Бабочка на плече у доктора

Когда над мутными водами безбрежной Темзы восстанет белое, осеннее утро, прикосновением солнца потушив золотые газовые фонари, тихий, старинный Лондон наконец поникнет в объятиях беспечного сна, укрывшись кисейной шалью предрассветного тумана в исступленном неведении. Козырьки его высоких резных крыш замрут в оцепенении, не потревожив света, ползущего по черепице к беспокойно юлящим флюгерам, почтовые ящики у парадных фасадов домов будто согнутся под их тенью, сделавшись еще миниатюрнее, и устало склонят кованые головы под тяжбами охапок писем, ежедневно доставляемых тем, кто умеет ждать. Ровные дороги, пересекающее сердце города толстыми артериями, сделаются как будто мягче, цепляя к каждому звуку, касающемуся их, длинный шлейф искаженного эха, провожая в никуда чью-то поступь одиноких ног; пока никто не видел, даже дороги имели право раскиснуть, не выдерживая толстых обухов колес автомобилей, катающихся денно и ночно даже здесь. Столица Англии, устав от сумятицы бурной вечерней жизни, могла себе позволить в этот час сделать краткий певческий вдох, чтобы продолжить бесконечные стенания по другой, более насущной причине. Так ночные перепалки сменит утренняя ругань, а их, в свою очередь, поглотят мелочные проблемы и рутина, живущая в офисных помещениях новостроек в каждом компьютере. Лишь вечером весь город, отряхиваясь от житейских сует, мог вздохнуть с облегчением, подсветив праздным гулякам горбатые закоулочки и витрины модных магазинов, перемежающихся с ресторанами по всей "Риджент-стрит". А потом это бесконечное колесо Сансары прокрутится заново, и заново, и заново, обывательской действительностью будоража всю Англию изо дня в день. Сладкие нотки провинциальной окраины зияют среди монументальных строений Лондона словно рудимент, приросший к нему столь гармонично, что уже давно перестал считаться пережитком прошлого. Так, среди холодного нрава бетонных высоток, заносчиво упирающихся в небо головой, на самом деле господствовали неприметные старинные домики, тянущиеся вереницами на целые улицы и доходившие до самого края города, облепляя Лондон селами с уютными двориками, или безнравственными поселками городского типа, имевшими, обычно, по два полицейских участка на каждый населенный пункт. Однако, с какой бы стороны на него не смотрели жители и гости столицы, каждый находил его прекрасным, чего бы это ни значило. Его любили, его ненавидели; прекрасный друг, прекрасный противник, прекрасный дом, не подразумевающий равнодушия под всеми красотами и безобразием, изобилующий нищетой и высокопарностью, спящих бок о бок под холодным сентябрьским небом. Какое обыденное зрелище. Однако, невзирая на это, все еще совершенно... прекрасное. Прекрасное, как яичница с беконом поутру, прекрасное, как чай с молоком в пять часов вечера, прекрасное, как доблестный Скотланд-ярд, как ржавый остов машины, выуженный со дна озера, как заброшенное здание, снедаемое чудовищным пожаром; что ни говори, даже самый изощренный ум находил здесь что-то, за что цеплялся, оставаясь камешком, застрявшим в мостовой. Такой город как этот, люди уже никогда не покидали. Даже с теми, кто упорхнул из его объятий первым же рейсом, он тоже навсегда оставался, закрадываясь на цыпочках в самое сердце, а тех, кто стремглав уносился за горизонт по железным путям, город притягивал обратно, поедая рельсы, как спагетти, сматывая под вагонами единственный путь. Он долго мог бы философствовать, уткнувшись лбом в холодное окно стылого вагона. Достав музыку из ушей, он заменил ее на мелодичный перестук колес под полом, засматриваясь перед собой, туда, где на фоне окружения медленно проплывал осенний пейзаж кручинившегося леса и записывая мысли на обратной стороне медицинских бланков, однако... сегодня он не поэтому возвращался сюда. Джон уверенно идет по неровной дороге, мощеной известняком и гравием, пока бродячие собаки облаивают его вслед, отчаянно рыпаясь на военного, однако, не выдерживая холодного блеска в его тяжелых глазах, они прячутся обратно, трусливо поджимая купированные хулиганами хвосты. Ох, эта улица была одной из немногих, что помнила Ватсона еще когда он ходил по