Деревня

      Утро подарило жителям деревни мелкий дождь, почти что грибной, похожий скорее на морось, чем на нормальные капли. Вскоре после того, как последняя тучка ушла с горизонта, открыв яркое солнце, на небе стала медленно проявляться полупрозрачная радуга, яркая и невероятно красивая, полукругом огибающая небо и упирающаяся почти в землю.       Эмир вышел на прогулку ещё в тот час, когда тяжёлые облака только-только собирались на небе, предвещая сырость и долгожданный дождь. Семь утра, спать бы ещё и спать, но сон не шёл, а просто так лежать в кровати и рассматривать внутреннее убранство дома не особо хотелось – ничего нового там не было. Мирно сопящий друг на соседней кровати, бесспорно, придавал верхнему этажу больше уюта, чем всё остальное, вместе взятое, но оттого было немного тяжело на сердце. Хотелось быть с ним вместе, остаться навсегда в том мгновении, когда они будут вдвоём, но Кашоков понимал, что раскроет себя и свои чувства на раз-два. Он бы предпочёл оставить признание на что-нибудь более значительное, чем просто глупо спалиться и утонуть в неловкости. Хотелось большего чего-то, романтики, что ли, или особенной атмосферы, например вечерней, допустим, у озера. Ну разве не волшебно?       Сейчас мужчина стоял на веранде, облокотившись на сплошную стенку из досок дсп, служащую и защитой от внешней среды, и удобными «перилами», и рассматривал прекрасное небо. За горизонт вдаль уходили тяжёлые тучи, разливая дождевую воду на холмы; с другой стороны солнечные лучи освещали деревню, золотом разливались по земле и небу, а прямо посередине, на границе света и тьмы, растянулась яркая радуга. Предвестник чего-то хорошего.       Есть совершенно не хотелось, но Эмир нашёл в себе силы приготовить завтрак хотя бы другу, поэтому сейчас того уже ожидала яичница на плите, накрытая тарелкой, чтобы не остыла. Макар тоже сегодня решил, видимо, долго не спать, и ещё радуга не успела раствориться в воздухе, как он уже был на кухне у раковины и умывался почти ледяной водой.       – Доброе утро, – Илья вышел на веранду с полотенцем в руках, – о! Какая красивая радуга!       – Да, сегодня, наконец, дождь утром был, – ответил Кашоков с улыбкой.       – Пойдём есть?       – Я не хочу пока, честно, – комик выставил руки в защитном жесте, – я, может, чай попью потом с тобой.       – Что-то случилось? – Макаров подошёл к другу, обеспокоенно глядя на него.       – Всё в порядке, не переживай, – Эмир попытался сделать вид, что всё «окей», хотя, на самом деле, жутко волновался по поводу сегодняшнего дня. Он до конца ещё не понимал, что именно его тревожило, но в груди, где-то глубоко сидело ощущение, что сегодня произойдёт нечто, способное изменить его жизнь.       – Смотри, если что – подходи. Жду, – дружелюбно улыбнувшись, Илья зашёл обратно в дом, оставляя друга наедине с его мыслями.       «Нужно бы сделать перевязку» – подумал Макар, садясь за стол. Судя по ощущениям, ожоги начинали затягиваться, и было вдвойне неприятней ощущать это всё на своей коже. Он надеялся, что хотя бы шрамов после этого всего не будет, а если и будут, то не слишком большие и видимые.       Кашоков не заставил себя долго ждать – пришёл минут через двадцать, оповестив друга, что он уже покормил котят, и сел за стол с кружкой ароматного чая.       – Как твои руки? – спросил он, словно прочитал мысли друга.       – Вроде лучше. На перевязке посмотрим.       На этом диалог как-то сошёл на нет, словно все возможные в мире темы для обсуждений закончились. Комики просто молча пили чай с печеньем, которое Эмир достал откуда-то из шкафчика. До этого Илья вообще не помнил, что они что-то подобное покупали.       Тишину разорвал голос Макарова, словно сквозь тёмную воду молчания прорезавшийся к свету:       – Давай сегодня на озеро ещё раз сходим? – вопрос он задал как-то чересчур быстро, то ли от волнения, то ли ещё от чего-то.       – Давай, – оживился Кашоков, – на рыбалку или просто так?       – Можно и на рыбалку, и просто так. Ты ещё хотел поиграть в «Морской бой», помнишь, когда мы с пацанами по телефону разговаривали? – ответом послужил резкий кивок, – ну вот. Корабликов наделаем и на озере будет флотилии друг друга топить. Ну шикарно же?       – Шикарно, – сию же секунду согласился Эмир, – я здесь за стеклянными дверцами видел стопку листов А4, ну знаешь, такие, как для принтера.       