«Мои глаза в тебя не влюблены, — Они твои пороки видят ясно. А сердце ни одной твоей вины Не видит и с глазами не согласно. Ушей твоя не услаждает речь. Твой голос, взор и рук твоих касанье, Прельщая, не могли меня увлечь На праздник слуха, зренья, осязанья. И все же внешним чувствам не дано — Ни всем пяти, ни каждому отдельно — Уверить сердце бедное одно, Что это рабство для него смертельно. В своем несчастье одному я рад, Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад.» Уильям Шекспир «Сонет 141»
Ирина не любила Москву. Сама не знала почему, но испытывала к этому городу лишь неприязнь и некую брезгливость. Ей не нравился запах выхлопных газов, исходивших из уже давно покрывшихся копотью высоких, практически упирающихся в небо труб огромного количества заводов, чуткий вампирский слух совершенно не ласкал местный грубый, совсем уж непривычный и далеко неинтеллигентный говор уставших озлобленных на всех и вся рабочих, что устало брели с тяжелой работы домой, где их не ждало ничего лучше, чем остывший невкусный ужин и точно такая же потрепанная жизнью жена, вынужденная целый день ютиться в маленькой грязной квартирке с огромным количеством орущих и плачущих детей — девушка знала, что бывшая столица могла в мгновение ока принять совершенно другой облик, схожий с её любимым и родным Петербургом, но она не хотела и здесь смотреть на отполированную до идеала картинку, приправленную лощенным блеском дорогой беззаботной жизни и громкими фанфарами, что больно резали глаза и слух. Дома у неё получалось отмахиваться от всей этой фальши, избегать её или принимать за правду, но стоило ноге девушки ступить на каменный перрон Николаевского вокзала, стоило только увидеть всех этих грязных несчастных людей, устроивших очередную забастовку, уже давно небьющееся сердце как будто бы вновь начинало работать, а вместе с тем и обливаться кровью. Ей было их жаль, Ирина бы хотела помочь каждому из этих несчастных, спасти хотя бы одну заблудшую душу, но она не могла, каждый раз останавливая себя на пол пути и прикрываясь маской эгоизма. Не её дело, не её проблемы — страна трещала по швам, не успеешь оглянуться и грянет вторая волна революции, что в этот раз может оказаться фатальной. Девушка смотрела на то, с какой скоростью когда-то великая и могущественная держава сама себя смешивала с грязью, и улыбалась, предвкушая её скорое падение. Ветер перемен не гулял в прогнившей душе княгини, не желал вырваться наружу, но она, как и очень давно, ещё будучи человеком, желала лишь одного — свободы. Ирина в тайне надеялась, что грядущие и неизбежные перемены в стране дадут ей шанс вырваться, сбежать из плена и никогда больше в него не возвращаться. Первое время было безумно тяжело, возможно, она успела бы наделать огромное количество ошибок, банально не зная, как распоряжаться такой долгожданной свободой, понимание которой с каждым прожитым днём становилось всё более эфемерным, но девушка была бы счастлива этим ошибкам, ведь они были бы её. С момента смерти родителей прошло практически тридцать лет, и за это время княгиня успела позабыть о таком простом понятии как «своё», ведь у неё ничего такого уже давно не было. Её собственная жизнь ей не принадлежала, её слово в доме мало что значило — не успела Ирина взять в руки поводья тележки под названием всадники, как Феликс закрутил гайки ошейника на её шее настолько сильно, насколько это было вообще возможно. Он боялся, что она ослушается, что пойдёт против него, и девушка понимала его опасения, ведь они были далеко небезосновательными, но в голове не укладывалась лишь одна деталь пазла, позволившая бы взглянуть на картину полностью: зачем вампир самолично подарил ей настолько убийственную и опасную для него силу? У неё было огромное количество мыслей на этот счёт, некоторые из которых граничили либо с безумием, либо с планом по захвату мира — иногда эти две стороны казались воплощением одной и той же сущности, до личности которой ей до сих пор не удалось докопаться, но девушка не опускала руки и всё ещё пыталась разгадать этот ребус, подкинутый супругом. Она редко его понимала, уверяя себя, что это по силам лишь ещё большему безумцу, чем он, а Ирина, не смотря на все пережитые события, считала себя вполне разумно мыслящим существом и использовала это в качестве аргумента, позорно оправдывая свои неудачи. В бывшую столицу она приехала не из-за собственного желания насладиться местными достопримечательностями. У неё было задание, совершенно не терпящее отлагательств, которое княгиня намеревалась выполнить как можно быстрее. Слишком долго они гонялись за одним жалким революционером-анархистом, что нечаянно узнал тайну её мира и теперь так яро желал поведать ту общественности — Карл не мог допустить такой огласки его второй жизни, поэтому был готов заплатить огромные деньги тем, кто привёл бы Карамору в его руки, но все попытки мелких отдельных группировок с треском провалились, комарик оказался чересчур хитрым и живучим, поэтому Ирине пришлось взвалить всю тяжесть и опасность этого дела на свои хрупкие плечи. Она пытала, убивала, подкупала и врала всем, кто мог знать хоть что-то, пыталась выведать через свои проверенные времен каналы как можно больше полезной информации — успешная и простая схема, которой она пользовалась ни один раз и сейчас не дала сбоя. Выяснив у своего «друга» информацию о планах и расположении своей цели, при этом чуть не вспоров ему живот осколком от стекла, в котором тот валялся, балансируя на тонкой грани между реальностью и небытием, девушка, обсудив свой, родившийся буквально за пару секунд, план с Карлом и получив добро, сломя голову кинулась в Москву, где в данный момент находился Каразин. Она примерно понимала, в каком направлении он мыслит: найти Мельникова и, воспользовавшись элементом неожиданности, сделать из него своего заложника, а если повезёт, то и информатора — Ирина поступила бы точно так же, ведь это самый логичный, но одновременно с этим банальный план действий. Не знай та о том, что Пётр хочет выйти на Руневского и поквитаться с ним за смерть своей девушки, то подумала бы, что он просто охотится за каждым, кто имеет хоть какое-то состояние, но княгиня знала и поэтому сейчас, нацепив на себя маску встревоженной жены-ревнивицы, перебежала через дорогу и кинулась к дверям той самой бани, где её давний знакомый решил устроить облаву на Мельникова. Права на ошибку не было. Если Караморе удастся захватить вампира, то тот выдаст всех, только бы спасти собственную шкуру — купец никогда не славился идиотом, но вот продажной трусливой шавкой был всегда, за что его никто и не любил, поэтому Ирина не сомневалась, что стоило анархисту только заикнуться о том, что за информацию он его отпустит, Мельников сдаст каждого. Пётр стал угрозой её мира, её долгой жизни, и она не могла допустить, чтобы эта бомба замедленного действия спокойно расхаживала по улице. Его нужно было уничтожить, при этом желательно чужими руками, ведь свои уже давно по локоть в крови. — Сударыня, закрыто. Там же написано, — молодой мужчина, выполняющий по всей видимости роль часового, подошел к двери и попытался весьма вежливо для террориста объяснить девушке, отчаянно стучавшей во входную дверь крупной бани недалеко от центра. Ирина, мысленно закатив глаза на такое приветствие, растерянно огляделась по сторонам, надеясь найти какой-нибудь повод, чтобы её впустили во внутрь. Нужно было всего лишь открыть дверь и запустить в здание своих людей, а дальше действовать исключительно по ситуации. Каразина она знала лишь мальчишкой, что только-только научился самостоятельно держать ложку в руках, поэтому не могла предсказать его действий. — Как закрыто? — воскликнула она, прикладывая ладонь к стеклу. — Мой муж ушёл туда сегодня утром и до сих пор не вернулся! — в ход пошло самое действенное женское оружие. В голубых глазах появились прозрачные слёзы, а на лице всеми красками заиграло отчаянье. В этот момент Ирине было настолько противно от самой себя, что хотелось на секунду остановить этот спектакль и отойти в сторону, чтобы очистить желудок. Она никогда не понимала тех женщин, что гонялись за своими мужьями по всему городу, следили за ними и караулили около дверей публичных домов — девушка считала это высшей ступенью унижения, на которую могли ступить лишь самые жалкие и слабые души. Возможно, эти действия совершались от большой и искренней любви, но вампирша, даже если бы и любила этого человека больше жизни, никогда бы не позволила втоптать себя в грязь. Если он изменяет тебе, а потом приходит домой, падает на колени и целует руки, моля о прощении, то это повод задуматься о том, что были у него когда-нибудь столь сильные и искренне чувства. Княгиня не могла здраво рассуждать на эту тему, ведь никогда не была и не будет на месте этих женщин, но ей почему-то казалось, что измену любимого человека она бы простить никогда не смогла. Скорее всего не развелась бы с ним, всё-таки детей нужно было чем-то кормить, но унижаться перед ним не посмела. Отомстила бы, растоптала в ответ, но ни за что на свете не стала бы разыскивать его по кабакам и борделям, пытаясь найти ту, с которой он спит. — Нет, нет, сударыня, исключено! Он, наверное, в Даниловске, — мужчина попытался её переубедить и уже развернулся к ней спиной, заканчивая разговор, но девушка не отступала. Ей нужно было попасть во внутрь, и она попадёт. Её учили добиваться своих целей не смотря ни на что, поэтому, чтобы не разочаровывать своих учителей, вампирша начала нести откровенный бред, от которого тошнило ещё больше, но который определённо мог сработать. — Как нестыдно! Я знаю, что значит закрыто в воскресенье. Закрыто на частное обслуживание. Они сняли с друзьями проституток? — если бы кто-то из знакомых увидел Ирину сейчас, то сказал бы, что та определённо переигрывала, но на террориста эта слишком эмоциональная игра, смешанная с женскими слезами отчаянья, кажется, начала работать. — Сударыня, прошу вас, не плачьте. Просто подождите полчасика, хорошо? — он подошёл к двери и улыбнулся «несчастной жене», пытаясь приободрить, и, сам того не подозревая, окончательно насадился на вертел. Осталось только поднести тот к огню и дождаться, пока сочное мясо покроется красивой золотистой корочкой. — Как подождать? На улице? — она снова испугано посмотрела по сторонам. Снаружи и правда царила просто отвратительная погода: дороги были покрыты свежими лужами, дул сильный ветер, превращая и без того неидеальную растрёпанную причёску в птичье гнездо, а небо снова стало затягиваться тучами, грозясь разразиться очередным проливным и затяжным дождём — княгиня сейчас и правда меньше всего хотела находиться на улице. В мыслях появился звук потрескивания брёвен в камине, ненавязчивый аромат горячего зелёного чая и образ мужа, застывшего в кресле с зажатой между тонкими пальцами сигаретой — по коже пробежались приятные мурашки, а уголки губ предательски начали дёргаться вверх, но девушка сумела сдержать свою неуместную радость при себе, не дав маске отчаянья и испуга слететь с её лица. — Я дам вам своё пальто, — мужчина открыл дверь и протянул ей свою верхнюю одежду, но она не успела достичь своей временной обладательницы, ведь в баню, сбивая террориста с ног, влетело несколько всадников, всё это время прятавшихся за углом здания. Ирина вошла следом, сразу же останавливая поток искусственно вызванных слёз. Завязалась драка. Мужчина сумел вывести из строя одного из её людей, поэтому в ход битвы пришлось вмешаться самой девушке. Ударив противника ногой в живот, она достала из волос кансаси, что до этого служил обычной заколкой, но сейчас превратился в смертоносное оружие. Княгиня чётко помнила тот день, когда получила от мужа столь необычный подарок. Она тогда совершенно не знала, что с ним делать и использовала в качестве обычного украшения, ведь оно и правда было красивым: рукоятка серебряного тонкого ножа была вырезана в форме цветка с небольшим прозрачным голубым алмазом по середине — Феликс признался, что когда увидел этот стилет, то сразу же подумал о ней и просто не мог пройти мимо, не приобретя столь дивное оружие для своей очаровательной жены. Ирина на такой подарок никак не отреагировала, потому что просто не знала как, ведь ей раньше никогда не дарили оружие, что ассоциировалось у дарителя с ней, девушке вообще до этого момента никогда оружие не дарили, поэтому она просто впала в ступор, но потом всё же сумела взять себя в руки и найти подходящие слова благодарности, на которые вампир лишь ухмыльнулся иЛето 1909 года
***
Алине было страшно. Совсем юная, ещё ничего не знающая об этом суровом и новом для неё мире, девушка не могла понять, почему же ей так не везло. Она должна была умереть тогда, вместе со своей группой, вместе с Петей, но Руневский спас её, подарил новую, практически бессмертную жизнь, которую та совершенно не просила. Бывшая террористка не хотела становиться монстром, не хотела пить чужую кровь, не хотела убивать ради неё, но другого способа выжить просто не было. Как сказал господин Свечников, ей крупно повезло, ей дали второй шанс, которым не воспользовался бы только полный идиот, и Алина обязательно последует совету вампира, проживёт эту жизнь правильно, но только если этот мерзкий господин Дашков засунет свой первоклассный нюх куда-нибудь в район своей задницы и наконец-таки уйдёт из этого подвала. Наташа очень умело разыгрывала спектакль со внезапным желанием выпить без ведома своего уважаемого бессмертного батюшки, который, в свою очередь, почему-то тоже скрывал её в своём доме. Столыпин, являющейся главной целью любого революционера, тот, кого она должна была ненавидеть за его бесчеловечные и многочисленные убийства невинных беззащитных и полностью потерявшихся в этом непонятном мире людей, сейчас всеми силами пытался спасти её и не допустить попадания в руки этого мерзкого господина. Вампирша была благодарна за его самоотверженность и стремление помочь ей, но в голове всё же не укладывалось, почему он это делал. Скорее всего, причина скрывалась в чём-то куда большем, чем обычная многолетняя дружба с князем Свечниковым и Александром Константиновичем, но Алина сейчас постаралась не забивать свою голову такими ненужными мыслями и сконцентрировалась на том, чтобы каким-нибудь неаккуратным вздохом или действием не выдать своего присутствия в доме первого министра. — Граф Дашков, какая неожиданная встреча, — до девушки донесся новый, совершенно незнакомый прежде женский возглас. Наигранные фальшивые нотки улавливались в слегка хрипловатом и непривычно низком для прекрасного пола голосе без особого труда. Алина, ещё не зная, как на самом деле выглядела его обладательница, нарисовала в своей голове типичную аристократку за тридцать в очередном нелепом, но безумно модном наряде и со сложной причёской на голове, которая обязательно прибавляла бы той возраста — придуманный образ не особо понравился юной вампирше, что ещё совсем недавно грабила таких мадемуазелей, обдирая их, как липку, поэтому она чуть брезгливо скривила плотно сжатые губы. В голове прокралась мысль, что эта фигура, внезапно вмешавшаяся в, казалось бы, спектакль одного актёра явно не окажется доброй феей-крестной, что в трудную минуту пришла на помощь принцессе — такой банальный сказочный сюжет, в реальность которого с каждым днем верилось всё с большим трудом. — Княгиня? — голос вампира на мгновение дрогнул, и анархистка слишком уж живо представила, как этот цепной пёс кланяется внезапной гостье, целует ей руку, а та лишь лицемерно улыбается в ответ и брезгливо выдёргивает из его хватки ладонь. Девушка предположила, что неизвестная дама обладала куда большим влиянием, чем все её бессмертные знакомые, разумеется за исключением первого министра, ведь по внезапной дрожи в голосе вампира вдруг поняла, что тот её безумно уважал, но это уважение не было заслужено добрыми самаритянскими поступками. Оно было выгрызено зубами, выцарапано ногтями и построено на трупах поверженных врагов. — Вам всегда рады в моём доме, но позвольте спросить, по какому поводу вы решили нанести нам свой неожиданный визит, моя дорогая? — снаружи раздались тяжелые грузные шаги Петра Аркадьевича. Остановившись буквально в паре метров от винной бочки, где пряталась Алина, Столыпин улыбнулся, поправляя седую на концах бороду, и