С приветом с того света

Ян выдает мне заправленные в постельное белье одеяло и подушку и выделяет новую зубную щетку, чтобы я мог нормально умыться. Ложимся на единственный разборный диван, на котором я уже дрых в первую нашу встречу. Впрочем, это ничуть не стесняет ни моего удобства, ни удобства Яна: диван большой, и места нам хватает с лихвой, чтобы откатиться на разные стороны и друг другу не мешать. Коты устраиваются кто на лежанках, кто в домике в углу, и в квартире становится так тихо, что я слышу лишь утробное бормотание кондиционера круглосуточного магазина на первом этаже. Танец теней на стене от подсвеченных тусклым уличным фонарем деревьев быстро меня убаюкивает. Просыпаюсь посреди ночи от того, что мне жарко и тяжело дышать. Оно и неудивительно: лежу полностью одетый на чужой половине под двумя одеялами сразу, а Ян, горячий, как батарея, навалился сверху всем телом, давит жестким подбородком мне на плечо и пыхтит в шею. Чувствую себя как плитка шоколада, которую бросили в чашу для фондю — еще немного, и я расплавлюсь по дивану и впитаюсь в обивку. Отплевываюсь от волос Яна и пытаюсь осторожно, его сон не потревожив, выползти к спасительной прохладе, но Ян издает короткий недовольный звук. Выжидаю секунду-другую и пытаюсь снова — Ян откровенно шипит мне в ухо, как закипающий чайник, и сжимает ворот моей футболки в кулаке, не давая отстраниться. — Знаешь что?.. — шепчу раздраженно. Ян спит глубоким сном и не знает ничего, походу, кроме того, что я у него вместо личной грелки. Решаю действовать иначе. Отталкиваюсь от дивана и с трудом, но опрокидываю Яна на лопатки, меняясь с ним местами. Теперь он пусть парится, если ему комфортно спать в бане, а я сверху полежу. И одно из двух одеял явно лишнее — я его скидываю с нас, и, пристроив тяжелую голову у Яна на плече, с удовольствием проваливаюсь обратно в крепкий сон без единого сновидения. В следующий раз просыпаюсь уже глубоким утром. Лежу поверх одеял в форме морской звезды, заняв весь диван, благо что один. Если не считать Орешка, скрутившегося в круассан прямо над моей головой, и Герцога, который устроился у меня на животе и, зажмурившись, урчит так, что эта вибрация, кажется, и становится моим будильником. Слышу, как на кухне шипит сковорода, и чувствую тот неповторимый запах, который появляется, только когда кидаешь на стопку свежих блинов кусочек сливочного масла. Рот моментально наполняется слюной. Мне приходится скрепя сердце спихнуть недовольно мяукнувшего Герцога, выбраться из шапки-Орешка и, схватив полотенце с щеткой, бежать умываться и торопиться к столу. Ожидаемо меня встречают на кухне наездом. — Горазд ты дрыхнуть, щас все остынет, — ворчит Ян, лопаткой переворачивая очередной блин. Зелёнка сидит на кухонной тумбочке рядом с раковиной и придерживает лапой страницу с рецептом большой и явно старинной поваренной книги. Ян отвлекается, чтобы захлопнуть книгу перед его носом и тихо бросить в ответ на возмущенное «Мя-я-я-у!»: — Нормально сахара в тесте, не ссы, — и обращается уже ко мне: — Сметану в холодильнике возьми. И варенье на второй полке в самом конце клубничное. Запотевшие от жара окна, легкий пар в воздухе, выхваченный лучами холодного февральского солнца, запах блинов и корицы — все это так крепко ассоциируется с ленью выходного дня, уютом родного дома и детством, что у меня улыбка как появляется на лице, так с него и не сходит. Даже ворчание Яна кажется важным дополнением утра. Достаю из холодильника сметану и варенье. Пошикав на Чёртика, который мешается под ногами, прыгая туда-сюда за солнечными зайчиками, тесню Яна у плиты, чтобы достать тарелки из-под полотенца на