Кашоков практически подлетел к шкафчику, открыл дверцы и, громко выдохнув, вытащил с полки большую пачку бумаги. Поставив её на стол с характерным звуком, он довольно улыбнулся и взглянул на друга. Тот отодвинул в сторону кружку с чаем и вытянул из пачки один листик, тонкий и белоснежный.       – Интересно, зачем этому дедушке здесь листы А4? – недоумённо произнёс Илья, – ты помнишь, как делать кораблики?       – Помню, – Кашоков проигнорировал первый вопрос, – сначала складывай лист пополам.       Он тоже достал себе бумагу и ловким движением согнул её по идеально ровной линии.       – Затем ещё раз пополам. Да, вот так, – он продемонстрировал другу свою основу для кораблика. Макаров поглядел на то, что получилось у него, удовлетворённо кивнул и принялся ждать дальнейших указаний, – всё верно. Потом к середине загибай кончики с двух сторон, да, вот так. Затем по линии надо подогнуть вот эти части, – Эмир указал на оставшиеся полоски бумаги внизу, – и одну нужно закрепить сзади. Ага, правильно.       Кашоков продолжал объяснять схему создания корабля и искренне радовался, когда у друга что-то получалось.       Спустя пятнадцать минут и три неудачных попытки, у Макара получилось всё-таки, на четвертый раз, сделать бумажный кораблик. Он смотрел на своё творение так, словно это была любовь всей его жизни.       – Готово первое судно будущего военно-морского флота! – воскликнул он радостно.       – В нашей ситуации, скорее, военно-озёрного, – мягко улыбнулся Эмир, – осталось ещё как минимум пять. А лучше – десять, чтоб уж наверняка сражение стало запоминающимся.       – Наша битва будет легендарной! – усмехнулся Илья и взял новый лист.       – Давай, вперёд и с песней! Тебе ещё перевязку нужно сделать, не забыл?       – Как тут забудешь…       – Ну вот и хорошо, – в душе Кашокова, вопреки утреннему состоянию, воцарилось непоколебимое спокойствие, которому он сам удивился.       Прошло около часа, прежде чем двадцать корабликов, по десять от каждой стороны, лежали на столе. Выглядело это всё довольно внушительно, и даже котята, заинтересованные тем, что же делают хозяева из листов бумаги с невероятно сложным лицом, вышли из переноски и пытались рассмотреть комичную картину. Эмир заметил интерес в больших серых глазах и поставил один кораблик из своей флотилии перед животными – пусть рассматривают, для них не жалко. Ночка сначала осторожно принюхивалась к белой громадине по сравнению с ней, а вот Иван без промедлений напал на бумажку, пытаясь погрызть «нос» корабля.       – Ну всё, братан, пираты захватили твоё судно, – Илья рассмеялся, – теперь у нас неравные силы.       – Сейчас, сейчас, сделаем подкрепление, – Кашоков с невероятной скоростью уже отточенными движениями согнул бумагу и вскоре, примерно через минуту, поставил готовый кораблик на стол.       – Да ты можешь зарабатывать на этом! – удивился Макар, – работаешь быстрее, чем завод.       – Сомневаюсь, что существует завод по производству бумажных корабликов. Ладно, может, пойдём? Время около двенадцати, вроде. Заодно удочки захватим и всё остальное, чтобы два раза не бегать.       – Ну хорошо. Я сначала перевязку сделаю тебе, а потом всё остальное, – тоном, не терпящим возражений, ответил Эмир, встал из-за стола и пошёл по направлению к кухне, попутно вспоминая, куда положил аптечку. Макаров смирился со своей участью и проследовал за другом, готовясь к тому, что сейчас будут вновь издеваться над его руками. И хотя он понимал, что перевязки необходимы, всё равно было немного страшно. Возле стула его уже ждал Кашоков с бинтом в одной руке и мазью в другой.       – Садись. Да не бойся, чего ты трясёшься? – усмехнулся он и указал пальцем на стул.       Вопреки всем опасениям, перевязка прошла довольно быстро и практически безболезненно: Эмир очень аккуратно разматывал старый бинт, попутно стирая остатки Левомеколя с прошлого раза, и тут же на обожжённые руки приземлялся новый слой прохладной мази, который комик заботливо и очень нежно растирал по коже друга. Единственное, что оставалось неприятным – бинтование. Вот тут уже волокна бинта тёрлись об ожоги весьма болезненно, но благодаря «лёгкой руке» Кашокова боль вскоре поутихла.       