раскинул руки для приветственных объятий, в которые девушка, не задумываясь, нырнула, прижимаясь щекой к плечу старого знакомого. — О, прошу прощения за беспокойство, Пётр Аркадьевич, — интонация неизвестной княгини быстро перетекла из насмешливой в елейно уважительную. Не удивившись такой резкой смене эмоций, всё-таки этот вампир был далеко не последним человеком в стране, уже изрядно уставшая сидеть в неудобной позе девушка ещё больше напрягла свой слух, чтобы нечаянно не упустить какую-нибудь безумно важную деталь разговора. — Сегодня я лишь выполняю роль Гермеса, крылатого посланника Зевса. У меня для вас безумно плохая новость, Дашков: девушка, которую вы ищите в этом доме, теперь находится под нашим с супругом протекторатом. Ваша работа окончена, — Алина тихо ахнула и тут же поспешила прикрыть рот ладонью. Она понимала, что этим необдуманным и неосторожным действием выдала себя с поличным, подставила любезно приютившего её по просьбе Владимира Михайловича Столыпина, но внезапная новость и защита со стороны совершенно незнакомой личности одновременно испугала и обрадовала девушку, из-за чего та просто не смогла сдержать эмоций, в один момент накрывших с головой. — Я — гарант соблюдения нашего закона, и если за его нарушение не последует соответствующее наказание, то это даст повод каждому второму раз за разом идти против него, что в конечном итоге приведёт к хаосу, — граф продолжал стоять на своём, заставляя юную вампиршу мысленно чуть ли не молить внезапную спасительницу, что появилась в этом темном сыром подвале словно ангел, сошедший с небес, о том, чтобы та нашлась, что ответить господину Дашкову. Анархистка не знала внешности и тем более личности этой дамы, но для неё она сейчас была воплощением Христа Спасителя, решившего спуститься к заблудшей и неверующей душе для того, чтобы направить ту на истинную тропу жизни. — Путь к гармоничному будущему лежит через хаос, Дашков, — интонация незнакомки вновь изменилась, в этот раз приобретая окрас стальных острых иголок, впивающихся в тело своей жертвы и доставляя той невыносимую боль, однако не настолько сильную, чтобы умереть от болевого шока. Девушка ещё раз удивилась как та умело играет своим голосом, как мастерски воздействует им на окружающих, заставляя тех безропотно подчинятся и делать всё то, что она прикажет. Задумавшись, сколько примерно нужно прожить для того, чтобы одними лишь словами подчинять себе волю людей, бывшая революционерка чуть снова не ахнула от удивления, ведь число, появившееся в голове, практически в десять раз превышало её собственный возраст. — Но это всё лирика, которую я предпочту оставить на более подходящее для неё время. Повторюсь, граф, я лишь мировой посредник между вами и моим мужем. Решение по этому поводу выносил также он, поэтому все имеющиеся вопросы вы можете задать ему лично. Заодно познакомитесь с Алиной Сергеевной, что в данный момент является почетной гостьей в нашем доме, — с каждым словом княгини-n удивление на лице притаившейся вампирши проявлялось всё ярче и ярче. Наверное, если бы крышка деревянной пузатой бочки неожиданно открылась и тот, кто это сделал запечатлел бы её выражение, то всё окружающие непременно схватились бы за животы или сложились бы пополам от накрывшего их смеха. — Я незамедлительно нанесу вам визит. Составите мне компанию, или вам нужно о чём-то переговорить с Петром Аркадьевичем? — по подвалу эхом разнеслись шаги вампира, а у Алины замерло сердце, ведь она прекрасно понимала, что если этот господин сейчас направится в то место, о котором несколькими секундами ранее говорила девушка, то он не обнаружит её там, мирно сидящую в столовой и спокойно пьющую из дорогой фарфоровой чашки ароматный чай с пироженными. Обман тут же раскроется, её найдут и незамедлительно убьют, как впрочем и Руневского. Свечникова казнь в этот раз тоже не обойдёт стороной, если, конечно, Наполеон неожиданно не воскреснет из мёртвых и не решит продолжить свои завоевания. — Мой муж сейчас полностью поглощён в работу и не сможет принять вас должным образом, поэтому предлагаю перенести ваш визит на завтра. Вы ведь прекрасно знаете, что бывает, когда его отрывают от дел — на вас он просто покричит, максимум бросит пару совершенно необидных оскорблений, а мне ещё с ним практически вечность под одной крышей жить. Вынести удвоенную дозу его яда я, увы, не смогу, поэтому, прошу, Дашков, поберегите моё и без того слабое здоровье, — Алина, сжираемая изнутри любопытством, не взирая на всю опасность данной ситуации, чуть приоткрыла крышку бочки, чтобы собственными глазами увидеть реакцию столько неприятного господина. Незнакомая девушка стояла к ней спиной, поэтому она не смогла разглядеть её лица, но карие глаза зацепились за распущенные длинные, практически до поясницы, светлые и завивающиеся у самых концов волосы, немного скромное для положения потомственной аристократки фиолетовое платье с вырезом в районе острых лопаток и чёрным винтажным корсетом на тонкой, практически нереальной талии, и сложенные в замок за идеально ровной спиной руки — Алине повезло, и родители наградили её хорошим зрением, поэтому та сумела разглядеть как тонкие пальцы цеплялись за кружевные манжеты, как за надёжную опору. Анархистка всё ещё не видела лица своей неожиданной спасительницы, хоть и не сомневалась, что в скором времени этот пробел заполнится, но, не смотря на это, успела сделать, возможно поспешные, но выводы на счёт этой особы. Они в корне разнились с изначальной картинкой, но её это не расстраивало, а наоборот — радовало. Девушка не надеялась подружиться с представителями высшего общества, слишком разное воспитание и мировоззрение, из-за чего те бы её просто не приняли, посчитав за дворовую шавку, случайно прибившуюся к стае породистых сучек, но вот не нажить себе ещё одного врага и найти того, к кому в трудную минуту можно было бы обратиться за помощью казалось весьма хорошей и верной перспективой. — Разумеется, Ирина Александровна, — окончательно стушевавшись, граф поклонился девушке и, кивнув двум вампирам, с которыми приехал на дачу к Столыпину, наконец-таки покинул подвал. Первый министр, кинув быстрый взгляд в угол, где стояла кедровая бочка, последовал за ними, намереваясь удостоверится в том, что неожиданные гости точно покинули его дом, а Наташа, тут же бросив пустую бутылку, что в момент разлетелась на огромное количество зелёных осколков, на пол, подлетела к девушке, наконец-таки выпуская ту на волю. — Тот, кто вас обратил, либо совсем безумец, либо очень любит. Если бы этот господин вас нашёл, — на лице девушке читался неподдельный испуг смешанный с недоумением и некой завистью, но последние Алина предпочла списать на собственные нелепые домыслы, ведь чему тут можно было завидовать? Она умерла, потеряла всё то немногое, что имела, открыла для себя совершенно иной, полный несправедливости и ещё большей жестокости мир, где для неё не было места; её искали чуть ли не с собаками и грозились убить, она сама убивала и пила кровь тех, кому секунду назад оторвала голову — во всём этом не было никакой романтики и даже намёка на неё. Это было до дрожи в коленях страшно, и девушка никому бы не пожелала пережить всё то, что за этот короткий промежуток времени пережила сама. — Что ж, вы поступили благородно, — анархистка, сплюнув остатки вина в бочку, кинула беглый взгляд на молчаливо стоявшую за спиной Столыпиной незнакомку, что в тот же момент растянула губы в доброжелательной улыбке. Алина наконец-таки увидела её лицо и то, насколько молодое оно было, поразило её даже больше, чем неожиданное спасение в лице этого милого и безобидного на первый взгляд ангела. На вампиршу в упор, изучая, как только-только привезённую из далёкой Африки новую диковинную зверушку, смотрели голубые глаза, в которых не было ничего, лишь абсолютная, пугающая до противных мурашек на коже, пустота, совершенно не вяжущаяся с той ласковой улыбкой, теперь казавшаяся ей настолько фальшивой, что становилось противно. Девушка не любила афоризмы, считая их через чур пафосными и по большей части дурацкими, но сейчас в голову пришёл, наверное, один из немногих по-настоящему правдивых и так хорошо описывающих личность перед ней. Анархистка не знала, кому принадлежала фраза «глаза — зеркало души», но сейчас, столкнувшись с полупрозрачной голубой радужкой, окольцевавшей чёрный, немного суженный, как у кошки в дневное время суток, зрачок, девушка ясно и чётко уяснила, что у её спасительницы души уже давно нет, а может и никогда не было. — Натали, прошу, оставь нас. Я хочу поговорить с Алиной Сергеевной наедине, — девушка кивнула и, не задавая никаких лишних вопросов, покинула подвал, а Ирина подошла к бочке и протянула руку, чтобы помочь юной вампирше наконец-таки покинуть своё надёжное временное укрытие. Страшно. Беспокойно. Отвратительно. Алина в один момент прочувствовала все эти эмоции и поняла, что предпочла бы скорее попасться в руки Дашкову, умереть и наконец-таки закончить то, что должно было оборваться ещё пару лет назад, чем остаться с этой девушкой наедине. Кинув полный нескрываемого отчаянья взгляд в сторону выхода из подвала, она не нашла там и намёка на присутствие хоть кого-нибудь, кому можно было доверять, поэтому, ощутив себя беспомощным оленёнком, которого загнал к крутому обрыву одичалый, голодный, страшный, серый волк, отшатнулась от, казалось бы, невинного жеста, как от огня, больно ударяясь спиной о противоположный край бочки. Ирина на такую реакцию внешне никак не отреагировала, но вот в душе горько усмехнулась и невольно задумалась над тем, что какие-то жалкие два с половиной года, проведённых бок о бок со всадниками, окончательно превратили её в то существо, от сущности которого она пыталась сбежать всю свою сознательную жизнь. В её планах не было до смерти перепугать прихоть столь уважаемого ею господина Руневского, княгиня даже не рассчитывала произвести такой эффект, ведь в первые за долгое время прибыла не убивать, пытать или делать что-то ещё, что было так в духе ненавистных ею всадников, а помочь. Протянуть руку той, кто в ней нуждалась, сделать хоть что-то хорошее за свою не совсем долгую прожитую жизнь. Стоило мужу только заикнуться об этой несчастной девушке, Юсупова сорвалась с места, даже не дослушав его до конца, ведь в груди что-то больно кольнуло, оживив уже давно мёртвые светлые чувства. Ирина искренне и бескорыстно хотела ей помочь, прекрасно помня период в своей жизни, когда всё катилось к чертям, когда казалось, что смерть вот-вот догонит и сцапает своими костлявыми лапами, навсегда заключив в убийственные сети, из которых ты, как бы не старалась, не выберешься никогда. В памяти навсегда остались мысли и мольбы о том, чтобы в её жизни появился кто-нибудь, кто мог бы если не полностью, то хотя бы какую-то часть проблем взять и решить за неё. Княгине, увы, не повезло, из-за чего она до сих пор самостоятельно, изо дня в день, разгружала эту телегу, грузы в которой всё никак не хотели заканчиваться, поэтому, услышав о девушке, что, как и она в своё время, находилась между Сциллой и Харибдой, не могла равнодушно пройти мимо. Вампирша этим поступком постаралась доказать в первую очередь самой себе, что выше всех тех ублюдков, лишь лицемерно сожалеющих на словах, а на деле оказавшихся последними трусами. — Кто вы такая? — когда Алина всё же справилась с собственным непонятным даже ей самой страхом и заговорила, Юсупова в один момент как будто ожила. Голубые глаза всё ещё оставались такими же бездушными и пустыми, но в них загорелся маленький огонёк, лишь отдалённо напоминающий радость. Ирина уже давно забыла, что значило по-настоящему испытывать это чувство, забыла его яркий вкус, ещё долгое время остающийся на губах. Она не помнила и, казалось, никогда не ощущала себя по-настоящему счастливой, но сейчас, смотря на эту такую молодую и полную амбиций, смешанных с юношеским максимализмом и чувством неподдельной справедливости, вампиршу, так похожую на неё два десятка лет назад, в груди девушки на секунду что-то оттаяло. От многолетнего, промерзшего до основания, айсберга откололся совсем маленький незначительный кусочек, за который княгиня уцепилась, как за последнюю надежду на спасение. Она была готова последовать за ним хоть на край света, только бы снова и снова чувствовать это тепло в своей груди, но в голове отрезвляющим ураганом пронеслись те слова, что она сказала Карлу прошлым утром: «Карета — мелко. Взорвите дом. Весь его чёртов дом. Нашим же от этого ничего не будет, но такой взрыв гораздо эффектней и страшнее» — осознание того, что из-за её собственных слов на сегодняшнем детском празднике должен был произойти теракт, что унесёт с собой не одну, не две, а несколько десятков человеческих жизней, сбило со спасательного плота, отобрало только-только появившуюся надежду на возвращение хоть чего-то положительного, с головой погрузив в ледяную толщу воды. Ирина предпочла никогда бы не выплывать, утонуть там, чтобы хоть немного облегчить душевные терзания, которыми она в тайне от супруга мучилась каждый гребанный день, окончательно потеряв сон, но неизвестная выталкивающая сила, что противодействовала всем законам физики, выбросила её измученное тело на пустую безлюдную сушу, оставив вновь по частям собирать в своей душе тот айсберг, что не растопит ни одно жаркое июльское солнце. — Ох, где же мои манеры! — вновь фальшь ядовитой гадюкой скользила в голосе, только вот теперь Ирина приложила все свои немалые актёрские данные для того, чтобы выдать её за правду. — Прошу, называйте меня Ирэн. Всегда любила французский вариант своего имени больше греческого, — снова ложь, надобность которой даже сама девушка объяснить была не в силах. Она ненавидела этот вариант своего имени, ведь он звучал лишь из одних, таких ненавистных, но самых родных уст. Феликс, чёрт бы его побрал, даже здесь успел оставить свой лисий противный след, от которого княгиня воротила нос, но каждый раз всё равно украдкой принюхивалась, в тайне наслаждаясь знакомым запахом. Ирина уже давно в своей голове уяснила, что никого ближе него у неё не было, никто кроме него не знал все её привычки и не умудрялся просчитывать её действия на два шага вперёд, каждый раз оставляя перед глазами лишь собственную спину и сопровождая свою победу противным заносчивым смехом, от которого на душе становилось до одури мерзко, но вместе с тем невыносимо хорошо. Если он считал и совершенно не стеснялся говорить в слух о том, что она — ведьма, без особых проблем подчинившая его демонов, с которыми ему самому приходилось находить общий язык годами, то девушка бросала в его адрес грубое и режущее слух хуже самого тупого в мире ножа — упырь, что наносил невыносимый ущерб её душевному спокойствию. Князь никогда на такой сомнительный комплимент не обижался, вампирша даже иногда думала, что его ничто не может задеть, настолько ему всё равно на мнение окружающих, а лишь растягивал губы в своей фирменной усмешке и с видом самого праведного человека во всем мире спрашивал, чем заслужил столь грубые слова с её стороны. Она и правда не знала, почему раз за разом продолжала так говорить, каждый раз уходя от ответа на последующий за оскорблением вопрос, но Ирина не могла по другому, искренне считая, что только длительная и бессмысленная словесная перепалка, всегда заканчивающаяся одинаково, являлась единственной верной реакцией в их ситуации. В последнее время княгиня всё чаще перестала понимать собственный ход мыслей, когда же Феликс, наоборот, стал практически всегда предугадывать и, зачастую, верно предполагать их окончание. Это не могло не раздражать и не выводить из себя, но вампирша сдерживалась из последних сил и ещё ни разу не выдала своих истинных эмоций. Она не могла проиграть ему и здесь, это был бы апогей её позора, которого девушка, скорее всего, не вынесла бы, поэтому, не смотря на противный голосок, что совсем недавно поселился в голове и время от времени нёс всякую чепуху в роде той, что пора наконец-таки отпустить прошлое и позволить себе хотя бы попытаться стать счастливой, копила всё в себе, а когда место в резерве заканчивалось, то вымещала негатив на окружающих, по воле судьбы попавших под горячую руку. Иногда, после таких редких, но мощных, как взрывная волна, всплесков, обессиленная и полностью эмоционально