put down that gravestone

Мягкий звон золотой посуды был единственным звуком, который можно было услышать в течение нескольких минут. Визерис долго наблюдал за своей семьей, замечая как склонены головы в пародии на молитву — глаза упорно избегают встречаться с чужими. Такие обеды были редкостью. Две семьи объединились под общим именем, но в более мрачные и спокойные моменты жизни Визерис иногда боялся, что это всё, что их объединяет. Это была ошибочная и глупая мысль, которую было достаточно легко отбросить. Ему достаточно взглянуть на тёмно-фиолетовые глаза, которые его внуки делили с сыновьями. Это были глаза его матери, такого глубокого оттенка, что иногда они отсвечивали черным. Визерис мог бросить взгляд на своих дочерей и увидеть такие же серебристо-светлые волосы, спадающие на их спины замысловатыми косами. Однако было труднее видеть и Хелейну, и Рейниру. Он любил их, своих дочерей, но не мог сконцентрировать взгляд на них обеих. Не тогда, когда его первенец, его наследница, с каждым мгновением становилась всё милее и всё больше походила на его покойную королеву. Визерис не хотел сравнивать, когда любил их одинаково, хотя и по-разному. Различия казались двум семьям более значимыми, чем их общая внешность. Они редко ужинали вместе, разделяя трапезу только по настоянию Визериса. Были времена, когда он подозревал, что даже его приказа будет недостаточно, если бы не вес Железного трона за ним. В его доме было разделение, напряжение, которое он давно заметил, но никогда не признавал. Даже сегодня вечером, когда все собрались вместе, чтобы преломить хлеб в одной комнате, раскол был очевиден. Справа от него сидела его леди-жена. Визерис был уверен, что Алисента считала себя бесстрастной, а выражение своего лица безмятежным, но это было не так. Он заметил резкую ясность в её глазах, то, как её губы время от времени сжимались. Её еда была едва тронута, так как внимание супруги было сосредоточено между её детьми, Рейнирой, и собственным отцом. Отто тоже пригласили отужинать с семьей, о чём Визерис начал сожалеть. За ужинами, которые семья делила вместе, всегда было какое-то подобие разговора, хотя и натянутого и неестественного. Он подозревал, что обязан его отсутствием присутствию своего бывшего десницы и нынешнего тестя — отношения, которые до сих пор удивляли его, даже несмотря на многовековые традиции его семьи. Его дети с Алисентой сидели с одной стороны стола лицом к сестре и племянникам. Хелейна перестала притворяться, что ест, и вместо этого уставилась на свои колени, странно шевеля пальцами. В интересах перемирия — бесконечного благородного стремления Визериса — он не задавал вопросов и не привлекал внимания к тому, что почти наверняка было насекомым или каким-то другим несчастным существом, которого не было видно за столом. Сидевший рядом с ней Эйгон казался столь же незаинтересованным в ужине, потому что его глаза были слишком заняты, следя за служанкой, расставляющей еду и вино перед членами королевской семьи. Время от времени он видел, как взгляд сына скользил по Рейнире. Как и в случае с Хелейной, Визерис решил не обращать внимания на то, как его желудок неприятно сжался от голода, который он притворялся, что не видит в глазах мальчика. Точно так же, как он решил проигнорировать блеск удовлетворения в глазах Отто. Эймонд и Дейрон были единственными двумя его младшими детьми, которые пытались есть. Эймонд принялся кромсать еду, вонзая нож в мясо, словно орудуя мечом, и напряженность в его глазах напомнила Визерису брата. Дейрон, как всегда, был самым веселым из его с Алисентой детей, слишком довольный едой и липким месивом, которым он уже запачкал лицо, чтобы пытаться заговорить. Взгляд Визериса был естественно прикован к семье слева от него, как что-то само собой разумеющееся. Хотя он хотел бы, чтобы его дочь сидела рядом с ним, те несколько раз, когда семья пыталась изменить рассадку, были совершенно неприятными. Алисента настаивала на том, что для троих во главе стола просто не хватит места. Это было жесткое давление, но Визерис был удивлен, что Рейнира уступила первой. Скорее всего, он подозревал, что это было вызвано желанием находиться ближе к её сыновьям, а не попыткой сохранить мир между часто ссорящимися членами семьи. Материнство подошло Рейнире так, как не мог предсказать даже Визерис. Члены его малого совета всегда уверяли короля, что женитьба и дети укротят бурю, которой была его дочь. Казалось, они были уверены, что обязанности женщины, связанные с замужеством и детьми, сделают её нежной и доброй, как это было с королевой Эйммой, как это было с Алисентой. Он сомневался в этом. Более того, Визерис объявил всех членов совета, дающих такие обещания, лжецами и дураками. Речи и манеры Эйммы были милыми и нежными, когда она вступала в брак, хотя он никогда не забывал, что его жена была драконом, как и любой другой Таргариен. Алисента тоже была тихой, нежной девушкой, но замужество и материнство сделали её во многих отношениях более изощренной. Визерису нужно было только взглянуть на собственную мать, хотя ему всё еще было больно думать о ней. Алисса Таргариен обладала свирепым, неукротимым духом, была настоящим драконом, застрявшим в женском теле. Визерис знал, что Рейнира была сделана из того же теста, что и его мать. Поэтому он был потрясен, обнаружив, насколько это ей нравилось. Всем и каждому было очевидно, что Рейнира любит сыновей каждой частичкой своего существа. Он мог признать, что это было ошеломляюще — видеть свирепость и глубину её любви. Визерис уже много лет не испытывал такой любви со стороны своей дочери, сожаление, которое, как он знал, он унесёт с собой на костер. Рейнира была беззаветно предана своим сыновьям и своему лорду-мужу, о чем свидетельствует бросающееся в глаза пустое место рядом с Люцерисом. Сердце Визериса болело за дочь и внуков. Он поторопился, как он мог признать десять лет спустя, выдавая свою дочь замуж за сира Лейнора. Он не мог сожалеть о своём решении, не тогда, когда оно породило таких идеальных мальчиков, но знал, что его действия были опрометчивыми. Тем