Сад голубых пионов

      Сириус говорит, что заходить на чай туда, откуда они пошли на свидание, было бы глупо, и Пиона, поддавшись порыву, быстро чмокает его в губы. Опьянение окончательно отпускает ее, но голова все еще кружится, а воздух кажется жгучим и пряным, и Пиона вдыхает его полной грудью и почти задыхается. Слова про свидание она пропускает мимо ушей, получает по-собачьи слюнявый поцелуй в нос на прощание и разворачивается на пятках, скользя по влажной траве. Сириус смотрит ей в спину, и Пионе чудится, будто впервые за полтора года все делается таким, каким и должно было быть.       Скрывшийся в небесах мотоцикл она провожает долгим задумчивым взглядом, кусает губы и только потом замечает, что что-то не так. Входная дверь приоткрыта, так что тонкая полоска света расчерчивает крыльцо, и Пиона касается пальцами холодного дерева осторожно. Страх тут же просыпается, сбрасывает пелену и бьет по ушам, но Пиона силой заталкивает его глубже.       Может быть, думает она, Джеймс забыл закрыть за ней дверь, а сама Пиона, слишком опьяненная чувствами, вылетела из дома, ничего не касаясь. Может быть, приходит в голову еще одна мысль, Лили подглядывала за ней, а затем Гарри проснулся и заплакал, и она рванула его успокаивать. Может быть, говорит Пиона одними губами, они оба просто решили проветриться, а потом целовались на крыльце и прижимались друг к другу слишком сильно, чтобы думать о двери.       Сглотнув вязкую слюну, Пиона заходит внутрь, окидывает взглядом прихожую и проходит в гостиную. На первый взгляд все кажется Пионе нормальным, и она даже гасит и собирает в коробку забытые свечи, окидывает насмешливым взглядом оставленные на столе бокалы с недопитым глинтвейном и тянется, чтобы подобрать почти соскользнувший с дивана плед. Выровненное дыхание снова обрывается, застревает в горле и вырывается кашлем, и Пиона поспешно накрывает губы ладонями, прислушиваясь к тишине.       Джеймс лежит перед лестницей, сжимает в пальцах волшебную палочку и смотрит точно Пионе в глаза. Тошнота поднимается к горлу, Пиона пятится, поднимает взгляд и долго смотрит на сбитую с петель дверь на второй этаж. Взгляд Джеймса стеклянный и мертвый, убийца, наверное, должен был переступить через его тело, чтобы подняться наверх, а Пиона снова опускает глаза себе под ноги.       Она должна проверить, что с Лили и Гарри, но от тишины сводит нутро и шумит в ушах океан, и Пиона рвано хватает ртом воздух, гонит вставшую перед глазами белесую пелену. Она шагает вперед, осторожно перешагивает через Джеймса и едва ощущает собственное ставшее кукольным тело. Голова теперь кружится вовсе не от опьяняющей эйфории, перед глазами плывет, и Пиона преодолевает лестницу несколько долгих минут. В голове бьется дурацкая мысль, что, едва став нормальным, все снова отвратительно рушится, и Пиона цепляется пальцами за перила, прокручивая ее, как на заевшей пластинке.       Сперва она зачем-то заходит в свою комнату, собирает нехитрые вещи, упаковывает подаренную Сириусом теплицу в чемодан с расширением пространства от Лили, туда же запихивает лимонное дерево и хватается обеими руками за ручку. Денег у Пионы немного, но и их она упаковывает тоже, забирает из комнаты Лили и Джеймса документы и несколько фотографий. Надкусанная луна заглядывает в окно, когда она выходит из комнаты, и впервые с тех пор, как Пиона вернулась, дом прорезает пронзительный крик.       Несвязная мысль бьется в висках так, что Пиона бросает чемодан посреди коридора, врывается в детскую, перешагивает два мертвых тела и подхватывает плачущего Гарри на руки. Только потом, прижимая мальчишку к себе, Пиона оборачивается, скользит взглядом по разметавшимся рыжим волосам и уродливой черной мантии. Лили лежит, раскинув в стороны руки, прямо перед детской кроваткой, и на лице ее нет ни страха, ни злости. Пиона давит желание закрыть ей глаза, устремленные вверх, бегло осматривает лежащего лицом в пол мужчину и выходит прочь, на ходу подхватывая брошенный чемодан.       Пиона понятия не имеет, куда ей идти, боится аппарировать вместе с ребенком, но еще больше опасается того, что кто-то еще может следить за домом поблизости. Впрочем, думает Пиона внезапно хладнокровно, тогда ее внутрь бы даже не запустили, набрасывает на себя рассеивающее внимание заклинание и спешит затеряться в полуночных тенях.       На первый поезд она садится уже ранним утром, добирается до Литтл Уингинга к вечеру и берет такси, потому что Гарри безостановочно хнычет, а на Пиону волнами накатывает усталое раздражение. В дверь дома Петунии Пиона стучит, жмурясь от упавшего прямо на глаза рыжего вечернего солнца, покачивает цепляющегося за нее Гарри одной рукой и так неловко улыбается, будто и сама является годовалым ребенком, только что потерявшим обоих родителей. Сестра открывает не слишком быстро, окидывает Пиону сканирующим взглядом и взмахивает руками, будто читает все по ее глазам.       – Мерлиновы кальсоны! – восклицает Петуния, в свое время подхватившая от сестер несколько волшебных словечек.       Петуния заталкивает ее внутрь почти силой, хотя Пиона чувствует себя такой слабой, что стоит легонько подтолкнуть – и она завалится, словно деревянная куколка. Это впервые, думает Пиона, когда Петуния видит ее шрамы, но сестра точно не обращает на них ни капли внимания, забирает Гарри из ее рук и обещает сейчас-сейчас ее накормить. Петуния не спрашивает у нее, что случилось, только сканирует цепким взглядом, шикает на вошедшего в кухню Вернона и накладывает добавки. Гарри засыпает у сестры на руках, и Пиона думает, что совсем не умеет обращаться с детьми.       – Гарри теперь сирота, – выдыхает Пиона, завершая рассказ, и голос ее впервые срывается.       Ей хочется кричать и биться в истерике, рвать на себе одежду и волосы и проклинать всех на свете, но Пиона даже не плачет. Петуния обхватывает ее ладонь прохладными пальцами, просит зевающего Вернона уложить Гарри рядом с маленьким Дадли, и всю ночь они разговаривают прямо на кухне, обсуждая дальнейшие действия. Следующий день они отсыпаются, сестра дает ей несколько мастер-классов по обращению с годовалым ребенком, а потом, когда рыжее солнце снова светит в окно, выносит вердикт.       – Беги, – чеканит Петуния, и голос ее будто в самом деле пропитан искрящейся магией, – беги так далеко, где никто тебя не найдет. Спрячься, а затем возвращайся, когда все в самом деле уляжется. И даже не думай писать мне письма.       Петуния смотрит на уродливый шрам у нее на виске и ключице, и Пиона впервые не ежится, не желает прикрыться. Она исполняет приказ, не решается даже установить на дом защитные заклинания, только оставляет сестре несколько завалявшихся зелий. Пиона бежит, словно на пятки ей наступает безумная смерть, прячет Гарри от целого мира и читает в газетах радостные вести о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть теперь мертв.