Илья, мужественно перетерпев все «пытки», встал со стула, разогнувшись и на выдохе произнеся что-то вроде «э-эх, старость», пошёл в сторону холодильника, вытаскивая оттуда наживку. Эмир решил не терять время зря, и, примерно представив, во сколько они с Макаром вернутся домой, пошёл на кухню готовить котятам еду. Они-то ещё совсем маленькие, весь день не смогут просто так воздухом питаться, сейчас им нужно усиленное питание. Может быть, они потом выпустят их на улицу под строгим присмотром. Где-то Кашоков видел в шкафах длинную атласную ленту, широкую и мягкую, и сразу же подумал о том, что если правильно соорудить из этой ленты что-то наподобие специальной шлейки для кошек, то можно будет с ними гулять на улице, чтобы они никуда не убежали. Так же, как собакам, им ничего надевать нельзя – слишком хрупкие животные. Уличная экипировка должна проходить через всё тело, перед передними лапками и сзади них, главное – чтобы нигде ничего не давило и не пережимало. Нужно будет заняться этим, наверное, завтра.       Вскоре, собранный и воодушевлённый, Илья стоял на пороге дома, с двумя удочками, ведром, в котором чего только не лежало, но всё было «полезно и нужно, чё ты, ну», с раскладным стульчиком и в рыбацких сапогах. Помимо этого всего под мышкой он ещё держал плотный тёплый плед, объяснив это тем, что их рыбалку можно совместить с пикником возле озера.       – Сейчас я, пять сек, – крикнул Кашоков из комнаты, натягивая ветровку и собирая корабли в корзинку. Через некоторое время и он переступил порог дома, перед этим удостоверившись, что все мелкие предметы, которые могли проглотить котята, убраны, плита выключена, окна плотно закрыты и в целом всё в порядке. По пути он захватил с собой ещё десяток листов А4, чтобы, в случае чего, быстро наделать дополнительных корабликов прямо возле озера.       По сравнению с утренней прохладой, сейчас, когда солнце было в зените, воздух слегка прогрелся. Эмир улыбался, радуясь тому, что надел ковбойскую шляпу, и солнечные лучи сейчас не доходили до его лица, а вот Макару повезло меньше – у него такой шляпы не было. К тому же, ему пришлось нести всё снаряжение для рыбалки, а Кашокову достались только лёгкие кораблики, листы А4 и наспех сделанные бутерброды вместе с термосом горячего чая.       К озеру пришли слегка уставшие, но воодушевлённые, готовые провести в этом чудесном месте весь день. Вода, статичная, мерцала в солнечных лучах, и было заметно, как по водной глади скользили водомерки, оставляя после себя небольшие круги.       Илья, облегчённо выдохнув, скинул всё, что не ломается, с себя на землю, поставил раскладной стул вместе с ведром, вытащил оттуда наживку и прикормку и положил на траву. Сегодня они решили немного поменять место ловли рыбы и теперь расположились в тени раскидистого дуба, возле которого лежал внушительных размеров булыжник, гладкий и относительно чистый, на котором можно было сидеть спокойно, не боясь упасть. К удочкам Макаров отнёсся более бережно: аккуратно положил их на мягкую траву, так, чтобы ничего ненароком не повредить. Эмир поставил на землю корзинку с корабликами и перекус, возле камня. Илья самым последним взял в руки плед и расстелил по земле, придавливая с четырёх краёв небольшими камнями «на всякий случай». После этого он переложил на него удочки, корзинку с корабликами и небольшой перекус. Рядом с удочками через секунду появилась наживка.       Эмир предложил сделать пару рогаток для того, чтобы обстреливать «вражеский» флот, потому, что неожиданно нашёл у себя в карманах штанов тонкие кухонные резинки, какими обычно перевязывают закатки. Порыскав в траве и кустах, комики пришли к выводу, что гораздо проще будет оторвать парочку веток с высохшего мёртвого дерева. Рогатки были сделаны минут за пять, и проверку на прочность прошли успешно.       – Что ты выбираешь: морской бой или рыбалку? – поинтересовался Макар.       – Давай в «морской бой» сначала сыграем? А потом, ближе к вечеру, порыбачим.       – Забились, – он улыбнулся и достал из корзинки бумажные кораблики, отдавая другу половину, – только как нам их запускать так, чтобы было удобно?       – Ну смотри, – начал Кашоков, – ты в сапогах, и я в сапогах, – он указал на высокие резиновые сапоги, предназначенные для рыбалки в воде, – они до колена. Вот тебе ответ. Просто постоим в водичке, здорово ведь?       – Здорово, не спорю. Ну хорошо, погнали.       Эмир, улыбнувшись во все тридцать два, взял в руки корзинку и в несколько шагов одолел расстояние до воды. Илья последовал за ним, по пути сорвав несколько стебельков хвоща, ступая в воду и огибая кувшинки, растянувшиеся вдоль берега озера. Стебли этого растения проходили по всей толще воды, и стоило быть очень внимательным, чтобы не зацепиться за них и не грохнуться в воду с высоты своего собственного роста.       