опустошенная Ирина начинала копаться в себе, ещё сильнее доводя и без того нестабильное состояние до самой грани, и понимала, что всё больше перенимает манеру поведения и общения от супруга, из-за чего не могла некоторое время смотреться в зеркало, слишком боясь вместо своего привычного и теперь уже неизменного до самой смерти отражения увидеть его. Ей казалось, что она уже давно смирилась с тем, что Феликс занимал огромное место в её маленьком мире. Его отражение преследовало её везде, даже там, где, казалось бы, он ни коим образом не мог оказаться. Девушка видела образ мужа в каждой прочитанной книге, в каждом сделанном ею наброске проскальзывала его высокая худощавая фигура, Ирина находила князя даже в причудливых узорах, что тонкой корочкой покрывали окна дома холодной зимой, и капле дождя, скатывающейся вниз по карнизу или падающей с неба на мощенную камнем дорогу. Иногда она думала, что помешалась на нём, что сходит с ума и ей не помешало бы съездить на воды, чтобы хотя бы попытаться вылечить это помутнение рассудка, но девушка каждый раз сама себя от этого останавливала, ведь в голову в самый последний момент приходило довольно логичное объяснение такому поведению. Месть, что время от времени затуманивала разум настолько, что вампирша не могла здраво мыслить и полностью погружалась в себя, раз за разом прокручивая в голове самые изощрённые и болезненный метода её осуществления. Княгиня могла простить мужу всё на свете: все его нелепые выходки, дурацкое шутовское поведение, гребанную ненужную заботу, к которой она успела привыкнуть, как к наркотику, и даже своё убийство — Ирина закрыла бы на это глаза и, возможно, позволила себе растворится в нём без остатка или даже полюбить, но тот факт, что именно из-за него её семья сейчас мертва, а она сломанной бездушной куклой, что не имела права самостоятельно распоряжаться своей судьбой, сидела пусть и в золотой, однако всё такой же клетке, она простить была не в силах, как бы не старалась. Слишком много боли, что до сих пор алым цветком загоралась в груди, стоило только напомнить о том дне, он ей принёс, поэтому девушка считала своим долгом отомстить, за свою семью и за себя в том числе, и она непременно сделает это. Осталось только дождаться правильного момента. — Алина, — представилась в ответ бывшая революционерка и только потом поняла, что в этом не было никакой необходимости, ведь княгиня уже упоминала её имя в разговоре с противным господином Дашковым. — Спасибо, что спасли. Вы и ваш муж действительно поступили очень благородно. Не знаю кто вы и какая для вас в этом выгода, но я искренне благодарна, — так и хотелось прибавить, что она никогда бы не подумала, что будет говорить такие слова аристократам, которых без зазрения совести грабила, но анархистка не стала этого делать, всё ещё не спеша доверять княгине-n. — У вас наверняка возникло огромное количество вопросов, но лично ответить на каждый из них я не смогу. Захотите узнать что-то ещё — обратитесь к Петру Аркадьевичу, — когда Алина всё же выбралась из бочки, Ирина накинула на её плечи припрятанный в самом тёмном и дальнем углу тёплый плед. Закутавшись в него поплотнее, чтобы скрыть от сканирующих каждую маленькую деталь голубых глаз просвечивающую и открывающую все самые сокровенные места ткань платья, девушка снова благодарно кивнула. Она уже успела сбиться со счёта сколько раз за столь короткий промежуток времени благодарила эту особу, но ей не казалось это чем-то постыдным или унизительным. Вампирша чувствовала, что теперь по гроб жизни должна ей и Столыпину, что также сыграл немаловажную роль в её спасении. — Однако у меня будет одна просьба, на выполнение которой я очень рассчитываю, — бывшая революционерка ждала этого момента, ведь прекрасно понимала, что ничего в этом мире не делается просто так и за всё рано или поздно придётся заплатить, поэтому на слова Ирэн лишь спокойно и даже как-то меланхолично кивнула, прижимая края пледа к мокрой ткани в районе груди. — Не расспрашивайте обо мне и моём муже — данная информация вам ни к чему. Более того, она скорее навредит, нежели поможет. Единственное, что вам стоит знать, так это то, что о помощи нас попросили господин Руневский и господин Свечников, поэтому всё остальное — уже наши с ними счёты. От вас нас нам ничего не нужно, да и что вы на данный момент можете предложить? — девушка не издевалась, как могло показаться на первый взгляд. Алина это прекрасно понимала, из-за чего и не стала спорить с той, кто явно в несколько раз больше неё прожила в этом пока ещё незнаком и непонятном ей мире. — А вот господин Столыпин может, — княгиня подошла к стойке с вином и наугад выхватила оттуда бутылку. С видом истинного ценителя тщательно осмотрев находку, повертев ту в руках и пробежавшись глазами по этикетке на зелёном стекле, Ирина удовлетворённо хмыкнула и решительно засунула вино себе под мышку. — Рекомендую на сегодняшнем мероприятии обязательно попробовать шампанское. У Петра Аркадьевича отменный вкус! — Вы там будете? — поинтересовалась Алина, в душе желая услышать от собеседницы положительный ответ. Ей хотелось видеть среди всех незнакомых и надменных лиц, что обязательно будут подмечать каждое её неловкое движение или сказанное не в той манере слово, кого-то знакомого. Того, кто не будет осуждать её или же обмениваться сплетнями в ближайшем углу. Ирэн она по прежнему доверять не торопилась, однако эта девушка могла помочь скрасить этот трудный вечер. Юной вампирше нужно было пытаться влиться в местный контингент, попытаться понять этих существ и найти подход к каждому, чтобы больше не случалось инцидентов, похожих на тот, из которого её буквально пару минут назад вытащили — в общем, ей нужно было хотя бы попытаться стать в этом обществе своей, а безымянная, но несомненно влиятельная княгиня в дуэте со старшей дочерью первого министра могли подсказать, как сделать это чуть менее унизительно и чуть более изящно и полезно для её светской репутации. — Увы, на такого рода праздники мы с мужем никогда не выбираемся, — девушка хмыкнула и замолчала, что-то прикидывая в своей голове, а потом, когда решение посетило её, резко развернулась и снова вперила взгляд в девичий силуэт, что немного дрожал от холода, вызванного сыростью подвала и неожиданным купанием в бочке вина практически сорокалетней выдержки. — Знаете, мы в браке чуть больше двадцати лет, но детей всё нет, а видеть счастливые лица родителей и прекрасно понимать, что у тебя такого счастья скорее всего не будет никогда — это очень больно, — ещё немного и Ирина бы пустила слезу, но вовремя одернула себя, боясь переиграть и показаться новому лицу, что совсем скоро поймёт, в каком болоте оно увязло, слишком жалкой и чересчур настоящей, а девушка не хотела этого. Ей было в тягость обманывать это юное дитя, но причину, почему она не сможет присутствовать на дне рождении младшей дочери Столыпина придумать нужно было и очень быстро, поэтому вампирша сказала первое и наиболее правдоподобное, что пришло в её светлую голову. — Простите, я не знала, — Алина, услышав столь трагичную для истинной женщины историю, поспешила стушеваться и даже хотела ещё раз извиниться, но была остановлена резким взмахом ладони, облачённой в дорожную кожаную перчатку. — Не стоит, вы не могли знать, — Ирина покровительственно улыбнулась, стараясь приободрить новую знакомую. — Думаю, я непозволительно долго пользуюсь гостеприимством Петра Аркадьевича, поэтому мне пора, — девушка, негромко цокая небольшими каблучками на своих совершенно новых туфлях, уже направилась в сторону лестницы, что вела прочь из подвала, но потом резко замерла и, не оборачиваясь, сказала странную вещь, смысл которой анархистка поняла лишь стоя в коридоре больницы в томительном ожидании врача, что обследовал Наташу. — И, Алина, будьте аккуратны сегодняшним вечером. Никогда не знаешь, что может случиться на празднике, где соберётся вся верхушка Петербурга, — после этого она, не прощаясь, покинула сырое помещение, наполненное спёртым, смешанным с десятком ароматов вин различного сорта и срока выдержки, воздухом, которым было практически невозможно дышать, оставив юную вампиршу анализировать и переосмысливать всю их сегодняшнюю неожиданную и, возможно, последнюю встречу.Август 1910 года
***
Машина ехала по ровной просёлочной дороге, оставляя после себя след плотного тёмного, практически чёрного, дыма, что клубьями периодически вылетал из выхлопной трубы, расположенной в задней части авто практически у самых его колёс. Когда супруг только приобрёл это чудесное средство передвижения, в котором трясло намного меньше, чем в карете, Ирина лишь скептически хмыкнула, в душе называя вампира позёром, но прокатиться по Петербургу и посмотреть на реакцию горожан не отказалась. Обычные люди: работяги, неохотно возвращающиеся с короткого обеденного перерыва обратно за своё рабочее место, пожилые и молодые женщины, держащие маленьких детей за их пухлые ручки — все они реагировали на их променад одинаково: шарахались, как от огня, становясь похожими на своих самых далёких диких предков, а потом крестили, будто их Бог помог бы им изгнать этого дьявола, но потом всё равно любопытно смотрели в след, провожая взглядом до ближайшего поворота. Феликс тогда громко смеялся, пуская до нельзя оскорбительные и унизительные шутки в сторону горожан, то и дело отвлекая водителя, молодого англичанина, совсем плохо разговарившего по-русски, а девушка наоборот молчала, смотря в окно, стараясь полностью абстрагироваться от шума вокруг, благо за столько лет жизни с князем она могла назваться мастером в этом деле, и понять свои ощущения от этой поездки. К технике и различного рода машинам княгиня никогда не проявляла особого интереса, хоть и считала их важнейшей деталью в модернизации общества, поэтому с профессиональной точки зрения новую прихоть мужа оценить не могла, но то, что автомобиль станет безумно полезным — не отрицала. За окном то и дело мелькали посаженные в ровные ряды деревья, железные заборы, с витиеватыми узорами на воротах, за которыми скрывались огромные усадьбы, где их хозяева любили проводить всё лето и начало осени. В Царском селе Ирина бывала редко, ведь не любила выбираться за пределы родного и любимого города, да и не к кому особо было, но каждый раз, проезжая мимо, думала о том, что у обладателей земли в этом месте шёл негласный конкурс «кто кого перестроит». Каждый уважающий себя дворянин, имеющий участок в этом месте, старался построить там как можно больше, вложив в это столько денег, сколько вообще возможно. Вся эта показуха резала глаз, девушке хотелось задёрнуть шторку и не открывать ту до того момента, пока они не прибудут в место назначения, но она сидела в машине не одна. Лиза, с присущей ей детской наивностью и любопытством, всматривалась в каждую, даже самую маленькую деталь, что мелькала за стеклом автомобиля. Княгиня понимала такую заинтересованность, ведь это место когда-то служило ей домом. Не важно, что её там уже давно никто не понимал и не любил — она родилась здесь и, волей не волей, была привязана к этому месту, хоть и делала вид, что отрицала любую свою связь с прошлым. Ирина знала, что там у неё не всё было гладко, если бы оказалось иначе, фрейлина бы хоть иногда возвращалась в родное гнездо и проведывала мать, но этого не происходило вот уже практически две четверти века. — Как думаешь, зачем эта старая карга нас пригласила? — поинтересовалась девушка, на что княгиня лишь равнодушно пожала плечами, даже не имея сил предполагать, зачем Анне Александровне, которая жену когда-то хорошего приятеля просто на дух не переносила, приглашать её на свои светские посиделки с другими ледями, находящимися с ней в одной возрастной категории. Когда с утра по раньше по второму этажу Юсуповского дворца раздалась ненавистная и такая громкая для десяти часов телефонная трель, которую Ирина, к слову, не услышала, только-только провалившись в сон после очередной бессонной ночи, что она провела в не самой приятной ей компании, Феликс, накинув первый попавшийся халат, вышел в коридор, недовольно топая босыми ногами по мягкому ковру, покрывающему паркет, и размахивая руками во все стороны, ярко выражая степень своего негодования. Морщась от головной боли, появившейся из-за весьма радостной новости, связанной с его назначением на роль главы Священной дружины, что он просто не мог не отметить парочкой бутылок хорошего вина и бессчетным количеством белых дорожек кокаина, вампир снял трубку, выдыхая в неё недовольное «слушаю». С той стороны раздался нежный голос, что он не слышал, казалось, целую вечность, Анны Александровны, почему-то внезапно захотевшей встретится с его женой и её фрейлиной, по совместительству приходящейся той дочерью, от которой женщина отказалась много лет назад. Немного опешив от столь неожиданного начала дня, князь клятвенно заверил собеседницу, что обязательно лично передаст каждое её слово Ирине, а после положил трубку и ушёл будить совсем недавно вернувшуюся вампиршу с довольной ухмылкой на губах. Конечно, он мог этого и не делать, ведь девушка, не имея привычку долго спать, проснулась бы через пару часов, но вампир не мог отказать себе в удовольствии немного растормошить сложившийся быт своей прекрасной женушки. Да и к слову, она, недавно, вернулась вся в чьей-то крови и испачкала его любимый диван, на который скинула пропитавшееся красной жидкостью платье, желая поскорее избавится от не самой приятной телу ткани. Феликсу было не так важно, что этот предмет мебели стоял в её комнате и никогда ему не нравился — с этого момента диван стал самой дорогой его сердцу вещью, которую, к сожалению, пришлось сжечь вместе с платьем, ведь их уже было не спасти, поэтому князь должен был немедленно отомстить за порчу своего имущества, а ничего лучше раннего подъёма в его светлой голове не родилось. Правда, после того, как вампир ввалился в её комнату, распахнув дверь с такой силой, что та с громким стуком ударилась о стену, и прокричал «с добрым утром, радость моя», параллельно распахивая тёмные шторы и впуская в помещение яркий свет, Ирина просто перевернулась на другой бок и, покрепче прижав одеяло к груди, продолжила спать. Такая реакция ввела князя в мимолётную депрессию, поэтому он, обидевшись на слишком скучную жену, пошёл скрашивать свой, слишком рано начавшийся для субботы, день парочкой бокалов терпкого коньяка и сигаретой. О своём обещании Вырубовой Феликс как-то позабыл, поэтому девушки узнали о приглашении только тогда, когда фрейлина с напускным беспокойством позвонила вновь и спросила, почему те отказались от её приглашения и даже не уведомили об этом. Княгиня, в этот раз самостоятельно подошедшая к телефону, раздраженно сверкнула глазами в сторону кабинета супруга и попыталась как можно более вежливым тоном объяснить данный форс мажор. Анна Александровна посетовала на забывчивость князя, но, к сожалению для его жены, сообщила, что приглашение всё ещё в силе, и их приезда очень ждут, поэтому в данный момент Ирина, вместе с Лизой, не очень торопясь, но делая при этом обратный вид, ехали в Царское село. — Не знаю, но такое поведение — странно. Она же меня просто до трясучки ненавидит, — отозвалась девушка, на что фрейлина согласно кивнула и, не желая дальше развивать эту тему, продолжила разглядывать знакомые с самого детства виды за окном. Всю оставшуюся дорогу они провели в глубокой тишине, нарушаемой лишь звуками, доносившимися с улицы, и выхлопами машины. Когда опоздавшие зашли в гостиную, где уже собрались все приглашенные, вампирша не могла отделаться от навязчивой мысли, что что-то во всём этом было не так. Основной причиной стало даже не внезапное и весьма любезное приглашение, а атмосфера, царившая в комнате. В воздухе так и витало томительное ожидание, смешанное с чем-то ещё, но девушка никак не понимала чем, поэтому, поздоровавшись со всеми присутствующими, заняла свободный стул рядом с Юлией Ден, которую видела от силы два раза в своей жизни. Женщины, как только Ирина заняла положенное ей место, сразу же потеряли к ней интерес, что не могло не радовать княгиню, которая хотела как можно скорее увидеть хозяйку дома и выяснить причину своего нахождения здесь, а после при первой же возможности уехать обратно во дворец. Она не получала никакого удовольствия и