё изменилось. Сначала незначительно: они просто стали чуть больше времени проводить вместе, чаще общались как в жизни, так и по телефону, но на этом, вроде как, всё. Хотя, пару раз Илья совершенно случайно задерживал взгляд на друге, сразу же для себя оправдывая это тем, что слушал искромётную шутку, даже если Эмир уже замолчал. Так, за это стоит зацепиться. Возможно, именно в то время неосознанно дружба стала чем-то больше, по крайней мере, для Макарова. Дальше – больше, словно снежный ком. Появилась «Читка», в которой они с Эмиром достаточно часто взаимодействовали, причём не всегда в рамках коллег по работе и просто хороших друзей. Взять даже выпуск с Зоей – это что-то с чем-то. Вот в тот вечер, под взором десятка камер Илья понял, что что-то идёт не так. Абсолютно не по плану. Кашоков был слишком. Слишком близко порой, слишком часто вместе с Макаром, всё как-то чересчур. Ещё и сценаристы, будь они неладны, прописали им практически отдельную линию. Ну разве никто не мог остановить их в самом начале, отобрать клавиатуры, в конце концов? Ладно, чего уж сейчас-то сетовать. Было и было. Но одно настораживало Илью – собственные неоднозначные порывы души во время съёмок. Ему приходилось слишком часто быть рядом с Эмиром, отчего возникал какой-то неясный трепет в глубине души. Так быть не должно, особенно у просто друзей. От дружеских объятий не должен дрожать голос, не должно появляться желание прижать товарища к себе, уткнувшись носом в его плечо, и не отпускать даже под дулом пистолета. Неправильно это всё казалось, ужасно неправильно. И поэтому, в тот день, дотянув последнюю ноту песни по заданию Джибилова, Макар сделал в голове пометку «расстояние от Кашокова как минимум два метра». Теперь Илья прекрасно понимал, что это было тогда.***
Эмир не прекращал размышлять, но только теперь он лёг спиной на тропинку и смотрел, как кучевые облака медленно плывут по небу. Получается, ещё тогда в его душе зарождалось что-то большее, нежели дружба, и раскрылось это что-то только сейчас. Прекрасно. Но почему он раньше не подумал о том, что рядом с Ильёй не просто так учащается сердцебиение, и это не из-за двойной порции кофе? Ясно почему – твёрдо был уверен в своей ориентации, хоть и был максимально толерантен ко всем и вся. Себе никогда в жизни не признаешься в чём-то, что может полностью перевернуть представление о собственной жизни, пока не столкнёшься с этим лицом к лицу. Кашоков бы ни за что не поверил, что влюблён в лучшего друга, если бы на той съёмке не засматривался на него, если бы дыхание не сбивалось, когда тот обнимал его, если бы, если бы… Тысячи примеров не хватит, чтобы описать все причины, но главное здесь – результат. А результатом становится лишь один вывод: Эмир Кашоков действительно влюблён в своего друга, Илью Макарова. Возможно, это звучит как диагноз, а возможно, как приговор, но чувства – такое тонкое дело, которое ни под суд не идёт, ни лечится. По крайней мере, Кашоков смог полностью разобраться в себе. Сейчас всю жизнь Эмир мог смело разделить на две части: до осознания чувств и после. Но как об этом сообщить Макару? Он ведь наверняка пошлёт его куда подальше с такими резкими заявлениями. Кашоков был уверен в гетеросексуальности Ильи, хотя тот сам никогда об этом не говорил. Не стоило бы судить исключительно по внешности и поведению, но Макаров был похож на обычного мужчину с «обычной» ориентацией. Конечно, все ориентации естественны, и такое обобщённое суждение немного некорректно, но Эмиру сейчас было немного не до этого. А может быть, вообще не говорить об этом Илье? Наверное, сначала стоит прощупать почву, понаблюдать за поведением и действиями друга, а потом на основе полученной информации делать выводы. Этот вариант казался наиболее приемлемым сейчас. – Так и сделаю, – сам себе сказал Кашоков, резко садясь. Мысль о своеобразном «шпионаже» немного подстёгивала на какие-нибудь действия, но Эмир быстро успокоился, решив просто насладиться природой. Для душевных переживаний всегда можно найти время, а природа – мимолётное мгновение, которое больше никогда не повторится. Нужно ловить момент.***