Когда до конца рыбацких сапог осталось пять сухих сантиметров, комики остановились в трёх метрах друг от друга, решив не бросать вызов судьбе и не заходить глубже.       – Твои десять кораблей, – произнёс Кашоков и отдал корзинку в руки Ильи, терпеливо ожидая, пока тот поставит свой флот на воду. Следующим очередь дошла до Эмира. Макаров передал ему два полых стебля хвоща, который весьма кстати оказался у этого озера. У каждого теперь на воде был свой флот, стебельки для успешного маневрирования кораблей в потоках искусственно создаваемого ветра и рогатки, чтобы сбивать вражеские судна.       – Три! Два! Один! Бой! – провозгласил Макаров. Их невероятно серьёзное сражение началось.       Быстро, на «камень-ножницы-бумага» решив, кто будет ходить первым, преимущество дали Кашокову, и он, не задумываясь, засунул в рот стебель хвоща и подул на корабль, стоявший девятым справа. Бумажное судно, движимое ветром, поплыло вперёд. Основная задача их игры была практически как в шахматах: кто первый заплывёт на сторону противника, выиграл. Почему комики решили скрестить морской бой и шахматы – непонятно.       Далее был ход Макара. Он, взяв с берега небольшой камень, закрепил его на резиночке от рогатки и метнул в корабль друга. Снаряд пролетел совсем рядом с бумажным портом, но не попал.       – Ха! Мимо! – ликовал Эмир. Теперь он тоже будет вести обстрел, раз друг выбрал тактику моментального нападения. Он взял камень и со всей силы запустил его в самую середину флота противника – тот попал прямо по кораблю в центре, но бумагу не пробил, так что храбрый бумажный воин просто оказался затоплен. Илья с вселенской грустью в глазах вытащил своего бойца из воды и отправил на берег. Остальные пока держались. – Один есть!       – Ну всё, пощады не будет, – показательно смастерив разъярённое выражение лица, Макар вновь взял «снаряд» и «выстрелил». На этот раз глазомер его не подвёл – камень попал точно в цель, затопив корабль друга с краю и плеснув водой на рядом стоящее судно.       – Ах вот ты как! – Кашоков слегка испугался за свой флот. Он осторожно подул ещё на один корабль, тот выплыл вперёд, опасно близко подойдя к врагу.       Илья решил тоже выдвинуть свои корабли вперёд. Тактики ни у кого не было, но такая забавная детская игра, превращающаяся в серьёзное маневрирование и обстрел, создавала атмосферу невероятного уюта и радости. С другом, а теперь ещё и возлюбленным, но пока тот об этом не знает, морской бой становился самым увлекательным занятием в мире. Эмир играл сосредоточенно, в моменты побед или поражений на лице его проскальзывали самые искренние эмоции, так, что Макар невольно засматривался на приятеля, такого невероятно красивого сейчас.       Приблизительно через полчаса решили подсчитать потери. У Макарова оказались затоплены четыре корабля, у Кашокова – шесть. Нужно было срочно что-то делать, пока ещё есть, чем вести бой. Но у Эмира было небольшое преимущество – его корабли подобрались очень близко к месту расположения флота «противника». Через несколько ходов он может занять место на противоположной стороне. Чтобы не запутаться, они с Макаром ещё дома решили нарисовать на корабликах какие-нибудь опознавательные знаки. У Кашокова на кораблях стояли крестики, у Ильи – кружочки. Они умудрились соединить не только шахматы и морской бой, но ещё и крестики-нолики. Удивительные люди.       Морской бой понемногу подходил к концу: у Макарова осталось всего два корабля, остальные Эмир, предприняв определённые решения, и, видимо, всё-таки выбрав нужную тактику, затопил. У него самого осталось всего одно ходовое судно, резерв ещё никто не мастерил. И судно это медленно, но верно пробиралось на противоположную сторону, пока вокруг летали снаряды и «пушечные ядра» в виде крупных камней, каждое из которых грозилось пробить бедную бумажку, и так почти насквозь промокшую. Удивительно, но почти за два часа сражения первая и основная партия кораблей не только героически выстояла ожесточённую битву, но ещё и сама по себе не затонула, хотя могла – бумага уже хорошо намокла.       – Мой ход! – крикнул Кашоков и запустил камешек в судно противника. Тот почти со свистом долетел до обозначенной в голове пунктиром цели и попал точно в кораблик, унося его с собой на дно. Осталось по одному бойцу с каждой стороны.       – Ну что, игра на выживание? – с вызовом произнёс Илья.       – Но у нас же ещё есть резерв! – Эмир показал рукой на стопку листов, сиротливо лежащих на тёплом пледе.       – Ты хочешь ещё кораблей наделать?       – А почему нет? Листы-то есть.       – Ну-у, не знаю, – протянул Макаров, – может, до победного сейчас, а потом порыбачим?       – Можно и так, – согласился Кашоков, – давай.       – Всё, до последней капли крови! – воинственно воскликнул Макар. Последние корабли, изрядно потрёпанные жизнью, ещё держались на плаву.       Но это продолжалось недолго. Эмир продолжал обстрел единственного судна и один раз задел корму корабля. Тот накренился, но ко дну не пошёл. «Нужно добить» – подумал комик, как вдруг, неожиданно, в его корабль прилетел небольшой камень, застряв внутри. Бумага стала тяжелее раза в три. Никто ничего пока что не делал – наблюдали, чей корабль затонет первым.       Оба корабля, казалось, с одинаковой скоростью погружались под воду, и вскоре они практически одновременно скрылись под водной гладью.       – Ничья?       – Ничья.       Илья, изловчившись, вытащил из воды оба потопленных корабля, которые держались до последнего, и положил их на траву у берега, к остальным, уже «почившим». Кашоков немного неаккуратно выбрался из озера, зацепившись за стебель кувшинки и чуть не улетев головой в воду, но вовремя ухватился за плечо друга, который оказался рядом очень кстати.       Оба, выйдя на берег, сняли с себя сапоги и положили их около воды, оставшись лишь в одних носках. Погода располагала даже для того, чтобы ходить по земле босиком, но одно дело – стирать носки, а другое – отмывать озёрную грязь с ног, которая точно там будет. Эмир по-царски расположился на мягком пледе, вытянув ноги и переложив вес тела на выставленные назад руки, согнув их в локтях. Макаров, в свою очередь, открыл коробочку с наживкой и стал вытаскивать мотыля, аккуратно цепляя его на крючок. Затем – пара лёгких движений, нужный узел, и грузило вместе с поплавком было надежно закреплено на леске.       – Эй, там, на пляже в Анапе! – спародировав громкоговоритель, произнёс Илья, замечая, как друг разнежился в лучах солнца, – подъём! Будем рыбачить сейчас с тобой.       – О’кей. Чур, удочка, которая у тебя сейчас в руках – моя!       – Да пожалуйста, – он передал поплавочную удочку Эмиру, видя, как тот радуется ей, словно ребёнок, рассматривает сверкающую катушку и осторожно поддевает леску пальцем.       Себе Макар быстро соорудил ещё одно средство для ловли рыбы, нацепив на крючок червя. Нужно выяснить, что сегодня рыба предпочитает отведать. Комики почти одновременно подошли к берегу и, размахнувшись, закинули удочки. Кашоков постарался следовать тем указаниям, которые ему давал друг, когда они только приехали в деревню. Получилось вполне сносно: поплавок коснулся воды в четырёх метрах от берега.       – Молодец, – Макаров заметил видимые подвижки у приятеля, – хорошо получается.       – Спасибо, – тот немного смутился, но виду не подал.       Прошла минута. Пять. Десять. Ничего, никаких признаков нахождения рыбы в чистой воде. Эмир немного расстроился тому, что ни у кого пока не клюёт, хотя в прошлый раз рыба полезла на крючок почти сразу. Илья вкрутил удочку в землю и подошёл к пледу, мягко приземлившись. Нужно ждать. Пока что, на всякий случай, он надел свои рыбацкие сапоги, которые уже успели немного подсохнуть на солнце.       Неожиданно поплавок на удочке Кашокова дрогнул, а через секунду с необычайной скоростью ушёл под воду. Эмир попытался было подсечь рыбу, изо всех сил стараясь крутить катушку и одновременно тянуть удочку на себя, но ничего не выходило – рыба упиралась, плыла вперёд, натягивая леску и кончик удочки с такой силой, что Кашоков испугался, как бы она не сломалась.       – Помочь? – осведомился Макаров, видя, как друг сжимает зубы от натуги.       – Не-ет, не надо, – Эмир зажмурился, стараясь мелкими шажками отходить назад, но успел сделать только один. Рыба, видимо, рассвирепев вконец, дернулась в сторону, от чего Кашоков потерял равновесие и с громким «А-А-А» полетел в воду. Озеро, как родное, тут же обвило его стеблями кувшинок, отчего стало только хуже. Комик успел испугаться, когда стебли стали оплетать его ноги под действием потоков воды, которые он сам и создавал, дёргаясь и пытаясь всплыть, но удочки из рук не выпускал. Та резко стала какой-то лёгкой, и он, всё ещё находясь под водой, почти в панике выставил руку наверх, держа в ней удочку, леска которой, оборванная, болталась в воздухе.       