не менее, это обеспечило столь необходимый союз и принесло его дочери немалое счастье. Он был обеспокоен, зная слухи о предпочтениях своего зятя, как и все те, кто жил при дворе. И это было неожиданностью, когда всего через девять лун после свадьбы, измученная Рейнира подарила ему внуков. Он часто вспоминал тот день, тяжесть Джекейриса на его руках, тихие звуки Люцериса, которого убаюкивала мать. Они были крошечными созданиями, мальчики Веларион. Родились рано и прошли через большие трудности, как, по словам мейстера, часто происходило при родах близнецов. Визерис тоже помнил страх, который принесли те дни. Роды длились несколько дней, и крики его дочери эхом разносились по стенам замка. Визерис дрожал в Великой Септе, стоя перед останками своего любимого дракона, слезы собирались в его глазах, когда он молился, чтобы его дочь не постигла та же участь, что и её мать. Она вышла победительницей и с сокровищами, которые хранила при себе по сей день. Со своей стороны стола Рейнира и её сыновья не молчали, но их беседа велась приглушенными, сладкими тонами на высоком валирийском. Визерис не раз проклинал себя за оплошность, которая позволила так многому из старого языка ускользнуть из его памяти. Несмотря на всю его ученость, его брат преуспевал в изучении языка их предков, в то время как сам Визерис часто спотыкался на фрикативах и трелях. Теперь этот язык перешел его дочери и её сыновьям, и Визерис поймал себя на том, что удивляется характеру их разговора. Напрягая слух, он смог расшифровать достаточное количество слов и издал весёлый смешок, привлекая взгляды внуков. — Я помню время, когда ваша мать уходила с уроков, чтобы летать на Сиракс, — объяснил Визерис, наслаждаясь раскрасневшимися улыбками на лицах внуков. Они явно были обеспокоены пропущенными уроками, но не менее взволнованы тем, что оседлали драконицу своей матери. В тот момент они были так похожи на Рейниру, что у Визериса встал ком в горле. Он проглотил его, взглянув через стол на своего младшего сына Эймонда. — Эймонд тоже очень любит драконов, — заметил он. Жена рядом с ним напряглась, но Визерис проигнорировал это. Она не любила драконов, Алисента. Она вышла замуж за представителя дома дракона, но никогда не принимала его кровь как свою. Лицо Эймонда нахмурилось, Визерис проигнорировал и это. Его маленький сын был чувствителен к тому, что у него нет дракона. Это была постоянная боль, и сам Визерис был знаком с ней, хотя все его попытки обсудить этот вопрос с Эймондом потерпели неудачу. Он полагал, что мальчику было трудно понять часть Визериса, которая умерла так давно, когда сам Черный Ужас объявил Визериса своим всадником. Возможно, именно племянники могли бы излечить рану, мучившую его нетерпеливого мальчика. — Я знаю, — сказал Джейс и смотрел на Эймонда, слегка наклонив голову, обдумывая. Эймонд усмехнулся младшему мальчику, но выражение лица Джейса не изменилось, — Я собирался навестить Вермакса завтра, дядя. Мне нужно попрактиковаться с ним в валирийском. Может быть, ты захочешь пойти со мной? Визерис лучезарно улыбнулся мальчикам, не обращая внимания на угрюмое выражение лица Эймонда, когда он протыкал кусок картофеля, сердито глядя на свою тарелку и бормоча что-то в знак согласия. Рядом с ним Рейнира тускло улыбнулась, и Визерис даже не взглянул на жену из-за желания сохранить хорошее настроение. Такие обеды были редкостью, и он знал, что лучше не испытывать удачу сверх того, что было необходимо. Взаимодействие между мальчиками не вызвало разговора, как он надеялся, но Визерис не обратил на это внимания, вместо этого он отодвинул стул и поднялся на ноги. Немедленно Рейнира и её сыновья собирались встать, но Визерис отмахнулся от них, вместо этого потянувшись за кубком. Время еще оставалось, и он не собирался тратить его на то, чтобы уйти раньше. Нужно было сделать объявление, поделиться своими намерениями. — Должен признаться, моя дорогая семья, я попросил вас прийти сегодня вечером, не только из-за желания увидеть, как семья собирается вместе, — Визерис оглядел комнату и увидел, что никто особенно не удивился этому объявлению. Алисента и её отец смотрели на Визериса с явным нетерпением. Эйгон тоже устремил на отца свой вечно голодный взгляд. Хелейна даже не удосужилась поднять взгляд от того, что поглотило её под столом, но Эймонд и Дейрон с любопытством уставились на отца. Сторона его дочери смотрела на него без удивления, но с малейшим намёком на что-то, что Визерис мог бы назвать ужасом. Он нахмурился, вопрос готов был сорвался с языка, прежде чем Визерис остановил себя. Он поговорит с дочерью позже. — Вы все знаете о ужасном пожаре, унесшем жизни моего десницы и его сына, — начал Визерис, склонив голову в знак уважения к Лионелю и Харвину Стронгу. Остальные члены его семьи последовали его примеру, и он заметил, как крепко сжимает нож его дочь, — Я был без десницы почти две луны. Это наблюдение навевает новый вид тишины в собравшейся семье, в комнату вкрадывается неловкость. Он больше чувствовал, чем видел, как его жена втягивает воздух рядом, вдох застрял в её легких. Джейс и Люк обменялись взглядами, полными вопросов и неуверенности. Однако Рейнира смотрела на него с любопытством. Она уже давно была приглашена за стол Малого совета не как его виночерпия, а как наследница. Хотя у неё не было официального места в совете, она посещала каждое собрание, в болезни и здравии. Визерис всё еще мог вспомнить изнеможение и боль, отразившиеся на лице Рейниры на собрании, состоявшемся через два дня после успешного рождения её сыновей, но именно собрание, состоявшееся всего через несколько часов после трагической кончины её третьего сына, Визерис никогда не забудет. Его дочь посещала все собрания Малого совета за последние десять лет. Она не хуже Визериса знала, что назначения в совет должны производиться самим советом. Никогда раньше он не сообщал своей семье о решении таким образом. Если бы Визерис внимательно посмотрел на свою дочь, он бы увидел другую, любопытную эмоцию, играющую на её лице, ту, которую он не мог точно назвать. Может быть, безропотное