_______
Свет в окне их с Сакурой комнаты до сих пор горел. Хоть Анарэ и надеялась на то, что подруга будет уже спать, в глубине души она знала: Сакура продолжит дожидаться ее до последнего. Потому что они никогда не ложились спать, не пожелав друг другу спокойной ночи. Такая вот глупая негласная традиция образовалась сама собой по истечении времени. И когда с опухшими покрасневшими глазами она оказывается дома, Сакура не может этого не заметить. Она, в конце концов, не слепая. И вместо того, чтобы успеть придумать себе оправдание, Анарэ начинает рыдать, повиснув на ее плечах. Не сосчитать всех раз, когда Сакура проявляла себя тактичной и понимающей. Вот и сейчас, не налегая с вопросами, она заботливо переодела свою подругу в пижаму и, завернув содрогающуюся в слезах Анарэ в одеяло, принялась заваривать успокаивающий чай из своих многочисленных трав. И только после того, как та смогла хотя бы нормально дышать, Сакура легла рядом и прижала подругу к себе, пытаясь завязать разговор. — Я не буду спрашивать, кто он, — прошептала она, пропуская сквозь пальцы черные пряди волос, чтобы заплести Анарэ перед сном косу, — но уверена, этот парень полный придурок. — Все так очевидно? — шмыгая носом, прохрипела куноичи. — Ну, для Наруто, может это и не так очевидно, — Сакура по-доброму улыбнулась, — но для меня все ясно уже давно. Я все-таки тоже девушка. Да и какая бы я была после этого подруга, если бы не заметила того, что ты влюблена? — Мне так сейчас плохо, — изможденно призналась Анарэ. — Я знаю, — голос Сакуры наполнился тоской. — Ты ведь все равно не скажешь, что именно случилось, но меня тоже отверг человек, которого я до сих пор люблю. Так что, думаю, я могу тебя понять. — Саске? — осторожно поинтересовалась подруга, хотя и так знала ответ. Все разговоры о нем в присутствии Анарэ стали табу с недавних пор, и Сакура не смогла ей полностью открыться на этот счет. — Да, — она ответила так же мягко. — Я посплю с тобой, если хочешь. — Спасибо, — Анарэ обняла ее чуть крепче, и Сакура, вытерев остатки слез с ее щек, поцеловала подругу в лоб, желая спокойной ночи._______
Анарэ не видела Какаши уже десять дней, так что возможность поговорить отпала сама собой, потому что сразу после той ночи его отправили на задание, и когда он должен был вернуться, куноичи не знала. Так что дни в ожидании тянулись слишком долго и уныло, усугубляя ее подвешенное состояние с каждым прожитым часом. Она хотела его увидеть и одновременно с этим боялась, потому что не знала, как теперь сложится их общение и работа. Куноичи часто уходила в лес, чтобы хоть как-то стабилизировать эмоциональный баланс. Не так давно она отыскала уютную поляну, где могла просидеть целый день, наслаждаясь природой в гордом одиночестве. Некоторые места Конохи обладали успокаивающей атмосферой. И это было одним из них. Поляну покрывала мягкая трава, а по небу размеренно плыли облака, что постепенно исчезали, растворяясь в голубом градиенте, и отзывались в сердце теплом и уютом. Анарэ любила сливаться с природой, ощущая себя с ней единым целым. Она могла часами смотреть на деревья, что шелестели под воздушным потолком, и в такие моменты чувствовала себя свободной и беззаботной. Закрыв глаза, Анарэ начала медитировать. Она чувствовала, как ее тело наполняется энергией, а разум очищается от сомнений и тревог. Природа окружала своими звуками и ароматами, и это помогало восстановить силы. Куноичи медленно вдыхала лесной аромат и вслушивалась в звуки ручья, что бежал по своей древней тропинке, создавая музыку из бурлящей в нем воды. Рядом возвышались огромные деревья, которые скрывали солнечные лучи, создавая навес из тени и прохлады. Анарэ знала, что в этом месте она сможет обрести внутренний покой. Она это чувствовала всем своим нутром. И так оно и получилось. Вскоре пришло осознание, и куноичи поняла: чтобы победить свои эмоции и преодолеть трудности, ей необходимо принять их и прочувствовать в полной мере. Так что медитация, как и всегда, помогла пересмотреть многое. Она понимала, что не все можно изменить и что прошлое уже вернуть. Поэтому Анарэ решила принять свои чувства и двигаться