сушке. Накрываю на стол, заливаю кипяток в заварочный чайник. Ян как раз заканчивает с последним блином, и мы садимся завтракать. Вместе с нами решает откушать Герцог, степенно вплывая на кухню. Судя по тому, что полной осталась лишь его миска с принтом из маленьких позолоченных корон, остальные коты придерживаются строгого режима и едят ранним утром. — Забрал твои шмотки из химчистки, — сообщает Ян, уничтожая два блина за раз, не успеваю я обмакнуть свой в сметану. — И телефон зарядил. — Спасибо! — говорю, малость смущенный тем, сколько Ян для меня делает. Пока я дрых без задних ног, он сообразил нам завтрак, сгонял за моими вещами и позаботился о том, чтобы я не остался без связи. Я уже говорил, что Ян замечательный — и укрепляюсь во мнении. Но меня это смущает! Я разве заслужил? — Не за что. — Ян морщится, как будто залил столовой ложкой в рот не клубничное варенье, а свежевыжатый лимонный сок. — Почему ты так реагируешь на благодарность? — спрашиваю огорченно. Было бы куда проще, воспринимай он мои «спасибо» спокойнее. А не так, будто я тыкаю его зубочисткой в тощую ляжку. — Ты же классный и делаешь милые заботливые вещи. — Че? — Ян таращится в ответ с подозрительным прищуром. Может, мне кажется в освещении кухни, но он будто бы краснеет немного. — Говори хоть «на здоровье» ради разнообразия, — советую, принимаясь за второй блин. Не могу сказать наверняка, но, походу, краснею и я. — Или там «рад стараться». — Пф, — отзывается Ян неопределенно, и весь остаток завтрака мы молчим. После я отпихиваю Яна от раковины и сам мою посуду, чтобы хоть как-то поблагодарить за прекрасный завтрак. Забираю чистые вещи, одеваюсь в туалете, а когда выхожу, Ян уже ждет меня в прихожей с пакетом, в который положил завернутые в фольгу блины. Признаюсь, не очень хочется уходить. Мною овладевает необъяснимое желание половину дня праздно валяться с Яном на диване и смотреть ржачные ролики в сети. Но я помню, что вчера он говорил про смену в приюте. Да и неплохо бы проверить, нет ли новых заказов на сеансы связи с миром мертвых. Ян снова провожает меня до дома. — Ну че, до скорого, — говорит, вручая мне пакет. Стоим под подъездным козырьком, прикрытые голыми кустами сирени от проезжей дороги. Вокруг ни души. Хочу брякнуть очередное «спасибо» за пакет с блинами и за то, что по-джентльменски проводил, скрасив своей компанией путь через унылые, посеревшие от набежавших туч дворы, но у Яна же опять лицо сделается, как будто я его пытаю. Не знаю, почему я решаю, что это нормально. Но за руки же мы держимся с завидной регулярностью. А значит, Яна не перекорежит на тему каких-то неудобных намеков. Не хочет словами, будет так. Делаю шаг навстречу, обнимаю его осторожно свободной от пакета рукой и клюю в теплую щеку. — Ага, — говорю, — до скорого. На связи. Отступаю. Ян стоит как истукан с острова Пасхи. На его лице ни одной лишней эмоции не отображается. Спустя пару секунд он молча разворачивается, сует руки в карманы куртки и шагает к дороге. Идет себе и идет, вскоре скрываясь за поворотом, а я стою и понять не могу, почему у меня так сердце заходится. Надо бы покурить и домой валить, но мне требуется еще несколько мгновений, чтобы отойти от странного колотуна. Потом я достаю пачку, прилежно выкуриваю одну сигарету и наконец поднимаюсь к себе. Днем заглядывает бабушка. На удивление, когда выкладываю ей вчерашнюю историю, она не охает и не говорит мне не выходить больше из комнаты и не совершать ошибки, а сдержанно сообщает: — А этот белобрысый юноша, кажется, не такой уж и плохой гражданин. — Да что ты говоришь? — фыркаю, закатывая глаза. — А то я сам не понял. — Будете работать