_______
Два года спустя.
Куноичи лежала на кровати, не ощущая ничего, кроме усталости. В ее глазах отражалось бесконечное, но пустое пространство, словно она находилась на краю вселенной: ни чувств, ни эмоций, ни воспоминаний. Лишь глубокое опустошение. Внезапно в комнату ворвался ветер, и с ним пролился поток дождя, будто гонимый бурей морской корабль. Холод и сырость окутали девушку, как смертный приговор, против которого она, в общем-то ничего и не имела. Анарэ не желала шевелиться, будто бы уже давно потеряла всякую связь с реальностью, и на физическую оболочку своего тела ей было наплевать. По щеке скатилась скупая слеза, и безысходность охватила ее вновь. Так, словно она забыла что-то важное, что превосходило все ее мечты и желания. Девушка продолжала лежать на кровати, как пленница, лишенная надежды на освобождение от собственных же мыслей. Она чувствовала себя чужой в этом мире, а воспоминания казались далекими и нереальными. Анарэ не желала жить дальше. Она потеряла все, к чему стремилась и просто сдалась. Очередной поток ветра вновь ударил в окно, задевая оконную раму, что звонко брякнулась о стену. Куноичи лишь тяжело вздохнула и отвернулась к стене, игнорируя холод и внезапно раздавшийся плач ребенка, что доносился откуда-то из соседней комнаты. Анарэ часто просыпалась посреди ночи, не помня, кто она такая. Девушка не знала, как ее зовут и где она находится. Она ощущала лишь глубокую пропасть в своей душе, которая раньше была заполнена чем-то очень сокровенным и важным. Чем-то чего у нее больше нет. Кабуто лежал еще какое-то время в своей постели, прежде чем подняться к ребенку, в надежде, что, может быть, сегодня к Анарэ снизойдет озарение, и она займется своей дочерью сама. Но этого не случилось. — Я не нанимался быть твоим родителем ни на одну чертову секунду, — ворчит парень, следуя к детской кроватке. — Ну и что у тебя на этот раз? — Кабуто заводит руку над животом ребенка и начинает сканирование. — Болит, значит? Что ж, это поправимо… — Кабуто? — дверь в комнату, что именовалась «детской» только лишь по причине обитания в ней ребенка, распахнулась, и на пороге застыла Анарэ. — Сегодня ты помнишь мое имя? — равнодушно тянет он, укладывая малышку обратно в кровать. — Я безмерно рад. — Что происходит? — взволнованно спрашивает куноичи и переводит взгляд за его спину. — Чей это ребенок? — А какое это имеет значение? — отвечает парень, выталкивая ее в коридор. — Ты все равно все забудешь. — Кабуто, — повторила девушка дрожащими губами, а из глаз предательски покатились слезы. Кабуто часто срывался на Анарэ. Последнее время это происходило чуть ли ни каждый день. Но он никогда не оправдывал себя тем, что она этого не вспомнит. Так что он испытывал некоторое чувство вины перед той, кого начал считать своей сестрой и просто самым близким человеком. Потому что никого другого у него не было. А еще он презирал себя за свою ошибку. Каждый гребаный день, наблюдая Анарэ в совершенном беспамятстве, он ненавидел себя. Куноичи смогла забыть выбранные им воспоминания лишь на некоторое время. А потом она начала забывать вообще всю свою прожитую жизнь, лишь изредка приходя в себя. Но эти моменты были настолько короткими и быстротечными, что едва ли имели значение. — Иди сюда, — Кабуто протянул руки в ее сторону и уложил к себе на колени, удобнее устроившись на диване. — Прости, что нагрубил. Я все обязательно исправлю, слышишь? — Да, — почти шепотом отвечает Анарэ и утыкается носом в его плечо. — Так чей это ребенок? — Мой, — подавленно отвечает Кабуто, понимая, что легче соврать, чем в очередной раз рассказывать правду. Потому что он слишком от этого устал. Он уже знает, какая реакция будет у Анарэ, скажи он, что дочь ее. Кабуто успокаивал куноичи все месяцы беременности, когда девушка просыпалась в полнейшем шоке и не понимала, как такое вообще возможно. И