принятие? Страх? Он решил поговорить с дочерью после ужина, но снова обратил внимание на комнату в целом. В конце стола он увидел, как Отто выпрямился, на его губах появилась лёгкая улыбка. Визерис проглотил вздох. — Хотя назначение на эту должность обычно является объявлением для моего Малого совета, но поскольку вы являетесь семьей, я счел уместным сообщить вам о своем решении, — слова Визериса были встречены пустыми взглядами его детей, за исключением Рейниры. Эйгон и Дейрон полностью потеряли интерес к его словам, а Хелейна даже не удосужилась притвориться, что обращает на них внимание. Только Эймонд из детей Алисенты продолжал смотреть на короля, хотя лёгкая хмурость на его лице намекала Визерису, что он, вероятно, не понял смысла слов. — В королевстве царит мир уже много лет. Это был мир, за который с трудом боролся мой дед, и я сделал всё возможное, чтобы сохранить его. Но я боюсь, что во многих отношениях королевство стоит на месте, — при этом он краем глаза увидел, как его дочь выпрямилась в кресле. Он подумал, не следует ли ему обсудить этот вопрос с ней наедине, — Я верю, что у меня осталось еще много лет, но я двигаюсь к закату, — Визерис произнес эти слова со смешком, глядя на свою жену. Её губы были сжаты, и ему нравилось притворяться, что он видел в ее глазах искреннюю печаль. Он не осмелился взглянуть на Рейниру, чтобы увидеть, какие эмоции могут таиться в тенях, которые он уже наложил на её выражение лица, — Мне нужен десница, который поможет привести королевство и меня к процветанию. К величию. В одну из многих ночей, которые Визерис провел, сгорбившись над своей моделью Старой Валирии, эта идея укоренилась. Его увлечение рассказами и легендами так часто уводило его в прошлое, к рассказам его предков. Он боялся, что во многих отношениях он недостаточно думал о том, сколько ему осталось, что он оставит дочери и внукам. Это была отрезвляющая мысль — осознать, что его одержимость собственным наследием когда-то довела его до немыслимого поступка, и всё же он позволил Вестеросу кипеть в самодовольстве большую часть полутора десятилетий. В его костях вспыхнул редкий огонь, решимость двигаться вперёд, создавать что-то новое. Эта идея только развилась на следующий день, когда он увидел своих внуков, широкие улыбки на их губах, когда они сражались на тренировочном дворе, неуклюжие движения переходили в мальчишеские игры рыцарей и драконов, которыми когда-то наслаждался сам Визерис с братом. Визерис стоял на парапете, несколько минут наблюдая за мальчиками, и в конце концов Джейс это заметил. Он встретил взгляд деда, улыбнувшись шире, его рука поднялась, чтобы поприветствовать короля, и Визерис знал. Джекейрис Веларион когда-нибудь взойдёт на трон как Джекейрис Таргариен. Пройдет еще много лет, потому что он сам еще не был на грани смерти и был уверен, что его дочь будет править долго и благополучно. Когда-нибудь его дочь унаследует весь Вестерос, а после неё её сын. В Визерисе пробудилась новая волна решимости оставить им больше. Ещё раз взглянув на семью, Визерис с удивлением заметил, что нетерпение появилось на лицах более чем одного члена семьи. Лоб его жены слегка нахмурился, и Дейрон заёрзал на стуле, почти подражая Люку. Визерис не заметил нетерпения, которое его дочь носила в юности как вездесущую безделушку, но он подозревал, что оно всё равно было. Годы материнства просто научили её лучше это скрывать. Он издал смешок и продолжил говорить. — Я не буду растягивать. Я выбрал нового десницу, но, по правде говоря, он вовсе не будет новым, — он сделал паузу, и ему показалось, что все за столом коллективно задержали дыхание, — Я послал ворона моему брату в Рунный Камень. Принц Деймон прибудет завтра и будет моим новым десницей. И снова тишину нарушил только звук посуды, однако эта была вилка, которая от шока упала на каменный пол.

***

— О чём, — прорычала Алисента, ворвавшись в свои покои, отец следовал за ней со спокойствием, которого она просто не могла понять, — во имя Семерых он думает? — Едва она дождалась, пока закроется дверь, игнорируя вопросительный взгляд сира Кристона, как её вопрос сорвался с губ. — Деймон? Тот самый брат, которого он изгнал за то, что тот трахнул его дочь в борделе? Мысли Алисенты метались. Было ощущение, будто земля ушла из-под ног. Все тщательно продуманные планы, все мягкие маневры и уговоры пошли прахом из-за того, что могло быть только приступом безумия Таргариенов. Она не могла представить, что Визерис был в здравом уме, когда заявил всей семье, что именно Деймон Таргариен, из всех людей в королевстве, будет назван десницей короля. Она знала, что её муж планировал сделать какое-то заявление. Алисента редко ужинала с Рейнирой и щенками Веларион, за что ежедневно возносила благодарность богам. Хотя Визерис когда-то настаивал на частом совместном приёме пищи, его попытки снизить напряженность в семье с годами ослабли. Бывали времена, когда Алисента позволяла себе делать вид, что Визерис наконец-то прозрел и начал понимать, что в напряженных отношениях в первую очередь виновата Рейнира, но она недолго предавалась таким фантазиям. Не тогда, когда было так много доказательств, указывающих на обратное. Хотя она знала, что Визерис собирался произнести что-то вроде тоста, ей не удалось убедить его поделиться с ней новостями заранее. Она вошла в столовую с высоко поднятой головой, в компании печали и ликования на вечер. Она была уверена, что король, без сомнений, велел бы Эйгону и Рейнире пожениться после окончания драматического траурного периода принцессы. Таков был план с того момента, как тёмные крылья принесли весть о несчастной смерти сира Лейнора в море. Этого добивался её отец с тех пор, как Эйгону было всего два года. Алисента ненавидела эту идею во времена, когда еще хранила в своём сердце любовь к девушке, которую когда-то обожала, до того, как узнала, какое зло на самом деле таится за неестественными глазами её падчерицы. Это был исход, который сама Алисента не выбрала бы, если бы был другой выход, но отец в конце концов заставил её задуматься. Прошло