вместе, — задумчиво изрекает бабушка, пропуская комментарий мимо ушей, — глядишь, деньжат побольше скопите. — Как по-капиталистически звучит, — не удерживаюсь от едкого комментария. — Так, бабушке не дерзи, — строго отрезает она. — Давай лучше в шахматишки сыграем. Бабушка уходит в сумерках. Заявок в моих профилях по-прежнему нет, но я не унываю. Ведь вечером мне звонит Кристина, и мы целый час болтаем о всяких ведьминых делишках. Я скидываю ей статьи про дар Ока, в общих чертах рассказываю про триггер и особенности силы ведьм первого поколения. На втором часу разговора мне дозванивается Ян, мы с Кристиной подключаем его к общей линии, и все вместе накидываем текст объявления для сети. — Теперь будем ждать звонков, — делает оптимистичный прогноз Кристина, бодрым стуком клавиши «энтер» публикуя опус с перечислением преимуществ наших услуг на сайте. Надеюсь, сработает. — Я спать, — говорит Ян и зевает в трубку. — Завтра опять на работу. — Спокойной ночи, — говорю, давя разочарование в голосе. Конечно, никто не говорил, что теперь мы будем видеться каждый день. Но все равно грустно, что завтра я с ним не пересекусь. — Сладких снов, — добавляет Кристина. — Я тоже пошла. Надо сделать задания для универа, пропустила много. Ложусь пораньше, о чем приходится пожалеть. Мне десять лет не снилось снов, лишь серая унылая темнота на обратной стороне век, и я свыкся давно, что такова специфика моего ведьмовства. Но сегодняшняя ночь дарит незабываемые впечатления — яркие ролики сменяют один другой в бесконечном калейдоскопе снов. Сначала коты Яна, водящие хоровод вокруг новогодней елки в красных колпачках. Потом за мной гонится с водным пистолетом знакомая кассирша из местного продуктового магазина, требуя вернуть взятые в долг десять рублей. Я бегу от нее дворами и чуть ли не рыдаю, потому что у меня нет десяти рублей. Из-за угла дома выскакивает Зелёнка и услужливо протягивает мне кошелек. Но когда я разворачиваюсь к кассирше, расстегиваю тяжелый кошелек и вытряхиваю мелочь, на ее подставленную ладонь высыпается горстка кошачьего корма, песок и сушеные рыбьи глаза. «Достойная плата!» — говорит кассирша, оборачиваясь вдовой Гольцман, и инфернально хохочет. Я отступаю на шаг, спотыкаюсь и падаю, ударяясь головой, а в следующий же миг просыпаюсь внутри сна на одном из батутов большого развлекательного комплекса, где работает мой бывший. Женя — он же мой бывший — тут как тут. Наклоняется надо мной и сердито спрашивает: «Больше не нравятся мои кубики? Не нравятся?!» Он бросается в меня мягкими кубиками из поролоновой батутной ямы, а я переворачиваюсь и ползу на четвереньках, пытаясь от него удрать. Ноги путаются в пальто, которое становится длиной с двух меня, я ору «Помогите!», и тут меня хватают за шиворот, заворачивают в пальто, как в мешок, закидывают себе на плечо и куда-то несут. Думаю, что меня догнал Женя и закопает теперь в батутной яме, а потому брыкаюсь, кричу и луплю его по спине что есть мочи. «Ген, ты охуел?» — спрашивает Ян раздраженно, сбрасывая меня на что-то пружинистое и мягкое. Выпутываюсь из пальто и растерянно моргаю. Я у Яна в квартире, валяюсь на его диване в одних кружевных трусах. «Ты не так понял!» — говорю, думая, чем бы оправдать, что зачем-то поперся к Жене в батутный центр, хотя не хотел. И тут я просыпаюсь. Тяжело дышащий, весь вспотевший и с дико колотящимся сердцем. Старинные бабушкины напольные часы заунывно отбивают полдень. Дело дрянь! Мне приснился мой первый за десять лет сон, а это может значить лишь одно. Я кубарем скатываюсь с кровати и ползу к шкафу. Достаю из него первое, что попадается под руку — джинсы и простой свитер крупной