он думал, что тронется умом точно также, если останется жить с ней в этом дурдоме. Но стоит отдать должное, у него не было ни единой мысли бросить Анарэ на произвол судьбы. Никогда. — Иди спать, — зевая в кулак, просит парень. — И закрой уже свое окно. Холодно. — Спокойной ночи, Кабуто, — Анарэ бросает на парня отрешенный взгляд. И на долю секунды кажется, что он вновь видит осознанность в ее глазах. Но это всего лишь их обоюдная усталость выдает себя за желаемое. — Спокойной ночи, Анарэ, — отвечает Кабуто, опускаясь на подушку, и укрывается одеялом. Куноичи неспешно возвращается к себе в комнату, минуя темный коридор, и она не понимает, почему их дом такой мрачный, если здесь живет ребенок, пусть и маленький. Анарэ не особо разбиралась в детях, но девочке был от силы год, и она могла лишь теряться в догадках о том, когда Кабуто вообще мог успеть обзавестись ребенком. Но она отбрасывает эти бесполезные мысли и просто закрывает окно, после чего машинально тянется к полотенцу и вытирает лужи на подоконнике. Вся ее жизнь давно замкнулась на привычных и само собой разумеющихся действиях. Анарэ не задавалась такими вопросами, как: зачем? Почему? Какой в этом смысл? Потому что смысла не было в ее существовании абсолютно никакого. Она чувствовала, как с каждым прожитым днем от нее все больше ускользало что-то важное, что-то что делало ее человеком. Следующий день внес несколько больше ясности в беспамятство куноичи. Проснувшись, она сразу же направилась в комнату к своей дочери. Зайдя внутрь, она прошла к окну и распахнула шторы, пропуская игривый солнечный свет в помещение, и взяла ребенка на руки. Встретившись с детским, ничего непонимающим взглядом, сердце в очередной раз ушло в пятки от осознания вчерашнего дня. Сегодня Анарэ вспомнила намного больше, чем ей удавалось вспомнить обычно. И она испугалась. Испугалась за то, что однажды может навсегда уйти в забытье и потерять связь с этим миром уже безвозвратно. — Кабуто! — куноичи без стука ворвалась в лабораторию и уставилась на него широко распахнутым взглядом, рассматривая изменившуюся внешность. — Что стало с твоим лицом? Почему ты кажешься таким похожим на Орочимару? — Я использовал на себе часть его ДНК, — не отрываясь от работы, ответил парень. — А ты, полагаю, снова в строю? — Сними с меня печать, Кабуто, — взмолилась Анарэ. — Мне страшно засыпать, страшно отвлекаться на что-либо, потому что я могу все забыть в любой момент. — Не все так просто, — разочарованно повторил он. — Потому что я совершил ошибку. И я уже говорил тебе, что если сниму печать, ты можешь окончательно лишиться рассудка. Мы обязательно что-нибудь придумаем, но сейчас вообще не время. — Почему не сейчас? Я не могу ждать, — не унималась девушка. — У меня маленький ребенок, а я даже не помню, что он у меня есть. Как ты предлагаешь мне жить все это время? — Сейчас идет война, — прошипел Кабуто, раздраженный ее настойчивостью. — И я ничем не могу помочь тебе. — Война? — переспросила Анарэ, сползая по стенке на мягкую кушетку у входа. — Кого и с кем? — Акацуки и Альянса шиноби, — протянул Кабуто, переливая какие-то жидкости из одних пробирок в другие. В голове начали проноситься фрагменты некоторых воспоминаний, так что куноичи невольно содрогнулась, понимая, что все действительно серьезно. — То есть ты на стороне Обито? — не унималась девушка, вспоминая самозванца, что выдавал себя за Мадару. — Я на своей стороне, Анарэ, — он тяжело вздохнул. — Не мешай мне. Займись своей дочерью, пока про нее опять не забыла. Давай… — Кабуто махнул пробиркой в сторону двери, указывая на выход. — Не трогай меня в ближайшие дни. Я постараюсь решить твой недуг, когда все закончится. — Но я вообще ни черта не понимаю, — лицо куноичи исказилось гримасой боли и ужаса от того, что она оказалась втянута в эту войну. — Я не какая-то там кукла в твоих руках