дальше. Наконец, когда она открыла глаза и почувствовала, что освободилась от гнетущего состояния, то поняла, что готова взять на себя ответственность и, наконец, извиниться перед Какаши. Не потому, что считала себя виноватой. Анарэ просто хотела вернуть все в привычное ей русло. Но ее кожа до сих пор помнила его прикосновения, и пусть даже те были немного грубыми, ей это в какой-то степени нравилось. Просто потому, что это был он. И ее чувства никуда не исчезли. Анарэ все так же продолжала думать о Какаши все свое время. Более того, она поймала себя на мысли, что успела соскучиться. Так что она действительно очень хотела его поскорее увидеть. Вечерняя Коноха обладала особенным шармом. Куноичи вернулась в деревню уже на закате, когда солнце спускалось за горизонт, разливалось по небу оранжевыми переходами. В такой момент казалось, что жизнь течет медленнее. Воздух еще не успел охладиться, что позволяло ощутить ускользающие остатки тепла. И было бы настоящим кощунством проигнорировать столь прекрасный вид. В это время цикады уже вовсю начинали стрекотать свои песни, раздаваясь мелодией, что легким шумом доносились отовсюду, а их пение проникало сквозь кожу, наполняя изнутри своим теплом. Куноичи прошла через ворота, сворачивая на главную улицу, и в тои же миг ощутила запах еды, что доносился из всеми любимой закусочной, напоминая о том, что неплохо бы и поужинать. Ароматы местных блюд в сочетании с запахами цветов и деревьев заставили желудок урчать, напоминая о голоде. Во время медитации физические потребности уходили на второй план, и такие базовые вещи, как необходимость в питании, легко забывались. Анарэ остановилась недалеко от палатки, потягивая носом манящий запах рамена, который так и соблазнял подкрепиться прямо здесь. Но она хотела поскорее вернуться домой и поспешила к общежитию, сворачивая за угол. — Анарэ, нужно поговорить, — донеслось из-за спины, и сознание куноичи отреагировало прежде, чем она поняла, чей это голос. Кожа покрылась мурашками, а по телу словно прошелся электрический разряд, заставляя замереть на том же месте. Когда она оборачивается на голос, Какаши видит, как ее лицо болезненно тускнеет, а брови сводятся к переносице. И проходит всего секунда, прежде чем она шмыгает носом и просто начинает плакать, подходя ближе и упираясь головой в его солнечное сплетение. — Я так виновата, — Анарэ говорит тихим дрожащим голосом, и Какаши не знает, куда себя деть от съедающего его чувства вины. Потому что она здесь вообще не причем. Ну, или почти не при чем. Она всего лишь глупая девчонка, имеющая значительное оправдание в лице своего юного возраста. А какое оправдание у него? — Ты ни в чем не виновата, — Какаши задерживает руку в воздухе на уровне ее плеч и неуверенно опускает ее, слегка похлопав нерадивую ученицу по спине. — Успокойся. — О чем я только думала? — Анарэ продолжает рыдать, уже чуть ли не сморкаясь в его жилетку. — Мне так жаль. Что теперь будет? — Пожалуйста, успокойся, — спокойным ровным тоном повторяет Какаши. — Все в порядке. — Мне стоит покинуть команду или что-то в этом роде? — Анарэ поднимает на него неуверенный взгляд, пытаясь найти в его отражении то, чего он, вероятно, говорить и не собирался. — Не думаю, что в этом есть необходимость. Просто дай себе некоторое время, и все наладится. — Вряд ли что-то изменится к лучшему, — куноичи звучит слишком подавленно. — По крайней мере, в моей жизни. И не теперь. — И почему ты так думаешь? — Потому что этим я испортила себе жизнь, — и Анарэ не врет, когда говорит это. Она действительно так считает. — Ты просто встретишь подходящего тебе человека, и это перестанет иметь значение, — он пытался звучать обнадеживающе, потому что в целом это действительно не конец света. За исключением того, что ее и без того проблемное доверие может быть окончательно подорвано тем, что она доверилась ему. И он, вероятно, исказил ее опыт в негативную сторону. — Я не смогу, — Анарэ мотает головой и еще сильнее утыкается в него носом. — Это оказалось слишком…паршиво. Худшего со мной еще не происходило. С этой фразы он немного опешил. Нет, Какаши понимал, что с ее стороны все было несколько