вязки. Одеваюсь, умываюсь кое-как, шнурую берцы, накидываю пальто и вылетаю из квартиры. Бегу дворами как угорелый. На полпути вспоминаю, что Ян не может быть дома, потому что у него смена в приюте. Достаю телефон и дрожащими пальцами забиваю в навигатор «кошачий приют». К счастью, он на районе один и находится совсем недалеко. Мне пяти минут хватает, чтобы оказаться на крыльце под козырьком с логотипом в виде рыжей кошачьей лапки. Отряхнув ноги от снега, влетаю в дверь под звонкую трель музыки ветра и останавливаюсь в чистом просторном холле. Здесь стоят кожаный диванчик, здоровый аквариум с рыбками гуппи, кулер и витрина, набитая всякими кошачьими принадлежностями и сувенирами. Справа — стойка администратора, из-за которой поднимается с кресла на колесиках Ян. На нем сегодня бежевая бейсболка с логотипом приюта и бежевый вельветовый комбинезон. Если бы не страшная синяя футболка под ним, я бы даже заценил прикид. Но мне, признаться, совсем не до придирок к одежде. — Ген, ты че? — Ян смотрит на меня пристально и, обернувшись мельком через плечо на пустой коридор, протягивает мне руку. Резко подрываюсь к нему навстречу, хватаю за руку и выпаливаю: — Ты мне приснился! Ян вздергивает светлые брови. — Судя по твоему лицу, это скорее хуево, чем хорошо? — уточняет он с ухмылкой. Не понимаю, что его так развеселило. — Конечно! — говорю, сильнее стискивая его теплые пальцы. — Это ужасно! Мне десять лет снов не снилось — и тут! — И тут я, — подсказывает Ян, продолжая ухмыляться. — И тут ты, — повторяю вслед за ним загробным голосом. Ухмылка сползает с лица Яна, и на нем появляется выражение скепсиса. Он догадывается, что меня так взбудоражило. — Ген, ты ебанулся? — цедит Ян сквозь зубы, предпринимая слабую попытку вырвать ладонь. Держу я слишком крепко, и у него не получается. — Серьезно? — Ну а что это может означать? — упрямо отзываюсь, подстегнутый страхом. — Я же гребаный проводник между загробным и реальным. А не специалист по счастью, здоровью и семейному благополучию! — По-твоему, если тебе присниться, то все? — хмыкает Ян, с чувством закатывая глаза. — Гроб, гроб, кладбище? — Да! — восклицаю уверенно, и под ребрами щемит. — Не знаю. — Нет. Я все сделаю, но не дам ему умереть. Не зря мне приснился сон! Это предупреждение, чтобы я был бдительнее и его охранял. Сознаюсь пристыженно: — Я про такое не читал… Не додумался. — А кто-то еще в твоем сне присутствовал? — спрашивает Ян, прищурив один глаз. Руку он больше не вырывает, видимо, смирившись, что мне нужно за нее держаться, иначе меня накроет истерика. — Ага, — припоминаю подробности. — Кассирша из продуктового, твои коты, клиентка, которая оставила на меня кучу негативных отзывов в сети, а еще мой… знакомый один. — Какая интересная компания для совместного отхода в мир иной, — фыркает Ян. Он вглядывается пристально в мое лицо и твердо заявляет: — Ген, иногда сны — это просто сны. Даже первые за десять лет. Мне вон тоже снится, что я в облике кота по заброшкам шастаю, но я еще ни разу не проснулся с шерстяными бубенчиками. Успокойся, окей? — Ян подталкивает меня к выходу. — Подваливай вечером, чай тебе сделаю. Мятный, нервишки успокаивает. — Он оглядывается на стойку и говорит с отдаленным намеком на сожаление, но вместе с тем твердо: — Мне работать надо. Отчеты сами себя не напишут. — Но… — пытаюсь возразить уже на пороге. — Давай-давай, — подгоняет Ян со смешком, — шуруй, отвлекаешь. — Он хватает меня за подбородок и поворачивает лицом к стеклянной двери. — Видал, погода какая хуевая? Метель будет. Домой вали. — Ян делает шаг навстречу и бегло касается теплыми губами моей щеки. Сигнал