О памятных днях

      Эта ночь была особенно тихой и спокойной. Одиночество пустынного кладбища Конохи окутывало все в округе своей тишиной и мрачной атмосферой. Луна, освещающая пространство в эти минуты, отбрасывала свой неестественно яркий свет, и казалось, что она наблюдает за этим местом свысока. Ее пленительный холод озарял могилы, что напоминали о жизни, которая когда-то существовала, но уже давно закончилась. На некоторых из них можно было разглядеть потертые выгравированные имена, некогда значимые для других людей. Но теперь это всего лишь буквы, что перестали иметь какое-либо значение, оставшись лишь памятью в чьих-то сердцах. Шум листьев, обычно звучавший здесь, сейчас отсутствовал. Царила пугающая тишина, затмевающая собой звуки всей живой природы: не было слышно ни привычного всем стрекота цикад, ни малейшего дуновения ветра. А в воздухе витало ощущение, что весь мир замер в ожидании судьбоносной встречи. На небольшом холме возвышались две мужских фигуры и пока еще одна женская. И, несмотря на отсутствие ветра, холод ночной Конохи пробирал до костей. Однако это сейчас мало кого волновало.       Мицуко отсчитала тридцать секунд в своей голове с момента последней печати и приступила к следующей. На то, чтобы все закончить, у нее оставалось не более пяти минут — время, за которое можно вытащить человека из клинической смерти, что являлась промежуточным этапом к воскрешению. У нее не было ни единого шанса ошибиться, потому что в противном случае она потеряет свою дочь уже навсегда.       Последние несколько дней Мицуко, не покладая рук практиковала свою технику снова и снова на подопытных, что предоставил ей Кабуто. И на этот раз это были не животные, а живые люди. Так что она прекрасно осознавала всю жестокость своих действий. Несколько из умерших оказались совсем молодыми парнями и девушками приблизительно ее возраста. И Мицуко бы ужаснулась самой себе, находись она при других обстоятельствах. Однако здесь и сейчас она была совершенно хладнокровна и расчетлива. Потому даже, что если для спасения своей дочери ей придется принести в жертву весь мир. Что ж. Она это сделает, не задумываясь. В жизни не существует более сильной любви, чем любовь матери к своему ребенку. И, безусловно, у всех она проявляется по-разному: кто-то готов пожертвовать собой и ради благополучия всех запечатать в своем новорожденном чаде Девятихвостого. А кто-то готов рискнуть всеми ради благополучия своего дитя. И Мицуко не обладала благородством первых.       Ее сердце колотилось в бешеном ритме, а по лбу стекали капли холодного пота. И несмотря на бушующие внутри эмоции, действия девушки были лишены каких-либо чувств. Уверенными движениями рук она складывала пальцы в печатях, следующих одна за другой, и не мешкалась ни секунду.       Орочимару наблюдал за ней молча, стоя на небольшом расстоянии. Мицуко восхищала его, пробуждая интерес и будоража сознание. Он смотрел безотрывно и почти не моргал, чтобы ни одно ее совершенное действие не ускользнуло от его взгляда. И только когда на его алебастровой коже появилась улыбка, удовлетворенная результатом, перед глазами предстало то, что Мицуко держала внутри себя: сейчас ее тело дрожит, и она почти что падает на колени, когда Орочимару делает шаг навстречу, чтобы подхватить ее.       — Умница, — шепчет он, сжимая за плечи обмякшее в его руках тело.       Когда Анарэ открывает глаза, жадно глотая холодный воздух, первое, что она видит, оглядываясь по сторонам — дюжина трупов схожих с ней типажом девушек. Напуганный взгляд куноичи скользит к Орочимару, что держит на руках темноволосую девушку, и она еще с минуту всматривается в него, не в силах пошевелиться.       — Ты меня меня понимаешь? — спрашивает Кабуто, переключая внимание куноичи на себя, потому что ему кажется, что все прошло не совсем удачно, поскольку девчонка не выглядит вменяемой.       