Четверг в приёмной 221В

      Мы подобрались слишком близко к противнику, поэтому пришлось полтора часа прождать в окопе с двумя умирающими от потери крови пуштунами. Пули пролетали над нашими головами смертельным вихрем, и я старался не двигаться и не думать лишнего, полностью сконцентрировавшись на бедре капрала Оуэна Клауда. Снаряд прошёл навылет, кровотечение было обильным, вероятнее всего, была повреждена бедренная артерия. Я уже наложил жгут, и теперь оставалось только ждать, когда прекратится обстрел. Афганцы смотрели на нас своими чёрными глазами и постоянно просили дать им немного воды. Я понял их, потому что уже немного знал дари и пушту.       У одного было ранение в живот, из его рта доносилось какое-то бессвязное бормотание (я смог расслышать только слова «крысы», «англичане» и «Аллах», остальная же его речь была абсолютно неразборчива и уже отдавала смертью) второй получил два выстрела: в голень и ключицу, — и только молчал, изредка прикрывая глаза. Я не мог помочь никому из них, но наблюдать за медленным угасанием жизни было мучительно.       Рядовой Чепмен сидел рядом со мной плечом к плечу и заметно дрожал. Ему было чуть больше двадцати, он женился пару лет назад, в Афганистане был уже четвёртый месяц вместе со старшим братом, которого неделей ранее талибы забрали в плен. Он бормотал что-то о том, что нам всем либо отрубят головы, либо пристрелят, как бешеных псов, я же старался не слушать его бредни и держал Клауда подле себя, чтобы в случае чего наблюдать за его состоянием. Гремели взрывы. Теодор Чепмен отпивал что-то из фляги каждый раз, как его схватывал тремор: там был разбавленный водой коньяк.       Внезапно один из пуштунов зашевелился и медленно пополз в нашу сторону. Я старался не обращать на это внимание: ему оставалось недолго. — Какого чёрта ты делаешь?! — Чепмен подпрыгнул на месте. Один из нас грозно на него рыкнул, но тот даже ухом не повёл. От его шевеления внутрь окопа сыпалась почва и песок, и мне хотелось закашляться. — Эй, я пущу пулю тебе в лоб, если ты сейчас же не… — Заткнись! — его резким движением пихнули в плечо, и рядовой перевёл на нас всех свои синие глаза. В них плескался страх и безумие, он тяжело дышал. — Куда рыпаешься?! Сиди смирно, паникёр грёбанный…       Он забился в угол, сильно похлопав себя по лицу ладонями. Парень ещё старался прийти в себя. Из пореза на его лбу слабо потекла кровь: он был настолько незначителен, что я даже пожалел тратить на него пластырь.       Афганец продолжал приближаться к нам, а после слабо схватил Чепмена за рукав кителя. Я слышал сбитое сердцебиение сослуживца, даже не сидя к нему вплотную. — Вот же срань! — он дёрнулся, а после сильно ударил мужчину прикладом. Я видел, что пуштун был ещё жив, и уже порывался помочь, но отпусти я капрала Оуэна хоть на секунду, никто не смог бы гарантировать, что тот не умрёт. — Отцепись от меня, не трогай! Твари, из-за вас мы все тут рискуем сдохнуть! — Тео, прекращай! Сядь уже на место и жди приказов, не трогай здесь никого! — Да не будет никаких приказов, чтоб вас всех собаки драли! — он сел, схватившись руками за голову. Его голос срывался на хрип: наждачкой по ушным раковинам. — Ты что, правда веришь, что этот кошмар когда-нибудь кончится? Я чувствую, как он выжигается вот здесь, — он с силой стукнул себя по шлему, — в моей грëбанной башке, Ник, блять, они бросили нас, точно бросили, — повторял он судорожно, ногтями цепляясь за песчаные волосы. Фаланги его пальцев настолько сильно напрягались, что уже понемногу начинали принимать фиолетовый оттенок. — Я помню, как погибли Джек, Пол и Эндрю, ты понимаешь, что им до сих пор иногда приходят письма от друзей и родственников, и нам приходится их сжигать, потому что смотреть на них невыносимо?! Как я буду смотреть в глаза их братьям и сëстрам, а, Ник, их матерям, их сраным отцам и детям?! Как я стерплю вину за то, что остался в живых?! Да Джеймс ссытся в постель с тех пор, как Грейс закопало заживо… И Фредди тоже, я уверен, что он уже мёртв, они сказали, что обязательно всё решат, но я знаю этих засранцев, мой брат уже кормит землю своей кровью, и мы закончим так же, вы, ублюдские тупые куски дерьма!       