«Читка», хорошо, но должно же быть что-то ещё, что может служить доказательством или опровержением собственных чувств? Макаров в растерянности посмотрел на свои руки, потому что просто не знал, на чём задержать взгляд, но неожиданно это действие натолкнуло на мысль. Прикосновения, точно! Не то, чтобы Илья был очень тактильным человеком, но рядом с Кашоковым всё несколько менялось. Эмира хотелось касаться, и не важно, были это приветственные объятия, дружеское похлопывание по плечу или что-то ещё, такое же незначительное и обыденное. Хотя и обыденным подобные жесты назвать сложно – в повседневной жизни Макар нечасто обнимался с друзьями, а ещё реже клал им руку на плечо или колено просто так. Ну не принято это, вот и всё. С Эмиром было немного по-другому. Порой Илья думал, что его руки функционируют отдельно от тела, когда старался коснуться приятеля во время съёмок, будь то «Читка» или «Что было дальше?», или вообще любое другое шоу, в котором имеют место быть разные виды взаимодействия. Да чего далеко ходить? Недавно они с Кашоковым смотрели какой-то напрягающий видеоролик, тот первым(!) взял его за руку, а Макаров, совершенно обнаглев, переплёл их пальцы. В тот момент ему казалось, что сердце точно остановится от переизбытка каких-то непонятных и доселе непонятых чувств. Дыхание сбивалось каждый раз, когда Эмир шевелил рукой, как бы невзначай проводя большим пальцем по тыльной стороне его кисти. Вот и ответ. Ясно, что все дороги ведут к одному-единственному чувству – влюблённости. Илья это ещё позавчера понял, но только сейчас полностью разобрался в себе и принял себя таким, какой он есть. Однако стоило подумать, как сообщить Кашокову о своих умозаключениях. Было страшно по-настоящему, несмотря на то, что Эмир, в общем-то, его лучший друг. А может быть, не говорить ничего? Макаров, можно сказать, знал наверняка о том, что другу всегда нравились девушки – он сам когда-то рассказывал. Но была и другая сторона – Кашоков был, наверное, самым толерантным и лояльным человеком ко всему, по крайней мере, Илье так всегда казалось. Поэтому даже если и рассказать ему обо всём, он, наверное, просто примет такое откровение как факт. Но как дальше с этим жить? Ведь сегодня только шестой день, осталось ещё восемь, и вытерпеть эти восемь дней наедине с объектом обожания, не имея возможности ничего сделать? Нет, спасибо. Наверное, перед тем как что-то говорить, нужно сначала удостовериться, а готов ли сам Эмир к такому неожиданному повороту? Следовало вести себя осторожней. Вывод один – ждать. Либо ждать каких-то подвижек от Кашокова, либо самому ждать и наблюдать за поведением друга. В любом случае сейчас никто из них точно не готов к резким переменам. Пусть всё идёт своим чередом.***
Ветер слегка усилился, а облака всё чаще стали перекрывать солнечные лучи, сидеть на земле уже было прохладно. Эмир вновь огляделся – полевые колосья, словно волны, прижимались к земле, через пару мгновений возвращаясь в прежнее состояние. Вся окружающая природа словно слегка померкла, но через несколько секунд снова засияла – облака быстро плыли по небу и закрывали солнце, создавая тени в разных местах. Кашоков провёл ладонью по сухой земле. Она была тёплая и приятная на ощупь, словно живая. Неожиданно мужчина понял, что чувствует природу, каждой клеточкой своего тела; всё вокруг живёт, дышит, рождается и умирает. Ничего не стоит на месте, просто любая материя – это жизнь в ином осуществлении. Весь мир – это жизнь в разных воплощениях, и от осознания этого факта даже дыхание перехватывало. Эмиру казалось, что он – лишь маленькая частичка огромной Вселенной, незначительная для масштабов необъятного, но очень значимая для своего окружения. Для того чтобы действительно что-то значить в глазах других, нужно было действовать, проявлять себя и свой характер, нужно было лезть из кожи вон, чтобы когда-нибудь кто-нибудь произнёс заветное: «Ты многое для меня значишь». Сейчас комику казалось, что все его усилия либо незначительны и незаметны, либо чересчур видимы. Куда деться от всепоглощающего осознания того, что ты существуешь, он не знал. Слишком неожиданно всё это свалилось на плечи обычного человека, чуть более выделяющегося среди толпы, а может, и не выделяющегося вовсе. Для кого-то он, возможно, кумир, для