и не выбирала такого сценария. — В таком сценарии, — Кабуто повторил ее слова шипящим и до дрожи пробирающим голосом, что так отчаянно напоминал голос Орочимару, — тебя никто участвовать не заставляет. Выйди, пожалуйста, отсюда. Не нервируй меня еще больше своими повторяющимися из раза в раз вопросами. Анарэ никогда не хотела войны, особенно в таком масштабе, в каком это происходило сейчас. И уж тем более она не понимала намерений Кабуто в сложившейся ситуации. Несмотря на то, что за годы жизни куноичи хорошо изучила парня, она это едва ли помнила. Сделать вывод, что Кабуто не причинит ей зла, можно было лишь исходя из того, что он до сих пор зачем-то возился с ней и ее дочерью. Но также Анарэ знала одно: Кабуто будет делать лишь то, что выгодно ему. И если он выдает себя за союзника Обито, то совершенно точно должен быть уверен в своих собственных силах. Потому что ни о каком действительном союзе не может быть и речи. Кабуто всегда интересовал лишь собственный прогресс как ученого, и Бесконечное Цукуёми шло вразрез его интересам и планам. И самое печальное, что Анарэ была заложницей его целей и идей, потому целых два года не имела возможности жить своей жизнью. Все, что куноичи остается в таком состоянии — это балансировать на грани реальности и забытья. — Араши, — прошептала Анарэ, пропуская сквозь пальцы пепельные волосы своей дочери, отчего малышка расплылась в улыбке, услышав сквозь сон ее голос. Анарэ представляла себе совершенно разные исходы этой кровавой битвы. И ни в одном из вариантов ее дочь не была бы в безопасности рядом с ней. Потому что она может в любой момент потерять память, а Кабуто вообще ее родителем не является. И что может взбрести помешанному на совершенствовании себя парню в голову, Анарэ также не представляла. Потому что очевидно: Кабуто очень сильно изменился. И не в лучшую сторону. Вопрос о безопасности Араши возникал в ее мыслях уже неоднократно. И сейчас, пока Анарэ была в рассудке, она вновь и вновь возвращалась к этому монологу внутри себя. Куноичи не задавалась вопросом о том, кем мог быть отец ребенка. Особенно сейчас. Ведь совершенно точно, что этот мужчина был шиноби. И нигде, кроме как на поле боя, он находиться не мог. В лучшем случае этот человек еще жив. А в худшем и куда более вероятном — погиб, как и большинство отважных ниндзя Альянса. Внезапный шум, ворвавшийся потоком холода и ветра, прервал привычную слуху тишину, что фальшиво окутывала дом одной из техник Кабуто, изолируя их от реального времени. Анарэ бросила взгляд на свою маленькую дочь, укрывшуюся в ее объятиях, и ощутила, как сердце начинает сжиматься от страха. Она создала вокруг себя Зеркальный щит, и в то же мгновение иллюзия дома развеялась. Анарэ оказалась внутри мрачной пещеры, которая словно ждала ее здесь все это время. Каменные стены, окружающие со всех сторон, выглядели неизменно серыми и безжизненными. Воздух внутри пещеры ощущался тяжелым и затхлым, словно его не обновляли веками. Неровный пол под ногами покрывала грязь вперемешку с темной водой, что отражала на своей поверхности резкие заостренные тени сталагмитов. Где-то в глубине, казалось, слышатся тихие шорохи и шелесты, будто что-то наблюдает за всем со стороны. Анарэ ощутила ледяное дыхание страха в своем сердце, и ее глаза в темноте начали искать опору, за которую можно было бы зацепиться, но находились лишь рваные стены. Она утешала себя тем, что Араши спит и попросту не понимает этой ужасающей атмосферы вокруг. Но ее собственный страх рос в геометрической прогрессии, словно зловещая тень, затмевающая ее разум и волю. Куноичи старалась держать себя в руках и пыталась изо всех сил не нервничать, потому что любой эмоциональный перепад мог привести к полнейшей амнезии. А она не могла себе этого позволить. Только не здесь и не сейчас. Только не тогда, когда у нее на руках беззащитный