Я ищу средь снов безликих тебя

      Проснувшись до будильника, Рыков долго размышлял над произошедшим вчера. Пытаться сбежать от проблемы, отрицая ее наличие, было неправильным и несправедливым по отношению к его семье. Сел на край кровати, опустив ноги на холодный пол, обхватил голову руками. Чертова память частенько его подводила, а малейшая искра становилась катализатором. Ступор трансформировался в панику с агрессией и сейчас Паша переживал от того, что не мог более сохранить контроль.       Пальцы сжимались в коротких волосах, сдавливая голову, стараясь так заглушить накатывающее чувство вины и собственной беспомощности. Оля заворочалась. Испугавшись грядущего разговора, мужчина осторожно поднялся с постели и, крадучись, вышел из спальни. В глаза сразу бросилась скомканная, свалившаяся на пол простынь. Растеряность: абсолютная, полная. Он действительно не знал, что ему теперь делать и, как дальше жить с таким трудом обретенную жизнь. К бесконечным, итак выматывающим, переживаниям добавлялись новые, оплетая, словно виноградные ветви. У дивана он снова сел. Снова спрятал голову в ладонях, силясь хотя бы представить, как будет здорово...когда он станет нормальным. Ничего не выходило. Перед внутренним взором неизменно вставал Олин взгляд полный сначала сочувствия, затем разочарования. Никто не сможет терпеть бесконечно и она рано или поздно устанет. Возможно отпустит, а может быть прогонит, выбрав из двух возможностей безопасность дочери. Вспомнилась мать, которая точно также в свое время объясняла уход от отца. Слишком живой получилась мысль о том, как уже он сам, вновь отправившись блуждать по тёмным морозным улицам словит где-нибудь очередной приступ паники и замёрзнет, как это когда-то случилось с отцом. А Катя останется на всю жизнь с мыслью, что мама в этом повинна. Даже, если и нет. Даже, если она окажется более здравомыслящей, чем он...все-таки хотелось бы увидеть, как эта маленькая девочка вырастет. Как пойдёт в школу, приведёт мальчика, выйдет замуж. Мужчина зажмурился ещё сильнее. В затылке запульсировала боль. И прекратилась это, стоило прохладным пальцам забраться в короткие волосы. -Я здесь, я с тобой...       Мужчина вздрогнул, продолжая сидеть недвижимой статуей. Очень стыдно было даже просто посмотреть в глаза. Оля ласково гладила его по волосам, прижимаясь щекой к плечу, пока он не решился начать разговор. -Прости, - слишком часто стали звучать эти слова, Оля нахмурилась, встала, и тут же села перед ним на колени, чтобы хотя бы попытаться заглянуть в эти глаза. -Все будет хорошо, мы справимся, слышишь? - очередные слова о возможном благополучном исходе уже не вселяли былой надежды. -А, если нет, если я навсегда останусь таким, - он, наконец, поднял на неё свои глаза: слезящиеся, полные какого-то внеземного отчаяния, Оля сглотнула, кажется, словно они вернулись к началу, но он теперь хотя бы говорит с ней, а не отталкивает. -Что значит "таким"? Не стану лукавить ты не в порядке, но и не безнадежен. Давай, будем выполнять все указания врача, продолжим жить и надеяться, - Паша поджал губы, часто-часто заморгал. Её голос был таким уверенным и дерзким, что хотелось подчиниться и самое главное поверить. Одно крошечное желание в его глазах и она потянулась, обнимая его за шею. -Все будет хорошо, - он кивнул и сжал её немного сильнее. Такая хрупкая и такая сильная. Они ещё немного посидели так, пока Оля не завозилась, в попытках найти более удобное положение. Паша быстро сообразил что к чему и потянул её на себя, усаживая рядом. -Когда, Катерину поедем забирать? - жена ощутимо напряглась, прижимаясь теснее. Логично, что она волнуется. Не только о нем, но и о той маленькой его копии, которая тоже нуждается в поддержке и защите. -Когда ты будешь готов, - если вчера у них ещё было пространство для маневра, то теперь его нет. Завтра Марине на работу, Оле на смену, а Катюше в садик и только Паша остаётся, как неприкаянная душа, которой теперь нельзя доверить даже самое простое. С трудом нажитое доверие шаталось. Но так думал лишь Паша. Оля переживала о другом. -Я что-нибудь придумаю, правда, - тихо шепчет она и водит руками по коротким волосам. Туда-сюда. Наконец находит самое чувствительное место: пара сантиметров над левым ухом и тянется, целуя туда. -Мне очень важно твоё спокойствие, - на миг он теряется в чувствах, но услышав слова поворачивается. -Оль, я буду спокоен, когда мы будем вместе, ты, я и Катя, - брюнетка поджимает губы, кивает -Хорошо, тогда поехали, - это "вместе" несло и другое значение: переплетенные пальцы, нервная дрожь, тщательно скрытая за дежурной улыбкой. Излишне долгий звонок в дверь, а по ту сторону уже спешат открыть.       