тем более пользы от общества тупых куриц, коими вампирша считала своих компаньенок, но просто так встать и уехать тоже не могла. Их с Феликсом репутация итак для всего высшего общества была не очень-то и идеальной, а портить её нарушением самых банальных правил этикета с недавнего времени стало нельзя. Столыпина убили, и вампир, подкупив Свечникова своей радушной помощью Руневскому и Алине, которую, кстати, из лап Дашкова спасла именно она, занял его место во главе Священной дружины. Он добился своей самой значимой цели, и Ирина была за него искренне рада, поэтому, как бы не злилась за его сегодняшнюю выходку, не могла подставлять их репутацию под удар. Ему нужно было удержаться на этом месте подольше, чтобы не допустить обратного превращения в людей с помощью некого Распутина, информацию о котором Дашков и Щербатов ищут уже какой день подряд, а его точно будут подставлять и не один раз. Вампир сейчас, как никогда ранее, нуждался в её поддержка, и девушка готова была предоставить своё плечо, ведь не смотря на всё то неподдельное желание отомстить, она не могла так низко пасть и предать его, хоть разум и твердил совершенно о другом. — Что-то затянулось чудо, — иронично протянула Юлия, на что все остальные в комнате, кроме совсем недавно прибывших Ирины и Лизы, громко рассмеялись, прикрывая лица веерами. Юсупова лишь растянула губы в нечто, очень отдалённо смахивающем на улыбку, и скептически переглянулась с фрейлиной, молча стоявшей за её спиной. Ей места не досталось, поэтому девушка смиренно смешалась с прочими слугами, прекрасно понимая, что устраивать скандал и требовать справедливости и должного уважения в этом доме — дело пустое и бессмысленное. Двери смежной с гостиной комнаты внезапно распахнулись. Все тут же забыли про смех, некоторые даже подскочили со своих мест, чтобы лучше разглядеть хозяйку, что наконец-таки удостоила чести лицезреть собственную персону. Привалившись к дверному косяку, Анна Александровна блаженно выдохнула и чуть ли не скатилась на пол, упав в ноги вышедшему следом за ней старцу в сопровождении двух совершенно голых девушек. Зрелище было не самым приятным, но княгиня сумела сохранить лицо и не выдать своего отвращения ко всем собравшимся. Ничего против обнаженных тел она не имела, тысячу раз видела, как слуги тащили куда-то обескровленных и полностью раздетых девушек. Феликс иногда заигрывался или же просто забывал о том, что убивать проституток с такой периодичностью не стоит, ведь так и за маньяка, кажется, тот именовал себя кровянником, сойти можно. — Помогло, — с предыханием сказала фрейлина императрицы. Ирина скептично выгнула бровь, даже не пытаясь скрыть свои эмоции за распахнутым веером, как это было нынче принято, но никто не обратил на неё никакого внимания. Все взгляды оказались прикованы к женщине и старцу, слишком уж распутно выглядящего для праведного человека. — Это святой. О нём все должны узнать. Я больше не вампир, я чувствую, — прикрыв глаза, она расплылась в блаженной и беспечной улыбке. Старец сделал шаг и вошел в комнату, и в этот момент вампирша окончательно перестала понимать, что происходит, ведь перед Распутиным, да-да она уже успела догадаться кто перед ней, начали падать на колени, прямо-таки как перед настоящим святым. — Спаси нас, божий человек, — Юлия подняла на того свои большие голубые глаза, в которых читалась мольба и неприкрытое обожание. Ирина, как бы не пыталась, не сумела сдержать тихого смешка. Близко посаженные к переносице глаза в тот же миг среагировали на инородный для комнаты звук и поднялись от лица стоящей перед ним на коленях женщины к княгине, что единственная осталась неподвижно и даже как-то вальяжно сидеть в своём кресле, положив руки на подлокотики и скрестив пальцы в замок на животе. Под его пронизывающим насквозь, будто тысяча самых острых в мире игл, липким и хитрым взглядом ей в одночасье стало не по себе, захотелось окунуться в ледяную прорубь с головой, чтобы только смыть с тела эту грязь, но она лишь растянула губы в напускной, вежливой, фальшивой улыбке, принимая правила немой игры в гляделки, что не продлилась долго. Старец, казалось, тут же потерял к ней и без того малый интерес. Положив руку на щеку буквально прильнувшей к его ногам Деб, он покровительственно и как-то по-отечески ласково провёл большим пальцем по немного морщинистой женской коже. Вампиршу от такого нелицеприятного зрелища резко затошнило, а желание уйти усилилось вдвое, но она, когда попыталась встать, почему-то не смогла пошевелиться. Сделав ещё несколько попыток вернуть контроль над своим телом, девушка ругнулась сквозь плотно сжатые зубы и вновь посмотрела на Распутина, практически точно уверенная в том, что вся происходящая с ней чертовщина — дело его похотливых ручонок. — Много я читал о святых и праведных, что спасали из скитой пустыни, — он обернулся вокруг своей оси, полностью удовлетворенный произведенным эффектом. — Но мирские то, что? Вот и они хотят души спасти. Надо им помочь, руку протянуть, — девушка, хоть и полностью отрицала существование Бога, считала веру важной частью общественной жизни людей. Иногда, когда дело было совсем плохо, только она у них и оставалась, но это не означало, что следовало верить словам появившемуся буквально из неоткуда старцу. Мало ли какими настоящими способностями тот обладал. Он мог, например, не сделать из Вырубовой человека, а просто внушить ей это, только вот оставался один единственный вопрос — как? — Протяни, научи нас, — Юлия выглядела как послушная собачка, готовая исполнить любую просьбу своего хозяина, принести любую палку или выполнить даже самую сложную и, казалось бы, невозможную команду ради того, чтобы её просто похвалили, потеребив рукой шерсть. Княгине стало противно от одной мысли о подобном унижении, но, так как уйти из этого цирка она до сих пор была не в силах, девушка громко рассмеялась, запрокидывая голову, чем нарушила атмосферу таинства, царившего в этой комнате. — Вы не верите моим словам? — обратился к ней мужчина, на что Ирина вновь рассмеялась и, не имея при себе даже каплю сомнения, кивнула. Она мало того, что считала всё происходящее абсурдом, так ещё и старец не вызывал у неё никакого доверия. На святого он никак не походил: лицо лукавое и похотливое, как у сатира, слащавая улыбка не оказалась лучше — через личину чистоты проступала грязь, делающая из него хитрого, сладострастного и даже злого чёрта, пришедшего из ада, чтобы спутать всё имеющиеся у игроков карты. — Ни единому. Не думаю, что процесс эволюции можно повернуть назад просто… — княгиня специально сделала паузу, чтобы следующие слова звучали как можно более ядовито и иронично, — читая молитву, — её соседка уже обернулась, вцепившись презрительным взглядом в профиль, чтобы вступить с ней в полемику по этому поводу, но Распутин поднял руку, останавливая Юлию. Пройдя в глубь комнаты тот остановился около кресла, где расположилась девушка, и попытался коснуться её руки, скрыв свои мотивы за обычным желанием обо что-то опереться, чтобы было проще стоять на ногах, но вампирша среагировала быстрее и, наконец-таки вернув себе контроль над телом, убрала локоть. — Не смейте прикасаться ко мне, — смотря в глаза противному старцу снизу вверх, прошипела девушка. — Если мой муж узнает об этом, то вас не спасёт даже император. Вы умрете в таких мучения, что ни одна молитва не поможет прекратить эту пытку, — Ирина впервые в жизни угрожала кому-то авторитетом Феликса. Обычно, она умудрялась справляться со всем сама, стоило лишь назвать фамилию, но сейчас это бы не помогло. Распутин уже возомнил о себе невесть что, он уже почувствовал власть в своих руках, поэтому не испугался бы, а вот некоторые поступки вампира, что того совершенно не красили в глазах общественности, могли немного отпугнуть этого извращенца от её личности. — О, не сомневаюсь. Анна Александровна упоминала о вашем супруге. Чудесный мальчик. Я помню его совсем юным, — вцепившись в плечо девушки, мужчина чуть наклонился вперёд, гипнотизируя своим взглядом, воздействуя на волю и сознание. — Пойдёмте со мной, Ирина Александровна, и я помогу вам снова стать человеком. Вы же так не хотели быть монстром, — взгляд княгини на мгновение помутнел, и та машинально кивнула, поднимаясь с места и бросая на кресло совершенно бесполезный веер. Уцепившись за предоставленный старцем локоть, девушка, под ненавистные и завистливые взгляды всех остальных участниц набирающего бешеную популярность клуба обожательниц Распутина, зашла в комнату, откуда совсем недавно вышла очеловеченная хозяйка дома. Григорий, ощущая себя императором и полноправным хозяином положения, занял место в самом центре широкой двухспальной кровати, чуть распахнув пёстрый халат на уровне груди. Ухватившись за бутылку с вином, оставшуюся ещё после предыдущего «чуда», влил в себя остатки алкоголя. Несколько тёмно-фиолетовых капель упало на каштановую неопрятную бороду, но он этого, казалось, не заметил. По-хозяйски похлопав по свободному рядом с собой месту, Распутин положил одну руку себе под голову, хищно наблюдая за тем, как молодая и безумно привлекательная, по его мнению, девушка, изящно опускается на матрас, сохраняя при этом всю ту же идеально ровную осанку. — Вы хотите вновь стать человеком, моя дорогая? — поглаживая девичьи бледные руки, спросил старец, на что Ирина вновь кивнула, не отводя от него немного мутных голубых глаз. Тот, плотоядно усмехнувшись, чуть приподнялся, принимая полусидячее положение, в мыслях уже представляя, как именно будет «лечить» этот нежный и такой желанный цветок, что сразу же приковывал к себе взгляд среди целой оранжереи не менее прекрасных, но всё же безусловно уступающих ей, растений. — Тогда делайте всё, что я скажу. Для начала, пожалуй, снимите это платье. Оно, безусловно, прекрасно, но сейчас совершенно ни к чему, — княгиня всё также молча, но послушно кивнула и потянулась пальцами к воротнику, пару раз случайно задевая оголённую шею. Ткань без преград соскользнула с плеч, оголяя болезненно выпирающие рёбра и маленькую грудь с розовыми сосками. Распутин довольно улыбнулся сквозь бороду и, уже ничего не стесняясь, дотронулся до желанного молодого тела. Кожа под пальцами была гладкой молодой и такой светлой, что становилось не по себе, но мужчина не обращал на это внимания. Притянув девушку как можно ближе, впечатал её спину в собственную грудь и начал покрывать по-мальчишески угловатые плечи влажными поцелуями, чуть царапая те места жесткой бородой. Когда рука, по-хозяйски лежащая на талии, заныла от невыносимой боли, Григорий, немного увлёкшийся исследованием юного тела, почувствовал, что ту сжимает маленькая ладошка. Обручальное кольцо впилось в кожу, оставляя на той красный след, а подстриженные ноготки царапали внутреннюю сторону ладони чуть ли не до крови. Подумав, что его партнёрша слишком уж сильно разомлела от обычных поцелуев, усмехнулся, поражаясь такой сверхчувствительности, и уже собирался отпустить по этому поводу едкий, но с отсылкой на Библию, комментарий, образ надо было держать даже в такие моменты, как ощутил, что его рука уже не сжимает тонкую талию, а находится за собственной спиной, вывернутая под тупым углом. — Как у вас там говорится: прелюбодеяние — грех, или что-то в этом роде, верно? — вывернувшись из слабой хватки старца, Ирина в один миг, не без вампирской скорости, разумеется, поменяла их местами. Теперь она прижималась обнажённой грудью к его спине, одновременно с этим крепко держа свёрнутую руку, что несколько секунд назад обнимала её. От воспоминаний об этом становилось противно до трясучки, а ещё почему-то безумно стыдно перед мужем, но другого выбора у неё просто не оставалось. Девушка сильно сомневалась, что внимание Распутина сможет ослабить обычная светская беседа. — Ай, ай, ай, как нехорошо. Вроде бы святой, а творишь такие ужасные грешные вещи. Твой Бог такое точно не одобрит, — она шептала ему на ухо, опаляя кожу холодным дыханием, но Григорий не слушал её, думая лишь о том, как ему выбраться из сложившейся ситуации, не раскрыв при этом своей истинной сущности, и почему на неё не подействовало его подчинение. — Не дёргайся, милый. Для начала я хочу поговорить, а там посмотрим, что с тобой делать, — отпустив недо-праведника, Ирина, как ни в чём не бывало, надела верх платья обратно и, встав с кровати, прошлась по комнате, оценивая интерьер. Надо было отдать должной фрейлине — вкус у той оказался отменным, хоть и для прошлого века, но девушку это ни капли не смущало и она ненадолго остановилась около бюста Ломоносова, что расположился на камине прямо в центре комнаты. Рассматривая черты лица великого учёного, чуть приукрашенные умелой рукой скульптора, княгиня не заметила или сделала вид, что не видит, как мужчина, уже успевший прийти в себя после совершенно неожиданного поворота событий, разворачивающихся явно не в его пользу, подошел к той сзади и коснулся двумя пальцами шеи, желая усыпить и поскорее избавиться от неугодной ему, а следовательно и Богу, особы, но план Григория вновь провалился, ведь Ирина спокойно развернулась к тому с самоуверенной улыбкой и, одной рукой схватив за воротник яркого и такого раздражающего оранжевого халата, а другой за горло, слегка придушивая, впечатала старца в стену. — Интересно, почему твои штучки не работают, да? — с неприкрытой насмешкой спросила она, но Распутин не мог сказать ничего вразумительного, ведь девушка слегка не рассчитала собственные силы и начала по-настоящему душить его, поэтому тобольский колдун лишь кивнул и попытался убрать, казалось, тонкую и слабую руку со своего горла. — Ой, я кажется переборщила, — вампирша резко ослабила хватку и тот скатился по стене вниз, делая жадные глотки воздуха. Его лицо слегка покраснело, становясь ещё более безобразным, но зато он окончательно протрезвел и теперь мог здраво оценивать свои возможности: его силы по какой-то совершенно не поддающейся объяснению причине на неё не действовали, а попытаться противостоять вампиру означало раскрыть своё истинное происхождение, что на данный момент в планы не входило, поэтому у него не осталось другого выхода, как пойти с девушкой на контакт и попытаться выяснить что с ней не так. — Ты воздействуешь на волю людей, заставляя тех делать и говорить то, что тебе нужно, так? — Григорий кивнул, всё ещё не полностью насытив легкие кислородом, чем подтвердил догадку Юсуповой. — Что же, весьма полезное умение и практически универсальное. Знаешь, в чём ты ошибся? — риторический вопрос повис в воздухе, ещё больше сгущая тучи над головами далёких родственников, один из которых прекрасно осознавал эту связь, а другая даже и не подозревала о её существовании. — Ты попытался воздействовать на то, чего уже давно нет. Присев напротив старца на корточки, Ирина вновь примерила на себя маску Франц — единственной девушки-всадника, правой руки Карла и той, кто делала всю грязную работу: выпытывала информацию, с каждым разом применяя всё новые и более извращённые пытки, вычитанные в очередной книге про времена инквизиции, и убивала, всё больше погружая собственные руки в человеческую кровь. Иногда той казалось, что она уже с головой окунулась в эту красную и такую вкусную вязкую жидкость, но, наверное, так и было, ведь со временем даже самые громкие и душераздирающие крики мольбы перестали производить хоть какой-то эффект — девушка не чувствовала к ним даже отвращения, ей было всё равно. Просто очередной предатель или носитель какой-то «безумно важной» информации, просто очередной подвал с мигающей лампочкой, что действовала на нервы, просто очередная смерть неизвестного ей человека и очередное платье, политое бензином и сожженное в какой-нибудь бочке — наверное, именно этого Феликс и добивался, когда поручал ей это задание. Он хотел окончательно изъять из неё ту крупицу собственных чувств и эмоций, что в ней осталась. Что же, этот год оказался для него весьма удачным, ведь ещё одно желание вампира исполнилось. — Она есть у всех детей Божьих. Есть и у тебя, только сломанная, — Распутин вновь начал приходить в себя и, не теряя времени зря, стал анализировать свою собеседницу. Он знал о ней не много: возраст, имя, данное при крещении, да предков, родство с которыми имел и сам — но всё это оказалось не важным. Нужно было что-то более значимое, более личное