Он выстрелил в обоих пуштунов — мимо. Тео не был матëрым солдатом.       Я не успел вставить и слова, прежде чем Чепмен вылетел из окопа. Мужчины вокруг меня кричали что-то ему вслед, кто-то хватал остальных за руки и ноги, чтобы и те, не дай бог, вылезли за ним наружу.       Я слышал его раздирающее уши дыхание, как его тело пронизывает свинец, запах пороха и железа, помнил плеснувший на камни из его фляги алкоголь, гудение, взрывы и крики-крики-крики…       Крики.       Рози разбудила меня своим плачем. В ушах уже не стоял грохот оружий и мин: теперь в висках билось беспокойное сердце. Я включил прикроватную лампу и проверил время на телефоне: без десяти шесть. — Ну что ты, что ты? — из детской кроватки доносился то невнятный лепет, то судорожные всхлипы. Обычный кошмар. — Сегодня ты меня будишь? У нас сравнялся счëт.       На то, чтобы восстановить дыхание ушло четыре минуты, чтобы вернуться в реальность — две, успокоить дочь — тридцать секунд. У меня на руках она засыпала быстрее, и я начинал думать, не стоит ли мне класть её рядом с собой на ночь. Она скучала по Мэри. Я её понимал.       Подобные сны беспокоили многих моих сослуживцев, некоторым даже случалось переживать их наяву: когда рождественские фейерверки взрывались за окном или требовательные начальники срывались на крик. Я нечасто испытывал подобного рода видения, но всегда существовал где-то «не-здесь». Часть меня осталась там, в Афганистане, где чужая кровь стыла на подолах одежды и где шальная пуля дважды прожгла мою плоть.       А Теодор Чепмен не умер. Каждый из нас принял его частичку в свою душу. Братская могила.       Телефон издал странный звук. Никто никогда не писал мне сообщений: все предпочитали звонки.       «Доброе утро. Напоминаю, сеанс сегодня в одиннадцать, 221В, как и прежде. Прихвати зонт. ШХ».       Я протёр глаза, укрыл Рози одеялом и отправился на кухню в надежде выпить сегодня утром хотя бы чашечку кофе. Раньше я предпочитал чай.       «Со скольки начинается твой рабочий день? Я вчера смотрел прогноз, дождь планируется не раньше обеда. ДВ».       Моментальный ответ.       «Я не спал. Попался интересный пациент. Хочу показать тебе одно место. ШХ».       Рука сама устало легла на лоб. Горячий. Придётся снова беспокоить миссис Хадсон.       Холмс встретил меня в такси, бесцеремонно ворвавшись туда, стоило мне только отстегнуть ремень безопасности. На плечах у него висел чёрный плащ, под ним — рубашка того же цвета, на шее короткий синий шарф из кашемира и шерсти, в руке — потрёпанный стаканчик с кофе, который он сразу же пихнул мне. Шерлок назвал водителю какой-то адрес в центре, а после откинулся на сидение, что-то устало бормоча себе под нос. — Все мои предыдущие сеансы проходили в помещении, — я не жаловался смене терапии, но не мог не заметить разницы подхода Холмса и моих прочих докторов. Этот был налицо сумасшедший. Это было волнующе. — Все твои предыдущие мозгоправы были идиотами. А ещё ты опоздал, — он не сердился: ему плевать на пунктуальность. Это лишь подтверждало мою догадку о том, что до моего приёма у него не было пациентов. Ему просто было нечем заняться.       Уголки губ поползли вверх. — Я приехал всего на две минуты позже. — Ещё минута, чтобы выйти из такси, ещё семь, чтобы найти кабинет. Тебе повезло, что я решил скоротать время и подождать тебя снаружи, Джон.       