ребенок. Анарэ начала пятиться назад, тревожно оглядываясь по сторонам и еще крепче прижимая Араши к груди, когда услышала приближающиеся в ее сторону шаги. — Расслабься, — прошипел Кабуто и расплылся в демонстративной улыбке, оказываясь рядом. — А вот и твои братья пожаловали, — он усмехнулся. — Правда, один из них уже не совсем живой. Куноичи продолжала держать зеркальную защиту, из последних сил сохраняя самообладание, когда перед ними появились два вошедших в пещеру мрачных силуэта. — Прошел сквозь мой барьер? — удивился Кабуто, встречаясь взглядом с Итачи. — А ты неплохо осведомлен. — Пока ты меня контролировал, я легко мог чувствовать источник твоей чакры, — равнодушно пояснил парень. — Можешь считать это изъяном своей техники. Хотя какая теперь разница? — Какой ценный урок, — оскалился Кабуто, опускаясь рядом с телом Анко, которое Анарэ разглядела только сейчас. — Изначально никто не мог противостоять этой технике, так что я даже не задумывался об этом… Кстати, тебе тоже стоит кое-что знать. Нечестивое Воскрешение не прекратится, даже если я погибну. Так что ты не убьешь меня, Итачи, — он улыбнулся краем рта. — Ведь кроме меня никто не сможет остановить все это. Кабуто внезапно рассмеялся в каком-то безумном припадке, отчего Анарэ ощутила еще больший страх, чем прежде. Потому что теперь она здесь совершенно одна. Этот человек больше не был ее поддержкой и опорой. Отныне она могла полагаться только на свое собственное нестабильное и весьма шаткое положение. — Анарэ, — произнес Итачи, не сводя внимания с Кабуто, но ответной реакции не последовало, и тогда он обернулся к девушке, разглядывая ее через плечо. — Я к тебе обращаюсь… Куноичи перестала использовать свою защиту и просто сидела на одном из каменных обломках, с непонятливым опасением наблюдая за происходящим из-под влажных от слез ресниц. Анарэ ощущала последствия страха и некоторый мандраж в своем теле, но причины она уже не помнила. — Что ты с ней натворил? — сокращая дистанцию, бросил Итачи. — Только лишь то, что она сама попросила — стер своей подруге некоторые воспоминания, чтобы она без угрызений совести могла отомстить любимому брату за смерть матери и пойти против Конохи. — Почему в таком случае она до сих пор этого не сделала? — вмешался Саске, вглядываясь в красные радужки своей сестры, взгляд которой не выражал ничего, кроме смятения и непонимания. — Печать дала осложнения, так что она была не более чем красивым приложением к интерьеру последние несколько лет своей жизни. Анарэ больше не ненавидит тебя, потому что она тебя даже не помнит. Разве это не прекрасно, Саске? Благодаря мне ты вновь обрел семью… — Ты осквернил души умерших и даже не понимаешь того, что натворил, — с презрением бросил Итачи. — Довольно болтовни. — Я удивлен, что у человека, хладнокровно вырезавшего весь свой клан, такое нежное сердце, — парировал Кабуто. — Саске, — игнорируя Кабуто, Итачи подошел к своему брату и положил руку ему на плечо. — Мы остановим его, но ни в коем случае не должны допустить его смерти. — А что делать с ней? — Саске кивнул в сторону Анарэ, что неподвижно сидела в стороне, держа на руках дочь, которую больше не узнавала. — Ты позаботишься о своей сестре и племяннице, когда все закончится. Они твоя семья. Не смей их бросать. Это мое последнее напутствие._______