кого-то – враг, а кому-то, может, вообще плевать на него, мол, есть и есть, что с него взять. Эмир отнял руку от земли. На тропинке остался слабый отпечаток ладони и пальцев, что хаотично выводили рисунки в пыли. Наверное, земля запомнила его прикосновение. По крайней мере, Кашокову хотелось в это верить. Он сам не знал, почему вдруг ощутил природу так сильно, но пока эта связь держалась, нужно было как можно тщательнее изучить весь окружающий мир. Именно поэтому мужчина встал с земли, отряхнулся и пошёл дальше по тропинке, уводящей почти что за горизонт. По обеим сторонам от него расстилалось безграничное поле с гибкими и податливыми травами. Ветер стал чуть теплее.***
Макаров почувствовал, что руки его начинают замерзать. Видимо, ветер слегка усилился, а он, погружённый в размышления, этого не заметил. Следовало бы одеться теплее или вовсе пойти в дом. – Ну, на улице всё равно пока что нечего делать, – убедив самого себя, Илья слез с качели и направился в дом. В домике тоже было тихо. Ни мяуканья котят, ни шума закипающего чайника, ни мягкого голоса Кашокова, в конце концов. Казалось, время в деревне остановилось полностью, и теперь Малоозёрка стала местом-призраком, в котором нет ни единой живой души. Илья подошёл к окну на кухне, выглянул на улицу. Ремонтантные розы в придомовой клумбе слегка качал осенний ветер, за несколько часов сменившийся с тёплого на прохладный. Облака сгущались, почти полностью закрывая солнце, и Макарову начало казаться, что на улице как минимум конец сентября или даже начало ноября. Какой-то маленький жучок пролетел в сантиметре от оконного стекла, круто завернув за угол. Мужчина решил прервать свои нескончаемые размышления о человеческих чувствах и поставить чайник – как-то он успел замерзнуть за всё время пребывания на улице. Пока эмалированный чайник закипал, Илья проведал котят – они преспокойно спали в оборудованной Эмиром переноске, которую Макар даже не сразу заметил. Отличный друг, ничего не скажешь. Очень внимательный. Маленький лучик солнца заглянул в комнату сквозь голубовато-белый тюль, рассыпаясь на искрящиеся частицы в мебели и стенах дома. Комик подумал, что это может быть своеобразным знаком судьбы – даже среди облаков и холодного ветра, среди тишины и неожиданного ощущения одиночества будет место свету. Это аксиома, это – истина любого существования, ведь даже в конце тоннеля всегда будет находиться свет. Илья протянул руку к лучу, сквозь которого было видно частички пыли, и попытался потрогать его, запомнить его тепло и сияние, дарующее надежду. Чайник разрезал тишину и солнечную идиллию пронзительным свистом, и Макарову пришлось покинуть освещённую комнату. Когда он вернулся с кружкой ароматного чёрного чая с нотками ягод, солнечный луч всё ещё мерцал на стенах и ковре. Казалось, что в комнате стало как-то теплее, чем до этого. Теперь, остужая чай, Илья осознал интересную закономерность природы за весь сегодняшний день. Сначала светило яркое солнце, было тепло и ясно, затем погода начала слегка ухудшаться, облака закрыли солнце, и ветер переменился. Потом наступило затишье, в котором даже мысли, наверное, могли ощущаться как нечто материальное. А следом, после всего произошедшего, в одинокую комнату заглянул яркий луч, дарующий надежду, и, можно сказать, в какой-то мере счастье. Может, и с Эмиром будет так же? Макару очень хотелось верить в то, что после их недомолвок и холода, после молчания и отторжения по непонятным причинам наступит что-то хорошее, что сможет изменить их взаимоотношения и увести их в лучшую сторону. Маленький лучик минут за пятнадцать разросся, полностью освещая комнату. Облака начали рассеиваться, открывая солнце. Чай, недопитый и уже остывший, стоял на столе, а Илья стоял на балконе второго этажа и глядел вдаль, наблюдая за тем, как солнце клонится к западу. Не мудрено – на часах 16:38. Вместе с лучами солнца понемногу уходило и тепло сегодняшнего дня, уступая место осенней прохладе. Эмир так и не появился, хотя обещал к вечеру быть. Может, по его представлениям, полпятого – ещё не вечер, хотя это довольно сомнительно. За весь день от него ни единого сообщения не пришло, словно он растворился в этой бесконечной природе, листьями начинающих желтеть деревьев разлетаясь по ветру. Без него даже эта бескрайняя, на первый взгляд, деревня казалась не такой уж уютной. Да, природа, да, безумно красиво, но это всё не то. По-настоящему прочувствовать момент удавалось лишь когда лучший друг был рядом. Даже вчерашний день Макарову казался лучше, чем сегодняшний, если не считать приезда друзей. Эмир был рядом, а уж какие были между ними взаимоотношения – дело десятое. Но вот Илья стоит здесь, облокотившись на деревянные перила, и наблюдает, как листва старой яблони легко колышется порывами слабого ветра.***
