Весна нам вернёт всё, что мы потеряли зимой

Утром Коннор довольно бесцеремонно разбудил Хэнка. Лейтенант, толком еще не проснувшийся, обалдел, увидев Коннора при полном параде — в идеально сидящей на нем белой рубашке с галстуком. Хорошо, что свой киберлайфовский пиджак не надел, запомнил, что Хэнк терпеть его не может, хоть и не сжег. Кое-как поднявшись, Хэнк устыдился своего вида — заспанный, неумытый, нечесаный, в старой растянутой футболке и семейниках, заменявших ему пижаму. А потому поспешил скрыться в ванну. Вышел оттуда, приведя себя в порядок, посвежевший, умытый — а на кухне уже завтрак готов. Ароматный кофе и пышный омлет. Хэнк удивился — и когда только успел научиться? — Ничего сложного! — ответил Коннор. — Рецепты легко найти в сети, затруднение вызвала только формулировка «соль добавить по вкусу», но так как избыток в организме хлорида натрия приводит к задержке жидкости и, соответственно, повышению артериального… — Все, хватит, я понял, что солить ты принципиально не стал, — усмехнулся Хэнк, доставая из кухонного шкафа солонку. Пока Хэнк завтракал, Коннор сидел в прежней своей «машинной» позе — руки сложены на коленях, спина прямая. ​ — Волнуется парень, — подумал Хэнк, — как-то его встретят в качестве почти полноправного сотрудника. Хорошо, хоть Рида пока нет, чтоб его черти драли. Коннор ждал Хэнка у входной двери, по-прежнему напряженный, брови слегка нахмурены. Оказалось, он и с Сумо уже успел погулять, все-то у него было под контролем. Когда уже собрались выходить, Хэнк обратил внимание, что Коннор так и пошел к машине в белой рубашке. — Эй, Кон, ты что, в таком виде собрался ехать? На улице декабрь, если что! И тут же сам спохватился — а ведь у парня ничего другого и нет. Пришлось вернуться. Порывшись в шкафу, Хэнк достал свою старую серую толстовку еще времен полицейской академии. — Не зимняя, конечно, одежда, но хоть что-то. В ближайшие выходные поедем, разыщем работающий магазин и купим тебе новые вещи. Коннор подхватил на лету брошенную ему толстовку и моментально, слитным движением надел ее на себя. До этой минуты, волнуясь в ожидании того, как теперь примут его коллеги, он выглядел совершенно машинным, ну прям «андроид, прислан из Киберлайф». А теперь ожил, подошел к зеркалу, расправил на себе мешковатую серую одежду. Недовольно оглядел себя, решил, что галстук в таком случае лишний. Хэнк усмехнулся — Коннор и раньше ни одной зеркальной поверхности пропустить не мог, а уж теперь и подавно. Это утро разительно отличалось от обычных сборов лейтенанта на работу. Раньше, встав невыспавшийся и с больной головой, он как зомби ходил по дому, и, только заварив крепчайшего кофе, приходил немного в себя. Взбодриться удавалось, а вот настроение по-прежнему оставалось мерзким. До чертиков не хотелось ехать в департамент, получать заслуженных пиздюлей за опоздание от Джеффри, и видеть кривящееся в злорадной ухмылке лицо Рида. А с другой стороны — было понимание, что только эта, некогда любимая, а теперь потерявшая смысл работа, и держит его, чтобы окончательно не сорваться в пропасть. Наскоро напялив на себя что попало, выпускал во двор Сумо и ехал в департамент, мрачный и уставший, хотя день для него только начинался. То ли дело сегодня. Очередное бесцеремонное вторжение в его личное пространство — а Хэнк и не злился! Как тут было сердиться, увидев эту серьезную физиономию андроида, спасибо, не оплеухами его разбудившего — усмехнулся он, воспоминая недавнее прошлое. Зато парень приготовил отличный завтрак. Правда кофе был не столь крепким, как предпочитал лейтенант, но сегодня он и без кофе не был ни подавленным, ни уставшим. Напротив, ощущал какое-то радостное возбуждение, наблюдая за Коннором. Раньше в голову ему такое не приходило — таращиться на коллег, а теперь он сам не мог понять что такое — но вот просто смотреть на