почти полтора десятилетия с момента рождения Эйгона, а он всё ещё не был назван наследником Железного Трона. Тем не менее её муж продолжал фарс, что Рейнира должна была унаследовать королевство после ухода её отца. Алисента почти перестала ждать, пока её муж официально объявит сына наследником, хотя знала, что многие лорды присягнут ему в верности как своему новому королю. Было бы благоразумно, не раз указывал Отто Алисенте, выдать Рейниру замуж за Эйгона, устранив любую путаницу относительно линии наследования. Визерис и лорды, присягнувшие Рейнире, будут умиротворены, и на Железный Трон сядет законный король. Мысли не радовали Алисенту, когда она представляла своего сына женатым на Рейнире. Женщина скорее вонзит кинжал Эйгону в сердце, чем уложит его в постель с ней, но Рейнира не посмеет ничего сделать среди такого количества врагов. Ведь Алисента была послушной дочерью в минувшие годы. Она наполнила Красный Замок зелёным, союзниками, которые поддержат Хайтауэров и Веру. Рейнира, с её странными таргариенскими обычаями не найдет себе друзей, если осмелится пойти против своего сводного брата. Это было мудрое решение — обручить Эйгона с Рейнирой, даже если от одной мысли об этом у Алисент скрутило желудок от отвращения и ненависти. Рейнира доказала свою плодовитость. Некоторое время казалось, что она может страдать от тех же несчастий, которые привели к смерти её собственной матери, но, тем не менее, она пережила роды двух мальчиков Таргариен. Она родила только одного ребенка за те годы, что была замужем за сиром Лейнором, хотя Отто, казалось, был уверен, что она родила бы еще, если бы её муж не был извращенцем, предпочитающим компанию мужчин. Ребёнок умер, хотя Алисента втайне подозревала, что это было наказанием богов за грехи принцессы. Она увидела младенца всего через несколько минут после его рождения. Он был болезненным, но его каштановые волосы — так отличавшиеся от серебристого блонда Рейниры или собственных серебристых кудрей Лейнора, заплетенных в утонченную прическу — были безошибочны. То, что принцесса могла родить незаконнорожденного на глазах у всего Красного замка, и ей поклонялись как какой-то трагической матери за то, что она потеряла низкородного младенца, и всё это не имело последствий, сводило Алисенту с ума. Однако она не могла отрицать, что перспектива того, что её сын попадет под действие каких-то чар, которые Рейнира, казалось, наложила на короля, чтобы постоянно поддерживать его благосклонность, — что ж, эта мысль была заманчивой. Эйгон так часто вызывал, казалось, лишь гнев своего отца, если Визерис вообще его замечал. Он явно благоволил Хелейне и Дейрону, но всем было совершенно очевидно, что Рейнира навсегда останется его любимым ребенком. Несправедливость пылала, как драконий огонь, в груди Алисенты. Даже со всеми её недостатками и грехами, Алисента согласилась бы на этот брак. Она бы согласилась, если бы увидела своего сына на троне. Хотя она знала, что для сына найдётся гораздо лучшая пара, и пусть она желала для Эйгона только самого лучшего, она позволила бы Рейнире выйти замуж за истинного наследника Железного Трона, чтобы даровать Визерису мир, которого он так жаждал, и королевству безопасность с правлением истинного короля Таргариенов. Но нет. Визерис не закончил фарс, который представлял собой затянувшийся траур Рейниры. Вместо этого он объявил, что наконец-то назвал нового десницу. После смерти Лионеля и Харвина Стронга Алисента начала закладывать фундамент, чтобы её муж снова мог назвать её отца десницей. Его отстранение от должности было унижением и трагедией для королевства. Было бы правильно, если бы его положение — вместе с хорошей репутацией — было восстановлено. Она была уверена, что он это сделает. Уже неделю Визерис бормотал об исправлении ошибок и возвращении славы дому Дракона. Алисента была настолько уверена в решении своего мужа, что пригласила отца в замок под предлогом посещения им внуков. Несмотря на всё то, чего не хватало отцу в её воспитании в детстве, он был превосходным дедушкой, особенно для Эйгона. Алисента старалась не позволить горечи омыть её губы и, как послушная дочь, вернула отца в место его унижения, уверенная, что он будет искуплен. Вместо этого король поддался семейному безумию и назначил на эту должность своего изгнанного брата. Алисента почувствовала накатывающую истерику, но её отец оставался таким же невозмутимым, как всегда. Её широкие зеленые глаза остановились на нём, и мольба сорвалась с её губ. — Скажи что-нибудь! Он только что обрек нас всех на правление нового Мейгора Жестокого, а ты стоишь и молчишь? — она опустилась на помост, схватившись рукой за горло, словно какой-то невидимый убийца приставил лезвие к её коже. Её пальцы дрожали, и она закрыла глаза, отгоняя искушение содрать кожу. — Визерис — дурак, — медленно сказал отец, и Алисента сглотнула. Хотя это было правдой, его слова были равносильны измене, и её глаза метались по покоям, как будто она ожидала, что сам Принц-изгой выпрыгнет из-за гобелена, размахивая этим ужасным мечом, — Но это то, что мы еще можем использовать в наших интересах. Глаза Алисенты расширились от шока и замешательства. Младшая версия девочки, которая вырастет в королеву, могла бы объявить своего отца таким же сумасшедшим, как и её мужа. Но она научилась мудрости маневров отца, мыслям и осторожности, что стояли за каждым его действием. Его присутствие принесло ей столько же облегчения, сколько и беспокойства. Хотя Алисента всегда будет стремиться, чтобы её считали послушной дочерью, ей стало легче от знания, что её отец всегда был на несколько шагов впереди всех остальных. Однако сегодня вечером это, казалось, только добавило соли на рану последнего решения её мужа. — Какую пользу это может принести нам? — спросила Алисента. — Принц Деймон презирает тебя и едва ли думает обо мне лучше. Он определенно ненавидит моего сына, который узурпировал его положение наследника. Её отец посмотрел на неё проницательным взглядом, и Алисента внезапно снова стала девочкой шестнадцати лет, получив указание посетить короля