и, кажется, он попал в самое яблочко, нащупав нужную нить. — Прошу, избавьте меня от этой пустой шелухи, — общаясь со всяким отребьем, девушка неосознанно начала копировать их манеру речи и поведения, поэтому, когда находилась на так называемой работе, в миг теряла всю свою аристократичность и элегантность — оставаясь такой невозможно было контролировать всё подполье, это она уяснила быстро. Пришлось приспосабливаться, подбирать очередную маску, но для неё это оказалось на таким уж и сложным занятием, ведь буквально через два месяца все нужные ей люди тряслись от одного упоминания имени Франц. — Хочу ближе к делу. Рассказывай, зачем тебе «очеловеченные» вампиры и какова твоя конечная цель. Кто знает, вдруг мы сможем помочь друг другу? — и он рассказал, открыл девушке себя, ведь та действительно могла быть ему полезна. Да, воздействовать на неё, видимо, не удастся, но от обычных земных манипуляций увернуться не выйдет. Тут можно только переиграть, а Григорий, или Александр Павлович, был уверен, что как бы умна не оказалась его родственница, он окажется умнее, ведь возраст и практически двадцать пять лет на престоле всё же играли немаловажную роль. — Я победил Наполеона, и вся Европа заткнулась, а теперь я соберу капп и направлю их против Австрии и Германии. Война закончится в Будапеште, — Ирина внимательно выслушала весь его рассказ, пытаясь запомнить каждое слово, чтобы в будущем, если что использовать их против автора. Она сочла своего родственника безумцем, совершенно одичавшим за сто лет одиночества, проведённых в какой-то глуши, но он был полезен и княгиня собиралась это использовать. Снова чёртовы шахматы, только теперь она не ладья, бездумно исполняющая приказы умелого игрока — в этот раз девушке пришлось самой занять эту позицию, и она не могла позволить себе сплоховать и подвести собственного учителя. Феликс был тем ещё интриганом, лживым и зачастую аморальным, но это всегда окупалось практически вдвойне, поэтому Ирина не имела права на ошибку. Единственное, чего та желала — прожить свою жизнь так, как хотела сама, и старец мог поспособствовать этому, если предоставить тому нужного размера, не маленький, но и не чересчур большой кусок от пирога, под названием власть, а для этого нужно было лишь продумать собственные ходы и выбрать сторону, и она обязательно сделает это, только позже. Пока нужно было пообещать свою помощь в любом вопросе, но сделать это так, чтобы ни одна собака не заподозрила её в этом. Огласка ей никогда не была нужна. — Прошу прощения за столь чёрный каламбур, но у вас прямо-таки наполеоновские планы, — усмехнувшись, княгиня отпила вина из бокала и посмотрела на своего далёкого родственника, надеясь понять всё ли тот ей рассказал. С одной стороны Александру не было смысла лгать, но с другой… Мало ли что у этого суицидника наполовину крутилось в голове. Они слишком мало знакомы для того, чтобы она могла щёлкать его ложь, как орешки. — И это не может не восхищать, но какая роль в этом мировом представлении уготована мне? Вы же не просто так раскрыли свой главный секрет, Александр Павлович? — Распутин рассмеялся, искренне довольствуясь догадливостью этой маленькой, по сравнению с ним, девочки. Осушив свой фужер, старец сложил пальцы домиком, смотря на вампиршу через образовавшееся отверстие. — На самом деле, вы просто прижали меня к стенке — в прямом и переносном смысле этого выражения, — девушка застенчиво опустила глаза в пол, изображая крайнюю степень смущения за собственный поступок, но ей не было стыдно. Если только за то, что пришлось оголиться перед каким-то извращенцем раньше, чем перед собственным мужем. — Думаю, не стоит пока оглашать наше знакомство. Ваш муж меня крайне недолюбливает и очень упорно пытается найти на меня компромат, поэтому сделаем вид, что нашего сегодняшнего диалога никогда не было. Я самостоятельно найду вас, если потребуется. Анна Александровна и остальные будут молчать, об этом можете не беспокоиться, — Ирина благодарно кивнула и изящно поднялась со своего места, намереваясь уйти, но тут ей в голову пришла просто блестящая, как она тогда думала, идея. Уже коснувшись ручки двери, вампирша повернула голову в сторону, смотря в окно, за котором в красивом медленном вальсе кружилась разноцветная листва, в этом году слишком рано опавшая с деревьев. — На прощание, позвольте дать вам наводку на людей, которые могут помочь в этой борьбе, — усмешка сама собой растянулась на губах, искривляя левый уголок губ. В этот момент Ирина, никогда не думавшая, что сможет простить Феликсу эту его прихоть, мысленно поблагодарила того за всадников и роль серого кардинала среди них. Он боялся, что она рано или поздно решится обернуть всю их мощь против него, что же, дальновидности князя можно было только позавидовать, ведь он оказался прав. — Отыщите Карла. Думаю, вы найдёте о чём с ним поговорить, — после этого девушка распахнула двери и молча выпорхнула из комнаты, а потом и из дома, оставляя после себя огромное количество вопросов и вместе с тем ни единого ответа.Сентябрь 1911 года
***
Феликс, наверное, впервые практически за пятьдесят лет по-настоящему нервничал. Инаугурация нового главы Священной Дружина в его лице была для вампира важнейшим событием этого века, из-за чего он не мог позволить себе ошибиться, не мог позволить выглядеть нелепо или, ещё чего хуже, глупо и просто не мог допустить, чтобы кто-то сорвал это мероприятие — всё должно было пройти идеально. Этот день стал для князя звёздным часом, первым за последние несколько лет громким заявлением о себе и просто наградой за тяжёлую долгую работу. Столько сил и времени, столько ненужных смертей и пролитой крови осталось позади и вот, наконец-таки, это свершилось, цель, поставленная ещё в далеком юношестве, оказалось достигнутой и эти эмоции неподдельного, искреннего счастья окрыляли, доставляя на самую вершину Олимпа, практически на ровне с кокаином, но, не смотря на его праздничное настроение, с самого утра почему-то всё шло наперекосяк. Сначала Ирина уехала куда-то ещё засветло, на вопрос мужа о цели поездки лишь пожав плечами и коротко сообщив, что к вечеру попытается вернуться, но ничего наверняка обещать не может — это вывело Феликса из себя, ведь как она могла оставить его в такой день, бросить на произвол судьбы, а ведь они ещё за неделю договорились, что вместе выберут, что ему надеть. Гардероб ломился от одежды всех цветов и фасонов, слепил блеском дорогих неподдельных драгоценных камней и золотых нитей — у вампира глаза разбегались от такого разнообразия, поэтому помощь жены была ему необходима, но та, наплевав на всё, в безумной спешке умотала неизвестно куда и неизвестно зачем. Пообещав себе, что обязательно выяснит, что за неотложные дела могут быть у неё в такой важный день, вампир самостоятельно, с тяжёлым сердцем, уже представляя муки выбора, поднялся в свою гардеробную, но, только настроившись на несколько длительных и безумно сложных часов, появилась вторая проблема, от которой избавиться было никак нельзя, ведь мало ли что эта юная воительница за справедливость могла натворить. В дела главы он собирался полностью войти дня через два, такое знаковое событие требовало особого и весьма длительного празднования, поэтому пришлось задержать Алину подле себя, заменив той роль жены. Конечно, вкус и терпение бывшей анархистки и в подмётки не годились Ирине, что могла часами выносить его дефиле и нытьё о том, что ему нечего надеть, но девушка сдерживала себя как могла и старалась лишний раз не открывать рот, чтобы, не дай бог, не нагрубить князю, от которого зависело её положение в обществе и Священной дружине. Он отвлекал прихоть Руневского как мог. Перемерил тысячу образов, даже самых неудачных, лишь бы только эта девчонка никуда не делась. Когда пошёл третий час, Феликс уже был готов волком выть и встать на колени, сложив руки в молитвенном жесте, чтобы только Ирина побыстрее приехала, ведь от Алины, или как там её, не было никакого толку. На все его наряды она лишь скептически выгибала бровь и, наверняка, мысленно представляла князя на месте какого-нибудь террориста и медленно, устраивая ответную пытку, убивала, а тем временем час инаугурации неумолимо приближался, но подготовка вампира была ещё очень далека от идеала: конечного образа у него так и не было, речь до сих пор валялась где-то в углу, не написанная даже до середины, а его единственная опора и поддержка, которая могла бы в один момент решить все имеющиеся вопросы, шаталась неизвестно где — последнее вызывало наибольшее негодования, но Феликс старался его не показывать и тем самым окончательно не довести нервную систему и психику несчастной девочки до края. — Князь, вы прикидываетесь идиотом, но я вижу, что вы далеко не идиот. Давайте на чистоту: что я тут делаю, почему вы не хотите поручить мне что-то стоящее? — увы, с последней задачей он не справился, и Алина, в один момент видимо уже совсем уставшая от этого цирка, не сдержалась и вывалила на него все вопросы, что имела при себе. Единственное, что радовало князя в сложившейся ситуации было то, что анархистка быстро его раскусила и прекрасно понимала, что своё сегодняшнее «задание» получила далеко не от безысходности. — На чистоту, так на чистоту, — оперевшись рукой на дверной проём своей гардеробной, вампир скривил губы в презрительной усмешке и, быстро скользнув незаинтересованным взглядом от тёмной макушки до подола простого красного платья девушки, с легкостью раскрыл перед ней пышный веер из своих карт. — Вы не родились вампиром, вы случайно им стали. Вы просто слабая, юная, почти бессмертная девочка, прихоть Руневского, — он на секунду замолчал, как бы переводя сбившееся от бурных поисков нужного костюма дыхание, но на самом деле задумался о том, что бывший последователь Наполеона не единственный, кто поддался на женскую красоту и, не сдержавшись, нарушил запрет. Для всех Ирина была обращена по всем правилам: подала прошение по форме № 43, получила разрешение практически в тот же день, исключительно из-за собственного происхождения и связей мужа, и только потом стала вампиром — никому не нужная процедура, подделать которую оказалось проще простого, особенно, если твоя фамилия Юсупов. Феликс ни на секунду не побеспокоился о том, что случится узнай кто-нибудь всю правду, ведь ему бы в любом случае ничего за это не было — слишком большое влияние и счёт в банке делали своё дело, но сравнивать их двоих казалось для него кощунством. Бывшая Романова — утончённая, женственная, аристократичная, умная и хитрая, как последняя лиса, наследница царского рода, в чьих жилах текла благородная и такая вкусная кровь. Ей просто не повезло попасть под игры судьбы и родиться человеком. Такие случайности бывают, но их следовало немедленно исправить, а вот Алина… У неё не было ни громкой фамилии, ни даже задатков каких-либо манер, Феликс был уверен, что она даже не слышала о понятии этикет, ни правильного воспитания — в ней не было ничего особенного. Единственное, на что она была способна, так это позорить весь вампирский род своей необразованностью и простолюдинскими выходками, однако Руневского что-то в ней зацепило, что-то заставило его пойти против правил, хоть тот прекрасно осознавал, какое наказание за это последует, но всё равно подставил под удар ни только свою жизнь, но и жизнь князя Свечникова. Вампир, как бы не старался, не мог понять, что же именно это было. Да, красивая внешность, милое детское личико, но на этом её плюсы, по его мнению, заканчивались. Столкнись они лбами на улице, он бы даже не заметил девушку, лишь бы проклинал ту за испорченный костюм на чём свет стоит, но её саму бы не запомнил не смотря на то, что славился на весь Петербург своей злопамятностью. — Вы нам не нужны. Взрослые дяди сами со всем разберутся, — несколько золотых бубенцов на его головном уборе тихо звякнули, поддавшись маленькому порыву ветра, проникшего в комнату через открытое окно, и немного разбавили те тучи, что он нагнал своими словами, которые девушка, казалось, пропустила мимо ушей, а если и услышала, то была к ним готова и совершенно не обиделась, не приняв на свой счёт. В коридоре противно заскрипела половица, выдавая присутствие ещё кого-то на этаже и заставив Феликса сморщиться, как от самого неприятного на свете звука, а Алину обернуться и тут же застыть, не веря своим глазам. В немного растрёпанных ветром светлых волосах запуталось пару багрово-оранжевых осенних листьев, в голубых глаза не было и намёка на отсутствие эмоций, они были живыми, наполненными нескрываемым смехом и смотрели куда-то за её спину, а вздёрнутый левый уголок губ, что выдавал насмешку их обладательницы, остался неизменным — анархистка узнала в девушке свою недавнюю знакомую и спасительницу, что завуалированно предупредила её о теракте, случившемся на дне рождении покойного ныне Петра Аркадьевича. У вампирши после того вечера появилось к Ирэн столько вопросов, на которые она хотела бы получить ответ, но девушка обещала той не расспрашивать о ней и её супруге и сдержала обещание, надеясь на скорую случайную встречу. Она ожидала столкнуться с ней в переулке или на каком-нибудь мероприятии, встретить княгиню в ресторане или пересечься взглядом через стекло проезжающих параллельно друг другу карет — Алина была уверена, что их пути ещё хоть раз совпадут, но не знала, когда и где именно. В её голове крутилось столько возможных вариантов столкновения, столько слов, что следовало сказать, и сейчас, когда появилась такая возможность, юная анархистка не могла и слова вымолвить, ведь из всех возможных мест Петербурга они встретились в доме Юсупова — того, кто нагло и безнаказанно измывался над ней практически три часа, превратив каждую минуту в маленькую инновационную пытку, до сих пор известную только ему. — Вы слишком скептически настроены по отношению к девушке, князь, — Ирэн первая решилась нарушить внезапно образовавшуюся тишину. Обойдя Алину, которой показалось, что княгиня даже не взглянула на неё, она плечом оттолкнула Феликса от проёма и скрылась внутри гардеробной. — Взрослые дяди сами со всем разберутся — вздор! Вы даже без посторонней помощи костюм выбрать не в состоянии, так о каких больших и серьёзных делах может идти речь? — выплыв из-за пёстрых портьер, служивших дверью необъятному шкафу князя, девушка впихнула тому в грудь какую-то чёрную, практически полностью обшитую золотом, ткань. Развернув её и с сомнением всмотревшись в выбор супруги, Феликс сразу же просиял, как утреннее солнце, только-только вышедшее из-за горизонта, и еле сдержал восторженного возгласа, ведь этот наряд был именно тем, чем нужно. Он на радостях даже сразу же позабыл об оскорблении, прозвучавшем в его адрес, и вспомнил о нём только тогда, когда практически полностью облачился в костюм для инаугурации. — Вы, как всегда, безумно добры и преисполнены тактичностью, моя дорогая жена, — высунув голову из своей кладовой, которой безумно гордился и считал самой нужной и важной часть своего дома, хоть и с задержкой, но ответил на язвительный комментарий вампир. — Как только полностью войду в должность, то обязательно сделаю вас амбассадором этих слов, — после этого он вновь скрылся, за портьерой, напоследок увидев, как Ирина закатывала глаза. — Всё для вас, князь, — отдав честь, усмехнулась девушка и наконец-таки развернулась лицом к Алине, что пребывала в лёгком шоке от осознания, что её спасительница — жена Юсупова. Вопросов в тёмной голове прибавилось, но вампирша так и не рискнула задать их в слух, прекрасно понимая, что вампир, скрывшийся в своей гардеробной, не оглох и всё прекрасно услышит, а ей бы очень этого не хотелось, ведь характеристика, что она собиралась дать практически полноправному главе, была далеко нелицеприятной. — Предлагаю оставить Его Сиятельство копаться в своём барахле и дальше, а нам спуститься вниз. По глазам вижу, что вопросов у вас ещё больше, чем в предыдущий раз, — совершенно не обратив внимания на возгласы мужа, которого в самое сердце задел столь грубый отзыв о его вещах, Ирина схватила ничего не понимающую девушку под локоть и настойчиво вывела из комнаты. Спустившись вниз по винтовой лестнице, княгиня нервно оглянулась по сторонам. Она должна была уберечь свою спутницу, да и себя заодно от того, что неизбежно произойдёт во дворце буквально через