We were always a losing game

Ты плакала в вечерней тишине, И слезы горькие на землю упадали, И было тяжело и так печально мне, И все же мы друг друга не поняли. Умчалась ты в далекие края, И все мечты мои увянули без цвета, И вновь опять один остался я Страдать душой без ласки и привета. И часто я вечернею порой Хожу к местам заветного свиданья, И вижу я в мечтах мне милый образ твой, И слышу в тишине тоскливые рыданья. Сергей Есенин «Ты плакала в вечерней тишине…»

      Чета Юсуповых нарочито медленным шагом шла по пустым коридорам Зимнего дворца. Сегодня был на редкость для вечно мрачного и дождливого Петербурга яркий солнечный день, поэтому на стенах плясали надоедливые солнечные зайчики, что резали совсем недавно проснувшимся вампирам глаза. Ирина находилась в глубокой задумчивости. Крепко сжимая ткань на локте Феликса, она обдумывала все возможные варианты того, каким боком к ним повернётся ситуация за дверьми императорского тронного зала. Князь же, в отличие от супруги, ярко выражал свои эмоции, пребывая в самом отвратительном расположении духа. Мало того, что их оторвали друг от друга в столь ранний утренний час, так теперь ещё и хотели разлучить навсегда. Он не мог позволить этому случиться. Всё ведь только стало налаживаться, и он подумал, что может позволить себе на какой-то момент расслабиться и с головой окунуться в построение настоящей крепкой семьи, а не очередной политической интриги, но Николай всё испортил. Феликс злился, готов был рвать и метать. Возможно, попадись ему на пути сам император, то вампир бы, не раздумывая, свернул тому шею, но всегда уравновешенная и спокойная Ирина не дала бы ему совершить этой ошибки. Из той ситуации, в которой они оказались сейчас, ещё можно было найти выход, но после убийства Николая никакого выхода уже быть не могло.       — Я не отдам тебя, — достаточно громко, чтобы услышали те, кто прятался за дверьми зала, сказал князь, когда они дошли до нужного места и стали ждать приглашения. Девушка на его выходку, до сих пор пребывая в лабиринте собственных мыслей, лишь сдержанно улыбнулась и положила холодную ладонь на его щеку. Этот жест уже несколько раз служил для мужчины знаком, что не время поддаваться эмоциям, что нужно очистить голову, выдохнуть и мыслить здраво. Феликс, как кот, сразу же прильнул к девичьей руке и прикрыл глаза, на самом деле подавляя в своей груди бушующее там торнадо.       — Я знаю, — снова взяв мужа под локоть, Ирина первая шагнула в открытые двери тронного зала.       Когда они вошли, Николай сидел на своём троне, облаченный в царский мундир. На его груди висели ордена, что поблёскивали в солнечном свете, переливаясь всеми цветами радуги. Мужчина улыбался в свою пышную каштановую бороду, что ещё не тронула седина, и, увидев любимую племянницу, протянул ей руки, как бы желая обнять ту после долгой разлуки. Ирина видела, что всё его радушие напускное, что он совсем не скучал по ней, как и она по нему, но противиться этикету не имела права, поэтому, сделав глубокий реверанс, осмелилась подойти к трону и, сдерживая брезгливость на своём лице, обняла августейшего дядю.       — Ну какая же ты красавица, глаз не оторвать! Вампиризм явно пошел тебе на пользу, — император с какой-то отцовской нежностью вглядывался в черты её лица и гладил по наскоро скреплённой заколкой светлым волосам. От каждого его прикосновения девушку било разрядом тока, но она героически сдерживала своё отвращение, скрывая то за милой доброжелательной улыбкой. Ругаться с ним в первые же минуты было бы им далеко не на руку.       — Благодарю, Ваше Императорское Величество, — сдержано ответила на комплимент княгиня и мягко, ненавязчиво отстранилась от дяди и поспешила вернуться в общество мужа, что одиноко стоял в центре зала и ждал, когда же на него обратят внимание, но Николай лишь лениво скользнул по тому взглядом и снова перевел акцент на племянницу. Феликс понимал, почему тот даже приветственным кивком его не удостоил, ведь он ошибся и ошибся по крупному, но в груди снова заклокотала ярость.       «Да как он смеет так со мной обращаться?! Я ведь не мальчишка какой-то! Я — великий князь Юсупов! Мой род столько сделал для этой страны, а этот человек делает вид, что меня не существует. Высшая степень неуважения», — думал вампир, пока жена вела светские беседы с императором. Ему так и хотелось вклиниться в их диалог и обозначить своё присутствие, но одного предупреждающего взгляда Ирины, кинутого через плечо, хватило, чтобы он стушевался и растерял любое желание сделать хоть что-то. Феликс понимал, что одним своим словом может всё испортить и снова лишиться самого ценного сокровища его жизни.       — Рассказывай, дорогая племянница. Как живешь, чем занимаешь, как семейная жизнь? Процветает? — княгиня прекрасно осознавала, что император издевается над ними, ведь он всё знал и без её слов, но не ответить дяде не имела права, поэтому пришлось быстро придумывать какие-то небылицы и утаивать то, что мужчине было знать совершенно необязательно.       Рассказ вышел коротким, но красочным. Николай слушал девушку внимательно, иногда задумчиво кивая головой и изредка задавая какие-то уточняющие вопросы, на которые Ирина тут же умудрялась придумывать правдоподобные ответы. Когда девушка окончательно замолчала, император поднялся со своего места и подошел к супругам. Он около минуты вглядывался в глаза племяннице, желая найти в них хотя бы намёк на ложь, но вампирша мастерски скрывала свои эмоции, поэтому желаемого мужчина не получил. Только после этого он перевёл взгляд на молчащего всё это время Феликса.       — Я рад, что у тебя всё хорошо, милая. Но как же семейное счастье, радость материнства? Неужели за двадцать лет брака вы так и не обзавелись детьми? Ты же помнишь, почему мой отец выдал Ирину именно за тебя, Феликс? — услышав своё имя вампир вздрогнул и уже хотел ответить на поставленный вопрос, но жена опередила его, вновь перетянув внимание на себя. Князь бы никому и никогда не позволил такой вопиющей наглости, но Ирине был готов простить всё. Она явно лучше него знала, что стоит сказать, ведь всю дорогу до Зимнего дворца девушка ехала молча и придумывала, как выкрутиться из этой ситуации.       — Боюсь, это только моя вина, Ваше Императорское Величество. Мы очень долго пытались, но ничего не получалось. Я посетила лучших врачей России и Европы, и все они ставили единый диагноз: бесплодие. Я не могу иметь детей, дядя, — княгиня всхлипнула, и по её щекам потекли слёзы. Феликс сразу же обнял жену за плечи, выражая самую искреннюю поддержку, которую сумел изобразить. Конечно же, все её слова были ложью. Ни у каких врачей она не была, да и пытаться они стали только прошлой ночью, но императору об этом знать было совершенно необязательно.       — Вот как… — в голосе Николая слышалась горечь, вперемешку с сочувствием. — Тогда ваш брак совершенно бесполезен. Империя сейчас прибывает не в самом лучшем состоянии, и ей как никогда нужны новые и сильные вампиры, чтобы помочь нам всем пережить эти трудные времена. Феликс, ты же последний мужчина в своём роду, верно? — князь кивнул, продолжая держать всё ещё тихо всхлипывающую жену за плечи. — Род Юсуповых уже несколько веков является сильным и процветающим, я не могу позволить ему оказаться на грани вымирания. Тебе нужен наследник, и раз моя племянница не может его тебе дать, то придется подыскать новую жену, способную на это. Стоило заняться этим раньше, но лучше поздно, чем никогда, верно?       — Но Ваше Императорское Величество, я люблю Ирину и не хочу оставлять её. Может, мы можем найти компромисс? — впервые за всё то время, что они находились в тронном зале, Феликс подал голос. Николай задумался, но лишь на мгновение, и отрицательно покачал головой. Девушка, подняв глаза от пола, с мольбой посмотрела на дядю, а в мыслях проклинала его, да и себя саму, на чём свет стоит. Не надо было говорить про врачей, ведь это стало той самой ямой, которую она вырыла им своими же руками. Казалось, что вариантов больше не было, они оказались в тупике, но в голове резко созрел последний, финальный ход. Эта идея была безрассудной до умопомрачения, глупой и практически не имеющей шансов на успех. Только вот другой у неё в тот момент не было.       — Я прошла стольких врачей, но к народной медицине не обращалась ни разу. Боялась, но может сейчас пришло время? Я слышала, что Григорий Распутин помог вашему сыну и ему стало лучше в кротчайшие сроки. Может, он сможет помочь и нам? Прошу вас, дядя, устройте мне встречу с таинственным старцем. Если и он окажется бессилен, то… — Ирина грустно замолчала и вновь опустила глаза в пол. Феликс, услышав её слова, посмотрел на жену, как на умалишенную, ведь какой к черту Распутин? Кто угодно, но не он. Только не после того, что произошло буквально вчера.       — Хорошо, — внезапно согласился Николай, и княгиня тут же просияла. — Мой друг как раз здесь, пришел навестить Алексея, поэтому я позову его и попрошу сделать осмотр немедля. Ты права, если этот кудесник не сумеет помочь вам, то и никому другому это точно не под силу.       Уже спустя полчаса Ирина сидела в выделенных Распутину покоях и смиренно ждала прихода старца. Разумеется, ни на какой осмотр она согласия не даст, ведь верить бывшему императору не собиралась — она не настолько сошла с ума, как мог бы подумать Феликс. Девушка решилась зайти с другой стороны. Александр ведь думает, что она целиком и полностью на его стороне, что безгранично предана ему одному — заблуждение, в которое княгиня ввела старца своей помощью в организации покушения на супруга в данный момент сыграет ей на руку. Раз убить князя Юсупова не получилось, можно попытаться сотрудничать с ним, так ведь? Ирине осталось лишь убедить Распутина в том, что только она и никто другой способен склонить Феликса к этому союзу, а в обмен попросить маленькую услугу — направить императора к тому, чтобы не разводить их и впредь более не беспокоить. Вампирша знала, что Григорий расположен к ней, да и такой сильный союзник ему не помешает, поэтому смело рискнула на эту сомнительную авантюру и, спустя всего несколько приятных, льстивых слов, что умаслили раздутое эго старца, вышла из неё победительницей.