в его горе. — Рейнира была той, кто заменил Деймона в качестве наследника, Алисента. Никогда не забывай об этом. Слова застряли в горле Алисенты. Какое значение имело то, что наследником была названа Рейнира? В момент рождения Эйгона его должны были объявить законным наследником Железного Трона. То, что Визерис так не желал сообщать об этом остальной части Вестероса, было свидетельством его слабости, власти Рейниры над ним. Она никогда не представляла настоящей угрозы для Деймона. Это всегда был Эйгон. — Я до сих пор не понимаю, как возвращение принца Деймона может быть для нас чем-то иным, кроме как катастрофой, — сухо сообщила Алисента отцу, и он сузил глаза. — Ты недостаточно хорошо соображаешь, — отрезал Отто. — Во-первых, я бы ставил на то, что срок такого назначения истечёт через шесть лун. Деймон неизбежно сделает то, что любой обычный человек назвал бы непростительным. Вместо того, чтобы казнить его за измену, как следовало бы, Визерис изгонит его в какой-нибудь отдаленный уголок королевства на какое-то время, и цикл повторится через несколько лет. Деймон как десница короля будет не лучше, чем как Мастер над монетой или законами. Алисента стиснула челюсти так сильно, что почувствовала, как нарастает головная боль. Думал ли её отец, что она не знает о различных ролях, которые Деймон выполнял на протяжении многих лет? Она прекрасно знала о мыслях, которым предавался ее муж, но прошло уже десять лет с тех пор, как Деймона видели при дворе. Она действительно думала, что такие детские фантазии остались в прошлом Визериса. — Как бы то ни было, его неудача в качестве десницы по-прежнему требует его присутствия в Красном замке, что делает его опасным для нашей семьи, — Алисента научилась упорству за годы своего правления, и не собиралась уступать когда перед ними нависла угроза Принца-изгоя. Отто тяжело вздохнул. — Ты забываешь, что вообще привело к этому изгнанию. Рейнира. Алисента замолчала. — Это была навязчивая идея принца достичь трона, которая заставила его прыгнуть выше головы. Ты видела его на пиру, устроенном для ее будущего мужа. Весь Вестерос видел их вместе. Он нацелился на трон, вместо этого его отправили к скалам и овцам Долины. Он неизбежно снова заберется слишком высоко, и, как и десять лет назад, это будет предвестником его гибели. Её брови нахмурились, когда она сидела, задумавшись. Слова отца имели смысл, но что-то казалось странным, неправильным. Беспокойство, которое высекло мраморный дом в её грудной клетке, не было покрыто мягким комфортом. Наоборот, пустое предчувствие, казалось, только усилилось. — И теперь он возвращается в Красный замок, вдовец, как раз в тот момент, когда Рейнира выходит из своего траура, — Алисента не упустила из виду время всего этого. В более истерические моменты она могла заподозрить, что они вдвоем сговорились избавиться от своих супругов ради возможности жениться друг на друге. Её пальцы сжались в кулаки по бокам. Рейнира выйдет замуж за Эйгона. Алисента позаботится об этом. Отто отмахнулся от беспокойства дочери взмахом руки. — Рейнира имеет двух законнорожденных сыновей. Деймон не из тех людей, которые будут объявлять чужого сына своим, и его амбиции состоят в том, чтобы сесть на Железный трон и увидеть, как его потомство сделает то же самое. Сыновья Рейниры будут угрожать такому будущему. Ему придётся избавиться от её сыновей, что будет стоить ему Рейниры. Рука Алисенты сжалась в кулак на коленях, когда она подавила желание усмехнуться. Она не забыла отвращения, которое наполнило её живот много лет назад, когда она услышала историю о Рейнире и Деймоне, трахающихся в том доме удовольствий. И тогда принцесса имела наглость посмотреть своей королеве в глаза и солгать ей на могиле её собственной матери. Как будто она не знала, что смерть матери Алисенты сделала с королевой в юности. — Я думала, ты сказал, что ему нужен Железный Трон, — заметила Алисента, — Не Рейнира. В глазах Отто было разочарование, когда он смотрел на свою дочь, и Алисента старалась не сникнуть под его взглядом. Было ясно, что он считает, что она должна быть более умной, более смыслящей в политике. Потребовалась вся внутренняя сила Алисенты, чтобы не сорваться, не сказать что именно она была при дворе последние десять лет. Она была гораздо лучше приспособлена к повседневному политиканству Королевской Гавани, чем её отец мог когда-либо надеяться. Однако его многолетняя вендетта с Принцем-изгоем дала ему уникальное понимание разума Деймона Таргариена. — Конечно, он хочет Железный Трон. Но он знает, что лучший способ обеспечить его — это Рейнира. Визерис не раз принимал его обратно, но так и не восстановил в качестве наследника. Король — полный дурак когда дело касается его дочери, он благоволит ей, и Деймон это знает. Он попытается манипулировать ими обоими. Алисента издала звук разочарования. — Тогда у нас действительно будет большая проблема с возвращением Деймона в Королевскую Гавань, если он попытается использовать Рейниру. Отто вздохнул, прижав подушечку пальца ко лбу, потирая то, что, должно быть, было растущим напряжением. — Он не добьётся успеха. Рейнира далеко не такая дура, как её отец. Она пережила последствия амбиций Деймона и видит его вопиющие попытки захватить трон такими, какие они есть, я в этом уверен. Она не позволит ему приблизиться, потому что она подписала бы смертный приговор своим сыновьям, если бы сделала это. У Алисенты пересохло в горле. Она знала, что Деймон Таргариен был наихудшим человеком, способным на любой грех, но всё же… Она не стала бы притворяться, что питает какую-либо привязанность к детям Рейниры, когда их существование продолжало угрожать притязаниям её собственного сына. Это дало им права и сделало избалованными, как и их мать раньше. Она заметила, что меньший — Люк — не раз странно улыбался её сыновьям. В улыбке не было истинной радости, только зубы и обещание опасности. Сыновья Рейниры могут когда-нибудь стать такой же большой угрозой, как и сама Рейнира. И всё же Алисента не могла представить себе убийство двух мальчиков ради трона. У неё скрутило