Он оценивающим взглядом проследил сначала за действиями таксиста, а после перевёл глаза на меня. Зрачки у него были холодного серо-голубого оттенка, но я видел в них плещущийся интерес, и он согревал сильнее, чем стаканчик с горячим напитком у меня в руке. Чувствовать чьё-то внимание было приятно. Я слишком много времени провёл в одиночестве. — У тебя даже было время сделать грёбанный кофе, — произнёс я на выдохе, пряча улыбку в воротнике куртки. Холмс это заметил. — Меньшая зависимость, на которую я могу подсадить своих клиентов. Опыт показал, что пациенты с кофеинизмом не так часто упортребляют наркотики и избивают своих детей. За капучино скажешь спасибо Молли. Я попросил добавить побольше молока. Сахара не было. Я заметил, что ты не любишь горький, — Шерлок самодовольно ухмыльнулся, слегка расслабляя напряжённые плечи. Под глазами у него залегли синяки, но выглядел он с иголочки и даже не терял настроя. Это заставляло меня думать, что моя проблема важна для него, раз после бессонной ночи он даже не подумал отменить встречу. — Странно, что после твоих сеансов люди не избавляются от зависимостей, а приобретают их.       Шерлок нахмурился, но на меня не посмотрел. — Обычно люди покидают меня после первого же дня знакомства, Джон, — тон его голоса стал чуть злее. Без пациентов он скучал. — Да, остановите вот тут, пожалуйста.       Уже легко покапывал дождь, поэтому мы с Холмсом испачкали туфли сразу же, как ступили на землю. Небо заволокло тучами, где-то вдалеке навстречу к нам неслась гроза — выжди час, и загремит. Шерлок лёгким движением руки раскрыл над нами зонт, который отобрал у меня ещё в такси, пока я искал мусорку, чтобы выкинуть стаканчик от кофе. В голове вставал вопрос, где именно мы находимся, но мигом исчез, стоило мне «разведать обстановку»: большое кирпичное здание с чёрной крышей в стиле реновского классицизма, окружённое кустарником и забором. Несколько детей пробежали мимо нас, прыгая по лужам и задевая всех вокруг локтями. Гиды. Иностранцы.       Королевская обсерватория. — И это твой план? — в груди затаилось странное чувство, почему-то просящееся наружу: взрывная смесь детского восторга и непонимания. — Хочешь показать мне гринвичский меридиан? Парочку телескопов? Я ожидал от вас большего, доктор Холмс. — Мы здесь, потому что это первый шаг к работе с твоей проблемой, — он поморщился и начал нервно потирать пальцы, держащие рукоять зонта. Его смущал запах кофе, стоящий в воздухе, и ему очень хотелось курить. — Недавно тут появилось кое-что интересное. У меня будет для тебя задание, Джон.       Я был в этой обсерватории в детстве, когда Гарри ещё не перестала присылать мне набросанные небрежной рукой письма и безбожно пить, у родителей было меньше проблем, а мир казался простым и понятным. За все те годы здешнее пространство где-то расширилось, где-то уменьшилось, где-то изменилось, но атмосфера всегда здесь царила та же. Я хотел бы сводить сюда Рози, когда та станет постарше. В этом месте можно было легко порадовать своего внутреннего ребёнка и немного забыть о насущных проблемах и всём том грузе, что приходится тащить на спине каждый день.       Он никогда не позволяет почувствовать себя свободным. Куда ни едь, где не находись. Это кандалы. Чепмен — счастливчик.       Шерлок провёл меня через толпу, лавируя между громкими подростками, воспитателями и снующими всюду азиатами. Мы вошли в планетарий Питера Харрисона (одна из тех местных достопримечательностей, что появились сравнительно недавно, и от которых я понятия не имел, чего ожидать), и мельком мне удалось разглядеть сегодняшнюю программу: рассказ о жизни и смерти звёзд, научно поведанный каким-то знаменитым астрономом. Стандартная детская сказка, только без говорящих животных и мужественных героев. Шерлок резко схватил меня под локоть и увёл куда-то в сторону, пропуская вперёд группу младшеклассников. Я проводил их взглядом, повернулся к Холмсу и нахмурился. — Я думал, мы устроимся посередине. — Сядем у выхода, где меньше всего людей, — пояснил он, — и ты будешь рассказывать мне обо всём, что сейчас чувствуешь и видишь. Как будто ведëшь дневник. Делай это постепенно: сначала внешнее, потом — внутреннее. Если тебе будет угодно, проводи ассоциации. Мне нужно проникнуть в твои мысли, Джон. Так я смогу понять, как ты устроен, — я медленно кивнул, стараясь отвлечься от лишнего шума вокруг, и Шерлок отпустил мою руку. Мне были знакомы похожие методы терапии: их подход заключался скорее в том, чтобы дать врачу правильное направление лечения. Холмс оказался на развилке.       