ней в трехдольном ритме хромающего вальса: два шага ноги и один удар тростью, извещающего о приближении того, кто в буквальном смысле прошел через многое. А ныне беззаботного шага смелого военного доктора не могло отягчить ничто. Гордое знамя свободы, реющее в его глазах, разливалось по бледному лицу вместе с кровью незримым пылким пламенем, и редкие прохожие словно сами расступались перед ним, устремляя в прямую спину долгий взгляд, завистливый и нечестивый. Военного всегда было просто заметить в толпе, однако - он был уверен в этом - здесь его не знали. Во всяком случае, точно не как доктора Ватсона. Это была одинокая серая улица на самой окраине Лондона, уводящая по серпантину вглубь неблагоприятного района старого безымянного городка, игриво петляя между множеством кофеен и магазинчиков, где каждый продавец, взвешивая апельсины, держит пистолет под фартуком. Каждый грабитель читает молитвы. Еще не гетто, но уже не Лондон, военному не страшно оказаться в таком месте, претендующим на гордое звание кладбища цивилизации через считанное количество лет. Тут его кэбмену колеса и проткнули, потому Джон сошел с назначенного маршрута ранее, чем полагал. Слезая с насиженного кресла, мужчина расплатился с убитым горем юношей как за полную дорогу, и решил было пройтись по окрестностям, встряхнуть болезные ноги. Что ни говори, подобное занятие было бы ему очень кстати; Джон пять долгих часов просидел в поезде практически без движения, изредка разминая колени вручную, и поднялся до другого конца коридора лишь однажды, и то, на правах контуженного бойца. Но и эта самовольность едва не кончилась для него трагедией. Возвращаясь обратно к своей скамейке, Джон как то заметил хитро улыбающегося джентльмена, притиснувшегося к закрытым дверям с сумкой, поразительно похожей на его собственную. В целях осторожности, Джон, старательно изобразив ничего не подозревающий вид на покрасневшем от гнева лице, зашел мерзавцу за спину, где и заметил беспрецедентные подробности вопиющего варварства, побудившего доктора обнажить кулаки. Там, где заводская модель не предусматривала никаких вольностей, у этого человека тоже висела пробитая гильза патрона двенадцатого калибра, оставшаяся от выстрела "Барретта-М82", которую ему когда-то подарил Шерлок, в память об одном хитросплетенном деле о двух разбойниках и одном самоубийстве. Учитывая законы этики, никто из них не выжил, однако какой же скандал гулял тогда по всему Лондону, изводя неуемную прессу. И если бы не Майкрофт, они бы с Шерлоком сидели бы сейчас за три предумышленных убийства, совершенных с особой жестокостью. Предполагаемая гибель Лондона, не произошедшая лишь по причине смерти злоумышленников, конечно, ничуть не заботила СМИ. "Зачем обсуждать, если еще не случилось?" Беспечно бросили журналисты Майкрофту в лицо, однако скандальные заголовки все же перепечатали. Ватсон только усмехнулся, вспоминая стоическое спокойствие Шерлока в ответ на эту изобличающую новость. Он едва успел привести в чувство миссис Хадсон, лишившуюся сознания от столь безнравственного обвинения ее жильца в нарушении всех законов морали одновременно, а Шерлок только перелепил на предплечье новый зеленый круг никотинового пластыря, усмехаясь доктору через ямочку на левой щеке.       — Я слишком привык быть злодеем, Джон. — Ответил Холмс, разминая в руках пустой спичечный коробок. — Героем тоже привык, ты знаешь эти правила. Когда ты известная личность, ты становишься плохим и хорошим посменно, и те, кто вчера обожали тебя, завтра будут мечтать вывернуть тебе челюсть. Моя жизнь то купается в лучах славы, то утопает в собственном горе, и только я отношусь к этому со спокойствием. Да, мне все равно, ведь наша судьба давно предопределена случаем! Даже наше с тобой знакомство, и мое заточение, и все мои болезни, это всего лишь часть великого программного кода, Джон, который мне еще не довелось разгадать. К тому же, — Добавил Шерлок, лукаво прищурив правый глаз — В Лондоне не нашлось бы такого места, откуда меня не смог бы вытащить Майкрофт. Джон помнил себя, и то, как долго он смеялся из-за абсурдности такого высокопарного монолога, пришедшего в исходную точку, сошедшуюся клином на британском правительстве. Сердечник той пули, кстати, насквозь прошиб голову главнокомандующего, а пустая, безжизненная гильза, в которой Холмс как-то проделал две дырки гвоздем, раскаленным над пламенем газовой горелки, был не более, чем ценным сувениром, в напоминании о произошедшем варварстве. Нет. У него не могло быть второго такого же.       — Ах ты дьявол! — Спохватился военный, крепко вжимая вора в дверь деформированным лицом, и прежде чем тот вообще что-либо понял, доктор приложил его еще раз, избивая лбом о крепкое вагонное стекло. Джон знал, что надо было сделать с человеком, чтобы напрочь отбить ему желание повторять выученные ошибки, и вкупе с сим не опасаться получить наказания, серьезнее административного. Потому сейчас Джон не стеснялся пользоваться мудростью жизненного опыта в полном его величии, пока безропотно столпившиеся в круг пассажиры пугливо стояли подальше от дерущихся, крича, умоляя остановиться, однако пристально наблюдая за чудовищно красивым зрелищем воцаряющейся справедливости. Удар военного был очень заметен даже для несведущего ока, почти также хорошо, как отсутствие профессионализма у начинающего преступника, первое дело которого наверняка станет для него последним. Джон даже запомнил внешность его подельника, которого он попросил присмотреть за кладью в его отсутствие, но бедной рыжеволосой девушке он позволил уйти, соскочить с поезда незамеченной на следующей станции, как подобает настоящему джентльмену. Однако если она пренебрежет последним шансом, Ватсон уже не станет с нею церемониться, демонстрируя на ее примере все возможности констеблей, охраняющих состав. Он не стал добивать мерзавца, только передал его в руки подоспевшей полиции, и напоследок козырнув чином, направился на остывшую скамью, беспечно делая вид, что стоявшие на пути люди не его обходят стороной, а просто тоже приводят ноги в чувство. Однако это происшествие было единственным, что позволило врачу хоть как-то размять руки, невзирая на действия, совершенные самым предосудительным образом! Дальнейшие же, как, впрочем, и предшествующие дороги, были доктору до отвращения скучны. Что та, ведущая из родного дома на автобусе, в тесном и жарком салоне которого Ватсону не удалось даже протиснуться к форточке, что та, на машине, простирающаяся от автобуса до вокзала. В салоне такси он даже ни с кем не разговаривал, держа наготове полуразряженный телефон. Он уезжал, унося с собой веселые обрывки воспоминаний, летевшие за ним с самого порога родительского дома. Казалось, еще вчера они с сестрой жгли костерки в кучах опавших осенних листьев, да бежали домой на перегонки, когда матушка звала пить горячий кофе; прямо как в детстве, только тогда кофе им еще не разрешали. А ныне, тихим утром понедельника, Ватсон двинулся в путь, пока сонная семья провожала его обратно на Бейкер-стрит. Конечно, он дал обещание, что в следующий раз обязательно прихватит с собой того-самого-Шерлока, однако через все слова держа за спиной скрещенные пальцы — на Шерлока надежды не было. Вот только в четверг он игриво улыбался, потягивая заслуженную порцию вечернего коньяка прямо из бутылки, пообещав Ватсону, что не против познакомиться с его семьей и тотчас же рассмеявшись: "Но Джон, мне все равно кажется, что ты торопишь события!", после чего он снова присосался к пойлу, пытаясь залить спиртом громкий, хмельной смех. О, такие шутки уже не были Джону в диковинку, чего только Холмс не вытворял, когда его разум, спутанный алкоголем, метался туда-сюда по черепу, спонтанно генерируя в чертогах всякую дичь. Смущенно улыбаясь, Джон не сразу заметил в дверях миссис Хадсон. Она принесла чай, но теперь унесет отсюда не только пустые чайные кружки, оставшиеся еще с прошлого чаепития. Теперь бессмысленные отрицания только бы сгустили над Ватсоном краски, потому он пытается не подливать масла в огонь, жестом приглашая женщину в обитель душных стен, очерчивающих уютную гостиную по периметру. Кто бы мог подумать, что за тот вечер Холмсу удастся не только протрезветь к полуночи, но и принять посетителя, выброшенного судьбою в эту комнату — настоящие пристанище для подобных обломков, уединившись