желудок от одной мысли о знаменитом Принце-изгое, перешагивающем через тела своих внучатых племянников, чтобы достичь трона Эйгона Завоевателя. — Конечно, это никогда не зашло бы так далеко, — слабо начала Алисента, но Отто покачал головой, и в его взгляде внезапно вспыхнуло напряжение. — Ты умышленно закрываешь глаза на правду, Алисента. Нет ничего, чего не сделал бы Деймон Таргариен, чтобы сесть на Железный Трон. К счастью для нас, его интересы и интересы Рейниры окажутся противоположными. Если мы правильно разыграем эту карту, то может даже случится, что Деймон и Рейнира погубят друг друга из-за действий Визериса. Желание этого человека, чтобы его семья была в мире, смехотворно, но оно стало полезным для нас. Королева закусила губу, избегая взгляда отца. Это правда, что Визерис жаждал счастливой, здоровой и целостной семьи. Он говорил об этом всё чаще, о желании увидеть всю свою семью вместе. За годы, прошедшие после свадьбы Рейниры, он изменился в лучшую сторону. По мере того, как её увлеченность мужем росла, а за ней быстро следовала одержимость сыновьями, Визерис проводил всё больше и больше времени с другими своими детьми. Рейнира была его явным фаворитом, горькая правда, послевкусие которой осталось на устах Алисенты, но он больше не был таким эфемерным в их жизни, как когда-то. Он нашел время, чтобы узнать своих младших детей. Много ночей Хелейна приходила в его покои, чтобы насладиться чудовищностью, которая была его одержимостью Старой Валирией. Визерис всегда потчевал её сказками и отправлял спать с широко раскрытыми глазами, сияющими от счастья. И Визерис в последнее время делился с Алисентой новыми историями о своём детстве. Во многих из них фигурировал его младший брат, потому что Деймон часто оказывался в центре любого конфликта или неудачи. Но муж говорил о своем брате с большой нежностью и тоской, а не с оправданным гневом отца, чей предприимчивый младший брат осквернил его дочь в попытках закрепить за собой трон. Нет, напомнила себе Алисента, Рейнира во всём этом была невинной девушкой. Алисенту не должно было удивлять, что король снова позовёт своего брата ко двору, чтобы тот стал его десницей. И всё же у Алисенты осталось неприятное ощущение, что её мир изменился без её ведома. Даже несмотря на заверения отца, она чувствовала знакомое предчувствие страха, расползающееся по спине. Она была Таргариен только по браку, конечно, не ясновидящим драконом, но ей и не нужно использовать странную магию крови, чтобы предвидеть худшее. Но вместо того, чтобы высказать свои опасения, которые будут снова отклонены, она кивнула. Отто не оставило равнодушным оскорбление назначением Визериса, это было ясно по тику его челюсти и лёгкому изгибу губ. Но его это не беспокоило так, как Алисенту. Он казался уверенным, что глупые решения Визериса закончатся с пользой для них. Алисента должна была поверить, что её отец знает, о чём говорит. — Очень хорошо, отец. Мне пора спать. Кажется, когда взойдет солнце, в Королевской Гавани будет ещё один принц. Не говоря больше ни слова, Алисента поднялась на ноги, поцеловала отца в щеку и смотрела, как он покидает её покои, в то время как тревога вспыхивала, как пламя, в её груди.

***

Тяжелая дубовая дверь в покои Рейниры захлопнулась, и она прислонилась к ней. Она уронила голову на дверь с глухим стуком, не обращая внимания на тупую пульсацию, которая начала исходить оттуда, где голова соприкасалась с деревом. Её мысли метались. Одна рука обвилась вокруг талии, а левая ладонь была прижата к груди, чтобы чувствовать бешеный стук учащенного пульса. Рейнира не помнила, как дошла до своих покоев. Она почти ничего не помнила после объявления Визериса. Остаток проклятого ужина Рейнира провела, пытаясь сохранить нейтральное выражение лица, притворяясь, что чувствует вкус еды за горечью разочарования. Рейнира знала, что ей удалось избежать подозрений со стороны Алисенты и Отто, потому что они ухватились бы за малейший намек на слабость. То, что могли заметить её сыновья и сводные братья и сестра, было совершенно другой историей, и ей предстояло разобраться с этим утром. Сейчас она могла справиться только с одной бедой за раз. Она пошла на ужин с расчётом, что уйдет обрученной со своим старшим сводным братом. Эта мысль вызывала тошноту, потому что из детей Алисенты Рейнира всегда находила Эйгона самым отталкивающим. Но Отто Хайтауэр замышлял женитьбу для них двоих, вероятно, с того момента, как положил свою дочь в королевскую постель. Именно брак с Лейнором спас Рейниру от участи выйти замуж за зловредного принца, который был намного моложе. Лейнор спас её во многих отношениях. Глаза Рейниры закрылись, и новая волна боли захлестнула, как волны, разбивающиеся о скалы Дрифтмарка. Она скучала по нему, по мужу. Рейнира никогда бы не злилась на Лейнора за его решение. Именно она предложила это. Лейнор был хорошим мужем и отличным отцом. Он любил Джейса и Люка как своих собственных, с той же страстью и нежностью, как и его собственные родители любили его. Он тоже любил мальчика Харвина, обнимал Рейниру, когда она выла над телом младенца, и плакал вместе с ней по ночам. Он был любящим и преданным, а его увлечения на стороне всегда были такими тихими, что даже крысам королевы не удавалось их раскопать. Но Рейнира замечала растущее отчаяние в его глазах. Она видела, как увеличиваются тени, как угасают улыбки, глаза теряют свой блеск. Рейнира заставила себя преодолеть детский порыв крепче прижаться к Лейнору, когда почувствовала, что он начал ускользать. У его дракона было подходящее имя; Лейнор был человеком моря и тумана, но оставался рядом ради неё. Именно она дала ему золотых драконов, нежный поцелуй в щеку и обещание, прошептанное на их общем языке. Это разбило ей сердце и, как она подозревала, ему тоже. Он был её ближайшим компаньоном, дорогим другом. Она разделила с ним свою жизнь, своих сыновей. Лейнор был непоколебимым и верным, преданным своей семье, с большим сердцем, но ему нужна была свобода. И Рейнира, и Лейнор знали, каково это — утопать. Уверенность в том, что Лейнор здоров и