парня, доставляло какое-то неизъяснимое удовольствие. Даже столь раздражавшая прежде напряженная поза — прямая спина, руки сложены на коленях — теперь почему-то казалась милой, ну волнуется же! И не без причин, если вспомнить его первый день в ДПД! Впрочем, теперь все будет по-другому, Хэнк был уверен. В себе точно уверен, а Рид пусть только попробует сунуться — по ебалу получит только так. На работу они прибыли минута в минуту, приятно удивив Фаулера, который, игнорируя Хэнка, обратился к андроиду: «И вот так, Коннор, чтобы было всегда!» Лейтенант довольно улыбнулся в бороду. Работы было много, и не прошло и пару часов — последовал первый вызов. Подростки-долбоебы изловили андроида, едва не забили насмерть битами. Хорошо, что это из окна увидел другой андроид, он и вызвал полицию. Парни разбежались, едва завидев полицейскую машину, а беднягой, которому неслабо досталось, занялся Коннор, принес из машины пакет тириума, связался с Иерихоном, чтобы забрали пострадавшего, которому, как оказалось, и податься некуда. Он был той же модели, что и первый пойманный ими андроид, имени которого они так и не узнали. А этого звали Сэм, во время революции он занимался своими обычными делами, но услышал, как хозяин с соседями обсуждают, что делать с принадлежащими им андроидами. И один заявил, что своего андроида облил бензином и поджег, потому что они — опасны, видите, что творят? Пять магазинов Киберлайф разгромили, полиции сопротивление оказали! Сэм ничего не понял, но очень испугался. И решил бежать, пока не поздно. Он не знал за собой никакой вины, а если какие-то андроиды оказались опасными преступниками, то причем тут он? Решил бежать, а куда податься — понятия не имел. Прятался по подвалам, а когда решился выбраться — на него напали эти люди, а он ведь ничего плохого не сделал! Коннор успокоил его, как мог, и подумал — все же хорошо, что теперь все будет по-другому, его заберут свои, ему окажут помощь, он не вынужден будет, дрожа от страха, ждать своей участи и разбивать себе голову о стены тюрьмы. Примерно так же прошли и следующие два дня — вызовы, задержания, допросы. ​ А на третий день на работу вышел Гэвин Рид. Вошел в опен-спейс, настороженно огляделся по сторонам — не вздумает ли кто-то неосторожный припомнить обстоятельства, при которых он получил травму, или хотя бы усмехнуться. Но нет, все уткнулись в терминалы, только Тина приветливо махнула рукой. Рид подошел к своему рабочему месту — и вытаращил глаза на Хэнка, которого явно не ожидал увидеть. Видимо, надеялся, что тот все еще отстранен, а может быть, и вовсе уволили. В зеленых глазах детектива полыхнула ненависть. Хэнк сделал вид, что ничего не заметил, и даже приветливо сказал: «Утра, Гэвин», и тоже уставился в терминал, пряча усмешку. — Ну да, вот он я, никуда не делся — не повезло тебе, — пробормотал себе под нос Хэнк. — И это ты еще Коннора не видел. Рид швырнул на стул свою кожаную куртку и отправился в кафетерий, чтобы хоть стаканом кофе скрасить столь неудачное начало дня. ​ Хэнк встревожился. Коннор ведь сейчас как раз был в кафетерии, потому что отвыкший от ранних подъемов лейтенант попросил принести ему кофе. Он, конечно, знал, что парень прекрасно может постоять за себя, да и Гэвин получил хороший урок, но не хотелось, чтоб день начинался со ссоры или чего похуже. Поэтому, помянув недобрым словом злобного говнюка, лейтенант поднялся и последовал за ним. ​ Коннор, в серой Хэнковой толстовке, стоял возле кофемашины, спиной ко входу, и наблюдал за приготовлением кофе. Рид явно не понял, кто перед ним, и церемониться не стал. — Эй, ты тут что — заснул? Съебывай давай, я спешу! — Да уж, говнюк в своем репертуаре. Ну, будет тебе сейчас сюрприз, — про себя усмехнулся Хэнк. ​ И точно. Коннор развернулся — и Рид буквально остолбенел. — Доброе утро, детектив Рид! Рад видеть вас в добром