Илья в секунду сорвался с места и как только достиг воды, поблагодарил всё на свете за то, что додумался надеть сапоги. В два шага оказавшись рядом с другом, он только хотел вытащить его из воды, как в нескольких сантиметрах от его лица из воды буквально выпрыгнула удочка, а за ней и рука Кашокова, чуть не заехав комику по лицу. Воспользовавшись удобной ситуацией, Макар схватил друга за руку и рывком вытащил из воды. Тот, почувствовав воздух, хрипло задышал и, забыв о том, что он весь мокрый, прижался к другу, почти повиснув на его плече безвольной куклой.       – Какой же ты… – оборвал себя на полуслове Илья.       – Какой? – тихо спросил Кашоков, утыкаясь носом в шею приятеля, наплевав на все правила приличия.       – Необычный человек, с которым не соскучишься. Вот какой.       В ответ на это Эмир просипел что-то нечленораздельное, всё ещё сжимая в руке удочку.       – Пойдём, ты холодный.       Мелкими шагами, дрожа от холода, который пробирал до костей из-за мокрой одежды, Кашоков вышел на берег. Макар забрал у него удочку, отложив её куда-то в сторону, и принялся думать, что ему теперь делать.       Решение появилось как-то само собой.       – Так, раздевайся.       – Что?.. – Эмир не был уверен, что правильно услышал произнесённое другом.       – Что? Снимай с себя одежду, говорю. В мокром нельзя ходить. На ветках развешу. Давай, давай, – поторопил Илья, видя, как друг не особо торопится приводить слова в действия, – или я тебе сейчас помогу.       – Понял, – тот словно выбрался из анабиоза и в три счёта скинул с себя мокрые вещи, хоть и не с первого раза, даже носки, оставшись в одних боксёрах. – Мне неуютно…       – Сейчас будет уютно, – к этому моменту Макаров убрал всё с пледа и сейчас завернул в него Кашокова, делая ещё один оборот, чтобы наверняка.       Комик, чувствуя, как дрожь понемногу утихает, сел на тёплую землю, где ещё недавно лежала корзинка с бутербродами. Теперь она стояла чуть поодаль от него, примерно на расстоянии вытянутой руки. Илья, в свою очередь, поднял с земли мокрую одежду друга и стал прикидывать, куда это всё чудо деть. Ситуация в итоге разрешилась – старенькое дерево, ветви которого пригнулись к земле от времени, послужило хорошей «сушилкой» для вещей.       Солнце перешло зенит ещё часа четыре назад. Янтарные лучи его стелились по всей земле, разливаясь на воде чистым золотом и медью. Макар сидел на траве рядом с другом, молчал, созерцая красоту природы. Где-то там, в глубине, плавает та самая рыба, оборвавшая леску, но сама она уже не с ней – через полчаса после происшествия поплавок всплыл метрах в шести от берега, но идти, а точнее, плыть за ним никто не хотел. Уже хватило насквозь промокшего и перепуганного Кашокова.       Кстати, о нём. Он уже почти заснул от переизбытка эмоций, вновь ложась другу на плечо, как тогда, за просмотром фильма, но в последний момент сон отступил. Комик решил ничего не менять, и, теперь уже полностью осознавая свои действия, прижался к другу. Тот никак не отреагировал, но Эмир был безумно счастлив, что он хотя бы не оттолкнул.       – Спасибо, – почти шёпотом произнёс Кашоков, рискнув нарушить тишину, – правда. И прости, что я удочку твою… ну… сломал.       – Не беспокойся за такие мелочи, братан, – в таком же тоне ответил Макар, а в следующую секунду сделал то, чего только-только отогревшийся друг ну никак не мог ожидать. Он, осторожно переместив вес на левую руку, правой, медленно проведя по спине друга, обнял его, ещё сильнее прижав к себе. В этот момент в душе обоих словно взорвался самый мощный в мире фейерверк, сердце участило ритм биения раза в два, и казалось, что бедный орган, качающий кровь, было слышно даже на расстоянии метра.       Кончики пальцев Эмира похолодели, но уже не от холода, а от волнения. Он решил для себя идти до конца, и не важно, что в этом самом конце будет: провал или победа. Медленно подняв голову и слегка отодвинувшись от приятеля, он взглянул на его профиль, освещённый солнцем.       – У тебя красивые кудряшки, ты знал? – голос немного дрогнул, но Кашоков постарался это скрыть.       Илья развернулся к другу, улыбаясь, и посмотрел в его глаза с такой нежностью и любовью, с которой обычно смотрят друг на друга молодожёны.       – А у тебя красивые глаза. Как свежезаваренный кофе. Ты знал? – мягкая улыбка не сходила с его лица, которое находилось на чрезвычайно близком, даже, наверное, неприемлемом расстоянии от лица приятеля.       