с ним здесь в пять часов утра. И только! Кто бы мог знать, что Шерлок настолько загорится его делом, что улизнет часом позже, оставив записку красной сценической помадой на зеркале в ванной, и пропадет без вести на несколько дней. Как позже узнал Джон из эсэмэски, прилетевшей на его телефон чуть позже последнего семейного ужина, Шерлок все же раскрыл "это скучное дело", не изобилующее ни трупами, ни витиеватыми загадками чьего-нибудь искушенного разума. Джон, дожевывая булку с маслом, прекрасно понимал, что Шерлок не удостоит его рассказом, просто замяв дело под "бюрократические разборки". Господи, хоть бы не пришлось этого любителя развлекаться из следственного изолятора доставать. И вот, спешащий с новостями Ватсон покидает перрон, перевешивая через плечо тяжелую походную сумку, однако его такси на глухой окраине постигает такая трагедия. Каковы шансы на то, что он дождется нового кэба, осмелившегося появиться здесь, словно невзначай, зарулив в такую глушь ближе к пасмурному полудню? Зато места в округе были живописными. Джон медленно сворачивает на тернистую дорожку, продолжая бесцельно гулять, коротая время самым непозволительным образом. Сколько вопросов могло бы быть переосмыслено, задумайся бы он над ними вместо праздного блуждания..? Только на сей раз, он бездельничал в сквере, затихшем под негой спокойствия осеннего пейзажа. В тяжелое послевоенное время, только такие перелески и были единственной отдушиной для подбитого на ногу доктора; они всегда ждали его, когда весь дивный спящий мир его не ждал, закрывая окна от его стеклянного взгляда тяжелыми шторами, захлопывая дверцу запоздавшего кафе прямо перед травмированным носом, "ведь сегодня мы, по непредвиденным причинам, в три часа ночи не работаем!", выгоняя Ватсона из подъезда поганой метлой руками престарелого консьержа.       — Пожалуйста! Тут же все равно не заперто! Можно мне погреться здесь, я не могу идти!       — Ишь! — Шепеляво прилетает ему вслед — Долбанный торчок, лето на дворе, а ему все "погреться", думаешь я поверю в твои наглые сказки, или, быть может, в твой оборванный вид? А ну пшел прочь, пока полицию не вызвала!       — Я воевал! — сопротивляется Ватсон, хватаясь за мягкую обивку дверного проема. — И теперь у меня ужасные проблемы с... Однако дверь за ним тотчас захлопывается на магнитный доводчик, едва Ватсона удается силками вытолкнуть вон. Надо же, и как только ладони остались целыми..? Доктор не ведал, что условный рефлекс вытащил его из-под амплитуды тяжелого засова, иначе его пальцы прищемило бы до потери здорового цвета. Джон стойко поднимается с асфальта, подбирая с обочины погнутую трость, и раздраженно сплюнув в сторону ненавистного дома, продолжает бренный путь, отягощенный новыми обстоятельствами: незначительной, но ужасно действующей на нервы травмой, голодом и грязными коленями — Ватсону повезло упасть в небольшую, но ужасно омерзительную, сточную лужу. Хорошо, что на ее дне еще не было стекла, и мягкие ткани, так или иначе, по большому счету, остались целы. В таком виде, его теперь не подберет ни одно такси. Джон помнил, как сильно ненавидел все, до чего только дотрагивался его беглый взгляд, до чего только касались распалившиеся чувства, запертые в тесных клетях трижды сраставшихся ребер. Он все брел и брел по дороге к дому, не уповая на чудесное спасение, не надеясь прибыть к порогу раньше, чем через два часа тяжелых, изнурительных испытаний. Хорошо было надеяться, что после пережитого Ватсон хотя бы сможет нормально уснуть, однако перспективы на подобное были более, чем туманными. Сейчас бы засыпать, пройдя через Афган на сломанных коленях, вообще засыпать, а не падать в обморок за завтраком, восставая из тарелки с характерным отпечатком ложки на лбу. Или для Ватсона это был еще ужин..? Не имея сведений о таких мелочах, Джон и сам не понял, как в ту роковую ночь однажды вышел к такой же лесополосе, вернее, к опушке одного лондонского парка, в котором он любил гулять при свете дня. Однако сейчас это было совсем другое место. Это был коварный лес, осклабившийся черной образиной неприветливой чащобы, что выжидающе притаилась за каменистой дорожкой, юрко петляющей