иначе, чем с его, и у Анарэ абсолютно другое восприятие, соответствующее лишь ее возрасту и ее ожиданиям. Но что это было «паршиво»? Безусловно, это был далеко не самый лучший секс и в его жизни тоже, хотя начиналось все очень даже неплохо. Но чтобы так? И он не хочет сказать, что считал себя до этого момента совершенным в постели настолько, чтобы в этом сейчас сомневаться. Однако прежде все оставались довольными, и никто ему не говорил, что это было чем-то самым ужасным в их жизни. Так что Какаши не знает, что на это вообще можно ответить, потому что у него не было цели привить ей отвращение к интиму. — Я больше никогда не захочу подобного. Может, это и к лучшему, — продолжает Анарэ. — Одиночество предначертано мне судьбой. — Выбрасывай из головы эти бестолковые мысли, — Какаши тяжело вздыхает и отстраняется. — Все будет хорошо, — ему крайне тяжело это говорить, но он понимает, что должен сказать. — Секс сам по себе приятен, просто нужны определенные обстоятельства, которых у нас в принципе быть не могло. — Вы не понимаете! — возразила куноичи. — Я больше не смогу довериться никому другому, независимо от обстоятельств. Хоть Анарэ и не говорит это прямо, Какаши понимает, что она имеет в виду. А именно то, что она ему доверилась, и он ее подвел. И ее вины в этом действительно нет, потому что он на самом деле подвел ее, если смотреть на ситуацию с такой точки зрения. Так что, если по-хорошему, то он должен все исправить. И пока Какаши терзается сомнениями, как это сделать, в его голове складывается пазл: куноичи сейчас стоит рядом с ним. В его объятиях. И говорит об утраченном доверии, тем самым противореча самой себе. И ему сейчас абсолютно точно кажется, что Анарэ разводит его на…еще один секс? Причем не просто разводит, а устанавливает планку так, чтобы их следующий раз был определенно лучше предыдущего. Потому что именно так все и выглядит. И, судя по всему, он, как полный кретин, ведется на это. — Ты надо мной издеваешься? — Какаши говорит строже, но все так же спокойно. — Почему? — Анарэ округляет глаза в удивлении и продолжает наивно хлопать ресницами, разглядывая его. — С какой целью ты говоришь мне все это? — Потому что мне плохо, — куноичи невозмутимо пожимает плечами. И Какаши понимает, что, скорее всего, Анарэ это делает непреднамеренно, но она им манипулирует. Так что ему даже страшно представить, что эта девушка будет творить с мужчинами в более сознательном возрасте. Потому что она настоящий дьявол. — В одиннадцать вечера на отшибе, — он говорит коротко и безэмоционально. — Это будет последний раз, и подобного больше не повторится. — В десять и у вас дома, — парирует Анарэ, вытирая слезы. — Я не собираюсь заниматься этим в каких-то кустах. Какаши стискивает зубы, прожигая ее взглядом, и в итоге молча кивает. Он набирает побольше воздуха в свои легкие и медленно выдыхает, восстанавливая самообладание. После чего разворачивается и уходит в противоположную от Анарэ сторону._______
Ровно в десять вечера куноичи стоит на пороге его дома. И она не настолько глупа, чтобы заявляться сюда в своем собственном обличии. Так что для образа анонимности был выбран возрастной мужчина в гражданской одежде. Какаши открыл, прежде чем Анарэ поднесла руку к двери, чтобы постучать. Он отошел назад, молча придерживая дверь, и пропустил куноичи внутрь. Анарэ осторожно прошла в коридор, оглядываясь по сторонам, потому что в недавнем времени она и представить себе не могла, что окажется у него дома. А знать, как живет ее сенсей, было действительно любопытно. Любит ли он минимализм или склонен к уюту? Придерживается порядка или его систематичность касается только рабочих моментов, а дома творится хаос? Готовит сам или покупает полуфабрикаты? Имеет ли растения? А может, у него даже есть питомцы? Хотя последнее маловероятно, ведь он мог подолгу не появляться дома из-за миссий. Она внимательно осмотрелась вокруг, с интересом изучая каждую деталь, поскольку хотела узнать о нем как можно больше. Анарэ прошла за Какаши вдоль коридора, и ее сердце забилось быстрее, когда они приблизились к спальне. Зайдя в комнату, она остановилась на мгновение, чтобы