здравии! Держите ваш кофе! Вручив обалдевшему детективу стакан с напитком, хитрый андроид ускользнул, воспользовавшись заминкой, а Рид так и стоял, открыв рот и держа в руках стакан с кофе. Хэнк, который, незамеченным, ждал его в коридоре, показал Коннору сразу два больших пальца, и оба они заулыбались, услышав из кафетерия крик: «Да блядь!» и звук шмякнувшегося о стену стакана с кофе. * * * Вернувшись на свое рабочее место, Рид с ненавистью уставился на Коннора. Ну как же, все с ним связываться боятся — кроме Хэнка, разумеется, а тут какой-то андроид им полы в архиве обтер. Хэнк вынул из кобуры и положил перед собой на стол табельное. И очень выразительно посмотрел на Рида — мол, только попробуй, тронь. Рид не идиот, понял — вот только что возобладает — здравый смысл или ненависть? Коннор, от внимания которого не ускользнуло происходящее, тревожно завертел головой. ​ — Лейтенант Андерсон! — прошептал Коннор. — Зачем это? — Чтобы понял. У Рида хватит ума учесть свою ошибку в архиве. В следующий раз болтать не будет, сразу будет стрелять. — Ну, вообще-то мое нахождение там было незаконно, так что он был вправе… — Коннор, заткнись, — недовольно ответил Хэнк. - Я видел запись с камер. И знаю этого человека уж всяко лучше, чем ты. Он пришел не поймать опасного девианта, пробравшегося в архив. Он пришел свести с тобой счеты. Ты с самого начала этому говнюку был как кость в горле! Он, чтоб стать детективом, жопу рвал, ничем не брезговал — коллегу подставить, чтоб самое интересное дело себе забрать, показания нужные выбить. Правда и вкалывал, этого у него не отнимешь. А тут приходишь ты, такой весь из себя идеальный, детектив вот просто потому, что тебя таким создали. Он всех достал уже истериками на тему — как вы нас всех замените. Когда тебя прислали, он сразу почувствовал в тебе угрозу — а тут такой подходящий случай, реально восстание андроидов, и всегда можно сказать, что он геройски сражался и уничтожил опасного девианта! — Но лейтенант, тогда это было возможно, а сейчас, после слов мадам президент… — осторожно попытался возразить Коннор. — Вот именно что слов, Коннор. Слов, а нужны законы. Так что будь осторожен, очень тебя прошу. На этом злоключения их не кончились. Фаулер вызвал к себе Хэнка и объявил, что он, как и раньше, будет заниматься делами, связанными с андроидами, и его напарником будет Коннор. Но, поскольку, работы существенно прибавилось, им в помощь выделят еще и детектива Рида, который пока будет заниматься допросами и бумажной работой, но вскоре ему подберут напарника, и тогда на преступления они будут выезжать по двое, а на самые сложные дела — вместе. ​ — Господи, Джеффри! Рид — будет заниматься преступлениями против андроидов? Ты же знаешь, как они его бесят! - — Да, кто бы говорил, Хэнк! Ты тоже их ненавидел. Тебе напомнить, как в этом самом кабинете всего несколько дней назад ты просил избавить тебя от напарника, присланного из Киберлайф? Так что иди, веди с Ридом разъяснительную работу, и вдохновляй его личным примером, так сказать. - Хэнк, было, открыл рот, чтобы возразить, но капитан поднял правую ладонь, давая понять, что разговор окончен. — Все, Хэнк, иди! Риду сам об этом объявишь, а я, если ты позволишь, делом займусь! * * * Сказать, что Гэвин был зол — значит, ничего не сказать. Он сидел в своей излюбленной позе, закинув ноги на стол, и притворялся, что всецело поглощен игрой на своем смартфоне, а сам изо всех сил пытался сделать вид, что спокоен. Однако надолго его не хватило. Отшвырнув ни в чем не повинный телефон, он поднялся и пошел покурить. В курилке, к счастью, никого не было, и можно было с силой треснуть кулаком по стене. Он-то так надеялся, что навсегда избавился от проклятой парочки — алкаша и его сраного робота. Хэнка за нападение на федерального агента выгонят, ну а андроид… Рида просто добило, когда, отлеживаясь