через холм. Казалось, все эти безмолвные стволы деревьев так и ждали непутевого странника, ищущего уют, чтобы схватить, заманить, да там и растерзать, насадив его останки на стальные иглы дикого терновника. Конечно, подоспевшие в одночасье полицейские скажут, что это было самоубийство по неосторожности. Ватсон только горько усмехнулся, красочно представляя себя в положении гниющей жертвы сорокопута - опыта на это, к сожалению, хватало в избытке - во всех цветах, оттенках и подробностях, когда нащупал в темноте сгустившейся тени ветвей деревянное тулово придорожной скамейки. Джон небрежно бросил на нее уставшее тело, откидывая на спинку голову. Теперь его глазам явились крупные, молочные звезды, утопшие в полуночном небесном тумане, лишь уплотняющим черноту над его нелегкой участью. Хорошее зрение позволяло рассмотреть некоторые из них без телескопа, однако для создания полной небесной карты Ватсону требовалось, как минимум, наличие заинтересованности. Военный бы так и продолжил переглядываться с бескрайним полотном небес, до тех пор, пока усталость измором не взяла бы его, однако не успев еще уйти в себя до той степени, чтобы без тычка извне обратно уже не вернуться, Джон услышал бойкий оклик, донесшийся со стороны правого уха. Помогая руками возвратить голову на место, Джон перевел уставший взгляд в сторону внешнего раздражителя, готовясь послать к черту каждого, кто осмелился бы обратиться к нему в этот час немного созидания, однако наружный облик зовущего побудил Джона изменить свое мнение. Полицейская форма.       — Извините, мисс. — Попытался объяснить свое положение Ватсон. — Просто в такую историю вляпался...       — Что-то незаконное? — Шутливо поинтересовалась патрульная, выходя в круг света под ссутулившимся фонарным столбом. Теперь Ватсон заметил, что девушка, снизошедшая к нему, явилась его взору совершенно юным, едва расцветшим созданием. Ее длинные рыжие волосы были собраны в крепкий пучок под фуражку, из-за тени которой задача разглядеть лицо делалась невозможной, однако, если судить по голосу, безобразной она бы быть точно не могла.       — А если я скажу, что да, вы посадите меня в машину и отвезете хотя бы куда-нибудь? — Печально улыбнулся Джон, ощупывая неуемным взглядом встречную поневоле. Теперь он заметил, что рогатая тень козырька отбрасывает от себя еще две, почти незаметные. Длинные ресницы. Красиво, наверное.       — Могли бы сразу сказать, что вам нужна помощь, сэр. — Серьезно возразила девушка, и подходя ближе к Ватсону, смело протянула ему крепкую руку. — Вы можете встать? Наша машина стоит прямо здесь, тут дойти совсем немного. Я отвезу вас!       — И покинете пост ради меня?       — Да. Надо помогать.       — Ох. — Не нашелся со словами Ватсон, походя к двери патрульной повозки в пятьсот лошадиных сил. — Вы очень смелая девушка, спасибо.       — Ерунда. — Отмахнулась она, спешно поворачивая ключ. — Меня не сразу хватятся. Только учтите, мы поедем очень быстро! А когда Ватсон узнал ее номер телефона, и то, что звали ее Эмма, Эмма Хиллз, он даже сам расцвел не на долго, по крайней мере, он помнил, что в тот день все прихорашивался перед зеркалом, вертясь и так, и эдак, представляя на себе деловой костюм, который бы действительно подошел ему. А когда она пришла в кофейню в легком зеленом платьице, едва прикрывающем колени и длинный белый шрам, ползший через все бедро и штопанный чем попало в ужасной спешке, военный врач также узнал, что Эмма любит спасать из ледяной реки тонущих щенков, бесстрашно бросаясь грудью на арматуру, при всем при этом пребывая на перевале в походе у черта на рогах. Ватсон помнил, как любил разглядывать ее хорошенькое личико в красноватом свете игральных ламп, пока маленький полицейский целилась в бильярдный шар ободранным казенным кием. Ее лицо выглядело почти также хорошо и- -в гробу. Выбеленные щеки, мертвенный румянец, ровный холст высокого лба... Джон не вспоминал этот день с большой грустью, только вот месяцем ранее прошел второй год с того момента, как Эмму Хиллз похоронили. Ватсон проводил девочку по вышколенной выправке, прощаясь с нею, как с настоящем солдатом, маленьким воином, доблестным