Эмир тоже попробовал улыбнуться, незаметно проведя языком по губам, чувствуя, что это тот самый момент, когда всё понятно без слов. Он чуть придвинулся ближе, всё так же неотрывно глядя Макарову в глаза, чувствуя, как тот рукой обнимает его за плечи и притягивает к себе. Это либо конец, либо начало чего-то нового, но мгновение идёт, растягиваясь, и, кажется, они оба дошли до точки невозврата. События, соприкоснувшись со временем, потекли иначе, то замедляясь, то наоборот, начиная бежать с дикой скоростью. Кашоков хотел бы больше жизни, чтобы сегодняшний вечер, эти секунды, так сильно размазывающие душу по высоким стенам эмоциональных барьеров, продолжались вечно. Стены постепенно не выдерживали, трескаясь и осыпаясь местами, но всё ещё держась. Ему предстоит долгая работа над собой, чтобы в полной мере раскрыться самому и раскрыть свою зажатую, желающую любви и тепла душу.       Илья смотрел в глаза другу с нежностью ну почти невыносимой. Эмиру казалось, что никто ещё не глядел на него с таким колоссальным количеством любви и теплоты, как Макаров, прижимающий к себе. В какой момент они осознали, что значат друг для друга гораздо больше, чем думали, неясно, но любовь на то и любовь, чтобы постепенно, по кусочкам, собирать себя в один большой паззл. Сейчас всё было понятно и без слов – была установлена, как говорится, ментальная связь, и они уже даже нечётко видели друг друга – настолько от близости расплывалось пространство. Между ними – сантиметров пять максимум, но Эмир всё равно нарушает идиллию, тишину, ставшую почти святой, и тихо, шёпотом, спрашивает:       – Можно? – скромно, с ощутимой дрожью в гласных звуках, но так нежно.       – Можно, – точка невозврата пройдена. Дальше – бездна, нескончаемая, неизведанная, которой подвластен весь мир от начала и до конца.       Кашоков собирает все силы, которые у него только есть, в кулак, и решается. Считанные секунды, одна, может, две – и он мягко прижимается к губам напротив, но даёт заднюю почти сразу же, слегка отстраняясь, буквально на миллиметр, по прежнему чувствуя прикосновения чужих губ своими. Илья решает брать всё в свои руки, пока друг рядом совсем не засмущался и не съёжился, и целует, более решительно, но всё ещё мягко и очень, очень нежно. Он никуда не торопится – времени у них предостаточно.       Эмир чувствует, как друг сминает его губы, будто боясь сделать больно или зайти дальше, и замечает, что ему уже совсем не холодно. Дрожь в теле унялась, а на смену ей пришло чувство чего-то настолько нового, что если бы Кашокова и попросили описать это ощущение, он бы никогда в жизни не смог подобрать подходящих слов. Он был уверен, что Макар, по-хозяйски положивший руку ему на талию, чувствует то же самое, поэтому слегка улыбается в поцелуй. Грудную клетку, вопреки всем представлениям, сложившимся в народе, разрывали не разноцветные чешуекрылые, а, казалось, что-то даже похлеще самых быстрых стрекоз. Сердце который раз делало кульбит, и Эмир удивлялся, почему этот бедный орган ещё жив.       Илья, почти не чувствовавший конечностей от волнения, был так счастлив, как никогда раньше. Наконец, после стольких переживаний, недосказанностей и миллионов чувств, сливавшихся в одно – любовь – он понял, в чём же была причина тех извилистых путей, по которым они с Эмиром друг к другу шли. Если бы они оба могли, как взрослые, эмоционально состоявшиеся люди, решать проблемы словами через рот, то, вероятно, смогли бы прийти к одному знаменателю в этом непростом уравнении ещё несколько дней назад. Но, может, это и к лучшему, что они не стали торопить события и позволили им течь так, как заблагорассудится – даже когда они оба смогли принять в себе влюблённость, она была ещё ужасно шаткой и хрупкой, готовой разбиться от одного только прикосновения или невзначай брошенного слова, но сейчас это уже любовь, прочная, истинная и чистая.       В душе взрываются словно все фейерверки и хлопушки, которые только могут быть в мире, когда Эмир чувствует, как друг проводит языком по его нижней губе, словно прося разрешения зайти чуть дальше. И Кашоков разрешает. Теперь он разрешает приятелю всё, что угодно, но в рамках морали, нравственности и этикета, конечно же, хотя ощущает, что этот самый этикет немного нарушается, когда Макаров углубляет поцелуй, мягко прикасаясь языком к его собственному. Эмир немного теряется в реальности происходящего, но всё равно активно отвечает, прижимаясь к другу сильнее, и кладёт слегка холодные от высохшей воды руки ему на шею, стараясь сделать всё так аккуратно, чтобы плед на его плечах ненароком не упал на землю. Он, всё-таки, и замёрзнуть может.       