счастлив, по крайней мере, благодаря последнему зашифрованному письму, которое ему удалось передать ей за семь лун до этого, утешала Рейниру. Но это не могло успокоить боль одиночества в её сердце. Она не сожалела о том, что отправила Лейнора в море, зная, что больше никогда его не увидит. Это был в равной степени эгоистичный поступок и жертва. В последние луны она начала бояться, что отчаяние Лейнора может легко перерасти в обиду или безрассудство. Их семья не могла позволить себе ни то, ни другое, и Рейнира не могла смотреть, на страдания человека, которого любила. Поэтому она попрощалась с ним и отпустила в море. Поступая таким образом, Рейнира снова стала уязвимой для падальщиков, которые будут лакомиться её плотью и грызть кости. Даже её отец, казалось, страстно желал, чтобы Рейнира снова вышла замуж, бормоча себе под нос о новых внуках. Он и не подозревал, насколько громко звучал его голос. Он не обратил внимания на страдальческое выражение лица Рейниры, на дрожь её пальцев, когда её сердце болело за ребенка, которого она потеряла почти четыре года назад. Визерис хотел, чтобы его дочь снова вышла замуж, и Рейнира использовала своё искреннее горе из-за потери Лейнора, чтобы выиграть больше времени. По мере того, как пролетали луны, Рейнира становилась всё больше и больше уверена, что отец поддастся на ядовитое предложение, которое сначала прошептал ему на ухо Отто Хайтауэр, а затем и его дочь. Рейнира смирилась с вероятностью того, что она выйдет замуж за сводного брата и её заставят родить ему наследников. Рейнира заставила себя строить планы, принимать меры предосторожности. Такой брак представлял бы неотъемлемую угрозу её притязаниям на Железный трон, но, что более важно, её сыну. Если она выйдет замуж за Эйгона и родит ему сыновей, Рейнира уверена, что её первенцы не доживут до первого дня рождения нового ребенка. Страх и предчувствие заставили Рейниру выпить больше, чем она обычно выпивала за ужином. Вот почему, когда Визерис начал свою речь, Рейнира изо всех сил пыталась сосредоточиться на словах. Туманные слова отца определенно не помогали. Рейнире понадобилась целая минута, чтобы понять, что её рука и матка больше не продаются — пока нет. Вместо этого её отец, наконец, решил назвать свою новую десницу. Рейнира была удивлена и сбита с толку. Она гордилась тем, насколько трудно было сбить её с толку последнее время, но это всегда удавалось именно Визерису. Возможно, потому, что решения, которые он принимал, так редко были осмысленными или логичными. А если и были, то никто больше не был посвящен в логику, которой руководствовался король. Когда замешательство рассеялось, Рейнира позволила себе почувствовать искру надежды в груди. Объявление о назначении десницы Короля в семье, а не в Малом совете… Логично было бы назвать Рейниру десницей. На самом деле, это имело наибольший смысл. Она должна была стать королевой. Визерис признался в ухудшении своего здоровья, радужно назвав непризнанную правду своим «я двигаюсь к закату». Рейнира должна была стать королевой после своего отца, и ей, как его наследнице, было необходимо играть более активную роль в управлении королевством. Она тщательно изучила все должности в Совете, кроме Великого мейстера. Не по приказу отца, а по собственной воле. Во имя богов, Вестерос должен был принадлежать ей, но её отец даже не удосужился предоставить ей официальное место в Совете. Когда она была виночерпием, её роль, по крайней мере, была ясна. Она винила алкоголь в волнении, которое начало расти внутри. Визерис продолжал говорить о застое в королевстве, и сама Рейнира не раз делилась этим наблюдением со своим отцом. Он говорил с жаром в голосе, которого она не слышала некоторое время, и была уверена, что он назовет её десницей Короля. То, что он сделал бы это на глазах у Алисенты и Отто, делало перспективу еще слаще. Вместо этого он назвал Деймона своим десницей. Слишком много эмоций одновременно столкнулось в Рейнире. У неё закружилась голова с того момента, как имя дяди сорвалось с губ Визериса. Она не осмеливалась разобраться в своих чувствах, когда была уверена, что Алисента и Отто будут внимательно следить за ней, ожидая любой реакции. Хотя ей не нужно было беспокоиться о королеве; её мачеха была слишком занята попытками придать своему лицу выражение скромного почтения, но безуспешно. Замешательство, ярость и отвращение Алисенты были очевидны для всех, но Визерис проигнорировал их, как часто делал, когда сталкивался с чем-то неприятным. Рейнира потягивала вино, заедая алкоголь хлебом, от которого на языке был привкус гари, и участвовала в остальной части ужина и в разговоре ровно настолько, чтобы обозначить своё присутствие. Люк, её милый мальчик, пришел ей на помощь, даже не осознавая этого, жалуясь на головную боль, когда вечер перешел в ночь — время, когда Визерис обычно настаивал на продолжении, собирая семью (а иногда и просто Рейниру) возле очага. Рейнира очень дорожила этими моментами с отцом, но сегодня вечером была не в состоянии разговаривать. Одна в своих покоях, спрятанная от тех, кто будет внимательно следить за каждым её движением и словом, Рейнира, наконец, смогла дать волю эмоциям. Сначала она решила разобрать самое легкое. Ей было больно, проще говоря. И снова беспечность её отца ранила. Рейнира задавалась вопросом, наступит ли когда-нибудь время, когда явное пренебрежение короля к ней не будет задевать настолько сильно. Она была его дочерью, его наследницей. Она была будущим Вестероса. И все же, вместо того, чтобы назвать её своей десницей, своим самым доверенным советником, он решил призвать Деймона из изгнания, в которое сам его и отправил, чтобы назначить десницей. Возможно, с усмешкой подумала Рейнира, именно так чувствовал себя Деймон, когда его лишили наследства ради дочери. Её горло, казалось, сжалось. Деймон. Всё остальные её эмоции были сосредоточены вокруг одного человека, которого она не видела десять лет. Её дядя, который когда-то знал её лучше, чем кто-либо другой. Отец ее сыновей. Рейнира закрыла глаза и опустила руки вдоль тела. Ладони упёрлись