набраться храбрости. Анарэ продолжала разглядывать комнату, остановившись посередине помещения, и неуверенно переминалась с ноги на ногу. Несмотря на его хороший заработок, она отметила, что квартира выглядела достаточно скромно. Спальня была оформлена в светлых тонах, а кровать застилало простое зеленое покрывало, что создавало приятный контраст с цветом стен. Она располагалась у стены, но стояла достаточно близко к окну, чтобы поутру наслаждаться первыми солнечными лучами. На подоконнике обитал одинокий суккулент в аккуратном горшочке, и Анарэ сочла это милым. Хоть это и было всего лишь растение, тем не менее, оно требовало к себе внимания и ухода. Везде царил порядок. Вещи были аккуратно сложены, а на поверхностях не лежало ничего лишнего. Даже письменный стол, что мог бы быть захламлен книгами и бумагами, был совершенно свободен. Какаши обошел ее со спины и остановился чуть позади, ближе ко входу. Гости в его доме были достаточно редким явлением. Особенно девушки. Особенно с такой целью, с которой пришла сюда его ученица, что сейчас явно напряжена, судя по тому, как нервно теребит пальцами ремень своей сумки. — Если ты передумала, — облегченно начал Какаши, — то могу просто напоить тебя чаем и ты отсюда уйдешь. Думаю, так будет даже лучше. — Нет, — Анарэ едва заметно улыбнулась. — Я не передумала, — она потянулась к сумке и, расстегнув ее, достала кофту, что Какаши любезно одолжил ей на одном из заданий. — Это ваше. — Действительно, — сенсей перехватил аккуратно сложенную вещь и убрал в шкаф. — Я уже и забыл о ней, — куноичи не стала осведомлять Какаши о том, что все последнее время спала в обнимку с этой толстовкой и до последнего не стирала ее, наслаждаясь запахом, что был на ней запечатлен. Анарэ прошла к столу и отодвинула стул, аккуратно опускаясь на него. Она могла сесть рядом с Какаши на кровать, но от ее былой инициативы не осталось и следа, так что любое действие в его сторону давалось с огромным трудом. Куноичи тяжело вздохнула и перевела на него ожидающий взгляд. — Мне не нужно еще больше непониманий и каких-либо сюрпризов с твоей стороны, поэтому я хочу внести ясность, — он постучал пальцами по спинке кровати. — Я постараюсь сгладить твой осадок от первого раза, но на этом все. Мы просто забываем случившееся и ты оставляешь меня в покое. — Хорошо, — куноичи утвердительно кивнула. — Мне начинать раздеваться? — Мне иногда правда кажется, что ты надо мной издеваешься. Какаши протянул руку, касаясь прохладной ладони Анарэ, и направил ее к себе. Когда куноичи оказалась рядом, он выключил светильник, оставляя их в полумраке, и опустился на покрывало. В зашторенное окно ненавязчиво проникал свет с улицы, что позволяло видеть очертания друг друга, но тона были настолько приглушенными, что это помогло Анарэ немного успокоиться. Она закрыла глаза, когда Какаши провел линию кончиками пальцев от ее подбородка к губам и запустил руку в волосы, заводя шелковые пряди ей за ухо. Он осторожно прижал Анарэ к себе и, опустив маску, накрыл ее пересохшие от волнения губы своими. Легко и аккуратно. Совсем не так, как в прошлый раз. В этом поцелуе не было ни грамма пошлости. Только нежность. Размеренная и приятная. Он даже не задействовал свой язык, оставляя этот поцелуй на грани какой-то отстраненной невинности. Это скорее походило на наслаждение моментом, а не желание чего-то большего. И Анарэ таяла, словно осколок льда на палящем солнце, превращаясь в теплую и податливую воду. Они целовались достаточно долго, чтобы куноичи могла расслабиться и привыкнуть к его присутствию. И Какаши не спешил, потому что прошло уже минут двадцать или около того, и они все еще оставались в одежде. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что в принципе не целовал никого так долго и вообще был к этому по большей части равнодушен. Но когда сквозь падающий от фонаря свет он видит ее расцелованные пухлые губы и растрепавшиеся по подушке волосы, то не может отвести взгляд. Потому что она прекрасна. Анарэ уже не стесняется смотреть на него или касаться в ответ, задерживаясь поглаживающими движениями на его шее, и даже проникает под футболку к плечам. И в комнате становится слишком жарко от присутствия друг друга, так что Какаши снимает с себя верхнюю часть одежды, отбрасывая ее в сторону, и снова припадает к Анарэ, мягко целуя ее щеки и опускаясь к шее. Поцелуи становятся влажными и чувственными, но остаются такими же размеренными и совсем ненастойчивыми. Какаши всем своим видом дает понять, что готов остановиться в любой момент, если она того пожелает. И куноичи это успокаивает. Но это совсем не означает, что он бы хотел все прекратить. Анарэ вызывает в нем слишком сильное желание уже лишь тем, что просто находится рядом, прижимаясь к нему своими бедрами и задевая его. Безусловно, это приятно. Но в то же время немного болезненно, потому что вскоре находиться в штанах становится совсем тесно. Собственно, поэтому он и не любил столь длительные поцелуи. Когда Анарэ окончательно расслабляется, то понимает, что также готова избавиться, по крайней мере, от своей рубашки. Какаши аккуратно расстегивает пуговицы, продолжая целовать ее шею, когда она откидывает голову назад, слегка выгибаясь. И он видит, что она без бюстгальтера. Так что он не может оставить эту деталь без внимания, потому что Анарэ выглядит слишком соблазнительно. Он припадает губами к ее затвердевшему соску, касаясь рукой другого, и Анарэ срывается на едва слышный стон, убеждаясь, что грудь — определенно эрогенная зона, и это для нее слишком приятно. — Ты очень чувствительная, — замечает он, ненадолго отстраняясь, чтобы завести ее руки и снять рубашку. И Анарэ в ту же секунду покрывается мурашками от его низкого тембра. Куноичи невольно разводит ноги чуть шире, позволяя прижаться к себе, и продолжает исследовать его тело, скользя ладонями по широким плечам и спине, в то время как он уделяет особое внимание ее груди, наслаждаясь реакцией. И Анарэ думает, что это слишком хорошо, потому что того, что происходит сейчас, ей уже достаточно. Сложно даже представить, что может быть еще приятней. Но Какаши не настаивает, чем заставляет ее хотеть этого еще больше. Однако она не знает, как сказать, что уже готова. И в какой-то момент ей вообще кажется, что она забыла, как говорить. И скоро забудет, как дышать. Тогда Анарэ просто стонет что-то невнятное, похожее на то, что ей жарко, и Какаши кивает, отстраняясь, чтобы стянуть с нее лосины. Теперь она лежит перед ним почти что раздетая, а он по-прежнему в штанах. И Анарэ уверена, что ему это наверняка мешает. Но она чувствует себя такой бессильной и погруженной в собственные ощущения, что ничего не может с собой поделать. Какаши продолжает осыпать поцелуями ее живот и опускается ниже, оценивая каждую реакцию ее тела. В этот раз он крайне чуток и внимателен. И несмотря на то, что Анарэ абсолютно готова, и он это видит, все равно останавливается и спрашивает. — Я сниму их? — Какаши подцепляет край ее трусиков и стягивает их вниз после ее согласия. Когда он целует ее бедра с внутренней стороны, а ладонь поднимается чуть выше, он ощущает манящую влажность и начинает медленно лишаться рассудка, потому что контролировать себя становится уже совсем невыносимо. Какаши понимает, что в этой девушке нет ни одного изъяна, который бы ему не нравился. Даже ее шрамы выглядят достаточно гармонично, чтобы не портить хрупкий образ женственности. И сейчас он склонен полагать, что никогда прежде не желал так сильно конкретного человека. Все происходящее до этого было лишь физическим влечением. Но с ней иначе. И это пугает. Он скользит ниже и сквозь небольшое освещение, проникающее через шторы, замечает шрамы на левом предплечье, что объясняют ее эмоциональные перепады. Он тревожно сглатывает, проводя по ним кончиками пальцев, обозначая границу того, что он их увидел. И теперь он в курсе нечто большего, что было доступно ему ранее. Потому что Анарэ всегда носила напульсники на своих руках. И вместо отвращения, что непременно возникло бы, заметь он подобное на другой женщине, с Анарэ он лишь сожалеет об этом. Теперь ему хочется быть с еще более бережным и мягким. И он продолжает. Куноичи неуверенно сводит колени, понимая, что его лицо находится неприлично близко к ее бедрам, и сжимает колени вместе. — Тебе