Но Анарэ его слышит и понимает. Просто до смерти напугана. Она не сводит глаз с Орочимару и предпринимает попытку медленно отползти в сторону, проваливаясь в рыхлую и влажную после дождя землю.       — Похоже, она в порядке, — кивает Орочимару. — Жаль, что твоя мать решила пропустить такой трогательный момент. Но я ей все равно доволен.       — Ты идешь с нами, — беспристрастно кидает Кабуто, направляясь к куноичи.       Он хватает ее за руку, когда подходит ближе. Не грубо, но и не так, чтобы это могло смягчить ее шок. Анарэ не может сопротивляться вообще никак, потому что ее чакра истощена, а все тело сводит судорогой. И все, что она успевает, прежде чем светловолосый парень закидывает ее на спину — подобрать свою катану.       — Тише-тише, — говорит Орочимару, заходясь в смехе от того, как она пытается сжать оружие трясущимися пальцами. — Ты не сможешь нас этим убить.       Кабуто проносит ее на себе вдоль раскиданных по земле тел, и когда Анарэ видит их снова, ее начинает тошнить прямо на парня.       — Твою же мать, — шипит блондин, опуская ее на землю, и поворачивает голову девушки набок, чтобы она не захлебнулась собственной рвотой.       Анарэ продолжает упираться руками в землю, стоя уже на четвереньках, пока ее тошнота не прекращается и она не начинает давиться уже слезами.       — Я хочу домой, — хриплым и незнакомым для себя голосом шепчет она, потому ничего большего сделать не может.       — А разве дом не там, где семья? — иронично спрашивает Орочимару. — Теперь ты будешь жить с Мицуко и своим братом.       У Анарэ нет сил сопротивляться, потому что она не может даже самостоятельно подняться, и ей вновь помогает Кабуто, взваливая на себя ее перепачканное землей и рвотой тело.       Они двигались быстро, но время пути казалось достаточно продолжительным, насколько Анарэ вообще могла понимать это. Она то и дело засыпала, проваливаясь в темную пустоту своего сознания, и когда открывала глаза, перед ней продолжали нестись мелькающие вдалеке деревья Конохи. Куноичи не испытывала какого-либо страха вообще, на это у нее попросту не было сил. Ей было невероятно больно, и все ощущения концентрировались лишь на этом: судороги не прекращались, мышцы ломило, а все органы будто сдавливало изнутри. Понимание того, что именно с ней сотворили, пришло далеко не сразу. Последнее, что она помнила — это Акацуки, а первое, что увидела, открыв глаза — Орочимару. И одно совершенно не связывалось с другим.       Когда Анарэ в очередной раз пронзила резкая боль в области ее ребер, куда она получила ранение, прежде чем умереть, она изможденно заскулила и на рефлексе вцепилась в плечи Кабуто, больно впиваясь в него своими пальцами. Ей казалось, что она не переживет этого состояния. И она бы даже хотела, чтобы так случилось.       — Мы почти на месте, — отстраненно говорит Кабуто. — Потерпи еще немного.       Все оставшееся время куноичи провела с закрытыми глазами. А когда она решила осмотреться вновь, то заметила, что ее несут уже вдоль длинного желтого коридора. Орочимару рядом не было. Как и Мицуко.       Кабуто положил ее на пол в одной из многочисленных комнат, что они миновали, и опустился рядом, вытягивая свои руки над ее животом. Он сложил несколько печатей, прежде чем начать лечение, и только после этого приступил к регенерации.       Анарэ ощутила покалывающее тепло, наполняющее ее тело от кончиков пальцев и до самого сердца. Белая пелена с ее глаз начала постепенно сходить, улучшая фокусировку зрения, а дышать стало гораздо легче. Так, будто огромный булыжник, что лежал на ее груди все это время, внезапно исчез. Когда она поняла, что силы начали понемногу возвращаться, потому что Кабуто, вероятно, поделился с ней небольшим количеством своей чакры, Анарэ попыталась отползти от него в сторону. Но ничего не вышло.       — Господин Орочимару сказал привести тебя в порядок, — говорит он, поправляя очки, что немного съехали с переносицы.       Парень вновь подхватил куноичи на руки и вышел с ней в коридор. Они миновали десятки дверей, прежде чем оказались в бане. И сейчас, когда он опустил ее на кафельный пол, Анарэ ощутила страх. Она прижала ноги к груди и положила голову на колени, обхватывая себя обеими руками.       — Я выключу свет, чтобы не видеть тебя.       — Не смей ко мне прикасаться, — шипит куноичи, поднимая на него затравленный взгляд, и зажимается еще сильнее.       — Если ты думаешь, что меня привлекает отмывать твое грязное заблеванное тело, то можешь быть спокойна, — он раздраженно коснулся выключателя и вернулся к девушке.       Кабуто брезгливо снял с нее сандалии, откидывая их в сторону, и начал стягивать джинсы сразу с бельем, потому что желания возиться с этим всем у него действительно не было.       — Руки подними, — он тяжело вздыхает, когда никакой реакции от Анарэ не следует, и, достав кунай, распарывает ее тунику, также пренебрежительно отбрасывая испорченную вещь подальше от себя.       Когда с холодного пола он переложил куноичи в такую же холодную ванную, Анарэ невольно содрогнулась и обняла себя за плечи, пытаясь хоть немного согреться и закрыться от него, несмотря на то, что Кабуто все равно ее не видел в такой темноте.       Парень нащупал ручку крана и повернул повернул ее, открывая воду. Завел лейку душа над ее головой, и струи теплого напора начали обволакивать острые плечи, стекая на сгорбившуюся спину. Куноичи сразу же покрылась мурашками, ощущая тепло, что начало согревать ее. В этот момент она почувствовала себя настолько слабой и ущербной, потому что для ее комфорта, оказывается, потребовалось совсем немного: находиться в тепле и не испытывать физической боли было уже достаточно после всего, что она пережила. Она немного расслабляется, когда ванна наполняется до краев, и откидывает голову на бортик.       — Может, их просто отрезать? — спрашивает парень, пытаясь распутать длинные пряди волос, прежде чем их намылить.       Анарэ ничего не ответила. Так что Кабуто окинул уставшим взглядом свой кунай, поблескивающий в полумраке, пожал плечами и принялся распутывать локоны дальше:       — Ну нет, так нет, — пробубнил он.       — Вы убьете меня? — внезапно спросила куноичи.       Кабуто не ожидал, что она заговорит с ним сама, и ему стало не по себе от этого болезненного голоса. Он все еще не знает, каким именно образом Мицуко воскресила свою дочь, потому что в начале ритуала девушка наложила на него с Орочимару печать, что заставила их забыть обо всем, что они видели.       — Нет, не думаю, — он покачал головой. — Твоя мать не позволит этого сделать. Да и воскрешали тебя не для этого.       Кабуто дал ей еще некоторое время полежать в ванне и отогреться, прежде чем начал спускать воду и смывать остатки пены с ее волос и тела. Он не мог сказать, что ему было жаль эту куноичи, ведь, в конце концов, быть снова живой лучше, чем разлагаться в деревянном ящике. Но Анарэ выглядела слишком сломленной и беззащитной. И, конечно же, он прежде слышал, что в отряде Какаши появилась способная шиноби, так что наблюдать ее в таком плачевном состоянии было немного странно.       Когда он все закончил, то потянулся за полотенцем и начал оборачивать им мокрые волосы. Но Кабуто никогда не имел дела с длинными волосами, тем более относительно кого-то другого, так что завязать его на голове не получилось.       — Оставь как есть, — шепчет Анарэ.       — Мы под землей, так что здесь довольно-таки прохладно, — говорит он, уже просто стягивая полотенцем остатки влаги с прилипших к спине волос.       