– Так, а сколько время-то уже? – самого себя спрашивая, Кашоков достал из кармана телефон, и, взглянув на цифры на экране, сильно удивился, – Пять вечера? Это я почти семь часов здесь ходил? Удивительный человек. Ладно, стоит вернуться, думаю. Надеюсь, Илья тоже что-то обдумал сегодня. Завершив свой монолог в пустоту, Эмир окинул взглядом редкие деревья на равнине и стал вспоминать дорогу назад. Спустя минут десять тщетных раздумий по спине его пробежал противный холодок. Он потерялся. Комик вдруг отчётливо осознал, что совершенно не помнит, как сюда пришёл. Он осмотрелся ещё раз, но уже более внимательно: там, вдали, росли какие-то кусты, походившие больше на карликовые деревья; всюду – ровная земля без подъёмов и спусков; сзади – лес, густой, и, по всей видимости, труднопроходимый. Кашоков ещё раз взял в руки телефон, но лишь испугался сильнее – заряд батареи подходил к отметке «15». Солнце начинало клониться к горизонту, и примерно через час-два уже на деревню опустится вечер, а там недалеко и до сумерек. Кончики пальцев похолодели, а в груди начинала зарождаться паника. Он один как минимум на три километра – никаких домиков поблизости нет, сзади – лес, спереди просто пустыри с одиноко торчащими кустами, телефон садится, а Макар остался где-то очень далеко позади. Может быть, их теперь разделял не один десяток километров. Эмир попытался вспомнить, как шёл. – Я вышел, пошёл по тропинке. Потом вышел через небольшой лесок к лесу более густому, слева от меня метрах в 400 стоял дом. Так, хорошо. Потом я вышел через лес к полю, потом по тропинке, справа был лес, я по его границе дошёл до… А до куда я дошёл? – Кашоков начал нарезать круги на одном месте, силясь восстановить хронологию событий, – Ни черта уже не вспомню, наверное, точного. Помню, что потом пришлось огибать болото, дальше была полянка с грибами белыми… Потом снова лес, потом… Куда-то шёл, и вот я здесь. Ладно, попробую сам добраться. Эмир, собравшись с духом, но всё ещё ужасно боясь остаться здесь навсегда, развернулся и пошёл назад, на ходу пытаясь добавить в свой рассказ деталей. Выходило из рук вон плохо. Кроме каких-то ярких моментов, которые могли впечатлить, ничего больше в голове не отложилось. Прошло полчаса, но мужчина так и не пришёл никуда, вновь и вновь возвращаясь в то место, откуда начал дорогу назад, словно ходил кругами. – Да что же это такое?! – он уже был на взводе. Солнца становилось всё меньше, а паники – всё больше. Вариант оставался только один – просить помощи. Кашоков слегка подрагивающими руками достал телефон, и, быстро пролистав список контактов, нашёл нужный и нажал кнопку «вызов». –Алло? Эмир, что-то случилось? Ты где? – Да, случилось. Тут такое дело… В общем, я потерялся. – Что? – голос на том конце провода звучал обеспокоенно. – Ты серьёзно? – Нет, блин, шучу. Макар, ну конечно я серьёзно. Помоги мне, пожалуйста. – А где тебя искать-то? Кашоков во всех подробностях расписал другу траекторию сегодняшних прогулок, стараясь ничего не упускать из не такого уж и точного рассказа. Наконец, он замолчал, тяжело дыша. В трубке тоже была тишина. – Я попробую тебя найти. Стой, где стоишь, – послышалось шуршание, а затем Илья отключился. Эмир устало сел на пенёк старого и очень толстого в прошлом дерева, прикидывая в уме, сколько придётся идти лучшему другу, чтобы просто вытащить его из какой-то глуши. Возможно, он весь путь удалялся от их домика, а возможно, петлял змейкой и не так уж далеко ушёл. В любом случае, Макар придёт сюда не менее чем через два часа, если вообще найдёт дорогу и придёт.***