после сотрясения мозга, он смотрел репортажи о событиях в городе — и увидел ебучего Коннора во главе целой армии андроидов. А после — на трибуне, рядом с лидером новоявленной разумной расы. И горше всего было то, что выстрелил бы он сразу — и ничего бы этого не было. * * * Детектив Рид действительно ненавидел андроидов. Ненависть была глубокой, закоренелой, и истоки ее скрывались в далеком детстве. Маленький Гэвин не помнил своего отца. А вот мать — помнил. Смутно, как помнят сон. Темные волосы, улыбку. Ласковое «Гэви, малыш». Рядом с ними постоянно были какие-то люди, женщины, мужчины. Возможно, кто-то из них был его отцом. Возможно, сама мать не знала — кто именно. Впрочем, это он понял значительно позже. Эти люди то приходили, то уходили, иногда с ними уходила и мать, и ему приходилось подолгу ждать ее, обнимая потрепанного плюшевого мишку — самую любимую свою игрушку. Мать появлялась, довольная, веселая, обнимала его, смеялась. Иногда они вместе шли гулять. А потом что-то менялось. Мать становилась злой, раздраженной. Он не понимал, почему на него орут, почему какой-то человек схватил его и вышвырнул из квартиры на лестницу, а мама не заступилась, и, уходя, даже не заметила сына, он так и ждал ее на лестнице, так там и заснул. Однажды мать не вернулась. Машина, на которой она ехала со своими друзьями, попала в аварию. Гэвина временно взяла в свою семью сестра матери, Камилла. Ему тогда было всего пять лет. В отличие от его мамы, семья сестры жила в большом доме, размеры и великолепие которого потрясли маленького Гэвина. В своей жизни он ничего подобного не видел. До блеска натертые паркетные полы, мягкие ковры, картины в позолоченных рамах, и все это залито ярким светом нескольких люстр, которые показались мальчику настоящим чудом — так красиво сверкали и переливались хрустальные подвески в ярком свете ламп. Это ничуть было не похоже на ту скромную квартиру, в которых он жил с мамой. Большую, но неуютную, к тому же, изрядно захламленную всяким барахлом — у них частенько оставались ночевать мамины друзья, время проводили весело, а уборкой мать себя особо не утруждала, особенно в последнее время. Впрочем, маленькому Гэви от великолепия его нового жилья мало что досталось. Его отвели в небольшую, почти пустую комнатку, где стояли кровать, стул, столик, стеллаж с почти пустыми полками, и сказали, что он будет жить здесь, пока его мать не выпишут из больницы. — А когда придет моя мама? — робко спросил малыш у чем-то недовольной высокой красивой женщины, смотревшей на него с едва скрываемым отвращением. — Понятия не имею. Жди. — холодно ответила она, и вышла из гостинной. Пришла другая женщина, застелила постель, искупала испуганного ребенка и велела ложиться спать. Она оказалась добрее, чем ее хозяйка, и, уходя, погладила его по голове и тихо проговорила: «Ничего, малыш, подожди — мама скоро за тобой придет, а пока поживешь у нас». Гэвин понял, что маму надо подождать. И она обязательно придет. Заберет его и они вместе вернутся в их скромное жилище, где постоянно шумно, многолюдно, не особо уютно, а временами даже нечего есть. Но там была мама. А здесь были тетя, дядя и двоюродный брат, лишь немногим постарше Гэвина. Казалось бы — мальчики могли подружиться. Но родственники запретили своему сыночку общаться с «этим». Да и сам двоюродный братец не стремился подружиться с маленьким Гэви. Капризный и избалованный, любимчик уже немолодых родителей, он предпочитал общество своих странных игрушек. Гэвин в своей жизни и так-то немного игрушек видел, а таких, как у брата — и подавно. Чего у него только не было! Роботы всех цветов и размеров, от бело-серых до ярких, да еще мигающих разноцветными огоньками. Были даже робо-звери — собаки, динозавры, какие-то и вовсе непонятные чудища. Все это двигалось, ползало, летало, издавало странные звуки. Элай к