Анарэ не понимает, какое ему вообще дело до того, будет ей холодно или нет, если приказ Орочимару ограничивался лишь тем, чтобы отмыть ее от собственной рвоты и грязи. Так что она не знает, стоит его поблагодарить или нет. Но в итоге шепчет едва слышное: «спасибо», потому что решает, что выстраивать враждебные отношения сейчас не совсем выгодно. У куноичи нет сил постоять за себя, поэтому ввести всех в заблуждение будет лучшим решением.       Когда парень накидывает на Анарэ халат, продевая в рукава ее руки, и ему приходится снова прикасаться к ней, чтобы это осуществить, куноичи машинально расправляет плечи. И халат начинает спадать с ее спины. В предбаннике также темно, но несколько светлее, чем в онсене, потому что сюда проникает свет из коридора. Анарэ видит, как тот начинает смущаться при виде ее тела, и в голове созревает план. Потому что кем бы он ни был, он — мужчина. А Анарэ знала бесчисленное количество историй о том, как даже самые проницательные воины сбавляли свою бдительность, когда дело касалось противоположного пола. И терпели поражение по своей же глупости.       — Твои руки такие теплые, — хрипит она, пытаясь придать своему осипшему голосу хоть какую-то мягкость.       Кабуто игнорирует это. Но сейчас он поднимает ее на руки более осторожно, чем делал это в предыдущие несколько раз.       Так же молча они возвращаются в ту комнату, где парень залечивал ее раны. Кабуто перекладывает Анарэ на кровать и укрывает одеялом. И здесь действительно куда холоднее, чем в бане.       — Ты будешь заперта, но в комнате есть все для проживания, — он махнул рукой на соседнюю дверь. — Туалет там.       — Не уходи, — просит куноичи. По ее щекам начинают стекать слезы, падая с подбородка на ключицы, однако это происходит от понимания собственной беспомощности, а не от того, что она говорит дальше. — Мне страшно. Побудь здесь еще немного.       — Я не могу, — отвечает парень, почти переступая порог ее новой комнаты. — Но если хочешь, я принесу тебе успокоительный чай.       — Буду благодарна.

_______

      Не имея ни окон, ни часов в этой комнате определить даже примерное время было невозможно. Выспавшись и окончательно придя в себя, Анарэ уже могла самостоятельно подняться с постели и даже передвигаться. Заняться ей было совершенно нечем, и замкнутое пространство вскоре начало давить на нервы. Куноичи нарезала бесконечные круги, возвращаясь от одной стены к другой и обратно, ложилась в кровать и поднималась вновь, пыталась уснуть, чтобы забыться, и повторяла все это бесчисленное множество раз, замыкаясь в бесконечном цикле бесполезных действий. И когда Анарэ услышала звук ключа, вращающегося в замочной скважине, ее сердце готово было выпрыгнуть наружу. Дверь медленно отворилась, и на пороге появился Кабуто с подносом, заставленным едой.       — Проголодалась? — он подошел ближе, оставляя поднос на прикроватной тумбе.       — Не уходи! — взмолилась куноичи, игнорируя свой, вероятно, завтрак. — Я так сойду с ума. Пожалуйста, не уходи!       — Вскоре тебе не придется проводить здесь так много времени.       — Где Мицуко?       — Она израсходовала слишком много чакры, так что, думаю, неделя ей точно потребуется на восстановление, — Кабуто опустился на стул рядом с ее кроватью. — Она с Орочимару, так что все в порядке.       — Кабуто, — Анарэ решила обратиться к парню по имени. — Что ты можешь мне рассказать?       — Тебе все расскажет твоя мать, когда очнется. Либо господин Орочимару.       — И когда это произойдет?       — Полагаю, в ближайшее время, — уклончиво отвечает он.       — Но я сойду с ума, если буду сидеть тут целую неделю, — тянет куноичи. — Это хуже любого гендзюцу.       — Могу тебе разве что книги принести, — постукивая пальцами по столешнице, предлагает парень.       — Буду безмерно благодарна, — Анарэ давно не читала за неимением особого на то времени. А последнее ее чтиво и вовсе закончилось сексом с Какаши. Так что она как-то и не думала вновь погружаться в мир бумажных страниц.       — Пожелания будут? — Кабуто поднялся, ставя стул на прежнее место.       — Роман сможешь найти? — куноичи воодушевленно отстраняется от стенки и выпрямляет спину.       — Постараюсь.       — Спасибо, Кабуто.       Мицуко провела в отключке гораздо больше, чем предполагалось. Так что Анарэ сидела в своем заключении уже вторую неделю и успела перечитать десятки, а то и больше книг, за что была действительно благодарна Кабуто. Ведь он мог и не скрашивать ее одиночество. И когда Куноичи услышала, как ее дверь открывают, она ожидала увидеть его же. Но, переведя взгляд со страниц книги, Анарэ увидела свою мать.       Девушка напротив неловко переминалась с ноги на ногу, боясь войти внутрь. И, вероятно, это наследственное. Потому что, когда Анарэ нервничает, она ведет себя точно так же. Куноичи понимает, что не может пошевелиться здесь и сейчас, но она хотя бы сидит на кровати и имеет опору в виде стены за ее спиной. В то время как Мицуко вся дрожит, а по ее щекам градом катятся слезы. Так что ей приходится опереться о дверной проем, чтобы не потерять равновесие.       — Я могу зайти? — сдавленно спрашивает она, разглядывая Анарэ, словно свое отражение в зеркале, и куноичи молчаливо кивает ей в ответ.       Мицуко осторожно подходит ближе и присаживается на край кровати. Пальцы ее рук дрожат, а грудь вздымается так тяжело, что ей приходится дышать часто и урывками. Она тянет свою ладонь к щеке Анарэ и нежно вытирает крупинки слез, проступившие уже на глазах дочери.       — Погрузи нас в гендзюцу, — шепчет Мицуко, держа ее лицо уже обеими руками.       Ей больно видеть свою дочь такой взрослой. Больно понимать, что ее никогда не было рядом. Больно осознавать то, что даже теперь, когда они смогли встретиться, это происходит при таких ужасных обстоятельствах.       — Я не умею, — куноичи качает головой.       — Твое сознание — это единственное место, где я была бы уверена, что мы точно наедине, — шепчет Мицуко. — Но ничего страшного.       — Тебя держат в заложниках?       — Все, что тебе нужно знать, и все, что я могу сказать на данный момент, — Мицуко тяжело вздыхает. — Это то, что я тебя очень сильно люблю.       — Я хочу домой.       — Нет, — Мицуко вновь качает головой и складывает руки в печати, применяя технику Зеркала, после чего воссоздает стекло рядом с собой. — Теперь ты будешь жить здесь, — она наклоняется ближе к его поверхности и обдает зеркало теплым дыханием, после чего начинает выводить буквы на запотевшем участке:       «Ты вернешься домой».       Взмахом руки Мицуко развеивает свое джицу и прижимает куноичи к себе, бережно целуя ее в лоб.       — Я так тебя люблю, моя девочка, — Анарэ обнимает Мицуко в ответ, когда слышит эти слова, и опускается к ней на колени.       Это странное и непривычное для них обеих состояние. Однако переживают они его по-разному: Анарэ впервые обрела родного и самого близкого человека после восемнадцати лет условного одиночества, а Мицуко, что совсем недавно держала на руках двухлетнее дитя, теперь держит на коленях уже взрослую дочь, с которой она теперь почти что ровесница.       Куноичи чувствует невероятное спокойствие в объятиях своей матери, которого никогда не ощущала прежде. Тепло ее рук, тембр голоса, заботливые прикосновения: все это Анарэ испытывает впервые, но в то же время она в ней так нуждалась, что это кажется чем-то совершенно естественным. И за несколько часов, что они проводят вместе, просто находясь рядом друг с другом, Анарэ чувствует, как огромные пробелы в ее жизни и мыслях заполняются. Она ощущает то, чего желала ощутить все свое время: безусловную любовь к себе. И Мицуко дарит ей это прямо сейчас.       