пару минут. Целью и жертвой должен был стать Феликс и только он, а эта совсем маленькая девочка ни в коем случае не должна попасть под удар. Стоило бы отправить её куда-нибудь далеко-далеко от Зимнего дворца, а желательно и из столицы, но Ирина прекрасно понимала, что та не послушается и наверняка сунется туда, чтобы вызволить Руневского и Свечникова, поэтому нужно было действовать как можно быстрее, ведь счёт шёл уже даже не на минуты, а на какие-то жалкие секунды. Ей было жаль, ей было безумно стыдно за своё предательство, но она не могла поступить по другому. Слишком долго в ней копилось желание отомстить, слишком долго она ждала нужного часа. Феликс должен был умереть, как умерли её родители и братья — это станет хорошей платой за его неосторожность, за его развязность и несерьёзность, что повела за собой такие жертвы. Возможно, он даже не догадывался о том, что имеет непосредственное отношение к смерти её семьи, но Ирину это не останавливало. Она поклялась себе, что каждый, кто хоть как-то поспособствовал трагедии того дня, поплатится за это, и сдержала слово. Остался только он. Столько лет под одной крышей, столько вместе прожитых минут и событий, столько накопленных воспоминаний, не важно, какой те имели окрас, — у девушки не осталось никого, кроме Феликса, а скоро не станет и его. Её разрывало от желания рассказать ему всё, предупредить и спасти, но она понимала, что даже если сейчас так поступит, разрушит все планы неожиданного дуэта Карла и Караморы, то он её всё равно не простит, сначала рассмеётся в лицо, подумав, что это какая-то неудачная шутка, а потом, когда поймёт, что всё сказанное ею — правда, убьёт прямо там, не задумываясь. Князь не прощал предательств, не прощал ошибок или промахов — он карал сразу же, причём жестоко и бессердечно, совершенно не задумываясь над причинами и обстоятельствами, что подтолкнули предать его доверие. Он не ждал от неё предательства, от кого от кого, но точно не от своей жены, без которой, кажется, уже не мог прожить и дня, ведя бренное и безумно скучное существование. Вампир, сам того не понимая, стал зависим от их язвительных перепалок, от совместно выкуренных сигарет и разговоров ни о чем, как от самого сильного в мире наркотика, с которым можно было расстаться лишь одним способом — умереть. Ирина догадывалась об этом, прекрасно видя, что в последнее время Феликс всё чаще становился рядом с ней настоящим, травмированным и живым мальчишкой, который жаждал восполнить всё то внимание и заботу, что не получил от родителей в детстве. Он любил, когда она гладила его по волосам, наслаждаясь каждой минутой, что её пальцы неспешно перебирали рыжие кудри, и от этого девушке становилось так противно, что хотелось встать, резко согнать пригревшегося, будто кот, на своих коленях умиротворённого мужа, нагрубить тому, оскорбить — сделать хоть что-то, чтобы он перестал так делать. Перестал ей всецело доверять, но Ирина не могла прекратить эту пытку, иногда испытывая от неё болезненное, граничащее с эйфорией, удовольствие и желая провести так всю оставшуюся жизнь. Ей было спокойно рядом с ним, она стала по-настоящему улыбаться и смеяться над его шутками, но одновременно с этим в голове прекрасно осознавала, что всему этому рано или поздно придёт конец. Это было нечестно и несправедливо, ведь вампир долгое время отдавал всё, что мог, неосознанно старался стать кем-то другим, лишь бы ещё раз увидеть улыбку на её лице, а взамен получил лишь нож в спину. Ирина ненавидела себя за то, что решилась вонзить его, но, как бы Феликс не был ей дорог, как бы она не желала развернуться и спасти его, остановиться на пол пути не могла. — Уходите отсюда, Алина Сергеевна, — схватив девушку за плечи, Ирина сжала их чуть ли не до появления синяков и со всей серьёзностью во взгляде посмотрела в карие глаза, пытаясь за этим скрыть своё волнение. Её трясло, как в приступе лихорадки, и Алина, заметив это, накрыла подрагивающие тонкие пальцы, что впились в её кожу, руками, желая как-то успокоить княгиню. Она не понимала, что с ней творилось, что стало причиной такой резкой смены настроения, но не задавала вопросов, осознавая, что сейчас для них было явно не время. — Найдите Руневского. Скажите, что мне очень жаль, — поддавшись искушению, она на резко обняла вампиршу, а потом, ещё раз повторив, что той нужно как можно быстрее уйти, скрылась в глубине дома, вновь оставив бывшую революционерку в неведенье. Помедлив какую-то секунду, предполагая, где сейчас мог находиться Саша, Алина вышла из дома, до сих пор не понимая, что же такого должно произойти во дворце Юсупова, раз Ирэн потеряла самообладание и была настолько взвинчена.***
Феликс придирчиво смотрел на своё отражение в зеркале и, поправив царскую шапку, что украшала идеально уложенные рыжие кудри, продолжил тихо насвистывать какую-то странную мелодию себе под нос. Настроение у вампира было великолепным, он цвёл и пах, как самый первый распустившейся весенний цветок, и, казалось, вот-вот вознесётся к самим богам, окрылённый счастьем и предвкушая скорую успешную инаугурацию. Даже Ирина, на которую тот с самого утра злился до чёртиков, прибыла вовремя и сейчас тоже во всю готовилась к неумолимо приближающемуся торжеству. Князь знал, что она будет великолепна, по-другому и быть не могло. Девушка всегда выглядела с иголочки, давая фору заядлым модницам, что бездумно скупали самые дорогие платья, которые иногда совсем им не подходили, и не упускали ни единого шанса покрасоваться в них перед молодыми франтами. Княгине всегда удавалось облачится именно в тот образ, который идеально гармонировал бы с его. Они могли даже не сговариваться, но всё равно смотреться рядом друг с другом просто безукоризненно, из-за чего у князя сложилось мнение, что Ирина была создана исключительно ради того, чтобы стоять подле него, служа надёжной каменной опорой, и вместе с ним блистать в немного тусклом свете электрических лам, отбрасывающих причудливые тени на расписные стены. Девушка была как будто предназначена ему судьбой, в которую Феликс до недавнего времени совсем не верил, но у него не оказалось другого объяснения сложившейся ситуации. Когда они только познакомились, он видел в ней забитую скромную сломленную маленькую девочку, что скрывалась от всех угроз этого мира за маской безразличия, наивно предполагая и надеясь на то, что этот барьер спасёт её от него. Вампир мысленно потешался над ней за эти качества, но в слух никогда и ничего не говорил, почему-то уже тогда не желая обидеть столь юный и хрупкий росток, из которого в итоге вместо прекрасного цветка, что украшал бы оранжерею одним лишь своим присутствием, вырос кактус с многочисленными и ядовитыми иголками, что впивались в князя, стоило тому нарушить установленную дистанцию, но его это не останавливало, и он раз за разом переходил эту черту, чем безумно раздражал девушку. Он, назло ей самой, пытался заботиться и сделать её пребывание в его доме наиболее комфортным. Пока готовили ещё одну жилую комнату ему пришлось даже какое-то время спать на неудобном стуле в кабинете, лишь бы не тревожить покой жены. Наверное, Феликс ожидал, что она, как и многие женщины в её возрасте, очень скоро опустит своё напускное равнодушие, что у других леди граничило с кокетством, и попадёт в сети, сплетённые из его чар, но Ирина держала дистанцию долгие годы, не желая даже лишний раз выходить из своей комнаты. Вампир не понимал, чем там можно было заниматься круглые сутки, но никогда не лез к ней с расспросами, считая, что эта информация ему ни к чему. Прошло несколько лет, и княгиня сломалась, а он, так удачно оказавшись рядом, не стал ей мешать, лишь наблюдая за тем, в какой тупик приведёт её эта дорога. Князь не учёл лишь того, что этот маленький манипулятор пошёл против системы и, настолько незаметно надавив на нужные точки, заставил его себя убить. Как же мужчина тогда злился, но не на неё, а на самого себя, ведь каким надо было быть идиотом, чтобы, хоть и на секунду, но по-настоящему поверить в то, что она отдастся ему прямо на этом чёртовом полу. Ирина, боящаяся забеременеть и умереть при родах, никогда бы не повела себя столь легкомысленно, не пошла бы на поводу у его желаний, а он повёлся и проиграл ей. Снова. Когда она не приходила в себя три дня, Феликс испугался и даже не того, что его маленькая глупая девочка могла умереть, а того, что не знал, как без неё жить. Думая, что будет долго привыкать и никогда не привяжется к той, которую принимал за домашнего питомца, князь и не подозревал, что в один момент чуть ли не заплачет от вида её мёртвого тела, но всё обошлось, и Ирина очнулась, сразу же после этого сломав ему нос. На эту выходку он не злился и не обижался — лишь радовался, что теперь эта ведьма его не оставит, что теперь они всегда будут вместе и в груди никогда не появится противный спазм, сдавливающий сердце в тисках одиночества. Оно его и правда более не навещало, прислав вместо себя другого гостя, от которого князь долго бегал, менял замки и изворачивался любым способом, лишь бы только не встречаться лицом к лицо. Влюблённость в девушку, так походившую на его мать, была ему ненавистна. Он отдал бы всё своё состояние лишь бы никогда более её не ощущать, ведь прекрасно знал, что она не взаимна. Ирина не любила его, она вообще, во многом благодаря именно ему, ничего не чувствовала, и Феликс смирился с этим, постепенно привык жить с этим чувством, но скрывать его у него в последнее время получалось всё хуже и хуже. Девушка наверняка всё понимала и считала его тем ещё идиотом, что окончательно разъел свой мозг всякой наркотой, но вампиру было плевать. Он не требовал от неё взамен практически ничего, ему не нужна была её любовь. Князь просто хотел, чтобы она никогда не уходила и всегда оставалась рядом с ним, чтобы продолжала дарить дом, о котором он мечтал с самого детства, в котором они когда-нибудь смогли создать хотя бы пародию на семью, где все будут по-своему, но счастливы. — Распутин где-то здесь. Уходим! — когда Дашков ворвался в комнату, Феликс чуть не подпрыгнул от неожиданности. Залюбовавшись собственным отражением, он даже не заметил, как появился его цепной пёс. Спокойно развернувшись к нему лицом, мужчина удивлённо, но не слишком сильно показывая это, посмотрел на Карла, что сопровождал графа, который, похоже, окончательно выжил из ума. — Вы с ума сошли? У меня инаугурация во дворце через час, — прижав слетевшую в одночасье шапку, вампир еле удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. Дашков, конечно, всегда служил ему верой и правдой, но иногда паниковал по таким пустякам, что у князя начала развиваться мигрень, которой у него априори не могло быть. — Это слишком опасно! — граф сделал шаг в его сторону, но не успел дойти до своего хозяина, ведь ему в спину прилетел какой-то сомнительный ярко-синий луч, выпущенный из пушки, которую держал в руках подозрительного вида мужчина. Вампир со всей силы влетел головой в стену, а Феликс, лишь на секунду задержав взгляд на своём подчинённом, перевёл его на неожиданных гостей и, поняв, что запахло жаренным и его жизнь находится под угрозой, ринулся к дверному проёму, за которым скрывалась лестница, ведущая на второй этаж. Он знал, что Дашков теперь не жилец, но сейчас это волновало его меньше всего. Нужно было незамедлительно что-то предпринять — сбегать казалось позорным, но и противостоять людям, ворвавшимся в его дом без помощи со стороны, вампир не мог — это же самоубийство! — поэтому, ворвавшись в библиотеку, князь запер за собой дверь и распахнул засовы клетки, за которой прятался весь его оружейный арсенал, что он приберегал на чёрный день. Уже протянув руку к пулемёту, мужчина обернулся и, увидев перед собой серебряный поднос с приличной белой горкой кокаина посередине, присел на колени около стола. Руки тряслись от нахлынувшего адреналина и навряд ли смогли бы удержать оружие. Феликсу нужно было успокоиться и унять нахлынувший страх, а кокаин справился бы с этой задачей как нельзя лучше. Закрыв пальцем одну ноздрю, он уткнулся носом в наркотик и попытался заложить в себя как можно большую дозу. Перед глазами заплясали радужные звёздочки, а по венам потекла смесь наслаждения и счастья — в этот момент ему казалось, что он действительно превознёсся и сейчас способен на всё, хоть горы свернуть, хоть признаться в своих чувствах той, кто на них точно никогда не ответит, поэтому, громко рассмеявшись, он поддался быстрому течению эйфории и уверенности в собственных сила и схватил пушку. Выйдя на лестничную площадку, перекинул ремень оружия через собственное плечо и, не обращая внимая на тонкую струйку крови, что начала течь из его носа, нажал на курок, паля во всё, что попадалось на пути: будь то люстра или нежданный гость — ему было до не до этого. Феликс стал всесилен, но о том, что за большой силой следует точно такая же по размеру ответственность — он подумает потом, а возможно и никогда. — Я наследник Чингисхана! — звук пуль, с неуловимой скоростью впивающихся в чьё-то тело, немного отрезвил, но вампир продолжал раз за разом спускать курок, упиваясь видом крови, сочащейся из ран и так выгодно смотрящейся на белоснежных накрахмаленных рубашках. Когда обойма опустела, а последнее тело, превращённое в решето, упало на пол его в хлам разгромленной гостиной, покрытый птичьими перьями, щепками и чем-то ещё, вампир наконец-таки заметил уже застывшую красную дорожку, идущую из носа и находящую свой конец около края верхней губы. Дотронувшись до запёкшейся крови, он, не веря увиденному, передёрнул плечами и начал спускаться вниз, держась за перила уцелевшей лестницы, боясь поддаться головокружению и мешком скатиться вниз, пересчитав своим телом все ступеньки. — Ну давай же, давай, — резко обернувшись на чей-то полный отчаянья и мольбы шепот, князь взглядом наткнулся на сидящую в углу комнаты Лизу. Фрейлина была с ног до головы покрыта красными пятнами, а рядом с ней лежало два тела, из горла которых продолжала течь кровь, которая, по всей видимости, была и на вампирше. На коленях девушки, с прожженной голубым лучом дыркой в груди, лежал Дашков. Его глаза были закрыты, но та упорно продолжала пытаться подсунуть ему свою распоротую ладонь. По всегда слегка румяным щекам текли слёзы, падая на лицо и одежду графа. Когда Феликс уже хотел отвернуться и пройти в глубь своего дворца, продолжая исследовать и подсчитывать убытки, мужчина резко выпустил клыки и впился ими в девичью ладонь. Лиза, ойкнув от неожиданности, ещё пуще прежнего заревела, продолжая превращать гостиную Юсуповых в болото уже слезами счастья, и наклонилась к Дашкову, обнимая мужчину за шею. — Спасибо, милая, спасибо, — распахнув глаза, граф взял ладонь Лизы в свою руку и прижался к ней окровавленными губами. В его голосе было столько благодарности и нежности, что Феликс брезгливо скривил губы и, решив оставить голубков праздновать возвращение одного из них с того света наедине, развернулся. Сняв с тела какого-то парня ту самую пушку, с удивительными электрическими лучами-зарядами, он прошёл в соседнюю комнату. — Ну, что, князь, может теперь мне тебя в цепи заковать? — почувствовав, как дуло пистолета упирается в затылок, вампир остановился, а, услышав голос Карла, растянул губы в слега глуповатой улыбке. Не смотря на то, что сейчас угроза его жизни была ни чуть не меньше, чем пару минут назад, он не боялся и был полностью уверен, что ему всё ни по чём. Сравнив себя с тараканом, князь рассмеялся и смахнул с носа белый порошок. Кто бы что ни говорил, а кокаин — прекрасная вещь. — Давно я в такие игры не играл, — тело затрясло, а зрачки сами собой расширились, выдавая состояние наркотического опьянения за приступ страха. Анархист, подумавший именно так, принял ещё более самодовольный вид, чем ранее и, сняв револьвер с предохранителя, положил палец на курок. — Последние станут первыми, — он уже был готов выстрелить, а Феликс попрощаться с жизнью, но спасение пришло оттуда, откуда совершенно не ждали. Анархиста сбил с ног и погрёб под собой шкаф, а в дверном проёме появился хрупкий женский силуэт в широкополой чёрной шляпе. — Похоже, большие дяди без меня не справляются, — развернувшись, Феликс увидел ухмыляющуюся Алину, что вольготно оперлась руками о деревянные косяки. Посмотрев сначала на Карла, потом на неё, а