рыцарем, несшим свой крест до тех пор, пока он не упал на нее, погребая под собой юную душу. Однако для неистовых стенаний они были еще слишком мало знакомы, к тому же, военный врач даже на гражданке лучше всех знал, что такое смерть. Среди всех его приятелей было только несколько людей, которых доктор просто не мог представить в могиле. Однако немногие входили в этот круг избранных. Один из них, например, входил не только туда, но еще и в его личную жизнь, бесцеремонно, высокопарно и без стука, вышибая дверь, ведущую в его хрупкие фибры души, с ноги. Этот самый джентльмен, кстати, в пятницу к Ватсонам так и не заявился. Доктор нахмурился, отгоняя с лица воспоминания рукой. Несколько профилактических пощечин вернули Джона в чувство. Безусловно, Эмма была храбрым маленьким солдатиком, однако, как они с ней некогда условились, Джон должен был жить ради нее, а она будет жить ради Джона, если только он ее не обыграет. "Какое там, у тебя еще вся жизнь впереди!" — только отмахнулся Ватсон, однако, по судьбоносной иронии, сейчас именно ее бледное тело лежало двенадцатью футами ниже, под толщей сырой земли. Доктор медленно плыл по дорожке, его походка уже совсем не напоминала те хромые перепрыгивания, присущие ему еще несколько месяцев тому назад. Уверенная и бравая, она вела Ватсона веред, по сухой озерной гальке, негласно напоминая окружающим о том, кто был рядом с ними на самом деле. По обе стороны от тропинки для Джона раскинулись шелковистые луга, замершие в оцепенении осеннего инея, да почерневшие деревья покорно склоняли головы, сбрасывая с ветвей листья. Это была та чудеснейшая пора первоначальной осени, когда вязы и клены стояли еще желтые и совсем пушистые, однако их корни уже были тепло укутаны сухими коврами природного гербария. Вот по правому борту раскинулось жидким серебром зеркало искусственного прудика, выкопанного специально для уточек десятком неравнодушных рук. Рядом с их угодьями расположилась ветхая сторожка паркового охранника, гоняющего от пруда сердобольных старушек с буханками плесенного хлеба наперевес. Эмме бы здесь понравилось. Однако сейчас Ватсон думал об этом без грусти. На самом деле, она была здесь. Глядела с небес на маленький прудик, смеялась вместе с кряканьем беззаботных утят, кружилась по тротуару в хороводе оранжевых листьев. Доктор устало улыбнулся, кивая незримому компаньону, когда примостился на такую же скамейку подле реки, в тот тихий час, когда дивный спящий мир его уже не ждет. Сейчас должна была появиться Эмма. Кх-м. Твой выход, Эмма! Прямо сейчас..! Однако только ветер отозвался бесконтрольным мыслям, унося в озеро иссохшую листву. Подобные места всегда нагоняли на доктора ностальгическую грустинку, щедро сдобренную сантиментами воспоминаний. Неужели, на гражданке тоже существует смерть? На примере Эммы, да, и еще как. С другой стороны, была ли Эмма на гражданке, как и Джон? Да и вообще, существует ли понятие спокойной гражданской жизни у полицейских? Ватсон только тяжелее вздохнул, собирая в висках раздражающие мысли. На эту тему он мог бы долго рассуждать. Объятый палитрой чудесного будничного утра, Джон не планировал утопать в дивном свете безделья более, чем на час. Фронт навязал доктору множество различных привычек, однако самой непростительной Ватсон все равно считал ту, которая манила его постоянно затыкать брешь в сердце новыми людьми. Так, на смену Эммы Джон замуровал туда Шерлока, надеясь, что под его ногами однажды не хрустнет чья-нибудь кость. Что ни говори, но такой сад памяти внутри у Ватсона потревожил бы даже настолько прожженного неудачами, заядлого и беспринципного сыщика, каким мнил себя Шерлок. Мужчина откинул светловолосую голову на спинку лавочки. Теперь небесная лазурь слепила его глаза, обесцвечивая далекие звезды. Да уж, как Ватсон и сказал ранее, многое могло измениться от окружения. Когда ласковый осенний ветерок вновь коснулся его щеки, осторожно погладив волевой уклон мягкой скулы, Джон качнулся на сидении, собираясь вставать. Однако внезапно раздавшийся звонок телефона заставил его передумать. Поднеся к лицу слепящий экран, Джон несколько удивился, когда опознал номер входящего, не отвлекаясь на чтение имени. Звонила Гарри. Джон деловито поджал губы, пытаясь не пугать себя неизвестностью, хотя, зная сестру, он ничего не мог утверждать наверняка. Особенно, если они только вчера расстались, а проснулась она, вероятнее всего, только сейчас, и залить расставание вином еще бы не успела. Джон осторожно прикладывает трубку к удобному уху.       — Алло? Нет ответа. Первые несколько секунд в аппарате раздавалось только шипение, перемежающееся с перебоями помех на том конце провода. Между сдвинувшимися бровями Ватсона пробежало деловитое сомнение. Он знал Гарри, не в ее привычке позвонить кому-то, чтобы просто замолчать. Однако в том, скорее всего, ее вины было не много. Джон уже собирался нажать на эмблему с красной телефонной трубкой, как вдруг его ушей донесся слабый голос. Утопающий в море белого шума, он едва напоминал человеческую речь.       — Ал... л... Джон?       — Да, Гарри? — Переспросил Ватсон, рывком вставая с места и делая первый уверенный шаг в сторону города. — Тебя плохо слышно, кажется, что-то со связью. — Сказал он, пытаясь тянуть время, пока быстрые ноги уносили мужчину прямо по газону, обеляя его поступок перед самосознанием тем, что тут уже и так была протоптана межа. Вероятно, такими же безалаберными гуляками, как и он сам. И скорее всего, в телефоне их тоже ждал кто-то очень важный.       — Дж... он! — Надрывался по ту сторону голос сестры. — Я хотела сказать чт-ш...       — Минутку, — терпеливо отозвался Ватсон, разбегаясь глазами по праздным видам печальной осенней мостовой. Завсегда обыденная, она ничем не могла привлечь его внимание ни как военного, ни как доктора. Однако для Ватсона, как для собеседника по проводу, она зияла вымпелом, обнажая страждущему вздору одно место надежды на хорошую связь. Прямо через две шоссейные дороги отсюда Джон заприметил черный ход какого-то заведения. Сейчас он не был закрыт, оттуда неустанно что-то выносили и вносили обратно, но с куда более истовым усердием. В любой другой момент, Ватсон бы удивился, что поставки производились со стороны парка, однако сейчас Джон, плюнув на враждебно горящее лицо светофора, в два прыжка перебежал через несколько пустынных трасс, пока ноги не вынесли его к обшарпанной кирпичной стене искомой забегаловки. Само заведение Джона немногим волновало, он даже внутрь заходить не собирался, когда прислонился спиной к стенке и прислушался к трубке чуть более внимательным образом. Как и ожидалось, теперь связь работала лучше, потому голос Гарри звучал там куда более ясно и сильно. Даже почти без перебоев, ну и дела.       — Джон? — Переспросила она, и судя по интонации, уже не первый раз.       — Да, Гарри, слышу тебя хорошо. — Ласково отозвался доктор, стараясь унять неугомонную привычку попытаться успокоить кого-то, используя только голос. — Что-то случилось?       — Ох, Джон! — Просиял тембр сестры с другой стороны трубки. — Подожди, дай мне минутку! Ох, Джон... Я тебя отвлекла, наверное? Ты можешь говорить? Ты дома?       — Гарри, все хорошо, — еще раз повторил Ватсон, разбегаясь глазами по обезлюдевшему тротуару, покрашенному увядшим временем года в благородные серые тона. — ты не отвлекла меня. Я пока еще не доехал до дома, но ты не беспокойся, доеду обязательно. Ты сама-то как?       — О, все хорошо! Прости, мне... Просто надо было услышать твой голос.       — Гарри..? — А вот это уже совсем тревожные звоночки. — Ты только поэтому звонила? Так, а ну-ка положи бутылку! — Назидательно распорядился он, услышав в трубке звон стекла.       — Я не пью, просто случайно задела ту, что с вечера осталась...       — Гарри, ты что-то мне не договариваешь. — Склонив голову, мягко попрекнул ее Джон.       — Нет, я... Слушай, Джон, я просто хотела сказать, что нашла сегодня ключи в твоей комнате. Я поэтому и позвонила, это не твои случайно?       — А... — Ватсон почувствовал, как вместе с выдохом его тело покинуло неприятное нервное колебание. — Ну, если среди них есть один острый и длинный, которым убить можно, тогда мои. — Улыбнулся Джон. Что ни говори, здесь, вдали от дома, он тоже был рад услышать ее голос.       — Надеюсь, это неподтвержденная на практике информация — Рассмеялась Гарри, прекрасно сознавая, что для военного доктора под критерии "убить можно" мог подходить практически любой предмет.       — Все хорошо, ты верно думаешь, это была просто шутка. — Заверил опасения сестры Ватсон, понимая, что ту историю, в которой он этим ключом отбился от собаки, ей лучше было бы не рассказывать. — Так говоришь, они у тебя?       — Да, кованные такие, в связке, с брелком из "Данди". — Сказала сестра, и словно в доказательство, позвенела ими в трубку. Теперь у Джона сомнений уже не осталось. — Просто звоню, чтобы ты не волновался, что потерял их где-нибудь. Ты просто забыл их у нас, я в среду в Лондоне буду, заеду, отдам тебе.       — Чудесно, спасибо! — Поблагодарил сестренку за такое бескорыстное проявление щедрости доктор Ватсон, эмоционально кивнув невидимой собеседнице. — Я позвоню, когда что-нибудь прояснится. Дело в том, что мой сожитель...       — А! — Раздался в ухе радостный возглас. Джон поморщился, уже прекрасно осознавая, что означает этот жест.       — Гарри, мы не...       — А, семейная размолвка? — Лукаво переспросила она, засмеявшись в трубке. — Можешь ничего не пояснять, Джон, я поняла, он у тебя с перчинкой.       — Гарри, мы не парочка. — Настойчиво повторил свою позицию Ватсон, однако судя по обострившемуся веселью на том конце провода, в это мало кто верил. Теперь связь была настолько хорошей, что Ватсон услышал, как засмеялась мать. Да что там, теперь он и сам смеялся, довольствуясь глупостью ситуации, о праведности которой знал только... он сам? Шерлок уж точно ничего не станет отрицать ради одного только развлечения, чего уж говорить о миссис Хадсон, которая с большой охотой подыграет Холмсу, плетя за спиной у доктора настоящие любовные авантюры с его участием, но без его непосредственного ведома.       — Да-да, конечно-конечно. — Насмешливо поддакнула Гарри, и звякнув ключами в трубку еще один раз, настоятельно напомнила. — В среду, ориентировочно вечером, о месте встречи договоримся.       — Хорошо, только тогда не пей хотя бы в среду. — Поучительно ткнул сестру в ее провинность Джон, переминаясь с ноги на ногу. — Мне бы хотелось встретиться с тобою в Лондоне, а не в вытрезвителе, спустя сутки, чтобы еще тебя опознавать. Помнишь, чем твоя прошлая поездка сюда закончилась, м?       — Ох... — Вздохнула Гарри. — Так поэтому Шерлок и не...       — Ну что ты! — Бодро запротестовал брат. — Нет, вовсе нет! Он верит, что ты можешь измениться.       — Поняла тебя, Джон. — Ответила Гарри с ноткой обиженного безразличия. — Ну, тогда до связи?       — Да, да, пока. Хорошего дня тебе.       — Спасибо, Джон. И тебе. Тирада коротких гудков пронзает ухо. Стоя в тени навеса кофейни, Ватсон многозначительно хмурится, понимая, что попал впросак. Конечно, рядом с ним всегда останутся консультирующий детектив и хозяйка квартиры, что непременно откроют ему дверь по первому звонку телефона, но надо же было потерять их так глупо!       — Спокойно, спокойно, — говорит Джон сам себе, листая список контактов. — Скажи спасибо, что тот хрен у тебя их не вытащил, проблем с заменой замков было бы гораздо больше. Найдя нужное имя на контрастном полотне дисплея, взгляд доктора остановился. Перед тем, как определиться с планами на завтрак и дальнейшее избиение баклуш, Джон медленно подносит трубку к уху, прокашливаясь, пока вышка на крыше еще не поймала связь. Прорываясь через монологи длинных гудков, в его черепе сумбурно носятся мысли, однако ни одна из них не бьет его в голову. Тем лучше. Джон уже так устал от их бесконечного гомона, что предпочел бы музыку, или тишину окружения, где думам и сомнениям его уже не достать. Джон улыбается, глядя в разводы бензина, плывущие по отсыревшему асфальту лужами безобразной формы. Красивая синтетическая радуга пересекает ему дорогу. Хороша примета? Или просто отсутствие плохой? А может, это было тождественно. Да, определенно, в каком-то смысле, это было тождественно. Занятый созерцанием жидкого зеркала горючей смеси, Джон заметил, что звонок оборвался лишь тогда, когда услышал шум автоответчика. Чертыхания. Сбросить. Джон настоятельно тянется к кнопке вызова снова. Надо было поговорить еще кое с кем.