Всю жизнь, сколько Анарэ себя помнила, она была лишена любого намека на любовь извне. Несмотря на то, что Теруо заботился о ней и до последнего оберегал, он никогда этого не показывал. И будучи ребенком, куноичи не могла понять причин такого к ней отношения. Но никакого другого она не знала, поэтому считала, что так живут абсолютно все люди. Наставник был известен своим непоколебимым спокойствием и умением сохранять хладнокровие в любой ситуации. И Анарэ изо всех сил старалась быть на него похожей. Так что это давало потрясающие результаты на их совместных миссиях, потому что ни одна из них не была провалена. Совершенно все, за что они брались, заканчивалось для них успехом. Однако за неимением нежности и любви, которые могли бы окутать ее сердце, с каждым следующим годом пустота в ее душе лишь разрасталась.       Однако все изменилось буквально в одночасье, когда она встретилась со своей матерью. Молчаливо, но трепетно Мицуко обнимала Анарэ и гладила по волосам, пропуская их сквозь пальцы, как это делала в ее детстве, потому что она всегда будет оставаться для нее ребенком, независимо от времени и возраста.       Анарэ впервые почувствовала, как ее сердце наполняется теплом и легкостью. Она считывает это невероятное чувство, что называют любовью, со всех ее действий. Мицуко излучает бесконечное тепло и заботу, просто находясь рядом. И с болью на сердце, Анарэ понимает, как же ей этого не хватало. Тебя любят просто за то, что ты есть. Ничего не ожидая и не требуя взамен. Сейчас она осознает, что Мицуко всегда была рядом, просто она этого не замечала. Анарэ понимает, что все, чего ей когда-либо не хватало в жизни, теперь находится рядом. И она больше не чувствует себя одинокой.       — Когда я смогу отсюда выйти? — спрашивает Анарэ, пока Мицуко гладит ее руку.       — Ты уже можешь это сделать, однако в пределах моей с Орочимару видимости. Также ты скоро приступишь к тренировкам. Он, как и Джирайя, легендарный саннин, так что этот человечек научит тебя многим полезным вещам. Цени возможность такого опыта. И помни, что из любой ситуации можно извлечь выгоду.       — А что насчет Саске? Он тоже здесь? — куноичи только сейчас задалась этим вопросом.       — Да, — подтверждает Мицуко. — Однако он держится тут обособленно от всех остальных. Так что ты его даже не заметишь. Если только случайно не встретитесь в коридорах.       — Ясно, — вздыхает куноичи, фоном гоняя мысли о том, что домой она отправится явно не в ближайшее время.       За их первой встречей время текло неощутимо быстро. Никто из них не знал, сколько часов они провели в этой комнате, пока чувство голода не напомнило о себе. Тогда Мицуко приказала Кабуто принести им ужин. И, по всей видимости, парень был не в восторге, но еду таки принес.       — Мы могли и сами об этом позаботиться, разве нет? — спрашивает Анарэ, когда Кабуто закрыл за собой дверь. Однако уже не запирая ее снаружи.       — У меня есть некоторые преимущества, — улыбается ее мать. И куноичи уже собирается спросить, какие именно, но вовремя осекается, наблюдая, как Мицуко отводит взгляд в сторону, а после резко меняет тему.       — Это вся твоя одежда? — спрашивает она, незамысловато подцепляя ворот махрового халата.       — Есть еще один, сменный, — Анарэ кивает в сторону стула, на котором висел другой, абсолютно такой же халат. — Никуда, кроме бани, я отсюда не выходила, так что в ней не было никакой надобности.       — Скажу Кабуто, чтобы достал тебе что-нибудь. Ты любишь традиционную одежду? — на Мицуко была надета однотонная черная юката явно не из дешевых тканей, а ее талию подчеркивал красный пояс.       — В деревне Тумана я тоже носила юкату, за исключением миссий, конечно. Так что да, люблю.       — Тогда я дам тебе несколько из своего гардероба, — Мицуко мягко улыбается, ощупывая пальцами ямочки Анарэ, когда она улыбнулась в ответ. — Женщины в традиционной одежде слишком красивы, а потому всегда будут на голову выше тех, кто этим пренебрегает.       — Я никогда не задумывалась об одежде в таком контексте, — Анарэ пожимает плечами, потому что ей по большему счету было действительно наплевать, что на ней надето. Чистое и ладно.       Мицуко думает, что это и неудивительно вовсе. Ведь ее дочь выросла с мужчиной, так что было бы странно, если бы Теруо поучал ее манерам и женственности. Однако генетика — вещь сильная и интересная. Потому что, даже несмотря на пренебрежение гардеробом, Мицуко не может не отметить, что ее дочь — очень красивая и утонченная девушка. Черты лица Анарэ более мягкие и приятные, чем ее собственные, и она не может оторвать взгляда, рассматривая этот живой шедевр, созданный из собственной плоти и крови.       — Как ты познакомилась с отцом Саске? — внезапно спрашивает куноичи.       — Технически, — начинает Мицуко, — это и твой отец тоже.       — Да, но я никогда не буду считать его таковым. Меня воспитал Теруо, поэтому если кто-то и достоин так называться, то это он.       — Каким он был с тобой, расскажи?       — Ты снова меняешь тему, — замечает Анарэ, потому что ей не нравится отвечать на вопросы, когда игнорируют ее собственные.       — Я расскажу тебе, — Мицуко сейчас кажется несколько потерянной. — Просто мне так важно знать о тебе все, что только можно.       — Он был строг и холоден. Моментами я думала, что раздражаю его, — Анарэ улыбнулась, — а моментами так и было на самом деле. До его смерти я многого не понимала, но потом картина сложилась воедино. И я поняла, что у него были основания воспитывать меня именно так и никак иначе. Перед смертью он рассказал, что когда-то имел семью, а его дочь была настолько доброй и доверчивой, что это ее сгубило. Поэтому мою беспечность он пресекал на корню.       — Да, — печально согласилась Мицуко. — Это правда.       Она устроилась поудобнее, подложила под спину подушку и развернулась к дочери так, чтобы видеть ее лицо:       — Что ж, — начала Мицуко. — Ты, вероятно, уже знаешь, что я была сиротой, — и когда Анарэ кивнула, она продолжила. — Фукаго был главой полиции, когда мне поручили доставить туда какие-то важные документы, половину которых я растеряла по пути…       — О тебе отзывались как об ответственном человеке, — Анарэ удивленно хлопает глазами, не понимая, как вообще можно потерять что-то важное, будучи шиноби.       — Это мой единственный проступок, — Мицуко закатывает глаза. — О котором никто, кроме Фукаго, не знал. В общем, он помог решить эту проблему, чтобы мне не влетело от Хокаге. Таким образом мы и познакомились. Он был намного старше меня, у него уже имелись жена и сын, как почти у любого взрослого мужчины, так что я и не думала рассчитывать на какое-либо внимание с его стороны. Нет смысла вдаваться в подробности, но вскоре я была вынуждена обратиться к нему за помощью снова. Правда, уже не для себя, а для моей подруги. И он опять мне посодействовал. Вскоре у нас закрутился роман. Фугако никогда не давал мне надежды на что-то большее. Да я и не думала, что он бросит семью. Меня все устраивало и так. Он был богат, умен, помогал мне снимать квартиру и решал некоторые жизненные трудности, давал советы и все в таком духе. И все было прекрасно, пока я не забеременела. Потому что, как оказалось, его жена в это время также носила второго ребенка. Конечно же, он начал настаивать на аборте. И мы тогда сильно поссорились. Потом он стал мне угрожать, говорил, что у меня начнутся проблемы, если я этого не сделаю. Тогда я и познакомилась с Теруо. Он был в Конохе проездом, и за день до его отправления на родину мы встретились. Я была абсолютно растеряна и не знала, как жить дальше. Аборт делать не хотелось, но все время