Я покажу ему дорогу. — Здесь холодно, — начал я шёпотом, как только запустился фильм. В темноте трудно было различить, чем именно занимается терапевт, но я чувствовал, что он вслушивается. В конце концов, это его работа. — Положение неудобное, но я никак не могу сесть по-другому. Болит нога. Хорошая музыка, мне нравится, что она тихая. Успокаивает. Не могу перестать кусать губы. Темно. Не хочу быть искренним.       Шерлок укрыл мои колени своим пальто. Мне пришлось наклониться к его уху, когда звёздный видеоряд, наконец, дал слово диктору. — Вселенная, — глубоким голосом проговорил он, из темноты начали проявляться крохотные мушки, медленно покрывая пространство шатра. — Наш дом. Её бесконечные просторы ещё с давних времён беспокоят умы человечества. Она расширяется с каждой минутой, становясь всё больше и больше, а мы, её дети, можем лишь глядеть на её величие: так она далека от нас, но так же и близка.       Я наклонился совсем близко к Шерлоку, и тот последовал моему примеру. Ухо обдало жаром. Слева от нас маленькая девочка мельком переводила взгляд то на меня, то на видеоролик, стараясь не показывать своего внимания чересчур явно. — Голос у этого парня мягкий, детям совсем скоро станет скучно, — Холмс слегка разозлился: он просил меня рассказывать о своих ощущениях, а не разглядывать посетителей вокруг. Я узнал его раздражение по дыханию. Жизнь в казармах дала свои плоды. — Я вижу солнце. От этого становится теплее, но оно слишком яркое. Глазам больно. — Чувствуешь что-нибудь необычное? — Нет. Пока нет.       Он шумно кивнул и слегка отодвинулся назад. Только сейчас я заметил, насколько сильно стучало в висках сердце: как же тяжело находиться с незнакомцем рядом настолько близко. И как только Мэри могла терпеть это? И как мог терпеть я? — Продолжай, Джон. — Солнечная система образовалась путëм сжатия газопылевого облака около четырëх с половиной миллиардов лет назад. Солнце, её сердце, до сих пор продолжает питать нас, живых существ, энергией и силой. Его свет и тепло поддерживают в нас жизнь.       Мимо пронеслись Меркурий, Венера, Марс, Земля… — У меня хрустят пальцы, а перед глазами всё ещё стоит яркая пелена. Ощущаю, что забыл заштопать носок. С каждой секундой я всё больше осознаю, что дышу. Моё сознание почему-то хочет, чтобы я акцентировал на этом внимание. Дыхание частое. Это плохо. Сейчас я успокоюсь. — К сожалению, примерно через пять миллиардов лет оно прекратит своё существование. Сначала наша звезда станет красным сверхгигантом, а после — голубым карликом…       Я любил детей. Они напоминали мне о Рози.       Девочка улыбнулась, стоило перевести на неё взгляд. Её завлëк наш разговор и, пускай она не совсем понимала, чем именно мы занимаемся, любопытно брало верх. Она была совсем малышкой — около семи лет на вид, её родители сидели рядом, — и я неловко помахал ей рукой. Она повторила тот же жест в ответ и смущённо отвернулась, а Шерлок слегка провёл ладонью по моему плечу, чтобы вернуть внимание к своей персоне. Он убедился, чтобы я видел, как он это делает и мог следить за каждым его движением. Он почему-то знает, что я не люблю, когда что-то теряется из виду. — Не крутись, — произнёс он с нажимом, но ладонь не убрал. Голос его заметно повысился, и младшеклассники с передних рядов стали оборачиваться на нас, заговорчески перешëптываясь. На самом деле, наши разговоры совсем не мешали им: детям элементарно было скучно. — И когда они уже угомонятся? Лишний шум мешает работать.       Настрой Холмса меня слегка веселил: пускай обстановка не совсем располагала к такого рода беседам, я чувствовал, как негативные эмоции сходят на нет. Этот парень словно думал за нас двоих. Компания помогала мне забыться. — Стоило остаться в 221В. Но стандартные методы тебя не устраивают, да?       