Спустя пару минут, когда воздуха начинает немного не хватать, Илья отстраняется мягко, дышит прямо в губы напротив, а в следующую секунду нежно обнимает Кашокова, целуя его в макушку.       – Знаешь, – начинает он тихо, будто боясь спугнуть возлюбленного, – мне кажется, я… – медлит, пытаясь подобрать нужные слова, но выходит не очень. Мысли как-то слишком резко спутались, и собрать их воедино, сложить и разделить так, чтобы получилось что-то хорошее, сложно, но комик всё-таки решает: сейчас или никогда, – я тебя люблю. Не как братана, а как человека, как... Ну ты мне всё ещё братан, ладно, но там уже по-другому... – всё-таки бессвязная речь является константой в признаниях, кто бы что ни говорил.       Даже несмотря на всё, что было до этого, Эмир всё равно чувствует, как душа его расцветает первыми ростками истинного счастья, и, не поднимая головы с плеча друга, отвечает:       – Мне кажется, я тебя тоже, – почти повторяет сказанное, но сам этого не замечает. Кому это нужно сейчас? – И я это понял не так давно, хотя что-то, выходящее за пределы дружбы, у нас и раньше было. Ну, наверное.       – Ты прав, – отвечает Макар незамедлительно, – ещё до этой поездки. И я счастлив, что полюбил именно тебя.       – Я тоже, – на этой тихо сказанной фразе разговор как-то заканчивается. Эмир выворачивается из объятий, но тут же усаживается обратно, кутаясь сильнее в плед, и кладёт голову на плечо Илье. Тот, в свою очередь, ничего не говорит, лишь обнимает приятеля вновь, подтягивая его ближе к себе. На душе становится совсем-совсем тепло.              Вещи у Кашокова так и не высохли до конца, но он всё равно надел их, как упрямый баран, не желающий изменять своим решениям. Макаров, смирившись и с этим мелким недостатком, просто собрал всё, что они вдвоём приволокли на озеро, стараясь ничего не забыть. Бутерброды были благополучно проигнорированы обоими, но у комиков было занятие поинтересней. Решили съесть их на ужин.       Дома привычно ждали животные, умудрившиеся открыть дверцу шкафа и вытащить из самого нижнего ящика шерстяные носки. Усмехнувшись, Эмир пошёл устранять остатки погрома, а Илья быстро всё убрал по местам и сейчас просто молча сидел на кровати, уставившись в экран телефона с крайне заинтересованным выражением лица. В последнее время они с Эмиром очень редко сидели в телефонах. Оказалось, что без соцсетей даже интереснее.       Ужин пролетел очень быстро, бутерброды были яростно съедены за десять минут, и сейчас комики просто наслаждались тишиной в компании друг друга. Илья хотел было спросить, как они будут спать после того, как выяснили друг о друге весьма интересные моменты, но тут же осёкся, понимая, каким будет ответ. Сдвинуть кровати они в любом случае не смогут, а на одной вряд ли поместятся, так что пусть всё остаётся так, как и было раньше.       Вечер пролетает очень быстро, пока друзья, а теперь уже полудрузья полупара, пока не решившие свои роли в жизни друг друга, теряются в мыслях, стараясь забыть свои переживания и чувства в непринуждённых разговорах обо всём. Перед сном, уже в кровати, Кашоков преспокойно читает книгу, пока друг на первом этаже чем-то шуршит. Эмир, даже если напряжёт мозги, всё равно не сможет догадаться, чем таким интересным можно заниматься внизу, причём довольно громко. Но вот Макар уже поднялся наверх с лицом, не выражающим никаких эмоций, и Кашоков решил не задавать лишних вопросов, а только приглушил свет. Илья, подойдя к возлюбленному, сел на бортик кровати практически у изголовья, ожидая, пока тот отложит книгу в сторону и слегка приподнимется. Эмир намёк понял сразу же, поэтому, положив книгу на тумбочку, обнял друга за плечи и прижался к его губам, мягко, целуя так, словно хотел вложить в это мгновение все свои чувства. Макаров решил не растягивать поцелуй, поэтому, мазнув языком по губам Кашокова, отстранился секунд через тридцать, с нежностью и любовью глядя в карие глаза напротив.       – Спокойной ночи, – он улыбнулся и пошёл к своей кровати, ещё не расправленной.       – Спокойной, – низким, слегка хриплым от долгого молчания голосом ответил Эмир, и, решив больше не читать на ночь, погасил ажурную лампу. Наконец-то в душе воцарился едва уловимый, но всё же покой. И хотя оставалась ещё огромная, просто колоссальных размеров куча нерешённых вопросов, и старых, и только что возникших, Кашоков впервые за долгое время почувствовал себя по-настоящему счастливым. Все разговоры – завтра, а сейчас долгожданный сон заберёт в свои объятья, избавляя от всех заполонивших голову мыслей.