Две души скользили по глубинам их общего подсознания. Синхронные шаги утопали в непроглядной тьме и погружались в лабиринты, где каждый поворот обещал новое воспоминание, пережитое на двоих. Впереди раскидывались разнообразные тоннели и коридоры, словно паутина неведомых мыслей и эмоций. Они протекали сквозь эти тоннели, то вспыхивая ярким светом, то тускнея до едва заметных сумерек, балансируя в бесконечном потоке чувств, словно листья на поверхности реки, направляемые ветром. Одна душа затвердевала на мгновение, замирая в ужасе от непривычной эмоции, а другая неистово бушевала, настойчиво требуя выхода. Но каждый раз, когда они переходили на новый уровень сознания, эмоции утихали, смешиваясь друг с другом. Они погружались в бездну и вырывались из нее вновь, открываясь друг другу с новых сторон, не оставляя ни грамма личных чувств за душой. Все, что они когда-либо имели, теперь было поделено надвое. Это оставило глубокие следы как в холодном сердце Орочимару, так и в разгоряченном сердце Мицуко, потому что отныне они были связаны не только физически. После двухлетнего блуждания по неизведанным жизни дорогам их души также переплелись, навсегда запечатываясь друг в друге. Ощутив под ногами твердую землю, Мицуко начала брезгливо очищать себя от слюны Змея, что неприятно липла к ее коже и одежде, когда тот изверг их из своей пасти. — Удивлен, что из всех людей именно ты вернул нас к жизни, — Орочимару довольно улыбнулся, переводя взгляд на Саске. Он встал на ноги и протянул руку Мицуко, помогая девушке подняться. — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, — без колебаний начал Учиха, давая всем своим тоном понять, что никакого иного выбора он не предоставит. — Не утруждайся объяснять. Мы за всем наблюдали изнутри Анко. Я вложил свою чакру в эти проклятые печати, и они стали частицей моего сознания. — Значит, и про войну вы тоже в курсе? — переспросил он. — Само собой, — фыркая себе под нос, бросила Мицуко. — Ничего личного, Мицуко, — Саске бросил взгляд на девушку, однако раскаяния в нем не отражалось. — У меня не было цели убивать конкретно тебя. — Я могу сказать только одно, — протянул Орочимару. — Мне эта война абсолютно неинтересна. Это ведь не моя война… — Думаю, Мицуко не разделит твоего равнодушия, — из-за скрытых тенями участков пещеры появился клон Саске, держащий на руках свою племянницу. — Это твоя внучка, кстати говоря. Девушка шокировано перехватила ребенка, взглядом изучая чакру малышки, и тревожно вздохнула: — Где Анарэ? — Мицуко судорожно сглотнула и распахнула свои глаза, рассматривая Саске в поисках ответа. — Вероятно, на поле боя, — он пожал плечами. — Она мало что помнит из своей прошлой жизни, но у нее не было никакого права отсиживаться здесь, имея такую силу. — Как ты мог отправить ее сражаться?! — взорвалась Мицуко. — Она пробудила Сусаноо, — огрызнулся Саске от столь дерзкого выпада. — С ней ничего не случится. — Зачем ты воскресил меня? — Орочимару перевел внимательный взгляд, притягивая Мицуко к себе, и огладил ее плечо успокаивающим касанием холодных пальцев. Он не был поклонником ее взрывного характера, но настолько к этому привык, что теперь подобное поведение ощущалось чем-то совершенно естественным. — Ты воскресишь Хашираму, Тобираму, Хирузена и Минато, — твердо ответил Саске. — Только так у нас появится шанс противостоять Мадаре. Мы вернемся в Коноху, найдём безопасное место для ребенка и вернемся на поле боя уже вместе с четырьмя Хокаге во главе. Всем все ясно?_______
Эта война была не просто сражением между живыми и умершими. Это была настоящая битва между эмоциями и силами природы, добром и злом, с ошибками и их незамедлительными последствиями. Вокруг царила напряженная атмосфера, наполненная страхом, но в то же время пропитанная готовностью к борьбе до самого конца. Объединившиеся шиноби были готовы на все, чтобы отстоять свое право на жизнь. Взрывы раздавались по всей земле, подобно раскатам грома, то и дело разбивались о скалы и вызывали трещины на земной коре. В воздухе витали запахи гари от стилей огня и горелого дерева от использования древесного стиля воскрешенного Хаширамы. Но, несмотря на подмогу с того света, враг оставался по-прежнему силен. Шиноби продолжали сражаться, двигаясь быстро и ловко, как тени по полю боя. Их атаки были пропитаны огромной силой и желанием защитить близких и дорогих себе людей. Такая мотивация