Шерлок снял с шеи шарф и сложил руки вместе, как делал это неделю назад. Я плохо слышал его с такой позиции, поэтому придвинулся ближе. Ему пришлось ещё немного повысить тон. — Во-первых, это ужасно скучно, — терапевт загнул один палец. — Во-вторых, ты сам на это согласился, — второй. — И, наконец, я не беру с тебя за это плату. Проще простого, — третий. — Это больше напоминает дружеские посиделки, чем сеанс у профессионала. — Не напоминает. У меня нет друзей. — Но… — Джон, просто продолжай монолог! — Тихо, Шерлок, тут же… — Но вернёмся к началу.       Я напряжённо застыл, глядя на картинку перед собой. Кровь прилила ко лбу. Невидимая удавка сжимала шею, воздух не поступал в лëгкие.       Крики.       Со звёздного потолка на нас смотрел младенец и громко завывал. Звук отчего-то исказился, застряв на одной ноте, поэтому все вокруг закрыли ладонями уши. Я не мог шевельнуть и пальцем. Кто-то легко потряс меня за плечо, но я не мог никак отреагировать. Внутренний ребёнок приказывал мне замереть.       Малыш был метафорой рождения: всё в мире крутится вокруг этой бесконечной кутерьмы жизни и смерти.       Вот у рядового Чепмена появляется сын. Вот моя свадьба.       Вот я гляжу в окно, успокаивая на руках разбушевавшуюся Рози, и задаюсь вопросом, почему Мэри не отвечает на мои эсэмэски. Вот весь наш отряд стоит у пустой могилы Тео с опущенными головами, и ветер сильно бьёт нам в спины, а небо пусто, бело, как чистый лист.       Вот оно падает.       Дети начали шуметь, стоило диктору резко прекратить своё вещание, а видеоряду — прекратиться, блеснув напоследок яркой вспышкой. Колени то дрожали, то немели, что-то упало на пол, чужие руки на локте стали сильнее и ощутимей. Грудь разрывалась, словно пронзëнная пулями. Сетчатку залило белой пеленой. Млечный путь.       Учителя встали со своих мест, призывая школьников успокоиться, пока те беспокойно крутились и плакали от страха темноты. В этом мы были похожи.       Не сразу я заметил, как кто-то зовёт меня по имени. Руки исчезли. К спине кто-то аккуратно прикоснулся пальцами, сознание вернуло тело себе, и я инстинктивно дёрнулся в сторону, во все глаза разглядывая вторженца.       Шерлок. — Джон. Джон, всë нормально. Смотри на меня, я здесь, вот так, тихо, — он аккуратно развернул меня к себе. Зашуршал песок в наших мягких креслах. Одной рукой Холмс переплëл между собой наши пальцы, второй невесомо касался лопаток. — Тебе ничего не угрожает, понимаешь? Дыши глубоко и размеренно, как делаю я. Я буду тебе помогать, понял? Медленно, тише, тише…       Ногти врезались в его кожу, но он не показывал и тени страха, не отрывался от моего лица и еле слышно бормотал что-то себе под нос. Боль в груди страшно пульсировала, но с каждым нашим вдохом постепенно сходила на нет. Я сглотнул, когда сердце на секунду прекратило свой стук.       Умирать так страшно. — Всë хорошо, я здесь, Джон, только не задерживай дыхание. Это вредно. Скажи, что болит?       Я мог лишь сдавленно мычать. Слëзы застряли в горле, на пару мгновений в него будто влили океан. Всë болело. Тело — решето. — Так, хорошо, — Шерлок беспокойно вздохнул, не услышав ответа. — Сердце болит?       Я отрицательно помотал головой. Он попробовал ободрительно улыбнуться. — Слава богу. Давай, поднимайся…       Он встал и потянул меня за локоть, не успел я даже вскинуть на него глаза. В планетарий забежала парочка работников: они принялись объяснять паникующим посетителям, что из-за грозы выключился свет. Ничего серьёзного, всем вернут деньги, как же жаль, что так вышло.       Меня колотило мелкой дрожью, картинки пролетали перед глазами, пока Шерлок вëл меня на улицу. На секунду показалось, что я забыл о чём-то важном, и вот-вот должен был об этом вспомнить, но упустил момент. Неужели память тоже питается от электричества?       Что-то было там, в потëмках сознания. Оно стоило несвязные образы перед глазами: кольцо, календарь, телефон-телефон-телефон.       