опасаться за свою жизнь я тоже не могла. Так что я была настолько подавлена, что вывалила все это на первого встречного. Я как раз тогда шла из больницы, в которую Фугако меня чуть ли ни силком поволок. Сказала ему, что сделала все так, как он и просил. Слезными уговорами, и, может, из женской солидарности, но медсестра выдала мне фальшивую справку о том, что беременность прервана. Так что он не удивился моему расстроенному состоянию. Когда Теруо встретил меня всю в слезах, то попытался поддержать и успокоить. А потом просто предложил уехать с ним. Сказал, что у него огромный дом, который они с женой покупали с расчетом на то, что у них будет много детей. Но жену и дочь убили, а он уже тринадцать лет жил один. И просто устал от этого. Он казался мне искренним и действительно выглядел так, будто хочет просто сделать что-то хорошее. Так что я согласилась.       — Вы полюбили друг друга? — усваивая информацию, переспросила Анарэ.       — Со временем мы стали очень близки, — Мицуко сделала паузу. — И, наверное, это можно назвать любовью. Но у нас были платонические отношения. Теруо всегда был предан покойной жене. А я просто не смогла бы никому больше довериться.       — Да уж, — вздыхает куноичи. — Печально у тебя все вышло.       — Вовсе нет! — замотала головой Мицуко. — Я была счастлива свои последние несколько лет. Теруо очень заботился о нас обеих. Так что я даже рада, что все так случилось, — она вдруг побледнела, а улыбка с ее губ пропала. — Теруо… — Мицуко подняла вопросительный взгляд на свою дочь.       — Он умер год назад, — предугадывая вопрос, ответила куноичи.       — Ясно.       Воцарилось неловкое молчание в первые за все это время, так что Мицуко попыталась сразу же сменить тему на более приятную для них обеих.       — А что насчет твоей личной жизни? Уже была влюблена в какого-нибудь мальчика? — она звучит мягко и несколько игриво. Анарэ смущается от этого вопроса, закрывая покрасневшие щеки волосами. Потому что она влюблена мужчину, который старше ее на тринадцать гребаных лет. И, вероятно, это не то, что следует знать ее матери после того, что она рассказала.       — Думаю, мне кое-кто нравился, — неохотно отвечает она, стараясь казаться не слишком заинтересованной этой темой.       — Ох, — вздыхает Мицуко. — Это прекрасно. Надеюсь, он достойный человек.       — Человек — да, — неуверенно соглашается куноичи. — Однако связываться со мной он не захотел.       — Какие ваши годы, — парирует ее мать так, будто сама прожила вдвое больше. И Анарэ находит это забавным, так что едва сдерживает свой смех.       — Не смейся надо мной! — улыбаясь, возмущается Мицуко и пихает ее в бок. — В двадцать лет иметь совершеннолетнюю дочь не так уж и просто, знаешь ли.       — Для меня это тоже не в новинку, — Анарэ немного отстраняется от ее рук и садится в прежнее положение.       — Возраст не всегда является тем, на что стоит ориентироваться, — уже серьезно говорит Мицуко. — Опыт прожитых лет нас с тобой, может, и не сильно различает. Но это все равно не делает меня твоей подружкой-ровесницей. Ты уже взрослая девушка, и мне еще многое предстоит узнать о тебе, — она берет руку дочери и накрывает своей ладонью. — Но груз ответственности, который лежит на мне, как на твоем родителе…именно он делает меня мной. И именно в этом наше с тобой главное отличие. Я не жду, что ты сразу начнешь воспринимать меня всерьез, но ты всегда должна помнить, что все, что я в этой жизни делаю — ради тебя. Я приложу все усилия, чтобы ты была счастлива, поэтому, пожалуйста, будь послушной девочкой. Даже если чего-то не будешь понимать, все равно делай то, что я говорю тебе. Договорились?       — Я постараюсь.       — Ну же, — Мицуко смягчилась и вновь расплылась в улыбке. — Скажи мне то, чего я так жажду услышать.       — Я постараюсь, мама.