понравится, — шепчет Какаши, едва сохраняя самообладание. Тогда куноичи откидывается на спину и разводит ноги, позволяя к себе прикоснуться. Он скользит по ней языком, очерчивая клитор, и Анарэ окончательно сходит с ума. Дышать становится невыносимо тяжело, и она, жадно глотая воздух, начинает изгибаться под ним, цепляясь за его волосы. Куноичи чувствует, как тепло разливается по ее телу, и она совершенно точно теряет связь с реальностью, когда с ее губ начинают срываться стоны, потому что она больше не может сдерживать себя. Так что когда Какаши почти доводит ее до оргазма своим языком, и она сминает простыни, истекая под ним, Анарэ готова просто молить его на коленях, чтобы он наконец, вошел в нее. И Какаши, в общем-то тоже непросто все это дается, так что он отстраняется, чтобы окончательно раздеться. Более того, он думает, что будь ему столько же лет, сколько сейчас Анарэ, он бы кончил лишь от вида всей этой картины, потому что даже сейчас она производит слишком сильное впечатление. — Расслабься, — Какаши нависает над ней сверху и шепчет на ухо, обдавая горячим, изнемогающим от желания дыханием. — Больно уже не будет. И когда он входит в нее, такую влажную, но все равно очень тесную, Анарэ уверена, что это лучшее, что с ней происходило. Они оба слышат звук сочащейся из нее смазки, и если куноичи просто теряет голову от наполняющей ее эйфории, Какаши понимает, что теперь может ускориться, сменяя темп на более быстрый и привычный ему. И видя, что Анарэ действительно не испытывает больше никаких болезненных ощущений, он тоже может расслабиться и насладиться процессом, сосредотачиваясь и на своем удовольствии в том числе. Проникая глубже и настойчивее, он уже не переживает, что может быть слишком жестким в своем подходе, потому что теперь это нравится и Анарэ. Нравится так, что она больше не сдерживается. И это слишком громко в такое позднее время. Тогда он начинает целовать ее в губы, чтобы занять ее рот, но в итоге ему приходится просить ее быть тише. — Боюсь, мои соседи не привыкли к такому шуму, — произносит он хриплым низким голосом, оставляя на упругих бедрах белесые следы от пальцев. Анарэ прижимается к нему так сильно, как это только возможно, чувствуя, как по телу снова пробегает дрожь в предоргазменном состоянии, и она впивается ногтями в его спину, изгибаясь в пояснице, когда это, наконец, происходит. Куноичи так сильно вцепилась в него, что и неудивительно, ведь она хорошо натренирована, однако это небезопасно. Потому что Какаши чувствует сокращения ее мышц на своем члене, и как бы ему ни хотелось растянуть этот процесс, он не может. Едва успевая отстранить Анарэ от себя и выйти, он кончает, обильно изливаясь ей на живот. Они переводят дыхание, откидываясь на спину, и Какаши тянется за бумажными полотенцами, отрывая несколько салфеток, чтобы вытереть последствия своего удовольствия. — Никогда так больше не делай, — говорит он, поднимаясь с постели. — Если, конечно, не хочешь забеременеть в таком возрасте. — А что, у нас еще секс намечается? — улыбаясь, спрашивает Анарэ. Но улыбка вскоре пропадает с ее лица, потому что романтика на этом закончилась. — Вероятно, с кем-то из нас это определенно может случиться, — отвечает Какаши. — Но не друг с другом. — Почему? — куноичи притягивает простыню, ощущая себя максимально беззащитной и уязвимой перед ним. — Потому мне не нужны отношения. И я не хочу это продолжать. — Но почему? — не унимается Анарэ. — Мне казалось, нам обоим было хорошо. — Это не стоит того, — Какаши замолкает. — Если кто-нибудь из нас погибнет, а это достаточно частая практика для шиноби, как ты уже могла заметить, — он натягивает маску обратно, скрывая под ней не только свое лицо, но и эмоции. — В общем, я не хочу переживать все это снова. — То есть, если погибну я или Наруто с Сакурой, вам будет все равно? — Мне будет больно в любом случае, — он отвечает несколько резко и холодно. — Но это не то же самое, что потерять семью или любимого человека. — Кого вы потеряли? — ее голос теперь дрожит, и Анарэ понимает, что зашла слишком далеко, потому что Какаши звучит очень болезненно. — Всех, кто был мне дорог.