Осень 1911

***

      Пламя восковых свечей танцевало на побеленных стенах полуподвальных апартаментов, сливаясь в причудливые и от того пугающие фигуры, от которых у Феликса по коже бежали табуны мурашек. Он ходил по столовой из стороны в сторону, то и дело касаясь какого-нибудь предмета: то поправлял по его мнению криво стоящую в нише стены красную китайскую фарфоровую вазу, то смахивал невидимую глазом пылинку с массивного дубового кресла с высокой спинкой или же переставлял с одной стороны красного гранитного камина на другую статуэтки из слоновой кости — князь безумно суетился, что было на него отнюдь не похоже, но такое поведение было объяснимо и даже понятно, ведь этой ночью должно случится одно из самых важных событий в его жизни. Распутин наконец-таки умрёт и даст ему вздохнуть чистый морозный воздух своей страны, более не омрачённый пороком и позором, полной грудью. Чёртов старец умрёт от его руки, в его доме, и Феликс будет вспоминать этот день с гордостью, ведь он сделал это не ради того, чтобы отомстить за свои втоптанные в грязь честь и достоинство, а ради своей страны, которой день ото дня становилось всё хуже от той хвори, что занёс в неё бывший император.       В подвале было безумно душно. Хотелось распахнуть настежь два мелких оконца, находившихся на уровне тротуара и выходивших на набережную, но вампир боялся, что холодный декабрьский ветер, попав в помещение, в один миг задует все свечи и оставит их в темноте, а он до сих пор так не сумел свыкнуться с ней. Хоть Ирина и оставалась в его постели каждую ночь, позволяя крепко обнимать, как мягкую плюшевую игрушку, утыкаться носом в разбросанные по подушке волосы и прижимать своё тело к груди, Феликс так и не научился засыпать без включенной настольной лампы, свет которой безумно раздражал девушку, что, наоборот, могла спать исключительно в кромешной темноте. Однако, она ещё ни разу не возразила этой прихоти и лишь молча ждала, пока её супруг заснёт, а потом тихо поднималась с кровати и на цыпочках, боясь потревожить чуткий сон, кралась к противоположной тумбе, выключая свет и ложась обратно, стискивая мужа в ответных объятьях. Утром княгиня иногда ворчала, что всю ночь ворочалась и не могла уснуть, но никогда сама не просила его выключить лампу, за что мужчина был ей безумно благодарен, на колкие фразы жены лишь довольно улыбаясь и целуя ту в лоб. Они были счастливы, каждый по-своему, и это предавало сил, без которых Феликс никогда бы не решился на убийство столь важной фигуры на шахматной доске.       Замерев на секунду около окна, вампир нервно поправил рыжую прядь, как всегда крупными волнами уложенную на правую сторону, и потянулся за сигаретой, спрятанной в кармане жилетки, но резко себя отдёрнул, не желая, чтобы такой ожидаемый гость застал его в столь неподобающем и расхлябанном виде. Он же вроде как капитулировал, сдался, поднял белый флаг — можно было подобрать ещё множество синонимов тому, что вампир излил в своей телеграмме Распутину, но зачем это делать, если каждое слово в ней — чистой воды ложь. Князь никогда не проигрывал и не собирался изменять своим привычкам — всем стоило это уяснить, но, видимо, за два более менее мирных месяца у всей верхушки одновременно отшибло память, если те согласились отпустить старца в дом «бывшего» врага в полном одиночестве.       Если честно, то Феликс думал, что добиться встречи с Александром один на один, учитывая обстоятельства, будет гораздо сложнее, но госпожа Удача в этот раз выбрала его сторону, поэтому всё было безумно просто и не заняло много времени. Ирина, чьё мнение интересовало вампира в первую очередь, списала это на то, что фамилия Юсупов, не смотря на громкий провал самого князя, всё ещё безумно весомая и значимая для высшего общества, поэтому упустить шанс заручиться такой поддержкой — идиотизм. С одной стороны, мужчина был с ней согласен, ведь это казалось наиболее логичным объяснением ситуации, но с другой его всё равно что-то настораживало, ведь в этой стране ничего не могло происходить так просто. Везде обязательно скрывался подвох.       — Выдохните, князь. Сегодня вечер вашего триумфа, и я уверена, что всё пройдёт в точности с нашим планом, — Ирина, расположившаяся в резном деревянном стуле, обтянутым старой кожей, отсалютовала мужу пустым фужером, но тот, стоящей к ней спиной, этого даже не увидел.       Его взгляд приковала пара снежинок, что кружились в ленивом вальсе за окном, медленно оседая на серый асфальт. Вампиру резко захотелось на секунду стать одним из этих кристалликов льда и пригласить свою жену на танец под тихую мелодию, играющую из граммофона. Он только сейчас понял, что они не разу за столько лет брака не танцевали. От всех балов и ассамблей девушка наотрез отказывалась, ссылаясь на лютую неприязнь к сливающимся в одно огромное пятно кружащимся посреди зала парам, а князь и не настаивал. Хоть тот и не был особо хорош в танцах, всегда наступая своим партнёршам на ноги, но сейчас безумно хотел закружиться в вальсе. Мужчина не сомневался, что девушка владела танцевальными навыками просто блестяще, поэтому танец с ней был бы превосходен. Если бы они сейчас оказались на каком-нибудь званом ужине или приёме, он бы несомненно настоял хотя бы на одном танце, ведь фантазия уже нарисовала иллюзию того, как тонкие пальчики сжимают ткань его чёрной жилетки, как она, немного сбив дыхание от непривычки и быстрого ритма, делает рваные вдохи около его шеи, как тихо шипит, когда партнёр неловко наступает ей на ногу, но потом тихо смеётся, а он подхватывает её смех, немного усилив хватку на талии, как бы показывая всем тем, кто обратил на них внимание, что она принадлежит ему, и никто другой не смеет даже смотреть в её сторону. Все танцы, все улыбки и всё её время — только его, ведь она уже давно продала ему свою жизнь, так и не получив ничего взамен.       — А если нет? — резко развернувшись к жене и отбросив совершенно лишние в этот момент сантименты, спросил Феликс, раздраженно складывая руки на груди. Он поражался её абсолютной уверенности в успехе их плана — это было не похоже на княгиню, которая всегда, вне зависимости от ситуации, оставляя хотя бы один процент на неблагополучный исход. — Если он выживет и сбежит, что мы будем делать дальше? За нами придут, и сделают это очень быстро. Мы не успеем покинуть город, — князь здраво оценивал их шансы на побег и прекрасно понимал, что они были практически равны нулю. От их дома до Зимнего дворца минут двадцать езды, а полумёртвый Распутин явно наведёт много шума, поэтому жандармы быстро сообразят что к чему и, подгоняемые императрицей и половиной двора, нагрянут на Мойку, застав чету Юсуповых за экстренными сборами. Уехать ни с чем они не могли, а заранее подготовленная машина могла привлечь ненужное внимание, из-за чего времени на побег оставалось катастрофически мало. Им оставалось лишь одно: убить Распутина здесь и сейчас.       — Ты мне доверяешь? — Ирина резво поднялась с места и уже в следующую секунду оказалась вплотную к супругу, практически соприкасаясь с ним носами. Женские пальчики быстро пробежались по шее и оказались на щеке, мягко, практически невесомо, касаясь той и вызывая довольную улыбку на губах. — Знаю, что не должен, но, прошу, доверься мне. Я не подведу, не уйду, не брошу тебя. Обещаю, — он перехватил её кисть, сжимая ту в ладонях, и прикасаясь губами нежно, с безграничной заботой и любовью, целуя каждую подушечку пальцев.       Девушка видела, что муж ей доверял. Не смотря ни на что слепо верил в неё и всюду следовал, как слепой котёнок. Княгиню поражала такая преданность, ведь вампирша сама не была на такое способно. Наверное, после всего того, что она натворила, то на его месте уже давно бы выставила себя за дверь и ближе, чем на километр к себе не подпускала, а он любил её. Вёл себя, как последний дурак, потерявший голову от этого чувства, что никогда ни к чему хорошему не приводило. Её пугала эта любовь, но девушка не находила в себе сил оттолкнуть мужа, вновь выстроив между ними огромную каменную стену. Ей было хорошо рядом с ним, тепло и уютно, поэтому она позволила себе раствориться в этих ощущениях, наконец-таки отпустив прошлое и начав жить настоящим. Феликс любил её и был готов ради неё на всё, но Ирина не могла ответить ему тем же, поэтому просто старалась не отталкивать и быть рядом, поддерживать и дарить дом, в котором тот так нуждался. Она хотела бы ответить ему взаимностью, ведь мужчина определённо её заслужил, но не могла, и вот ирония, в этом виноват исключительно он сам.       — Я доверяю, — такие важные слова слетели с его губ слишком просто. Мужчина не мог не удивиться этому, но вида не показал. Раньше ему казалось безумством сказать кому-то, что он доверяет, а сейчас это оказалось сделать так просто и даже в какой-то степени приятно — данная мысль на секунду выбила из колеи, но Феликс практически сразу же в неё вернулся. Сейчас было не место и не время думать о таких важных вещах. Раз сказал, значит так и есть. Пусть она об этом знает, ведь может быть, если девушка вновь предаст его доверие, то её до конца дней будет преследовать совесть, но мужчина очень сомневался о наличии у жены этого морального регулятора. — И если ты попытаешь уйти, сбежишь хоть на край света, я найду тебя и верну домой. Хочешь ты этого или нет, — клыки вонзились в нежную кожу запястья прямо в то место, где при жизни по синей вене текла красная вкусная кровь. Девушка не издала ни звука, лишь облизала в миг пересохшие губы и свободной рукой провела по рыжим волосам, что были немного липкими от лака.       Внешний вид вампира, как всегда, был такой, будто он только что сошел с обложки английского мужского глянцевого журнала. Ирина всегда ему завидовала, ведь для того, чтобы выглядеть соответствующим образом ей приходилось тратить не мало сил. Она, в отличие от мужа, не любила это делать, считая безупречный внешний вид бессмысленной тратой такого драгоценного времени, но каждое утро буквально заставляла себя наносить макияж и укладывать волосы, ведь в их мире встречают исключительно по обложке. «Все смотрят исключительно на фантик, княгиня. Никто не задумывается о том, что конфета может оказаться невкусной или испорченной, если она облачена в яркую и привлекательную обёртку», — однажды эти слова звучали из уст вампира, и девушка запомнила их навсегда, сделав из этого своё мотивационное кредо. Ей нужно было высокое положение — она с ним родилась, из-за чего не могла позволить себе оступиться. Это стало бы позором: для неё, для почивших родителей и мужа, что просто не прощал ошибок. Хотя девушка и была единственным исключением из этого правила, ей не хотелось его подводить, ведь она наломала уже достаточно дров, на всю зиму точно хватит, поэтому ещё одна оплошность стала бы для неё не просто позором, а самым настоящем кошмаром.       — Даже если я уйду, то буду хотеть вернуться: к тебе, к этому дому, к нам, — клыки выскользнули из плоти с той же лёгкостью, что и вонзились в неё пару секунд назад, но без них стало так пусто, что Ирина прикусила нижнюю губу и отвернулась, скрывая своё разочарование. Она хотела его поцеловать, ощутив вкус собственной крови на языке, но делать этого первой не стала, ведь до сих пор иногда стеснялась такого рода близости. Знала, что вела себя как маленькая неопытная девчонка, но ничего не могла с собой поделать. На фоне супруга она действительно чувствовала себя именно так — глупой, глупой маленькой девочкой, что принадлежала исключительно ему одному.       — Зачем тогда уходить? — пальцы стальной хваткой обхватили подбородок, разворачивая её лицо к себе. Девушка уже давно перестала этому сопротивляться, ведь поняла, что бесполезно. Она признала силу мужа, но не склонилась перед ней, поэтому сейчас княгиня гордо вскинула голову, с вызовом в голубых омутах смотря в зелёно-карие глаза. Знала, что Феликсу нравился этот взгляд, что он его заводил, разжигая внутри дух соперничества, из-за чего старалась делать так как можно чаще. Слишком долго они были друг без друга, поэтому сейчас старались наверстать упущенное, хоть им и казалось, что этого всегда всё равно будет не достаточно.       Вопрос повис в воздухе, так и оставшись без ответа, но он уже не так сильно интересовал князя, всё внимание которого оказалось целиком и полностью приковано к жене, что стояла к нему настолько близко, что тот мог разглядеть каждую светлую ресничку на её веке. Хотелось прикоснуться к ней, впиться в приоткрытые губы и сжимать тонкую талию до потери сознания, провести большим пальцем по тонкой белой полоске на шее и воткнуть клыки в не скрытые тканью платья ключицы, вызвав этим болезненный стон — Феликс хотел её всю, без остатка. Стало уже плевать на Распутина, что мог заявиться к ним в любой момент, на группу соучастников, затаившихся в его кабинете прямо над ними, ведь перед глазами стояла она: такая красивая и желанная, что зубы сводило от предвкушения. Весь мир в один миг сузился до неё одной, и князь был готов прямо сейчас завалить жену на серый каменный пол, покрытый шкурой белого медведя, но снаружи раздался цокот нескольких пар копыт, что предвещал скорый приезд ожидаемого гостя. Стиснув зубы от злобы на старца, что приехал не раньше, не позже, Феликс отпустил подбородок супруги и вновь отошел к окну, поворачиваясь ко входу в полуподвальное помещение спиной. Часы на стене пробили пол двенадцатого ночи.       Он вошел в помещение, как и подобало бывшему монарху: гордо и с высоко поднятой головой. Оглядевшись по сторонам, старец довольно улыбнулся в густую нечёсаную бороду, радуясь, что к его визиту подготовились. Вампир, который стоял к ненавистному гостю спиной, еле сдержался и не скривил губы, выражая этим свою брезгливость. Ему хотелось, чтобы всё это побыстрее закончилось, ведь с приездом Распутина воздух из помещения как будто бы выкачали, оставив их задыхаться от его противного запаха перегара и табачного дыма.       Когда за спиной, буквально в метре от него, стихли громкие грузные шаги, Феликс взял всю свою волю в кулак и, сглотнув образовавшийся в горле ком, развернулся, приветствуя того, кто сейчас занимал пост, к которому он стремился всю свою жизнь. Смотреть на Александра было противно, поэтому тот опустил взгляд в пол, утыкаясь глазами в носки своих лакированных туфлей. Приняв этот жест за полное смирение, старец заулыбался ещё шире и, опустив руку на светлую макушку Ирины, что сидела в кресле, рядом с которым он остановился, ласково и как-то по-отечески несколько раз провёл по её волосам, всё также не отрывая внимательного взгляда от вампира. Он ему не доверял, и князь понимал эти опасения, но не мог не метнуть быстрый, полный угроз и плохо скрываемой ненависти в сторону руки, что до сих пор покровительственно лежала на голове его жены. Ирина никак на это не реагировала, сохраняя на лице свою любимую маску безразличия, но Феликс знал, чего ей стоило вытерпеть эту наглость. Она не любила, когда кто-то прикасался к волосам без её согласия — это было не позволено даже ему, но сейчас девушка сидела и молча терпела, не желая рушить их план с самого начала.       Первые шаги на встречу Распутину стоили вампиру огромных усилий. Он, всё же подняв на того глаза, в которых плескалась скрытая за обречённостью и смирением ненависть, сделал ровно три шага в его сторону и упал перед ним на колени, задрав голову наверх, не желая терять зрительный контакт. Это было настолько унизительно и мерзко, что у него просто не осталось цензурных слов, чтобы описать это чувство, но ни одно из них так и не слетело с его губ. Нужно было держать себя в руках, мысленно проговаривая про себя, что чёртов старец заплатит свою цену за его растоптанные честь и достоинство. Он заплатит за всё, и это станет последним, что первый император девятнадцатого века сделает в своей жизни.       Целовать его морщинистую грязную руку, будто какой-то крепостной, стало для Феликса апогеем терпения. Он, скривившись как от зубной боли и проглотив вновь накативший ком, прикоснулся губами к ладони, мысленно желая оторвать её и заставить того истекать кровью, пачкая той белую шкуру медведя, на радость себе и жене. Князь был бы не прочь послушать мучительные предсмертные крики, которые тот будет издавать, катаясь по полу в попытках унять адскую боль, но он успокаивал себя тем, что всему своё время. Нужно проявить лишь каплю терпения, и все его старания окупятся в тройном размере.       — Долго же вы держались, князь, — Распутин вырвал свою ладонь, вытирая ту о подол шубы, и смотря на мужчину сверху вниз. В этом взгляде было лишь превосходство и непоколебимая уверенность в себе. Феликс еле сдержал усмешку, представляя, как эти противные маленькие чёрные глазки остекленеют, как из них, вместе с жизнью, уйдёт вся бессмысленная спесь.       — Надеюсь на ваше снисхождение к поверженному врагу, — старец, скинув свою шубу в руке Ирины, сидевшей до этого не подвижно, будто каменная статуя, ухмыльнулся.       Его знатно веселила сложившаяся ситуация, ему нравилось упиваться унижением того, кто так стремился убрать его со своего пути, но проиграл, оступившись на самом последнем и решающем шаге. Он не считал князя виноватом в этом провале, отнюдь нет. Если бы не бездействие его прекрасной жены, у него бы всё получилось, и бывший император вновь остался не удел, но всё сложилось так, как сложилось. Девушка ненавидела своего мужа, желая тому самой мучительной смерти, из-за чего и перешла на его сторону. Александр был в ней уверен, ведь она предала вампира однажды, предаст и сейчас. Далёкий родственник пообещал ей то, что ни одно существо в мире не могло ей дать. Он пообещал Ирине свободу, о которой девушка до этого момента могла только мечтать, и та, не раздумывая и секунды, согласилась. Удивительная девушка, сочетающая в себе все те качества, что были так необходимы императрице самой большой и, в скором времени, сильной державы не только в Европе, но и во всём мире.       — Бросьте, какой же вы враг? — Распутин потрепал мужчину, что всё ещё стоял перед ним на коленях, по волосам, как какого-то юного и неопытного мальчишку, а потом по-хозяйски подошел к накрытому столу и взял с него бутылку шампанского, принявшись снимать фольгу с дубовой пробки. — Вы приятно меня удивили. Я помню вас совсем ребёнком: гулякой и мотом — но вы заметно возмужали и, как я вижу, обзавелись семьёй, — он кивнул головой в сторону девушки, что незаметно даже для самого князя встала рядом с ним, обвив его руку своими. Феликс, на секунду оторвав напряженный взгляд от своего почётного гостя, перевел его на жену, обхватив её предплечье свободной рукой. На губах сама собой нарисовалась улыбка, которую он был вынужден тут же скрыть, дабы не показывать своих слабостей перед врагом, а из глаз в миг улетучилась вся ненависть, уступая место безграничной нежности и любви. Ирина ничего ему в ответ не показала, но он прочел в её глазах куда больше, чем могли сказать обычные слова или действия: она рядом, она с ним и у него всё получится.       — Я не совсем понимаю ваших мистических метафор, — пересилив себя, князь отвернулся от жены и, прищурившись, мастерски отыграл на своём лице непонимание. Распутин лишь улыбнулся, продолжая возиться с бутылкой, но на секунду оторвав от неё взгляд, перевёл его на княгиню. В чёрных маленьких глазках отразилось пламя свечей, стоявших напротив, и это выглядело так, как будто бы они демонически сверкнули. А потом в них сразу же появилась насмешка. Вампирша, вцепившись в ткань жилетки ещё сильнее, гордо выдержала этот взгляд, ничуть не изменившись в лице. Она знала, что тот хотел ей сказать, но на такую банальную провокацию не повелась. Живя бок о бок с манипулятором и кукловодом волей не волей научишься не реагировать на такие выходки, игнорируя их или блестяще парируя.       — Никаких метафор, князь. Дружину, которую вы так жаждали возглавить, создал я. Я созвал Негласный комитет, и мы долго думали, как обезопасить вампиров, как прекратить эту череду дворцовых переворотов и дать империи стабильность, — наконец справившись с бутылкой, Александр с характерным хлопком вынул из неё пробку и, разлив шампанское по бокалам, придвинул те к чете Юсуповых, что недоуменно переглянулись друг с другом, делая вид, что совершенно не понимала о чём шла речь. Это заставило старца ещё больше повеселеть. — Ну же, князь. Вы так долго пытались выяснить, кто я такой, но так и не догадались, а ваша жена, видимо, предпочла оставить вас в неведенье, — он отсалютовал Ирине полным бокалом, в котором с тихим хлопком лопались пузырьки углекислого газа, а Феликс метал так ничего и непонимающий взгляд с супруги на старца и обратно. Девушка, наблюдая за этим театром одного актёра, в который раз убедилась, что ему определенно стоило начать строить актёрскую карьеру. Успех был бы гарантирован. — Не узнали, кто ввёл русские войска в Париж?       Князь упал в кресло, отмахиваясь от помощи жены, как от назойливой мухи. Наверное, будь их представление настоящим, то она бы обиделась на него за такую реакцию, но сейчас же не подала вида, лишь смущенно приземлившись рядом и делая вид, что слушает историю жизни родственника впервые. На самом же деле она всё ждала момента, когда тот сделает хотя бы глоток отравленного серебром шампанского, но Распутин медлил, так увлёкшись собственным рассказом, что напрочь позабыл обо всём остальном. Это не могло не напрягать. Он должен был выпить чёртов алкоголь со слоновьей дозой фторида серебра, а потом свалиться здесь замертво, но старец всё говорил и говорил. Девушка видела, как были напряжены плечи мужа, что на самом деле слушал собеседника очень внимательно, ведь не знал всей истории столь детально. Феликс нервничал ровно столько же, сколько и Ирина, но мастерски подделывал это состояние под искренне удивление и даже страх.       — Александр Павлович, я не знал, — стушевавшись, князь смотрел на бывшего императора, как провинившийся перед хозяином котёнок. Он вмиг растерял всё своё недоверие и цинизм, превратив его в смирение и смущение. Александр улыбнулся, искренне довольствуясь такой реакции и чувствуя себе хозяином положения. Его взгляд на секунду метнулся к Ирине, что за весь вечер не произнесла и слова, затерявшись на фоне мужа. Под настойчивым и горделивым взглядом родственника, она «неосознанно» вжала голову в плечи, слегка ссутуливаясь и становясь на общем фоне ещё незаметнее и меньше. Такая реакция ему не понравилась, ведь смелая бойкая и расчетливая девушка прельщала его куда больше, но он промолчал, возвращаясь к своему рассказу.       — Не волнуйтесь, князь. Я уже бывал в похожей ситуации. Революция назревала по всей Европе. Лишь одно могло усмирить умы и сосредоточить людей вокруг сильной власти — общий враг и победа над ним. Я победил Наполеона, и вся Европа заткнулась, а теперь я соберу капп и направлю их против Австрии и Германии. Война закончится в Будапеште.       — За победу, Александр Павлович, — Феликс, а следом и Ирина, поднялись со своего места, обхватывая ножку фужера и поднимая те над столом. Распутин тоже встал и улыбнувшись, поспешил исправить тост мужчины:       — За Россию, — по столовой раздался тихий звук стукнувшегося друг об друга стекла, а после все трое одновременно поднесли фужеры к губам, но чета Юсуповых чуть замедлилась, выжидающе уставившись на старца, что одним глотком осушил сосуд с отравленным шампанским. Из груди старца раздался полустон, полухрип, а в следующую секунду тот, поняв, что его отравили, поднял взгляд на супругов и, сдавлено прошептав «серебро», начал медленно, опираясь на стол и роняя на пол столовые приборы или блюда с закусками, пробираться к выходу.       — Иди, я справлюсь, — кивнув головой в сторону лестницы, ведущей в кабинет, Ирина ободряюще улыбнулась, как бы подтверждая свои слова. Феликс, ещё раз метнув взгляд уже валяющегося на полу Распутина, кивнул головой и вылетел из помещения, оставляя тех наедине. Опустившись на колени около старца, что лежал на спине, не в силах продолжать даже ползти в сторону выхода, девушка убрала с лица мешающую обзору прядь и, наклонившись к его груди, прислушалась к сдавленному шепоту — единственному, на что в данный момент был способен Александр:       — Уведи. Меня. Отсюда, — каждое слово было пыткой, и княгиня получала немыслимое удовольствие, смотря на то, как великий император, победивший Наполеона и заставивший всю Европу заткнуться, беспомощно валяется на полу в подвале её дома. Феликсу определённо понравилось бы это зрелище. Жаль он отправился наверх за подстраховкой и возможной подмогой.       — Нет. Вы умрете здесь и сейчас, а я буду наблюдать и ждать, когда же это произойдёт. Вы подставили моего мужа, лишили его всего и действительно думали, что я на вашей стороне? Меня не купить сказками о свободе, ведь я знаю, что её не существует, — прошипела она в ответ, расплываясь в милой ядовитой улыбке.       Ей нравилось смотреть на него сверху вниз и ощущать привкус скорой расплаты на языке. Ирина знала: Распутин обречен на смерть и никакое высшее чудо уже не спасёт его от их мести. Теперь они могли упиваться этой мимолётной властью над человеком, что когда взлетел так высоко и теперь так низко упал, напоровшись на иглы собственного самолюбия. Он проиграл, а они победили, и одна мысль заставляла её тело трястись от эйфории, растекшейся по венам.       — Неблагодарная сука, — если бы у Александра были на то силы, он бы плюнул ей в лицо, но сейчас он мог лишь беспомощно валяться в ногах у той, кто ещё пару минут назад была с ним на одной стороне. — Это я отговорил императора от вашего развода, это я спас вашу семью. Это я… — Ирина не дала ему договорить, наступив ногой на горло, при этом морщась, как от сильной головной боли. Как же неинтересно ей было слушать эти пустые речи, которые всё равно ни к чему не приведут. Она не расстроится, не поддастся эмоциям, не допустит ошибки, которая могла бы стать его последним шансом — нет. Девушка уже всё для себя решила, поэтому доведёт начатое до конца.       — Ваши слова, Ваше бывшее Императорское Величество, лишь доказывают тот факт, что уроки моего мужа не прошли даром, и я стала безупречным манипулятором, подобным вам, дядя, — вампирша не знала, что из прозвучавшего раззадорило Распутина больше всего, но после окончания её последней фразы он с рёвом раненного животного обхватил ладонью девичью лодыжку и потянул на себя. Княгиня, не ожидавшая такого поворота, не удержала равновесия и отступила на пару шагов назад, хватаясь рукой за стол, чтобы окончательно не потерять равновесие.       