Наверное, с такой скорость Макаров одевался и выбегал из дома только пять лет назад, когда опаздывал на самолёт. Эмир потерялся. Сам не знает, где он, а уж как Илье предстоит с этим разбираться, непонятно. Судя по описанию, ушёл он довольно далеко, но всякое может быть. Мог и петлять по тропинкам. Эх, умный такой в жизни, но совершенно беспомощный в плане ориентирования на местности. Макар начал свой путь так же, как ему объяснил друг, и уже через полчаса быстрого шага вышел к густому лесу. Всё верно: вот неровная тропинка и мягкая земля, слегка влажная местами, вот какой-то булыжник внушительного размера. Спустя минут двадцать, почти срываясь на бег, Илья вышел из леса, удивляясь, как быстро сменился ландшафт: взору его открылось бескрайнее поле. Он стал спускаться по тропинке, но вдруг резко остановился, вглядываясь в пыль. На тропинке был какой-то смазанный отпечаток то ли ладони, то ли просто какой-то непонятный след. – Это Эмир, что ли, тут сидел? – комик оглядел пространство в два квадратных метра – под слоем пыли виднелась адекватная земля, не такая сухая, но ещё и не влажная, – ладно, я потом спрошу у него. Но он точно здесь был. Макаров стал идти дальше, попутно запоминая окрестности, ведь нужно было как-то возвращаться домой. Минут через тридцать он дошёл, почти добежал, до конца поля – солнце садилось, и вглядываться вдаль становилось всё тяжелее. Вот в метрах ста от него – лес, тропинка ведёт по самой его границе. Да, это именно то, что описывал Кашоков. Нужно было двигаться дальше. Хоть кому-то повезло с ориентиром.***
– Эй! Эмир! Вставай, пойдём домой, – Илья тряс друга за плечо, искренне удивляясь, как тот сумел уснуть на этом пне. – А? О! Ты пришёл! Спасибо, спасибо! – Кашоков резво поднялся с деревянной «кровати» и почти сбил Макарова с ног, крепко обнимая в знак благодарности. Тот не особо спешил на ответные объятия, и поэтому Эмир слегка смущённо отстранился. – Прости, я просто так рад, что ты пришёл. Как ты добрался вообще? Как ты меня нашёл? – Это очень долгая история. Настолько, что солнце уже село почти, – Илья указал рукой на малиново-алый догорающий закат. – Ну мы же никуда не торопимся? – Я еле как через поле вышел на эту лесную тропинку, честно признаться. Там была развилка, одна часть, как оказалось, уходила к заброшенному домику, а другая вела к тебе. Я не понимаю, чем ты руководствовался, когда шёл по кочкам на болоте, оно почти непроходимое. Потом я вспомнил, что после него была полянка с грибами, а дальше ты мне дорогу не сказал, но я запомнил часть тропинки, ибо там волчья ягода растёт, единственная, по-моему, в этих окрестностях. Ну, плюс-минус двадцать минут, и я уже у тебя. Как тебя в эту глушь занесло? – Да я сам не знаю… Просто шёл, думал, и оно как-то само. Я по телефону так же разговариваю, а потом обнаруживаю себя где-нибудь ногами на табурете, – Эмиру было жутко стыдно, что так вспылил, ушёл из дома, а потом ещё и потерялся. Ну точь-в-точь подросток-бунтарь. А Макар сейчас похож на смирившегося родителя, забирающего своё чадо из очередной передряги. – Ладно, не страшно. Пойдём, я уже устал очень и спать хочу, – Макаров обогнал друга, и, не говоря больше ни слова, будто проводник, пошёл впереди. Кашоков пытался следовать темпу его шагов, но зачастую отставал. Спустя ещё три с хвостиком часа, уставшие и совершенно вымотанные эмоционально комики вернулись в дом. Нужно было накормить котят, растопить баню, самим чего-нибудь перекусить, но так не хотелось даже шевелить губами. Первым с силами собрался Илья – у него ещё были силы и какие-то остатки жизненного ресурса на сегодня, поэтому он принял на себя почти все обязанности – сам накормил животных, что в последнее время стали активничать; сам и баню растопил, и чай поставил, пытаясь сделать несколько дел сразу. Кашоков лишь устало наблюдал за тем, как его друг решил проявить инициативу, и думал, что для разговоров сейчас не лучшее время. Он за этот день и так слишком много рефлексировал, Макаров, наверное, тоже, поэтому всё стоит обговорить завтра, выспавшимися и с восполненной жизненной энергией. Прошло ещё примерно около часа перед тем, как комики легли в кажущиеся райским местом кровати и, лишь только коснувшись головой подушки, погрузились в сон.