Звонок Оли поселил в сердце тревогу. Она не стала бы говорить те слова просто так. Там что-то серьёзное, что-то, что ей, Марине, не хотят говорить, потому что Паша до сих пор живёт в плену своих старых воспоминаний и шрамов. Она бы могла ждать сколько угодно, но это никак не избавляло ее от волнения. За всю ночь не смогла сомкнуть глаз. Женщина вслушивалась в каждый шорох за входной дверью, пока, наконец, не раздался долгожданный звонок.       Разбитый, растерянный, нервно сжимающий маленькую ладошку жены. Увидеть его таким было слишком больно. Он даже не взглянул на неё. Пробормотал лишь: -Привет, прости, что не приехали вчера, - её уже ощутимо трясет. И все вероятные запреты и установки рушатся, когда он поднимает глаза. Бегающие, слегка слезящиеся. Оля успела оградить её от первого такого зрелища, когда Паша только нашёлся, ну а сейчас она все увидела. И только шаг. Лишь шаг нужно было сделать, чтобы обнять его. Секунда. Она забывает уже, или плюёт на то, как он может отреагировать. Повисает на нем, обнимая за шею. Горькие слезы солят ворот куртки.       Оля ласково поглаживает излишне крепко сжатую руку мужа. Постепенно он расстабляет её, отпуская и немного неловко, блязливо и слабо, но приобнимает мать в ответ. Их обоих заметно потряхивает. Оля тактично уходит вглубь квартиры, чтобы дать им время и начать собирать дочь.       Марина цепляется за сына так, будто он может в один момент пропасть. Он ведь уже пропадал, исчезал без намёка на счастливый исход. И теперь тоже что-то происходило. Паша слегка смелеет, проводит рукой по её спине, видимо в попытке успокоить. И...внутри вдруг формируются слова, будто и вовсе без участия головы, только лишь в сердце -Я вернулся, мама, - не то, чтобы он её вспомнил, их путь к примирению, просто показалось правильным сказать это. Марина плачет ещё сильнее. Словно все слезы за эти пять лет проливая в одном этом моменте.       Постепенно женщина успокаивается. Истерика сменяется суетливостью. Она затягивает его вглубь квартиры, долго рассматривает осунувшееся лицо, прослеживая каждую морщинку появившуюся на лице сына за прошедшие года, старается запомнить его в этом состоянии не уязвимости, а максимальной открытости, которую он может сейчас ей дать. Марина снимает с него шарф, будто с маленького мальчика, возвращая Пашу в воспоминания о детстве, когда его сердце еще не переполняла обида и он верил и любил мать всей душой. - Ты проходи, - Марина суетится, ее исключительная собранность испаряется, остается лишь желание, нестерпимое и жгучее, создать максимально комфортные условия, от чего Рыков чувствует себя неловко. - Заваришь чаю? На улице холодно…- Паша улыбается уголками губ, стараясь сгладить ситуацию. - Конечно! – соглашается Аверина, все еще глядя сыну в глаза, рукой поглаживая колючую щеку, такого же колючего, как эта щетина Рыкова.       Пока мать суетится на кухне, он проходит в комнату, где Оля уже поднимает сонную Катю, девочка умильно брыкается, стараясь зарыться обратно под одеяло, тем самым все больше напоминая Паше его самого. Оля щекотит ее оголенные пяточки, пытается стянуть временное укрытие: - Вставай соня, проспишь новый день! - Не хочу! – твердо отвечает дочь, не предпринимая ни единой попытки встать, - вы опять уедете! - Котик, - Паша подходит к кровати и присаживается перед ней на корточки, аккуратно убирая растрепавшиеся волосы с заспанного лица дочери, - если хочешь, сегодня можешь целый день провести дома со мной…       Он тут же ощутил на себе недовольный и в тоже время взволнованный взгляд Оли, у которой были совершенно другие планы, но выбор был не велик и в вопросе комфорта для Кати и, чего уж греха таить, для ее отца, пришлось идти на компромисс. Арефьева, закатив глаза, вздохнула: - Хорошо, но это только сегодня…потом у папы будет очень много дел! - Паша касается её колена рукой, ласково оглаживает, глядя в глаза, а полностью завладев вниманием встаёт и пересаживается рядом с Олей на край кровати, тихо шепча ей на ухо: - Доверься мне, я справлюсь…сходи на кухню, мне кажется, маме необходимо помочь. - Ты уверен? - Иди! – он коротко целует жену в уголок губ, заставляет подняться на ноги. Ободряюще смотрит, как она неуверенно оборачивается, ещё несколько раз прежде чем, наконец, уйти.       Катя подаёт голос, хватает отца за большой палец, подтягивая руку к себе -Папа, ты же не уйдёшь от нас, правда? - Паша виновато улыбается, наклоняется к лицу дочери, целует в лоб -Котенок, никаких больше уходов, ни за что, я с тобой, - его тихий, удивительно спокойный голос убеждают девочку, что все в порядке и она, пусть и нехотя выползает из постели, шлепает босыми ногами по полу в направлении ванной.       Паша застает, как на кухне, стирая слезинки из глаз Марина часто-часто кивает на слова Оли. Паша даже не смог разозлиться, что его постыдный секрет рассказали. Но слезы матери видеть оказалось все-таки больно.