В этот момент в подвал вбежало трое мужчин, а следом и сам Феликс. Началась потасовка. Первым попав под силы старца, Дмитрий кинулся на поручика Сухотина и, впечатав того в комод, вгрызся в его шею и начал пить кровью. Доктор Лазовет достал из-за пазухи пистолет и начал стрелять, но не в сбегающего под шумок бывшего императора, а в великого князя. Феликс, наплевав на творившееся вокруг, подбежал к Ирине и рывком помог той встать на ноги. Бегло осмотрев её лицо на наличие повреждений, он облегченно выдохнул сквозь зубы и прижал ту к себе.       — Он ничего тебе не сделал? — при других обстоятельствах девушку бы умилила такая забота, но сейчас было совершенно не до нежностей. Отпихнув мужа, она первая бросилась в погоню за беглецом. Князь последовал за ней.       Выбежав на улицу в одном легком платье, Ирина, не раздумывая и секунды, достала из складок припасённый на особый случай револьвер, заряженный серебряными пулями. Целиться ей не пришлось: Распутин не успел далеко уйти. Кашляя кровью, он медленно, мотаясь из стороны в сторону, брёл по укрытому первым снегом газону, цепляясь за ветки, как за единственную возможную опору.       Ночную тишину нарушил звук трёх быстрых точных выстрелов. В воздухе запахло серой. Но даже после тройной дозы серебра старец неведомым образом остался на ногах. Развернувшись к княгине лицом, он подарил ей ещё один полный презрения взгляд, на который Ирина самодовольно ухмыльнулась и приготовилась сделать последний, контрольный выстрел в самое сердце, но Феликс, вышедший из дома с пушкой, что осталась у них после неудачного покушения революционеров, одним властным движением руки приказал ей отойти в сторону. И девушка послушно отступила, опуская револьвер. Пусть это сделает он сам. Потешит задетое эго и вкусит сладость собственной победы над главным врагом, что отнял у него всё то, над чем вампир работал многие года напролёт.       Темноту озарил ярко-синий свет, за которым последовало два оглушающих крика. Один полный боли, другой наполненный триумфом. Тело Распутина ничком упало на грязную дорогу. В середине его груди зияла черная дыра. Ирина уловила резкий тошнотворный запах горелой плоти. Подбежав к мужу, она упала рядом с ним на колени, чтобы собственными глазами увидеть, как тот всадил серебряный кинжал в самое сердце Александра. Тот, издав последний хрип наконец-таки опустил голову на землю и умер.       Григорий Распутин был мёртв. Девушка не удержала крика ликования и сразу же бросилась на шею Феликсу. Его грудь тяжело вздымалось, а руки, которыми он обвил тонкую талию, тряслись, как в припадке, но лице обоих сияла торжествующая, слегка сумасшедшая одинаковая победная улыбка.       — Ты справился, — убирая мокрые рыжие кудри со лба, сказала Ирина и первая прильнула к его губам.       Дикий, головокружительный поцелуй, дарящий облегчение. Вампиры не контролировали себя, переходя от бешеного танца к ненасытным укусам. Несколько капель алой крови упало на белый накрахмаленный ворот рубашки Феликса, а губы девушки уже давно превратились в мясо, но никто из них не обращал на такие мелочи внимания. Они не пытались бороться друг с другом, но даже если бы и стали, то эта битва затянулась бы на многие часы, ведь никто не был готов уступить. Но сейчас они были партнёрами, разделяющими и признающими друг друга. И готовыми защитить.       Спустя время поцелуй стал нежнее, приобретая совершенно другой смысл. Это была благодарность. Феликс благодарил за то, что она осталась рядом, что не предала и выполнила своё обещание. И Ирина принимала это, совершенно не осознавая, что и сама в этот момент отрывает частичку самой себя и дарит ему взамен на всё то, что князь для неё сделал. Для них время будто бы остановило свой ход. Сейчас в мире не существовало никого, кроме двух вампиров, что так много прошли вместе и теперь могли без зазрения совести целоваться в полуметре от трупа своего врага.       — Нет. Мы справились. Вместе.

17 декабря 1911 года

***

      Черная, ничем не выделяющаяся из массы похожих, карета размеренно ехала по Петербургу. Снаружи туда-сюда сновали прохожие, которые торопились скорее попасть домой и успеть к тёплому вкусному ужину; носились автомобили уважаемых господ и за звериным рёвом их двигателя не было слышно стука многочисленных пар лошадиных копыт. Три девушки, сидевших внутри, оживлённо переговаривались между собой, не замолкая ни на секунду. Среди них царила лёгкая, непринужденная атмосфера, разбавленная небольшой перчинкой возбуждения по случаю торжества, что должно было случиться завтра ровно в полдень.       — Сегодня ночуете у нас. Жених не должен видеть невесту до свадьбы, а мы с вами повеселимся, — Наталья заговорщески улыбалась, вгоняя скромную Алину в краску своими предложениями. Молодую вампиршу, казалось, совершенно не беспокоила неумолимо приближающаяся свадьба. Для неё, как и для Саши, это была не более, чем формальность. «Праздник для родных и друзей» — господин Свечников всегда улавливал основную суть событий, и в этот раз его способность вновь не осталась не у дел. — Смотрите, — девушка загадочно приоткрыла коробку, в которой лежало пышное белоснежное платье, украшенное морскими жемчугами. Тут даже Ирина, что до этого задумчиво смотрела в окно и редко проявляла интерес ко всему, что происходило внутри кареты, перевела взгляд на содержимое коробки и не сумела сдержать хоть и сдержанной, но счастливой улыбки. Княгиня была искренне рада за свою подругу и желала ей только счастья. Всё остальное со временем придёт — в этом она, основываясь на собственном опыте, не сомневалась.       — Оно… не слишком помпезное? — проведя рукой, облачённой в чёрную перчатку, по плотной гладкой ткани платья, с сомнением спросила Алина, пряча плескавшееся в глазах смущение за широкополой шляпой. Две девушки, быстро переглянувшись между собой, негласно пришли к одному и тому же выводу, высказать которое осмелилась Наталья. Ирина с готовностью отдала ей это право, предпочитая в который раз остаться в тени. Вампирша чувствовала себя неуютно в компании дочери Столыпина, поэтому пыталась постоянно переключать внимание с себя на любые другие посторонние вещи. Ей не было стыдно за тот подрыв дачи первого министра — это была её работа, которую она с блеском выполнила, да и к тому же никто в тот вечер не был застрахован от травм — княгиня успокаивала себя похожими словами, но до сих пор не находила в себе сил опустить глаза на два протеза, что уже который год заменяли Наталье ноги. Такая наглость была дикостью даже для неё.       — Вы выходите замуж за самого Александра Константиновича Руневского. Пора бы уже привыкнуть к помпезности, — Алина со смущенной улыбкой потупила взгляд, но девушки понимали, что та была более чем согласна с озвученной мыслью.       — Ты быстро привыкнешь. К хорошему всегда быстро привыкаешь, — чтобы нарушить внезапно затянувшуюся паузу, Ирина впервые за весь вечер заговорила сама, перешагнув через свою манеру просто и лаконично отвечать на заданные ей лично вопросы. Наталья тут же встрепенулась, как маленький воробей, что стряхивает с перышек упавший на них снег, и с ярким огнём любопытства в глаза в пол оборота развернулась к сидящей рядом вампирше.       — Ирина Александровна, прошу, поделитесь некоторыми подробностями своей церемонии. Князь Юсупов такая… — она на секунду замолчала, пытаясь подобрать слово, что точно бы описывало вампира, но при этом не было бы для него оскорбительным. — Экстравагантная личность, поэтому там не могло не быть забавных и неловких моментов.       — Увы, Наталья Петровна, вы заблуждаетесь. Наша свадьба была вполне приличной и никаких казусов на ней происходило. Моя бабушка очень тщательно следила за тем, чтобы мой жених и гости вели себя подобающим образом, — княгиня заметила, как игривое настроение девушки поникло, и та отвернулась к окну, смущенная своей просьбой. Ирина не хотела обижать Столыпину, но ей и правда нечем было поделиться. Всю свадьбу она провела в обществе Лизы, пока Феликс развлекался и пил со своими знакомыми. Может, там и было что-то интересное, но вампирша даже не догадывалась об этом.       Девушка не любила вспоминать день собственной свадьбы. Она бы, будь её воля, и вовсе вычеркнула его из своей памяти, но такой опции у вампиров, к сожалению, не было, поэтому приходилось всячески избегать этой темы. И не потому, что там всё было ужасно — нет! Всё наоборот было слишком хорошо, только Ирину это в тот момент не радовало. Все её мысли занимала лишь ночь, которая должна была последовать за свадьбой, и то, как поведёт себя жених после её слов, поэтому времени и главное желания на веселье и празднование нежеланного брака у неё не было.       