стократно превышала мотивацию Мадары. Земля дрожала от ударов, а сильнейшие взрывы светились ярким светом, так, будто вспышки вызывали не только разрушение, но и рождение новой жизни. Световые сферы и заряженные энергией шары метались по воздуху, создавая красивые, но опасные для жизни узоры. Затем вновь последовали взрывы и раскаты грома, что разбудили землю от ее многовекового спокойного сна. Шиноби не боялись смерти, они были готовы к ней, так как знали, что это и есть их жизненный путь. В этом сражении была не только ярость и жестокость. Вместе с кровью и болезненными криками храбрые войны полагались на оставшиеся крупицы надежды и веры. Каждый удар был полон символики, как в ритуале, где каждое движение имеет свой смысл и свою конечную цель. Битва продолжалась не только на поле боя, но и внутри сердец каждого, кто боролся не только за свою жизнь, но и за будущее своего народа. Когда куноичи открыла глаза, перед ней распростерлось жуткое зрелище: кровь, смерть и разрушения окружали ее со всех сторон. Анарэ попыталась подняться с сырой земли, но ноги отказывались повиноваться, и она упала вновь. Девушка с трудом отдавала себе отчет в происходящем. Она не могла сообразить даже как оказалась на этом месте. Анарэ попыталась вспомнить, что случилось, но голова была затуманена и совершенно пуста. Она осмотрелась еще раз вокруг себя и заметила, что была ранена. Куноичи с трудом сдерживала слезы. Она чувствовала себя слабой и беспомощной, неспособной защитить себя от этой безумной бойни. Она прикрыла лицо ладонями и попыталась успокоиться. Но в ее голове все еще возникал увиденный хаос — образы убийств и разрушений витали перед глазами. Анарэ зажмурилась, прикрыв веки ладонями, и попыталась сосредоточиться на своем дыхании. Глубокий вдох, долгий выдох. Она делала это снова и снова, пока не почувствовала, что ее сердце замедлило свой ритм. Ей нужно было найти способ справиться с этими эмоциями, чтобы не сойти с ума. Передвигаясь на четвереньках из-за травмированного колена, девушка начала медленно и осторожно уходить от оживленных частей сражения. Она остановилась у края поляны, где открылась панорама жуткого зрелища. Кровь и тела лежали повсюду, а землю покрывали следы войны. Ее глаза были широко распахнуты, а сердце билось быстрее, чем когда-либо прежде. Наконец, когда Анарэ отползла на более спокойную дистанцию, где можно было прийти в себя, она опустилась на землю и начала осматривать раны. Руки дрожали, когда она удаляла одежду, а кровь текла из глубоких порезов, пачкая пальцы. Она подняла голову и взглянула на небо, по которому плыли черные облака, затмевающие солнце. Ветер поднялся и начал виться вокруг нее. Анарэ чувствовала, как он проникает через ее тело, напоминая о том, что она все еще жива. Куноичи вдохнула воздух, ощущая силу природы, словно это было божественным дыханием: темные облака казались грозными и необъятными, будто предвещали собой конец света. Она разглядывала их, несмотря на все ужасы вокруг, как будто ее сердце было уже готово к тому, что должно произойти. Анарэ закрыла глаза и позволила себе почувствовать касание ветра, ощущая, как он стал теплее и ласковее, словно пытался утешить ее и сказать, что в смерти нет ничего страшного. Анарэ почувствовала себя настолько близко к природе, что почти смогла услышать ее голос, который шептал о том, что мир должен быть восстановлен, даже если это стоит жизни чьих-то жизней. — Эмико! — внезапно раздался мужской крик, вырывая ее из бредовых мыслей. — крепкие руки схватили за плечи, и Анарэ распахнула глаза, рассматривая перед собой одного из шиноби. — Скорее сюда! Здесь еще одна раненая! — мужчина приложил руку к сонной артерии, чтобы проверить пульс, и встретился с неосознанным взглядом куноичи. — Вы храбро сражались, — твердо произнес он. — Если бы не ваш Сусаноо, весь мой отряд бы