И тиканье… часов? —… мало чего понимаю, — проговорил чей-то мягкий голос откуда-то свыше. До этого я слышал его через какую-то смутную пелену, точно в ушах застряла вода, но теперь он звенел громче, и от этого становилось спокойнее: я вернулся в реальность. — Что, прости? — мы с Холмсом стояли под навесом остановки. Дождь стелился ливнем. На моих плечах пристроилось чьё-то пальто. Оно едва не упало на землю — Холмс придержал его одной рукой и натянул выше. У шеи ощущалась холодная ткань шарфа. — Ты не слушал? — отчего-то это удивило его; голубые глаза стали чуть грустнее. — Я лишь сказал, что ничего не смыслю во всей этой… астрономической науке. — Как ты можешь ничего в этом не смыслить? — прохрипел я, отмечая, насколько же вокруг было поразительно пусто. Сколько прошло времени с того, как программа прервалась? — Ты же выпендрëжник. Если говорить напрямую, я никогда не видел кого-то любознательнее и упрямее тебя.       Он вперил свой взгляд в моё лицо, что-то явно изучая, а после самодовольно хмыкнул. — Такой человек существует. Скоро увидишь: этот «кто-то» уже в пути, — Шерлок в два счëта отправил кому-то сообщение и сложил руки на груди. И как ему не холодно в одной рубашке? — А насчёт астрономии… Не вижу смысла в знаниях, которые не приносят мне пользы. Хотя, было, конечно, в этом фильме кое-что занимательное.       Я в замешательстве моргнул. — И что же?       Он сделал паузу. — Ты знал, что Земля крутится вокруг Солнца? — и замолк.       Я неловко рассмеялся.       Астрономическая наука, как он выразился, явно не приходилась ему по вкусу: терапевт предпочитал что-то более приземлëнное. Быть может, даже что-то более человечное, чем холодный и мëртвый космос.       Я усмехнулся, сильнее укутываясь в чужую одежду. Стэмфорд оказался прав. — Боже, Шерлок, это же материал начальной школы.       Он состроил грозную мину, но я всем нутром ощущал его спокойствие. Умелый ход. — Учителя — идиоты, если считают, что детям до двенадцати нужны такие бредни в голове. Им стоит преподавать в школах ментальную арифметику и биохимию, если они хотят вырастить достойное поколение. — Боюсь, педагогика совсем не твоя стезя, Шерлок. Оставайся мозгоправом.       Для психотерапевта Холмс либо слишком плохо умел определять эмоции по чужим лицам, либо очень уж умело притворялся, что не умеет этого делать. Мой ответ явно ввёл его в ступор; его реакция была слишком забавной, чтобы так просто её проигнорировать. Он пробормотал что-то тихо себе под нос, и мы уставились в тишине на медленно намокающее шоссе.       Дымка неприятных воспоминаний медленно рассосалась в пространстве: теперь в воздухе парили лишь капельки воды. Свежесть наполнила лëгкие, исчезла удавка. На запястье у врача болтался на длинной верёвочке тёмно-синий зонт.       Мне захотелось сказать ему «спасибо», а заодно расспросить о случае, произошедшем ранее, но Шерлок только перебил меня: — Что ты ел сегодня утром?       Дьявол в голове попытался заставить меня соврать ему, но я слишком поздно услышал его соблазняющие речи. — Кофе. — Это напиток, Джон, — мистер сообразительность. Очень приятно, сэр. — Хорошо. Тогда… Что ты ел вчерашним утром? — Что? Да я не… — Вспоминай, — отрезвляющий холод просочился между его голосовыми связками. Холмс не строгий. Он сопереживающий.       Я попытался восстановить в голове события вчерашнего дня, но не смог собрать их в отдельную смысловую цепочку: чтение сказки для Рози, звонок Гарри (пропущенный; перезванивать я и не пытался), поиск работы на каких-то подозрительных сайтах, поход в магазин, короткая запись в блог, послеобеденный сон после ночи, проведённой за глупыми телевизионными шоу… Ничего такого, что было бы похоже на принятие пищи. Возможно, вечером я ел тосты? — Тосты?       Терапевт шумно вздохнул, проводя рукой между моих лопаток. Бояться хотелось меньше. — Как насчёт поужинать со мной?       Глаза блаженно закрылись сами собой. Вдалеке по направлению к нам мчалась чья-то машина. — Пойдут разговоры.       Шерлок улыбнулся. — Разговоры всегда ходят, — рядом с нами остановился чëрный лимузин. Сквозь окно на меня мельком глянула какая-то симпатичная девушка, и открыла двери. — А вот и такси.       Выпендрëжник. — Я был бы только рад, мистер Холмс.       Гремел гром.