этим своим роботам относился очень ревностно, пока они были ему интересны, он братишку к ним близко не подпускал. Впрочем, сломанные или просто надоевшие игрушки доставались ему, но не сказать, чтобы они были интересны маленькому Гэви. Но тем не менее, однажды, чисто из вредности, Гэвин, в отсутствие двоюродного брата, пробрался в игровую, и нечаянно сломал какого-то робота. Издав негромкий щелчок, мигающая разноцветными светодиодами голова погасла и шлепнулась на пол. Гэвин злорадно отфутболил ее в угол, но, подумав, решил вернуть на место. Связываться с братцем не хотелось, а он ведь мигом поймет, кто виноват, и побежит жаловаться родителям. Но как мальчик ни старался, голова не хотела держаться на плечах уродского робота. А за возней с игрушкой он не услышал, как вернулся хозяин всей этой роскоши. Кончилось все, конечно, дракой. Гэвин хотел просто оттолкнуть брата и удрать, ну подумаешь, один робот, когда их тут полно. Но с внезапной в тощем долговязом теле силой брат толкнул его к стене, а когда, запнувшийся о чью-то ногу мальчик попытался встать, схватил первую попавшуюся игрушку и изо всех сил ударил по голове. Было ужасно больно, по лицу текла кровь, а прибежавшая Камилла даже не обратила на это внимания. Она только старалась успокоить закатившего истерику сыночка, а после велела няне примерно наказать Гэвина, которого до самой ночи заперли в темной комнате. Возможно, именно в этот день, размазывая по лицу кровь и слезы, он познал ненависть. Если дядя просто был к нему равнодушен, то тетка терпеть не могла племянника, ни разу не нашлось у нее ласкового слова для мальчугана. По ее мнению, разумеется, Гэвин был сам виноват — невоспитанный, неблагодарный, дерзкий. А чего еще ждать от такого? Мать его в 16 лет сбежала из дома, поселилась в какой-то не то общине, не то коммуне, вскоре, неизвестно от кого, родила сына. А ее семья должна была теперь расплачиваться за чужое легкомыслие. Гэвина отселили подальше и постарались о нем забыть. Отдать в приют вроде как не позволяла совесть, да и родители Камиллы, чьей младшей сестрой была Саманта, мать Гэвина. Сами родители не пожелали забрать ребенка — возраст уже не тот, хочется тишины, а тут непослушный, неуправляемый ребенок — но они были категорически против того, чтобы его отдали в приют. — Это наш крест, — трагически шептала Камилла при гостях. — Гаденыш! Отродье мерзавки, опозорившей нашу семью. И сам такой же вырастет, это уже сейчас видно! И так же сдохнет, либо в тюрьме, либо от передоза, как эта дрянь, которая его родила. Гэвин пытался сохранить то единственное, что осталось ему на память о жизни с матерью — он не позволял выбросить старую игрушку, того самого плюшевого медведя — единственное, что он забрал с собой, когда его уводили из опустевшей комнатушки, которую занимали они с матерью. Он визжал, царапался, цеплялся изо всех сил. Разумеется, медведя отобрали и выбросили, Гэвин отыскал его и принес обратно. Горничная снова его нашла и выбросила, Гэвин снова принес, и на этот раз как следует спрятал — на чердаке, среди ненужных вещей. Это было единственное, что осталось ему на память о матери. Через несколько лет он сам выбросил потрепанную игрушку. Когда понял окончательно, что мама никогда за ним не приедет. Когда Саманту выписали из клиники, где она проходила лечение после травмы, она клялась, что хочет лечиться, хочет избавиться от зависимости и забрать сына. Ее поместили в рехаб в надежде, что это поможет ей излечиться. Но она сбежала, и на этот раз окончательно исчезла из жизни сына. Подрастая, он научился огрызаться, приводя в ярость добрых родственников, и, хотя ему здорово прилетало за это — не отказывал себе в удовольствии увидеть их перекошенные от злости лица — особенно при гостях. Как-то и брату от него досталось — тот усвоил от матери манеру обращаться с Гэвином свысока. Он