погиб. Девушка-медик, что вскоре оказалась рядом, тут же рухнула на колени и принялась залечивать кровоточащие раны на теле Анарэ, покрывая ее мягким зеленым свечением, что неприятно щекотало кожу, усиливая регенерацию. — Я ничего не помню, — признается Анарэ, растерянно бегая взглядом по снующим в разные стороны людям, накрытым мертвым телам и таким же раненым, как и она, шиноби, что распростерлись огромным полотном боли на мертвой земле. — Вы сильно ударились головой, — накладывая повязку, протараторила девушка. — Но поводов для беспокойства больше нет, — она устало выдохнула. — Все закончилось. — Как ваше имя? — спросил мужчина, что обнаружил ее первым. Он держал в руках лист бумаги и что-то там отмечал. — Это список раненых, — он помахал перед собой пергаментом. — Я… — замешкалась куноичи, пожимая плечами, — я не помню… — Вы одна из Учих, — мужчина покачал головой. — Восстановить вашу личность не составит труда. Не переживайте. — Спасибо, — шепчет Анарэ и сплевывает на землю накопившуюся во рту кровь, что отдавала противным металлическим привкусом._______
Последним, что видел Какаши, прежде чем потерять сознание, была яркая вспышка чужого Сусаноо на горизонте. И выброс чакры, такой естественной и до боли ему знакомой, отбрасывал любые варианты о ее владелице. Всеми клетками своего тела Какаши чувствовал, что Анарэ здесь. Спустя почти два года тишины его бывшая ученица объявилась и сражается за Альянс. Или же это очередная галлюцинация? А может, он все еще под воздействием гендзюцу? Здесь и сейчас Какаши не был уверен абсолютно ни в чем. Он был слишком истощен сражением. Все последнее время, что проходило в безуспешных поисках Анарэ, он медленно умирал внутри себя с каждым прожитым в неопределенности днем. Куноичи просто исчезла. Растворилась сквозь землю. И Какаши даже не знал, жива ли она. Минуты без нее становились часами, а дни — годами. Но никаких новостей об Анарэ так и не появлялось. И теперь, когда Какаши вновь ее потерял, боль в сердце достигла кульминации. Боль, которую он терпел все это время, стала нестерпимой, как огромный водоворот, который уносит в глубины бездны. Он не мог ни спать, ни есть, ни думать о чем-то другом, кроме как о своей куноичи. В его глазах появилась тоска, которая губила его изнутри, не давая покоя ни на минуту. Каждый день становился для него мукой, а каждая секунда наполнялась безысходностью. Какаши просыпался каждое утро в надежде, что все это было лишь страшным сном, но каждый раз убеждался в обратном — Анарэ по-прежнему не с ним. Это было тем, что он не хотел и не мог принять. Не мог поверить, что она просто исчезла из его жизни. Не мог справиться с этой болью, которая стала его постоянной компаньонкой. Какаши был растерян и сломлен. Он не знал, как жить дальше, как находить силы и мотивацию, чтобы делать хоть что-то. Так что когда он увидел нечто похожее на Анарэ, его сердце замерло в то же мгновение, разливаясь по всему телу обжигающей болью от простого осознания, что его куноичи может быть где-то совсем рядом. И если бы у Какаши были силы подняться, он бы непременно это сделал и направился бы в ее сторону, наплевав на сражение. Но даже собственные веки сейчас казались настолько тяжелыми, что он не мог их разомкнуть. А о том, чтобы встать на ноги, ни шло и речи. Осознание того, что он может так просто упустить Анарэ только лишь потому, что остался без чакры, сводило с ума. В глубине души Какаши было уже наплевать на битву. Он так устал, что, в общем-то даже не был против Вечного Цукуёми. А в какой-то степени и вовсе рассчитывал умереть, потому что из раза в раз переживать то дерьмо, что с ним случается, не было никаких моральных сил. До этого момента. Потому что надежда на то, что Анарэ жива, вспыхнула ярким пламенем и молниеносно разгорелась, тревожа все нервные окончания и питая сознание потенциально ложными надеждами.