после снова на мужчину, вампир, не теряя времени, подобрал револьвер, пуля в котором секунду назад предназначалась именно ему. Направив оружие на анархиста, он уже намеревался выстрелить, но, передумав, вновь обернулся к девушке. — А как вы поняли, что мне нужна помощь? — его голос не дрожал и не срывался на истерические нотки, как это происходило обычно, что очень удивило мужчину, но он предпочёл не зацикливать на данной странности внимание, переключив его на только что спасшую его жизнь девочку, которую он часом ранее называл бесполезной прихотью другого вампира. — Интуиция. У маленьких девочек такое бывает, — она снова самодовольно ухмыльнулась, а князь, издав какой-то нечленораздельный звук, вновь повернулся к лежащему под шкафом вампиру и наконец-таки пустил серебряную пулю в его лысую голову. Он давно хотел это сделать, да и Ирину тот всегда раздражал, так что… Ирина. Феликс только сейчас вспомнил о ней и о том, что она могла пострадать, находясь с ним в одном доме. Бросив пустой и теперь совершенно бесполезный револьвер на пол, мужчина, подобрав полы царского халата, практически взлетел обратно на второй этаж, перепрыгивая через три ступеньки за раз. Алина, которую он чуть не сшиб с ног, последовала за ним, намереваясь узнать, что за чертовщина здесь творилась. Ирэн сказала ей уходить, а после этого в доме произошло покушение на её мужа, в прошлый раз она предупредила её о готовящемся теракте — девушку могли считать глупой, из-за того, что та не знала, кто автор «Повестей Белкина», но сложить два плюс два и в результате не получить пять было ей по силам. Понять, что княгиня что-то точно знала и молчала об этом, оказалось не трудно, и вампирша была решительно настроена выпытать из этой парочки, что определённо друг друга стоила, все нужные ей ответы. Оказавшись на втором этаже, князь начал открывать каждую попавшуюся под руку дверь и вглядываться в глубь комнат, надеясь не увидеть там окровавленный труп жены. Ему потребуется время для того, чтобы смирится с её смертью, однако это событие он переживёт, но уже никогда, Феликс был готов поклясться, не сможет быть счастливым, не сможет нормально спать, ведь будет пытаться забыться с помощью наркотиков и заливать всё это алкоголем. До дружины князю не будет никакого дела и его быстро заменят на кого-то более работоспособного, что в один миг обесценит все его многолетние старания и снова завернёт дорогу к прожиганию своей бессмертной жизни. Всё будет кончено, всё его пускай и мимолётное, но счастье канет в Лету, где и найдёт свой несчастливый конец — мужчина не хотел этого, из-за чего и не терял надежду найти здоровую и невредимую девушку, что сумела где-нибудь спрятаться или победить своих врагов. Он нашёл её за самой последней дверью. Ирина сидела на полу около окна своей спальни, прислонившись спиной к стене и зажимая рану на животе. Белая ткань мужской рубашки, заправленная в походные обтягивающие худые ноги брюки, уже успела пропитаться кровью. Девушка, морщась от боли, старалась самостоятельно достать из своего тела серебряную пулю, но каждый раз, стоило ей только коснуться её, тихо шипела от невыносимой боли и отпускала инородное тело. Голубые глаза сами собой закрывались, но она упорно держала их открытыми, осознавая, что если позволит себе отключится, то сразу же умрёт, а ей нужно было жить. Как минимум для того, чтобы позже умереть от руки мужа, высоко подняв голову, а не как подстреленное тупое животное, истекая кровью. — Боже, ты жива, — Феликс упал перед ней на колени и прижал мокрую от пота макушку к себе, но княгиня предприняла хоть и слабые, но попытки вырваться, поэтому он, не настаивая на большем, отпустил её. Эмоции в его голове зашкаливали и смешивались во что-то непонятное. Он был уверен, что если бы не наркотики, действие которых продлится ещё очень долго, то реакция на живую жену была бы менее яркой, но чувства стыда за это у него не возникло. Вампир хотел, чтобы она видела его переживания. Взгляд князя скользнул по комнате и застал в ней два трупа — один с пробитым черепом и лужей бордово-красной, противно пахнущей крови лежал под столом, а другой, практически обескровленный, рядом с девушкой. Уловив на его шее две маленькие симметричные ранки, мужчина усмехнулся, но, когда нос уловил яркий насыщенный запах королевской крови, ему стало не до улыбочек. Отбросив руки до сих пор сопротивляющейся жены от её живота, он увидел не только свою рубашку, что пропала куда-то пару дней назад, но и три дырки в ней, из которых фонтаном била кровь. Грязно ругнувшись, Феликс засучил рукава и без капли сомнения и страха в глазах разорвал белоснежные пуговицы и засунул пальцы в рану, пытаясь как можно скорее нащупать пули, что могли лишить его самого дорого, что он имел на данный момент. Когда он вынул первую и самую безобидную пулю, что просто застряла в кожном покрове, Ирина вскрикнула, но слёзы сдержала. После второй, что пробила печень, она уже во всю орала и молила мужа остановиться, прекратить эту пытку, но вампир её не слушал и продолжал делать то, что начал. Изъяв третью, последнюю и самую смертоносную пулю, оказавшуюся в районе груди, князь облегченно выдохнул и, посмотрев в лицо жены, почему-то удивился, увидев, как та плакала, зажимая рот рукой. Не взирая на все ярые сопротивления с её стороны и героически выдержав все удары, что обрушились на его спину и грудь, мужчина обнял девушку, утыкая её лицо в своё плечо. Ткань быстро намокла, но ему было плевать на испорченный костюм ровно настолько же, насколько и на инаугурацию, на которую они бессовестно опоздали — всё это в один миг показалось ему таким незначительным, что стало смешно от воспоминаний, как он этим утром чуть ли не в истерике разбрасывал неподходящую одежду и сминал листки с неугодной речью. Главное, что его глупая, глупая маленькая девочка сейчас жива и практически невредима. — Всё обошлось, всё закончилось, — он гладил её по светлым волосам, вдыхая запах лаванды, и думал, что теперь не отпустит от себя ни на шаг. Если надо будет, оденет ошейник, посадит на цепь и прикуёт к батарее, но больше никогда не позволит находиться от него дальше, чем в радиусе полутора метров. — Я рядом, маленькая моя, я рядом, — Ирина, услышав эти слова, снова начала вырываться и в этот раз ей это удалось. Немного оправившись после ранения и набравшись сил, она сумела оттолкнуть от себя мужа и кое-как, придерживаясь за стену, подняться на ноги. — Хватит! Прекрати! Пожалуйста, — последнее княгиня практически прошептала, поэтому если бы Феликс не был вампиром, то точно бы не услышал. — Я с самого начала всё знала, Феликс. Я хотела, чтобы они убили тебя, — как только признание слетело с её губ, князь как будто вышел из длительного транса. Пазл в его голове сложился. Это же были её всадники, конечно девушка должна была знать о готовящемся покушении, но мужчина даже не подозревал, что она ни только не попытается остановить его, но ещё и будет на одной стороне с убийцами. В груди что-то резко оборвалось и стало так больно, что вампир удивился и растерянно заозирался по сторонам, совершенно не понимая, что с ним такое и как на это реагировать. Зелёно-карие глаза зацепились за край чёрного пальто, скрывшийся в дверном проёме. Алина, решив, что этот разговор точно не предназначался для её ушей, покинула дворец Юсуповых, оставив тех выяснять свои отношения самостоятельно, и вернулась в поместье Руневского, искренне желая увидеть там Сашу, обнять его и сказать, что скучала. — За что? — единственный вопрос, который смог из себя выдавить князь, резанул Ирину по самому больному, вновь открыв зажившую глубокую рану. Она не понимала, почему не хотела говорить за что, не хотела, чтобы он узнал, поэтому была готова молчать до последнего, но Феликс сейчас выглядел настолько жалко, хоть и пытался казаться равнодушным, что девушка на секунду действительно решила рассказать ему абсолютно всё, но в последний момент сдержала себя. Месть, что шла с ней рука об руку столько лет, что была единственным смыслом жизни, сейчас показалась ей такой глупой и безосновательной, что хотелось разрыдаться, упасть на колени и впервые в жизни искренне молить о прощении, признать свою ошибку и попытаться её исправить, но голос разума был вытеснен эмоциями, обрушившимися на неё как снежная лавина, из-за чего она, сама того не понимая, сказала то, что добило вампира окончательно. — У меня были причины, — рука мужа обвила её горло, впечатав в стену и начиная душить, как душит попавшуюся в его ловушку добычу удав. Ирина не пыталась сопротивляться, не пыталась ослабить хватку — лишь чуть вздёрнула подбородок и смотрела на князя безразличными голубыми глазами, в которых до сих пор стояли непрошеные и никому ненужные слёзы. Они текли по щекам, скатываясь по скулам вниз, а Феликс так хотел протянуть руку и собрать все эти жемчужины большим пальцем, улыбнуться ей, как делал это до недавнего времени, и сделать всё что угодно, чтобы такие дорогие камни никогда более не появлялись на её лице, но он не мог. Она предала его доверие, вонзила острый, пропитанный ядом клинок в спину, растоптала и втоптала его в грязь, и при этом ещё смела не отвечать на его вопросы. Вампир был зол, он был разбит и подавлен, но больше всего — испуган, ведь не смотря на всё то, что сделала девушка, он продолжал хотеть ей доверять, продолжал по-своему, но любить. Князь не знал, как делать это правильно, как делать это безболезненно для них обоих, но любил её так, как умел, как научили, но эта любовь казалась даже более правильной, чем само чувство, что совсем недавно появилось в сердце. Его не должно было быть, это выглядело неправильно, но оно было, и причём сильным, из-за чего Феликс ничего не мог с ним поделать. Мужчина понимал, что оно рано или поздно погубит его, что любовь к этой девушке сведёт его в могилу, но он был готов прыгнуть в эту пропасть и сделал это ровно в тот момент, когда, казалось бы, следовало передумать и, развернувшись, пойти домой. Только вот ирония в том, что у Феликса без неё не могло быть дома. — Я настолько ничтожен, что даже не достоян знать причину, по которой меня могли сегодня убить? — резко разжав руку, вампир отошел от Ирины на несколько шагов. Та, скатившись по стене вниз и вновь оказавшись на полу, покачала головой, отрицая его слова, но так ничего и не произнося в ответ. Ухмыльнувшись, скрывая за этим свою боль и опустошение, князь развернулся на каблуках, намереваясь выйти из комнаты супруги и никогда более не заходить сюда, а также наконец-таки разобраться, что за чертовщина происходила и почему именно в тот день, когда он должен был получить в руки то, чего добивался долгие годы. — Что же, раз так, то будем считать, что этот инцидент — ваша плата за своё убийство и обращение в вампира. — Я надеялась, что вы выживите, князь, — чуть хриплый голос застал его на самом пороге, но Феликс не развернулся, не смерил супругу ненавидящим взглядом и ничего ей не ответил. Он просто хмыкнул себе под нос и ушёл, оставив её сидеть на полу и думать о том, почему она всё ещё жива.***
Новым главой назначен Распутин. Главой назначен Распутин. Назначен Распутин. Распутин. Распутин. Распутин. Ненавистная фамилия, озвученная голосом не менее нелюбимого Коковцева, не переставала звучать в голове Феликса, тупой раздражающей болью отдавая в виски и заслоняя собой всё то немногое, что оставалось в его мыслях после сегодняшнего дня, снизу до верху наполненного потрясениями, каждое из которых было ещё хуже предыдущего. Сначала, его, как помойную крысу, чуть не убили в собственном доме, потом, он узнал, что Ирина, единственная, как он тогда думал, не способная так низко пасть, всё прекрасно знала и бездействовала, ожидая, что же из этого в итоге выйдет, а сейчас ему сообщили, что государь отстранил нового главу, что так и не успел войти в должность, от дел дружины, и всё окончательно рухнуло. Князь устал. Ему всё это надоело, ведь каждый раз, за какое бы дело он не брался, оно в самый последний момент скатывалось в самое сердце Тартара, принося с собой лишь отчаянье и дополнительную порцию боли, которую вампир просто не переносил и всеми силами старался избежать. Не всегда получалось, но он никогда не сдавался, а ведь иногда так хотелось просто опустить руки, запереться в своём замке и, притворившись мёртвым для всех окружающих, никогда более не появляться за его пределами. Феликс хотел уйти в тень, подождать, пока о нём все забудут, а он тем временем, как побитая собака, залижет свои раны, восстановится и явит этому миру нового себя — ещё более озлобленного и жестокого. Так было после смерти матери. Молодой юноша, которому на тот момент только-только исполнилось двадцать пять лет, не появлялся в свете четыре с лишним года. Для всех он поступил в Оксфорд и уехал учиться в Великобританию, но на самом деле наследник великого рода лишь целыми днями сидел в своей комнате, задёрнув шторы, и пил. Много и не просыхая ни на секунду. Ему было плохо. Ему было больно и страшно, ведь перед глазами до сих пор стояло тело матери с серебряной пулей в самом сердце, а в ушах звенел тихий щелчок, характерный для снятия револьвера с предохранителя, и выстрел, унёсший с собой частичку его самого. Наверное, Феликс бы просидел так ещё очень и очень долго, возможно всю свою жизнь, но из этого болота жалости к себе и ненависти к несправедливому и жестокому миру его буквально за шкирку, как малолетнего котёнка, вытащил отец, которому надоело спокойно наблюдать за тем, как его единственный сын, буквально всё, что у него осталось, самолично копает себе могилу. Он вправил ему мозги, сказал, что это жизнь, сынок, в ней была, есть и всегда будет чья-то смерть. С этим нельзя было ничего поделать, это — естественный ход вещей, с которым нужно просто смириться и который следует понять и принять. «Время — лечит, а у тебя его достаточно, поэтому хватит прозябать свою жизнь, жалея себя, как последний слюнтяй» — Феликс улыбнулся сквозь стекающие из глаз слёзы. Как бы он хотел, чтобы батюшка сейчас каким-нибудь неведомым образом оказался рядом, прописал бы пару оздоровительных оплеух, а потом налил водки и заставил бы его залпом выпить крепкий алкоголь. Легче бы ему от этого не стало, такие раны не заживают со скоростью света, но вампир бы почувствовал, что не одинок, что у него есть тот, кто в любой момент окажется за его спиной и прикроет её, а не предаст, вонзив в неё нож. Ирина. От этого имени, что могло в одночасье заменить ему солнце, из глаз князя снова потекли предательские слёзы, а пальцы сами собой сжались в кулак и несколько раз со всей силы ударили по столу, оставляя на том неглубокие характерные вмятины. Всё равно его, да и большую часть мебели в кабинете, придётся в ближайшее время заменить, ведь после его приступа истерики, в котором он на секунду стал воплощением первобытного хаоса и рушил всё, что попадалось на его пути, мало что осталось хоть немного пригодным для использования. Князь бы сломал ещё что-нибудь и делал бы это очень и очень долго, ведь таким образом нежеланные эмоции выплёскивались наружу, а не копились внутри, разрушая там то немного, что осталось, но сил продолжить царить разруху в собственном доме у него больше не было. Мужчина банально хотел уснуть и, проснувшись следующим утром, понять, что весь этот день оказался обычным кошмаром, но вампир знал, что такого не случится. Его воображение не на столько коварно и широко, чтобы придумать такой ужас. Несмелое, осторожное, боязливое прикосновение к руке вывело князя из недр его далеко не весёлых мыслей. Резко повернув голову в сторону того, кто посмел нарушить его покой, зелёно-карие глаза обнаружили тонкую девичью кисть, что совсем недавно зажимала огнестрельную рану, а сейчас нерешительно держала его ладонь. На душе резко стало настолько противно от этого жеста, что Феликс еле удержался, чтобы не зашипеть, как разбуженная посреди своей зимней спячки гадюка, но руку всё равно не убрал. Её прикосновение обжигало не хуже самого чистого серебра, оставляя неизлечимые ожоги на тех местах, где когда-либо были женские руки. Вампир практически физически ощущал, как она оставляла метки на его теле, как клеймила его во всех доступных ей местах, и он позволял это делать, испытывая от этого граничащую с наркотическим опьянением боль. Ирина снова играла в