в дверь позади, и она толкнулась вперёд, слегка спотыкаясь, к своей кровати. Не удосужившись снять платье или расплести косы, Рейнира рухнула на мягкий матрас, немного сгибаясь в талии. Она не полностью свернулась калачиком в любимой позе для сна, потому что знала, что в конце концов ей придётся встать и подготовиться к тому, что определенно будет беспокойной ночью. Но сейчас, зарывшись руками в мягкое одеяло из гусиного пуха, она воспользуется тем небольшим утешением, которое сможет найти. Прошло десять лет с тех пор, как она в последний раз видела дядю. Десять лет с тех пор, как он повел её на Блошиный Конец, чтобы показать ей, что простые люди на самом деле думают о них, о ней. Десять лет с тех пор, как в ту же ночь она застала его в своей постели, с тех пор, как он лишил её девственности. Десять лет с тех пор, как отец изгнал его из двора из-за махинаций Отто Хайтауэра. Десять лет с тех пор, как она проснулась в холодной, пустой постели, и — без ведома даже Рейниры — с его детьми в животе. Какая-то часть Рейниры жаждала его ненавидеть. Рана от его отъезда так и не зажила до конца. Как она могла бы? Когда Рейнира каждый день смотрела в его фиолетовые глаза, проявляющиеся в глазах сыновей? Это была нежная рана, которую она лелеяла десять лет, не в силах вылечить и позволить зажить, но и не в силах полностью игнорировать. Она часто вспоминала Деймона. Когда члены Малого Совета говорили что-то, над чем, как она знала, он посмеётся, когда мимо проходили Золотые Плащи. Когда она чувствовала беспокойство Сиракс в своём сердце — напоминание о том, что они потеряли двух драконов. Как бы Рейнире ни хотелось полностью забыть о Деймоне, она знала, что это невозможно. И всего через несколько часов он вернётся в Красный замок, также самодовольно, словно никогда не уходил. Это приносило Рейнире целый ряд новых проблем, помимо боли и унижения. Джейс и Люк были его сыновьями. У них были его глаза, глаза Визериса. Ни один из мальчиков не был точной копией Деймона, слава богам, но было много общего. Тем, кто не принадлежал к Таргариенам, было достаточно легко приписать их черты к характерным для всех Таргариенов и результату семейных обычаев. Лейнор сам был наполовину Таргариеном, так что неудивительно, что Джейс и Люк получили именно это. С этим согласились придворные. Но их кожа была бледной, далеко не такой насыщенной и тёмной, как у их отца. Присутствие мальчиков Лейны, Аддама и Алина, не помогало делу, хотя только Алисента и её последователи могли заметить происхождение её сыновей. Это, однако, только вызвало бы к самой Алисенте вопросы. В конце концов, она была тёмноволосой женщиной, которая произвела на свет троих детей, которые безошибочно были Таргариенами, не имевшими ни одной черты своей матери. Клеветать на сыновей Рейниры из-за отсутствия у них сходства с Лейнором значило бросать камни в зеркало. Иначе обстояло дело с Таргариенами. Узнает ли Деймон? Увидит ли он сходство между собой и своими сыновьями, взглянув на них? Рейнира видела в сыновьях так много от дяди. Дух и игривость Люка так часто напоминали ей об играх, которым Деймон когда-то часами предавался с ней. От сообразительности Джейса иногда перехватывало дыхание, когда она узнавала модели мышления, которым мог следовать сам Деймон, передав их своему сыну, даже не подозревая об этом. Их черты не казались особенными тем, кто узнавал только серебристо-светлые волосы и экзотические пурпурные глаза, но внутри семьи различия были видны. Визерис никогда не показывал, что видит своего брата во внуках, кроме тоскливой ностальгии, но он не был надежным мерилом. Рейнира была уверена, что если бы ее сын был жив, ее мальчик с красивыми каштановыми волосами и глазами, который совсем не был похож на Таргариена и рос, походя на своего настоящего отца, Визерис настаивал бы, чтобы мальчик был вылитым Лейнором. Рейнира любила отца за его преданность, но сейчас это ей не поможет. Он узнает. Это Рейнира знала наверняка. Деймон не был дураком, и он докопается до истины. Что он скажет? Что он мог бы сказать? Какая-то часть Рейниры боялась, что он разозлится. В конце концов, они его наследники, его сыновья. Почти десять лет они назвали другого человека kepa, оплакивали человека, который не дал им жизни. Но Лейнор дал им все остальное. Рейнира недолго пребывала в своём страхе; он был легко подавлен гневом. Деймон был тем, кто исчез из её постели ночью. Деймон был тем, кто завел её в Блошиный Конец, проговаривая ей в кожу лживые обещания. Её отец с годами смягчился, и Рейнира знала, что если бы Деймон действительно хотел вернуться в Королевскую Гавань, её отец устроил бы ему долгожданный пир. Но он остался в стороне по собственной воле. Только теперь, когда его леди-жена умерла, Деймон вернётся, чтобы занять место десницы Короля. Еще одна проблема, о которой Рейнире еще меньше хотелось думать. Деймон теперь овдовел и не имел наследников, насколько ему и остальному королевству было известно. Хотя он не сталкивался с таким же бременем и давлением, связанным с рождением детей, как это ожидалось от Рейниры и Алисенты, производящих младенцев мужского пола для продолжения рода, линия Таргариенов должна была оставаться сильной. От Деймона можно ожидать скорой женитьбы. Она очень сомневалась, что он возьмёт хоть какое-то время, чтобы оплакать смерть Реи Ройс. Должна ли она смотреть, как её дядя, отец её детей, на её глазах берёт в жены девушку по своему выбору? Когда она предложила ему себя, чуть ли не умоляла увезти её на Драконий Камень, чтобы вместо этого жениться на ней? Она была уверена, что её унижению не будет конца. Одинокая слеза скатилась с закрытых век Рейниры. Утром она увидит Деймона. Через десять лет она, наконец, увидит человека, который научил её валирийскому языку, который впервые посадил её на спину дракона. Человека, который поцеловал её и поджег её тело драконьим огнем. Человека, который бросил её в борделе, а потом в постели. Человека, который погубил её. Мужчину, которого всё еще жаждало её сердце. Впервые за много лет Рейнира позволила себе плакать от боли в сердце.