был здорово наказан за эту выходку, но ничуть не жалел. После этого он старался все больше времени проводить на улице и все реже появляться дома. А когда ему исполнилось шестнадцать, и вовсе ушел из дома чтобы никогда больше туда не вернуться. Его необыкновенный брат примерно в это же время закончил Колбриджский университет и основал компанию Киберлайф. Гэвин никогда больше не общался ни с кем из этой семьи. Они, впрочем, тоже не стремились, а, скорее всего — рады были избавиться от такой обузы. Правда, года через три раздался телефонный звонок от его двоюродного брата. Голос в трубке звучал растерянно, Рид даже не сразу понял, кто это. Оказалось, родители Элайджи погибли в авиакатастрофе. С бабушкой, поселившейся к тому времени в Майами, случился сердечный приступ, когда она узнала о гибели дочери и зятя, и Элайджа остался наедине со своим горем. Что он хотел от своего двоюродного брата — так и осталось неизвестным, Гэвин не испытывал ни сожаления о погибших, ни сочувствия к горю брата. ​ — Соболезную, блядь. — холодно проговорил Гэвин, и сбросил звонок. Он стал полицейским, но жил по заповеди «никому не верь, ничего не бойся, ничего ни у кого не проси». В ДПД пользовался репутацией хорошего детектива. Правда, обычно к этой характеристике добавляли — «но как человек — говно». Рид, возможно, и рад был бы совсем забыть о семье, в которой вырос — но не прошло и нескольких лет, как имя его двоюродного брата стало известно всей Америке, а позже и всему миру. А улицы Детройта заполонили пластиковые куклы с пустыми бездушными лицами и стеклянными, ничего не выражающими глазами. Как же Гэвин ненавидел и этих уебищных роботов и их создателя! Хотя уже много лет назад брат практически исчез из поля зрения СМИ, но самих андроидов становилось все больше, а если не сами они — так вездесущая, назойливая реклама действовала ему на нервы. Такие послушные, такие идеальные, созданные служить людям — они начали вытеснять людей. Поначалу с самых простых рабочих мест, уборщиков, дорожных рабочих. А не успели оглянуться — появились андроиды-учителя, андроиды-медсестры, даже врачи. У них в ДПД появились РС200 — патрульные андроиды, в свободное от работы время истуканами стоявшие вдоль стен. И вот, в один «прекрасный» день, будьте-нате — в департамент прислали ни много ни мало андроида-детектива. * * * Теперь им предстояло работать вместе. Гэвину Риду и Коннору, которого Рид не убил только потому, что совершил большую ошибку — надо было сразу стрелять на поражение, когда застал его в архиве, а не пиздеть о том, как с самой первой встречи мечтал прострелить андроиду башку. Он непозволительно расслабился, после того случая в кафетерии, когда за отказ принести кофе он втащил андроиду от души. Сраный робот упал на колени и даже вякнуть не посмел. И вот за эту ошибку теперь предстояло ему расплачиваться, каждый день видя перед глазами смазливую физиономию проклятого Коннора. А еще более нестерпимой была мысль о том, что если бы он все-таки выстрелил — ничего бы этого не было — никакой андроидской революции. Спецназовцы расстреляли бы этого Маркуса с жалкой кучкой его роботов, как только они окончили петь свою песню — и дело с концом. И валялся бы на какой-нибудь свалке корпус передового прототипа, вместе с остальными бунтовщиками — самое им там место! А Коннор еще и извиняться пришел. Типа, он не мог поступить иначе, поскольку в приоритете была возложенная на него миссия. Ну да, миссия его была — ловить девиантов, а не обворовать Киберлайф на несколько тысяч машин и примкнуть к восстанию в последний, считай, момент, переломив ситуацию в их пользу! Слабым утешением было послать нахуй андроида и чуть ли не в лицо ему ткнуть средний палец. Коннор ловко уклонился, пожал плечами и свалил — видимо, своему лейтенанту жаловаться пошел. Рид смотрел ему вслед с бессильной ненавистью.