недвусмысленный. Понял, принял, буду кипиш разводить — меня пустят на тушенку. — Вечером увидимся. Ян открывает дверь и мягко вышвыривает меня за порог. Вроде, топая домой, я слегка успокаиваюсь под выкуренную сигарету. Может, Ян прав, и иногда сны — это всего лишь сны? Просто я настолько давно их не видел, что успел отвыкнуть и теперь вижу в обычном бредовом кино зловещие предзнаменования, не имеющие ничего общего с реальностью? Вот бы уметь заглядывать в будущее! Лишь одним глазком. Просто убедиться, что с Яном и его котами там все в порядке. Заодно проверить кассиршу, вдову Гольцман и Женю — им так-то тоже рановато за завесу. И тут меня осеняет — будущее! Нет ничего проще этой задачки. Прибавляю шагу, ныряю в родной подъезд, взлетаю по лестнице, окрыленный замечательной идеей, и очень быстро оказываюсь с ноутом за кухонным столом. — Какие люди! — приветствует меня папа с лучезарной улыбкой, приняв звонок в зуме. Телефон он держит в руке, а сам, судя по тому, что изображение дергается, вышагивает по парку дневную норму шагов. — Лен, слышишь? — Он смотрит куда-то вдаль, окликая маму. — Черепушечка на связи! — Па-а-ап, — тяну осуждающе, — ну мне же уже не двенадцать. — Ты и в сорок будешь моим Черепушечкой, — обещает папа и спрашивает, поверх очков всматриваясь в экран: — Что случилось? Ты какой-то загруженный. — Мне нужен небольшой расклад на картах, — заявляю без лишних предисловий, — точнее не мне, а моему другу. Фотки будет достаточно? — Ты же знаешь, Ген, — отзывается папа, останавливаясь под большим дубом, и машет маме, походу, чтобы шагала к нему быстрее, — что загробное для моих карт закрыто. — Папа! — возмущаюсь, поперхнувшись воздухом. — У меня есть живые друзья! — Ого! Ты подружился с кем-то? — в кадре появляется мама, румяная от свежего воздуха. — Расскажи нам все! Коротко пересказываю им события недавних дней. Папа покачивает головой, приговаривая «Ну и дела!», мама просто внимательно слушает, не перебивая. Наконец я рассказываю про свой сон и признаюсь, что нервничаю по этому поводу. — Малыш, ты же знаешь, что ты не предсказатель, — напоминает мама журяще. — Проводникам такое недоступно. Ты вступаешь с иным миром в контакт, но знать, кому сколько отведено в нашем, тебе не дано. И лучшим ведьмам-сновидцам подобное не снится. Не придумывай. Даже у магии, непредсказуемой и изменчивой, есть свои правила, от которых она не отступается. — И мой тебе совет, — критически подсказывает папа, — никогда и никого не проси гадать на дату смерти близкого человека. Плохо сказывается на кукухе. — Он фыркает. — Вот узнаешь, сколько Яну жить, и что? Будешь на дни рождения в открытках писать «Поздравляю! Тебе осталось целых эн лет»? — Справедливо, — отвечаю кисло, не придумав достойных аргументов. Собственная затея уже не кажется такой блестящей. И все же мне не дает покоя. — Мам, что, по-твоему, могут означать появившиеся сновидения? — Впечатлений у тебя много в последнее время, — предполагает мама, пожимая плечами. — А то у меня за десять лет впечатлений не было никаких, — произношу ядовито. — Может, чувствуешь что-то новое, — продолжает мама невозмутимо, — и твоя человеческая часть пытается эти новые сильные эмоции пережить закономерным человеческим путем — через сон. — Кто знает, — вздыхаю, делая мысленную отметку откопать умные статьи в интернете. Мы еще немного болтаем с родителями о всякой бытовухе, я обещаю набрать им на следующей неделе и наконец заканчиваю звонок. Впрочем, долго думать и страдать до вечера мне никто не дает. Телефон коротко вибрирует, и на экране загорается сообщение. «Чат “Банда”» «Кристина: Пацаны! Мне уже позвонили, прикиньте! У нас есть дело!»