Карета внезапно встала посередине оживленной дороги. Ирина выглянула в окно, чтобы узнать что же стряслось и почему их экипаж не может проехать. Кучер пробубнил что-то о перекрывшей дорогу машине и девушка, раздраженно фыркнув и предупредив попутчиц о своём скором возвращении, сама вышла на улицу. Пройдя шагов десять от места, где осталась карета, она и правда увидела припаркованную прямо посреди дороги машину. Вокруг носилось куча жандармов, но ни один из них не обращал внимания на перекрытие движения. Все сломя голову неслись к распахнутым настежь дверям одного из крупнейших публичных домов Петербурга. Усмехнувшись, Ирина поспешила обратно, чтобы попросить провести их через дворы. Оказавшись в карете, она указала кучеру короткую дорогу в объезд, и уже через секунду они снова поехали.       Когда экипаж проезжал мимо черного входа публичного дома, острый взор княгини уловил какое-то движение в темноте, за которым последовал до боли знакомый голос, который девушка надеялась больше никогда не услышать, ведь его обладатель должен быть мертв уже месяца три. Постучав ладонью по крыше кареты, Ирина попросила остановиться и засобиралась на выход.       — Ирина Александровна, куда вы? — забеспокоилась Алина, когда увидела, как подруга открывает дверь и проворно вылезает наружу.       — Прошу меня простить, но девичник с моим участием придется временно отменить. Повеселитесь без меня. Увидимся на свадьбе. Алина Сергеевна, Наталья Петровна, — попрощавшись с обеими девушками, княгиня захлопнула дверь. Подойдя к кучеру, она настоятельно рекомендовала ему вернуться на главную дорогу во избежание опасностей, которые могут подстерегать двух юных пассажирок. Тот начал было ворчать, но несколько бумажных ассигнаций быстро заставили старика замолчать и тот послушно выполнил указание. Только после того, как карета скрылась из переулка, Ирина слилась с темнотой и тихо стала подбираться к тому месту, где был слышен голос Каразина. Украдкой выглянув из-за угла, девушка увидела, как мужчина, держа под мышки князя Свечникова, находившегося без сознания, пытается запихнуть его тело в автомобиль. Поморщившись, когда лысая голова вампира ударилась о дверцу, она уже собиралась подкрасться к революционеру со спины и вырубить его, но остановилась, на секунду задумавшись.       Поступок был необдуманным и чрезвычайно рискованным. Княгиня не могла понять, что вообще делает здесь и почему влезает туда, куда явно не стоит, ведь это совершенно не её дело. Господина Свечникова она уважала, но он точно не стоил тех последствий, которые могут стать итогом этого импульсивного поступка. Ирина не знала, что двигало ею в тот момент, ведь это не поддавалось никакой логике, но девушка, наплевав на осторожность и конспирацию, в секунду оказалась за спиной Петра и одним точным ударом локтя в затылок отправила революционера в короткий сон. Он даже не успел понять, что же произошло, поэтому упал лицом прямо в грязь. Довольно улыбнувшись, девушка перешагнула через тело Каразина и заглянула в машину, чтобы проверить состояние князя. Она потеряла бдительность всего на секунду, и это стало её роковой ошибкой, ведь этого момента Тане хватило сполна, чтобы воткнуть в девичью шею шприц, наполненный серебром.

***

      Вкус собственной крови оказался на языке, и Ирина, придя в себя, попыталась открыть глаза. На это ушло куда больше времени, чем рассчитывала девушка, ведь сил совершенно не было. По венам до сих пор текло расплавленное серебро, что приносило адскую боль и желание самолично содрать с себя кожу, лишь бы избавиться от смертельного метала, с каждой секундой отравляющий её организм всё больше и больше, но она держалась из последних сил, предпочитая забвение, нежели унижение перед этим отребьем. Они не были достоянны видеть её страдания, не имели права почуять страх, что липкой паутиной сковал каждую клеточку изнеможденного тела — княгиня никогда не посмела бы показать свою слабость перед врагами. Видеть её разбитой, сломленной, жалкой и слабой мог только один мужчина. Тот, кто сказал, что всегда будет рядом; тот, кто молил не бросать его и сказал, что любит, прекрасно осознавая безответность этих чувств.       Ирина знала, что шанс того, что ей дадут уйти — был настолько мал, что сама мысль об этом казалась несусветной глупостью. Железные ржавые кандалы, обхватившие тонкие запястья и царапавшие белоснежную кожу, оставляя на той след из бордово-алой крови, каждую секунду, которую вампирша проводила в сознании, напоминали ей о её беспомощности и приближении скорой смерти.       Она не хотела умирать. Только не сейчас, когда у неё всё вроде бы наладилось, не смотря на то, что вся оставшаяся страна трещала по швам: Распутин, что хоть как-то поддерживал дух императора, мёртв, не без их с Феликсом помощи, Николай слаб и практически бесполезен, идёт война, уносящая с собой миллионы жизней — казалось, во всём мире начался апокалипсис, но во дворце Юсуповых царил мир и покой. «Пир во время чумы» — шутили они, наслаждаясь белой полосой в своей жизни, однако та оказалась слишком короткой, ведь болезнь добралась и до них именно в тот момент, когда её меньше всего ждали.       В горле встал противный ком, а на ресницах появилась постыдная влага, которую она даже убрать была не в силах. Единственное, на что последние несколько минут была способна девушка, так это находиться в сознании и просто ждать судного часа, вися на кандалах, прикованных к холодной обшарпанной стене, подобно мертвецу. Где-то рядом, время от времени, раздавались крики боли, которые не вызывали никаких эмоций. Она к ним привыкла, эта была её работа, но от мысли, что где-то здесь пытали князя Свечникова, который за все свои прожитые годы ни разу не причинил вреда невиновным, сердце уходило в пятки, а мозг твердил, что скоро придёт и её черед. Ирина пыталась отмахиваться от этих мыслей, заглушать их, но они всё равно то и дело всплывали в сознание, заставляя её стиснуть зубы дабы сдержать разочарованный вопль.       Не справедливо. Почему именно сейчас? Почему именно с ней? Девушка задавалась этими вопросами, но никак не могла найти на них верного ответа, каждый раз натыкаясь на невидимую и неосязаемую стену усталости. Она не знала, сколько провисела здесь, что произошло за это время, и это незнание высасывало из неё последние силы, что ещё не иссякли под действием серебра, отравляющего организм. Мысли путались и не могли сложиться в одну единственную целую картину, поэтому княгиня цеплялась за какие-то отдельные слова, вырывая те из контекста и тратя на размышление над ними последние крупицы энергии. Это было глупо, ведь сейчас ей следовало бы восстановиться, но тогда бы она снова оказалась на грани между реальностью и сумасшествием, смешанным с отчаяньем, что на некоторое время отошло в тень, давая иллюзию свободы и хоть какого-то мимолётного счастья, и сейчас обрушилось на неё с утроенной силой. Она так долго жила с ним, но так быстро успела отвыкнуть, что эта волна одним махом выбила из-под неё хоть какую-то опору, утопив в пучине воспоминаний своего прошлого. Хотелось кричать, плакать, биться в истерике, делать что угодно, даже пасть на колени и языком слизывать грязь с ботинок и целовать штанины брюк, лишь бы избавиться от этого кошмара. Единственное, чего она желала — вернуться домой; в место, где её любили просто за то, что она существовала.       — Ненавижу, — слово сорвалось с потрескавшихся сухих губ само собой. Оно не было обращено к кому-то конкретному, диапазон оказался слишком велик, но Ирина вложила в него все те эмоции, что ещё находили пристанище в её душе.       Она ненавидела всех: гребанных революционеров, в ловушку которых девушка так наивно умудрилась попасться, императора, что отравлял ей жизнь практически восемь лет, скрывая свои расчетливые мысли за маской добродушия и заботы, себя, за то, что своей глупостью разрушила то мимолётное счастье, которое обрела совсем недавно. Сейчас, Ирина ненавидела даже Феликса, что зачем-то полюбил её, подарил тепло и иллюзию безопасности, давшую трещину именно в тот момент, когда княгиня больше всего в ней нуждалась. За шанс увидеть его хотя бы одним глазком, в последний раз очутиться в таких родных руках, что овивали её будто кокон находящуюся на последнем этапе метаморфозы гусеницу, и вдохнуть запах дуба и терпкого дорогого коньяка она бы с готовностью отдала всё, что имела. Даже свою жизнь.       