какую-то свою игру, правила которой никогда не будут озвучены в слух, а князь наивно и всецело принимал их, следуя по неизвестной дороге практически в слепую. Ему не было страшно, не было обидно, не было больно внутри. Феликсу было никак. Он был пуст, как последняя бутылка хорошего вина на мальчишнике или как трюм корабля после недели дрейфа посреди спокойного океана. Непривычно, дико, неправильно — ощущение пустоты не оказалось для него чем-то новым, оно появилось далеко не впервые, но он настолько сильно успел от него отвыкнуть, что эта волна заставила его растеряться и на какое-то мгновение забыть, как дышать. Из лёгких выбили весь имеющийся воздух, из-за чего ему оставалось лишь открывать и закрывать рот, как рыба, которую течением вынесло на берег, и молить о том, чтобы кто-нибудь не прошёл мимо, вернув его обратно в комфортную и жизнеспособную среду. Унизительное и паршивое чувство. — Мне жаль, — Ирина нарушила тишину первой, более не в силах выносить то напряжение, что образовалось между ними. Она хотела объясниться, а он желал лишь того, чтобы девушка замолчала и оставила его в покое, закрыв за собой дверь, и никогда больше не появлялась на пороге его кабинета, забрав с собой все те воспоминания, что кинофильмом проносились перед глазами. — Мне искренне жаль, что вы лишились поста, о котором так долго мечтали, — вампир рассмеялся, не желая слушать продолжение этой фразы. Ей было жаль. Жаль — одно это слово вызывало в нём отвращение и желание запихнуть его обратно в девичье горло. Она сожалела не о том, что попыталась убить, не о том, что предала, а о том, что он лишился власти. Да сдалась она ему сейчас, когда всё уже разрушено до основания!? Князь был готов отдать её за один лишь ответ, за одно лишь слово, сказанное не потому, что так надо, а потому, что она по-настоящему испытывала вину и хотела бы это исправить. Он бы поверил, скажи княгиня лицемерное «прости», но девушка даже этого не сделала, предпочитая оставаться честной с ним и самой собой. Если раньше он бы был за это благодарен, то сейчас ненавидел, как самого заклятого врага. — Я потерял всё. Я проиграл. Я ошибся, — каждое слово, как кость, застревало в горле, не желая выходить наружу, но он заставлял себя говорить. Феликс хотел, чтобы она знала всё и чтобы ей стало хотя бы на секунду, но стыдно. — Но знаете, больше всего меня задевает не это. Я готов был отдать все деньги мира, всю свою власть и богатство ради того, чтобы найти вас живой, чтобы обнять и ещё хотя бы раз увидеть ваши глаза — они прекрасны, и ни одни сапфиры на планете, ни самое чистое небо или вода не сравнятся с их голубизной. Мне так хочется утонуть в них и потащить вас за собой, чтобы даже на том свете видеть их каждую секунду, — князь говорил и говорил, не останавливаясь ни на мгновение, каждым своим словом заставляя девушку всё больше краснеть и всё сильнее сжимать его ладонь. Вампир чувствовал это, но не останавливался. — Вы так подло, так низко и гадко поступили со мной, вы предали меня и моё доверие. Я должен вас ненавидеть, но как бы я не хотел — не могу, — если бы не наркотики, мужчина никогда бы вновь не открыл перед ней свою душу, не доверил бы ни одну свою мысль, но сейчас ему не было до этого никакого дела. Язык действовал сам по себе, совершенно не реагируя на слабые протесты, издаваемые опьянённым кокаином мозг. — Скажите, вы когда-нибудь прыгали в пропасть, прекрасно зная, что внизу вас не ждёт ничего, кроме мучительной долгой смерти? — Ирина поджала губы и отвернулась, прекрасно понимая смысл, скрытый вуалью сравнения и метафоризма. Она видела, что тот не ждал ответа, знала, что вопрос был риторическим и прозвучал лишь для того, чтобы прозвучать, но звуки сами собой сложились в слова, а те — в ответ, что вылетел быстрее, чем птица, всю жизнь живущая в клетке и мечтающая обрести незыблемую свободу. — Никогда, и мне стыдно за это. Стыдно за свой страх, — спина встретилась с мягким зелёным сукном, покрывающим столешницу, а руки оказались сцеплены в замок над головой и удерживались за запястье, сжимая те до появления красных пятен. Он наклонился к лицу и провёл острым носом по щеке, спуская вниз, к шее. К месту, где когда-то синхронно с сердцем билась жилка, в которую так и хотелось вонзить клыки и выпить всю кровь, до последней капли. Девушка вздрогнула, то ли от неожиданности, то ли от чего-то ещё — она сама не поняла, как и то, почему слегка выгнула спину, желая оказаться к мужу как можно ближе, желая слиться с ним в одно целое. — Чего вы боитесь? Меня? — укус, за которым сразу же последовал легкий поцелуй. Кончик языка быстро слизал с шеи маленькую красную горошину, вызывая в податливом теле волну наслаждения, что вылилась в бесчисленное количество мурашек, разбежавшихся по всему телу будто звёзды на небосводе. — А может быть, себя? — его губы резко поднялись выше и столкнулись с её. Руки сразу же сняли с чужих запястий каменные оковы, запутываясь в светлых пушистых волосах, убирая с лица мешающие пряди и со всей нежностью, на которую он был способен, заправляя за ухо. Торопливые, словно за ним гналась целая орава капп, нежные, будто сладкая патока, поцелуи покрывали бледные щеки, не оставляя ни единого нетронутого места, иногда сдвигаясь ко слегка вздёрнутому кончику носа. Одна ладонь спустилась к пояснице, проходясь и на секунду задерживаясь на каждом даже после обращения болезненно выпирающем позвонке, а другая всё также осталась в волосах, путая те и превращая во что-то безобразное. Каждая секунда, каждое мгновение было волшебным, затягивающим в пучину того, что медленно разжигалось внутри них все эти долгие годы. Они не пытались нагнать упущенное, растягивая каждое действие настолько, насколько это было возможно, ведь понимали, что если сейчас ни один из них не остановится, то времени сделать это у них будет предостаточно. Руки мужчины поднялись чуть выше, оказываясь на рёбрах, скрытых под всё той же рубашкой, с запёкшейся кровью в районе живота и груди, заправленной в походные чёрные брюки. Она была запахнута и держалась в таком положении на каких-то жалких паре оставшихся сверху пуговиц, и Феликса это совершенно не устраивало. Высвободив края и дёрнув за них, он открыл себе доступ к белоснежной не тронутой никем более коже, на которой так и хотелось оставить свои следы, показать всем, что она теперь всецело принадлежала ему, но вампир не торопился, слишком сильно увлечённый долгим, изначально чуть неумелым и неловким, но с каждой секундой становящимся всё более жарким и уверенным поцелуем. Чувствовать её руки на своей спине и плечах было невыносимо. Это непередаваемое обычными словами ощущение заставляло сдерживать себя из последних сил, чтобы не набросится на хрупкую девушку и нечаянно ей не навредить, оно сносило и без того шаткую крышу. Он не хотел делать жене больно, платя физическим неудобством за сокрушительный и фатальный моральный удар. Князь желал быть лучше, подарить ей что-то хорошее не смотря на то, что в замен ничего такого никогда не получит. Возможно, лишь ещё один нож, ещё одно предательство, но точно не ответные чувства. Ну и пусть, ему было на это всё равно, ведь сделать эту девушку счастливой, заставить её улыбаться — стало бы для него самой лучшей, самой ценной наградой. — Феликс, — Ирина увернулась от очередного поцелуя и посмотрела на мужа, что прибывал в откровенном нетерпении, желая скорее продолжить начатое, но если она сейчас попросит его остановиться, если скажет, что не хочет этого, то он отступит, не сделает что-то против её воли, не взирая на собственные желания. Князь, столько лет находясь рядом с этой девушкой, уже привык отодвигать свои планы на задний фон, что в корень разнилось с его жизненной позицией, которую он был готов переступить ради неё. Только ради неё. — Я столько всего натворила, столько гадостей сделала, стольких лишила жизни, — она еле сдерживала слёзы, но продолжала говорить. Продолжала оголятся перед ним душой, настолько тёмной и пустой, что ни одно горящее от любви сердце не смогло бы вывести из этого леса тех, кто рискнул в него зайти. — Они снятся мне по ночам, говорят со мной, а потом умирают. Снова и снова, снова и снова — этому порочному кругу нет и никогда не будет конца, — одинокая слеза всё же скатилась вниз, упав на чуть припухшие губы. Вампир, смотрящий на прозрачную каплю, как на падающую с неба звезду, наклонился к лицу девушки и губами повторно прошёл этот путь, стирая мокрую солёную дорожку. Он был с ней, был рядом не смотря ни на что и остался бы до своего последнего дня. Только бы она позволила, не оттолкнула и не ушла, как хотела изначально. — Я боюсь себя, Феликс. Боюсь, что не справлюсь и разочарую тех, кто мне дорог. Боюсь, что потеряю их. Потеряю тебя, — Ирина больше не позволила себе плакать, но князь знал, что внутри у неё всё обливалось кровью, что там творился хаос, и никак не мог ей помочь, хоть его никто и не просил об этом. Он был бессилен и ничего не мог с этим поделать. Ему оставалось только слушать и слышать девушку, что сейчас, пересилив себя, сказала то, что вампир так хотел услышать. Быть нужным — такое прекрасное чувство, мужчина только сейчас это понял. Он так долго пытался добиться этого от матери, но так и не смог. Ирина заменила её, позволила себе нуждаться в нём, и Феликс был счастлив. Прекрасно зная, что её любви достичь не получится, ведь эта планка оказалась слишком высоко, практически на уровне неба, и он ни за что не сможет до неё допрыгнуть, пришлось довольствоваться тем, что было, но такая альтернатива его вполне устроила. — Если ты больше не будешь пытаться меня убить, то не потеряешь. Обещаю, — не удержавшись от упоминания недавних событий, вампир прижал её руку к тому месту, где располагалось сердце, а в голове девушки промелькнул идентичный момент, вызвавший у неё лишь неприязнь и брезгливость. Сейчас этого не было. Тепло и забота, исходившие от князя, пробирали до самых костей, и она не смогла противиться им, не смогла противиться ему. Ирина приняла данную ей клятву и пообещала сама себе, что если он её нарушит, если обманет, то она никогда более не станет доверять людям, а возможно и самой себе. — Любить — это больно? — наивно спросила княгиня, заставив мужчину тихо хмыкнуть и вспомнить ту пропасть, внизу которой были лишь острые наточенные шипы, что пронзили каждый сантиметр его тела, каждую клеточку порвали на куски, но одновременно с этим подарили ему освобождение и какое-то странное чувство, так похожее на счастье. Наверное, он всё-таки стал мазохистом, раз так думал, но это не казалось чем-то противоестественным, однако и правильным оно не было. Данное чувство, не поддающееся логическому объяснению, было странным и предназначалось только ему одному. Любить, любовь и ещё огромное множество других однокоренных слов — Феликс думал, что никогда не поймёт их значения, не познает этих искренних и трепетных чувств, не ощутит противных бабочек в животе, но сейчас, смотря на заплаканную девушку с бледным шрамом на половину шеи, что несколько часов назад призналась в том, что хотела его смерти, но при этом надеялась, что он выживет, князь понял, что это всё же случилось, что он окончательно и бесповоротно пропал, с каждой секундой расширяя свой внутренний инсектарий. — Любить — это как играть в игру, которая изначально обречена на провал. Иногда — больно, иногда — обидно, а иногда — всё вместе, но в неё точно стоит сыграть хотя бы ради того, чтобы с треском провалить финальный бой, самолично отказавшись от победы, и увидеть улыбку той, ради которой ты проиграл, — Феликс провёл тыльной стороной ладони по её щеке, а потом с животной страстью впился в тонкие губы, не желая больше говорить о чём-то столь сложном и эфемерном. Это утомляло, ради таких нужных и одновременно с этим бесполезных ответов заставляло погружаться в самые недра самого себя, а вампир слишком устал от этого за такой долгий день. Сейчас, единственное, чего он хотел, так это девушку, сидящую в его распахнутой рубашке, на его столе, в его кабинете, что слишком красиво и возбуждающе поджимала губы, в попытке сдержать рвущийся наружу стон. Князь хотел заполучить её тело долгие годы, но сегодня получил даже больше, чем мог когда-либо мечтать. Говорят, что если чего-то очень сильно хотеть, то это желание обязательно исполнится. Что же, после сегодняшней ночи он не мог с этим не согласится.***
Просыпаться от солнечных лучей не было для Ирины, только ложившейся в это время, какой-то особой привычкой, но сегодня она позволила себе эту маленькую шалость. Открыв глаза, девушка сразу же заулыбалась, вспоминая всё то, что произошло между ней и Феликсом в этой кровати. Он был нежен, обходителен и чересчур осторожен, что никак не укладывалось в её голове, но княгиня не могла не согласится с тем, что это было хорошо. Слишком сильно для того, чтобы описать простыми словами, поэтому она даже не стала пытаться, наслаждаясь лишь мелькающими в воспоминаниях картинками и ощущениями, след которых до сих пор оставался на коже в виде красно-синих гематом, что должны были скоро сойти на нет. Уловив какое-то суетливое копошение сзади, вампирша отвлеклась от приятных мыслей и, не успев что-то предпринять, уже оказалась прижата спиной к оголённой мужской груди. Фыркнув, смахивая со лба мешающую прядь, она накрыла рукой мужскую ладонь, что спокойно и по-собственнически обхватила тонкую талию, и сплела их пальцы в замок. — Если скажешь «доброе утро», меня стошнит, — предупредила Ирина, чем вызвала у супруга приступ хохота, за которым последовал легкий поцелуй в висок. Князь, что только что проснулся, выглядел не лучше девушки, такой же растрёпанный и оставивший часть лица на подушке, но от этого не менее счастливый. У вампирши сложилось впечатление, что именная эта лучезарная и наполненная радостью улыбка стала причиной её сегодняшнего пробуждения. Представив мужа, порхающего за окном и одним своим видом заставляющего всё живое просыпаться, она рассмеялась, утопая лицом в мягкой подушке. — Ничего вы не понимаете в романтике, княгиня, — уколол её он, но та не обратила на это никакого внимания. Развернувшись к вампиру лицом, пытливо вгляделась в его глаза и нашла там вопрос, которой тот озвучить не решался или не собирался вовсе. «Жалеешь?» — мысленно вопрошал князь, уронив голову на руку и наблюдая за женой из-под слегка опущенных ресниц. Спать хотелось до безумия, голова просто раскалывалась, но эта ночь, переходящая в раннее утро, определённо стоила и худших последствий. «Ни капли» — точно так же отвечала она, улыбаясь и скользя пальчиками по оголённой груди, вызывая щекотку и новую волну смеха. Они были счастливы, пускай каждый по-своему, но это никак не меняло общей сути. Ирина смотрела на Феликса с благодарность, тот — с любовью и скрытым за пеленой игривости и легкой насмешки обожанием, что всё равно то и дело умудрялось просачиваться через толстую ткань. Два вампира, чьи нити судьбы уже давно сплелись в один единый клубок, наконец-таки отбросили все свои сомнения и позволили себе побыть друг с другом полностью открытыми. Больше не осталось никаких недомолвок, не осталось сомнений и вопросов — всё это казалось таким ненужным и неважным, что они забыли о них, негласно приходя к единому мнению о том, чтобы никогда не вспоминать. Казалось, в их мире наступила идиллия, к которой каждый из них так долго стремился, но у жизни оказались на эту пару другие планы. Она была не согласна с таким быстрым и чересчур хорошим финалом, поэтому подкинула супругам ещё одно испытание, результат которого зависел далеко не от них. — Его Императорское Величество желает видеть князя и княгиню Юсуповых в Зимнем дворце. Немедленно, — повесив трубку, Феликс развернулся к жене, что прекрасно слышала каждое слово, сказанное господином Коковцевым. Они оба прекрасно догадывались о цели столь спонтанной и неотложной встречи — она пугала и заставляя проклинать императорскую семью на чём свет стоит. Ирина никогда не питала тёплых чувств к своему крестному, но сейчас её неприязнь достигла своего апогея. Мысленно пожелав тому утопиться в чане с водой, она сжала руку мужа и с тяжёлым камнем на сердце, что не предвещал ничего хорошего, села в машину, что должна была доставить их ко дворцу. В место, где буквально через полчаса будет решаться судьба их семьи.Осень 1911 года