Где-то в темноте противоположной стены раздался противный громкий скрип заржавевших от времени и влаги железных петель и в камеру, наполненную лишь непроглядным сумраком, проскользнул бледно-желтая полоска света. Сморщившись от внезапной и весьма неприятной для чуткого вампирского слуха мелодии, Ирина собрала все оставшиеся в её измученном ядом теле и отвернула голову, не желая слезившимися глазами смотреть на то, как единственная надежда на спасение закрывается за широкой спиной того, кого она много-много лет назад смело могла назвать другом. Тяжёлые широкие шаги усилило гулкое эхо, что было полноправным хозяином этого места, и уже спустя мгновение перед девушкой появилось некогда приятное и даже красивое, но сейчас полностью изуродованное грязное и пыльное лицо, левая часть которого была скрыта за безобразной маской. От него за километр несло потом, порохом и безумием. Оно прослеживалось в каждом жесте, в каждом нервном и нетерпеливом вздохе. Безумие плескалось на поверхности его практически чёрных глаз, которые неотрывно смотрели на девушку, изучали её, выявляя насколько та ослабла; насколько безрассудными, звериными и дикими могут быть её возможные действия.       — Неужели нравлюсь? Не думала, что ты такой извращенец, Петя, — сухой, будто по нему долго работали наждачкой, язык прошелся по кровоточащей губе, которую ей разбили во время одной из попыток вытянуть из неё хоть слово. Каразин на её пропитанные ядом кобры слова лишь чересчур спокойно и самоуверенно ухмыльнулся. Казалось, он ждал от неё именно такой детской и тривиальной провокации, что его она совершенно не задела, но уже в следующую секунду грязные светлые волосы были намотаны на жесткий, покрытый копотью, кулак, голова неестественно высоко задрана вверх, а к подбородку, на котором красовалась очередная ссадина, приставлено дуло револьвера, заряженного определенно не обычными свинцовыми пулями.       — Такая тварь, как ты, годится лишь для самых дешевых борделей. И вот там, поверь мне на слово, Франц, есть куда большие извращенцы, чем я, — уже давно забытая партийная кличка горьким воспоминанием вспыхнула в памяти, будто падающая звезда пролив свет на всё то, чем она когда-то руководила. Перед глазами застыл образ улыбающейся, счастливой Натальи, которая по её вине будет вынуждена всю оставшуюся жизнь провести с протезами вместо ног — уже давно мёртвое сердце Ирины сжалось в болезненном спазме, от которого всё тело сковало ледяной цепью страха и отчаянья. Она на секунду замерла с широко распахнутыми глазами, но потом, так же резко придя обратно в себя, тихо рассмеялась, вызвав мимолётное недоумение на лице революционера.       — Значит, так и не узнал меня? Признаюсь, это причиняет боль, что и в сравнение не годится с той, что ты заставил испытать меня, накачав тело серебром. Я ведь тебя сразу признала, когда впервые увидела там, в бане, — дуло револьвера ещё сильнее надавило на совсем недавно закрывшуюся рану, поэтому из той снова потекла тонкая струйка крови, пачкая уже совсем не пригодное для ношения платье. Тихо зашипев, как разбуженная внезапным вторжением на свою территорию гадюка, княгиня ещё сильнее откинула голову назад, соприкасаясь затылком с холодной влажной стеной. — Приглядись повнимательнее, Петя. Может тогда и вспомнишь те солнечные детские дни, что мы провели вместе. Дни, когда бы ты ни за что на свете не приставил к моему подбородку револьвер.       Ирина чувствовала как он внял её совету и теперь в тени стены, к которой она была прикована, пытается внимательно вглядеться в лицо, уловить в нём знакомые с раннего детства черты. Спустя несколько секунд хватка на светлых волосах ослабла, а револьвер и вовсе исчез, спрятавшись в кармане проеденного молью и прошедшего ни одну длинную дорогу плаща. Большой загрубевший палец прошелся по выделяющейся линии скул, смешивая кровь и грязь между собой, и остановился на щеке, с братской трепетной любовью водя по не смотря на обстоятельства бархатной, мягкой коже.       — Не может быть, не может быть. Нет, это невозможно, — шептал мужчина, находясь как будто в приступе лихорадки. Девушка из последних сил терпела его прикосновения к себе, но оттолкнуть его не решалась, остерегаясь возможных последствий. Он узнал её — вампирша была в этом уверена, поэтому единственное, что ей оставалось — ждать. Петр сейчас находился на распутье, поэтому торопить его стало бы самой фатальной и, возможно, последней ошибкой в жизни княгини, поэтому она молчала. Терпеливо ждала выбора, от которого зависело всё её существование. — Неужели, с самого детства… Невозможно. Лживая паскуда, ты не можешь быть ей! Она была человеком, я чувствовал, как бьётся её сердце. Ирина была живой, — пальцы грубо впились в её щеки, а револьвер снова оказался в пугающей близости от лица. Краем глаза уловив, как безудержно тряслись его пальцы, в любой момент готовые нажать на курок, Ирина сглотнула образовавшийся в горле ком и уняв дрожащий от страха возможной скорой кончины голос мягко, будто обращаясь к новорожденному ребёнку, сделала последнюю попытку остаться в живых.       — Ты прав, в детстве я была человеком. С таким же громко бьющимся сердцем, как у тебя сейчас. Мои родители и братья мертвы, ты должен был слышать об этом ужаснейшем теракте, и убили их такие же люди, как ты. Расправились с особой жестокостью лишь за то, какими они родились. Вся моя семья была вампирами, Петя. Как и твоя мать, что вышла замуж за человека. Если бы ты чаще бывал дома, то увидел бы, что она ни капли не постарела, когда твой отец уже давно старик. Нам с тобой повезло, а может и наоборот, родиться людьми. Прожить короткую, но славную жизнь, так и не познав истинного вкуса человеческой крови. Когда моих родителей не стало, дедушка забрал меня к себе, и я воспитывалась среди дочерей нынешнего императора — своего дяди. Моя жизнь рядом с ними была одним сущим кошмаром, что длился практически десять лет. Практически сразу, после того, как мне исполнилось шестнадцать, меня выдали замуж в надежде воспроизвести на свет новое поколение вампиров, но этим грандиозным планам не суждено было воплотиться в реальность. Не буду вдаваться в подробности, это сейчас ни к чему, но скажу лишь одно — никто даже не предположил, что я могу быть бесплодна. Однако, как я и сказала чуть ранее, эта информация сейчас совершенно не важна. Пора перейти к самому интересному — моему супругу и по совместительству к тому, кто хоть и косвенно, но причастен к смерти моей семьи, а позже и к моей. Я никогда не хотела быть вампиром, Петя. Это правда, ведь глупо было бы желать этого, учитывая, что я спаслась исключительно из-за того, что в моей груди билось это чертово сердце, но Феликс всегда был эгоистом и даже умереть мне спокойно не дал, сделав себе подобной. Князь Юсупов — мой муж, мой палач и тот, кто сотворил это со мной, а после вынудил участвовать во всей этой заварушке со Всадниками. Я никогда не хотела такой жизни, и ты это прекрасно знаешь, но жестокие нравы в нашем городе, сударь, жестокие, поэтому мне невольно пришлось играть по его правилам, а всё потому, что хочу жить, Петя. Я хочу жить! Отпусти меня в знак нашей старой доброй дружбы, и я уеду, ни разу даже не обернувшись. Прошу, подари мне ещё один, последний шанс, — Ирина замолчала, не мигая, наблюдая за реакцией мужчины. Она попыталась, сделала всё, что могла в настолько безвыходном положении. Ей снова оставалось лишь ждать, терзая себя пустыми догадками и возможными вариантами развития событий.       Когда дуло револьвера исчезло с её виска, а Каразин отошел от неё на несколько шагов назад, то княгиня позволила себе тихий вздох облегчения. Получилось. У неё получилось! Девушка не знала кого благодарить за такой подарок, но была готова заплатить за него любую баснословную цену. Она избежала смерти уже в третий раз — четвёртого не будет, вампирша в этом уверена, поэтому ей точно следовало уехать. Как только вернётся домой, то сразу же скажет об этом Феликсу, и они вместе покинут страну на долгие-долгие годы. Устроят себе так и не состоявшийся медовый месяц, отправившись путешествовать. Они вместе исколесят всю Европу, покорят Америку и, возможно, даже отправятся в Азию, откуда муж уже долгие годы выписывал её любимый зелёный чай — сейчас всё это казалось такой незначительной мелочью, что Ирина еле сдержала радостный смех. Они оставят своё прошлое позади, больше не будут оглядываться на него и вспоминать старые обиды — в их настоящем им нет места. Там есть лишь они двое, Ирина и Феликс. Вместе на всю оставшуюся вечность.       — А вот теперь я верю, что это ты. Странно, что я не узнал тебя, ведь ты совершенно не изменилась: такая же хитрая, изворотливая и самонадеянная лиса, что найдёт выход из любого капкана. Лапу себе отгрызёшь, но выберешься. Неужели ты думаешь, что не найдётся такого умелого охотника, что сумеет изловить тебя, перехитрить и загнать в ловушку, из которой просто нет выхода? Открой глаза, он стоит перед тобой! — Каразин провёл по своему плащу рукой, в которой уверенно сжимал револьвер, как бы демонстрируя себя, будто аукционист представлял самый лучший и дорогой экспонат перед влиятельными покупателями. Девушка вся сжалась от осознания своего проигрыша. Она не могла проиграть, никогда не проигрывала. Только не сейчас, когда ей наконец-таки есть, что терять. — Ты правда думала, что я отпущу тебя, поведусь на эту слезливую историю, большая часть которой, скорее всего, ложь? Какая очаровательная наивность, но страх и обреченность в твоих глазах куда прекраснее, — он резко приблизился к ней, и холодный ствол оружия, с которым Петр игрался, будто это был обычный плюшевый мишка, прошелся по её щеке. Ирина задрожала, даже не попытавшись взять себя в руки. Её равнодушная самоуверенная маска рассыпалась так неожиданно, что она даже не успела осознать этого. Ровно как и того, где оступилась и свалилась в яму, на дне которой расположились острые деревянные колья, которые только и ждали своего часа, чтобы вонзиться в её мягкую, податливую плоть. — Ты будешь висеть здесь до того момента, пока перестанешь быть полезной. Так уж и быть, в знак нашей старой доброй дружбы я подарю тебе возможность рассказать всё самой. Даю слово, мои люди не будут пытать тебя — я оторву руки тем, кто посмеет причинить тебе боль, но после того, как ты расскажешь всё, что знаешь, я убью тебя: быстро и безболезненно — это будет моим вторым подарком, — мужчина развернулся, явно не желая больше ни секунды находиться в обществе княгини, что была ему противна. Её речи были красивы, но каждое слово было пропитано ложью. Он бы поверил ей, купился на такие сладкие уговоры, но желание отомстить было сильнее и не дало ему пойти на поводу у давней близкой подруги, что теперь являлась таким же монстром и врагом, как и все остальные вампиры. Возможно, даже хуже, ведь у неё был выбор — жить, каждый день убивая и пожирая невинных людей, или умереть.       — Подожди, — Пётр застыл, подобно одной из статуй, что стояли в одной из комнат в уже давно ставшим ей домом дворце, не уходя, но и не поворачиваясь к ней лицом. Он готов был послушать, что еще скажет девушка, но уж точно не намеревался верить ей. Таким, как она, никогда нельзя доверять. Обманут и глазом не моргнув. — Я знаю, что все эти долгие годы движет тобой, что каждый день сжирает тебя изнутри. Ты не успел попрощаться с Алиной. Не успел сказать насколько сильна твоя любовь к ней. Не успел подарить кольцо, что было бы предложением навсегда объединить ваши души, слить их в едино, — Ирина уже не отдавала себе отчета о том, что говорила. Контроль, что девушка не выпускала из своих цепких пальцев уже очень-очень давно, выскользнул из них, подобно скользкому ужу, и теперь её мысли были свободны. Их не сковывали цепи, контролирующие что и кому сказать, а что следует оставить при себе — они были свободны в своём полёте, как освободилась и княгиня, позволив себе наконец-таки говорить и делать то, что чувствовала, а не то, что было нужно и правильно. — Позволь мне проститься с мужем. Всего одно несчастное письмо, и я расскажу тебе всё, что ты захочешь знать. Я — наследница дома Романовых и племянница действующего императора России, княгиня Юсупова и жена одного из самых влиятельных людей империи, поэтому мои знания куда ценнее, чем господина Свечникова. Моя жизнь намного дороже его, — вампирша отчаялась, и Каразин видел это яснее всего. Революционер понимал, что она будет бороться за право написать своё последнее письмо до последнего и отступить её заставит лишь смерть. Сейчас, Ирина была похожа на раненную на охоте львицу, что готова была драться за свою добычу со свей соперницей, прекрасно зная, что та куда сильнее неё и могла лишить ту жизни за один замах когтистой тяжёлой лапы — такое поведение не могло не вызывать хотя бы долю уважения, поэтому Пётр согласно кивнул и, повелительно махнув рукой своим людям, что до этого прятались в тени, являясь молчаливыми стражами, постоянно державшими руку на пульсе, покинул камеру, так и не удостоившись чести увидеть слёзы радости, что скатились с длинных светлых ресниц, обрамляющих голубые глаза.       — У тебя есть время до рассвета, — произнёс до этого момента не проронивший и слова в присутствии девушки Нобель, которого оставили здесь на всю ночь в качестве сторожевого пса для Ирины, которая хоть и была слаба, но всё равно могла представлять колоссальную угрозу. Та устало склонила голову в почтительном благодарном поклоне и опустилась на холодный пол, держа в трясущихся руках несколько листов дешевой жёлтой бумаги.       Бледное пламя свечи танцевало на пустых каменных стенах её последнего пристанища, пока девушка, поджав под себя ноги и склонившись над мелкими неровными, наклоненными влево, буквами, писала письмо, в котором попыталась рассказать всё то, что не успела за долгие двадцать два года брака. Она знала, что даже если очень постарается, то не сумеет рассказать всё то, что должна была, но это было хоть что-то. Жалкая попытка оправдать свои самые ужасные поступки и действия, которой, княгиня в молитве уповала на это, Феликсу будет достаточно. «Феликс,       Знаю, ты сейчас на меня сильно злишься и думаешь о том, каким изощренным методом убить меня, когда я всё-таки вернусь домой. Но я не вернусь. И не потому, что не хочу, а потому что не могу. Я не сбегаю, нет! Хотя, ты и сам прекрасно знаешь, что некуда, потому что мой дом — там, где есть ты. Однажды ты сам сказал мне эту фразу и теперь я возвращаю её тебе.       Я проиграла, дорогой муж. Попалась в лапы тех, кто должен был стать твоим последним палачом. Повела себя, как наивная дура, и подумала, что смогу сама спасти господина Свечникова, но в итоге оказалась в таком же положении, если не хуже. Ты сейчас, наверное, злишься ещё сильнее, я понимаю, но почему-то в тот момент мне казалось это правильным решением. Наверное, захотелось побыть главной героиней тех сопливых французских романов и сделать хоть что-то хорошее за всю свою жизнь. Что ж, будет мне уроком, хоть и посмертным. Никогда не делай ничего хорошего, Феликс. Ни люди, ни Бог, ни кто там ещё выступает в роли судей наших поступков этого не оценят. Хотя, ты и без меня всё это прекрасно знаешь.       На рассвете за мной придут и я буду вынуждена рассказать всё, что они хотят. Таковы условия моей сделки. Ты знаешь, что я не выношу боли, поэтому приняла столь заманчивое предложение от господина Караморы. Да и терять мне больше нечего. Единственное, что я хочу успеть сделать, так это предупредить тебя об опасности. Надеюсь, что это письмо дойдёт до тебя раньше, чем ты успеешь отбыть на свадьбу, иначе мы встретимся быстрее, чем мне бы того хотелось. Останься сегодня дома, Феликс. Все гости, Алина и Руневский обречены на смерть. Как бы я не привязалась к этой милой девочке и нашему ворчливому поляку, их мне уже не спасти, но тебя я не могла не попробовать.       <i>За все те годы, что мы прожили вместе ты стал для меня единственным по-настоящему дорогим человеком. Не смотря на все те ужасные вещи, что ты делал со мной, осознанно или нет, это действительно так. Ты подарил мне те чувства, которые ещё ни один человек на планете не смог вызвать во мне. Я до последнего вздоха буду помнить твои крепкие руки, сжимающие меня в своих объятьях, твой голос, которым ты читал мне книги на английском, твой запах, что кружил мне голову, и твои губы, дарящие самые незабываемые поцелуи на свете. Я буду помнить все наши выкуренные вместе сигареты, все словесные баталии и ночи, что мы провели вместе. Да и ты, уж пожалуйста, хоть изредка вспоминай меня и навещай могилу, если таковая, конечно же, будет. Ты же помнишь, что я терпеть не могу красные розы. Помнишь же, Феликс? Ещё, проследи за Лизой. Знаю, она будет убита, но надеюсь, что моя дорогая верная фрейлина найдёт поддержку в лице графа Дашкова. Уповаю на то, что в скором времени они наконец-таки примут свои чувства и будут счастливы. Смотреть на их влюблённые взгляды было отвратительно, хоть и весьма умилительно.       Также я должна перед тобой извиниться, ведь с самого начала нашего брака я лгала тебе о своих чувствах. Ты столько раз спрашивал меня о ненависти к тебе, и столько же раз я лгала. Я ненавидела тебя, Феликс, и вышла замуж лишь потому, что хотела оказаться поближе, найти твоё слабое место и убить. Ты сейчас, скорее всего, удивился, ведь за что я могла тебя ненавидеть, если наша встреча в Зимнем дворце была первой. Да, это на самом деле так, но началось всё намного раньше. Помнишь, в первый свой день после обращения я рассказывала тебе историю гибели моей семьи? Всё началось именно тогда. Та революционерка, что была их главной, оказалась вампиром. И обратил её ты. Знаю, ты не собирался этого делать и даже не подозревал об этом, но так случилось. Эту девушку звали Виктория, и она работала в одном из ресторанов на Троицкой. Ты выпил из неё всю кровь, а потом оставил в переулке около мусорки. Тебе впредь стоит быть внимательнее к своим жертвам, ведь не знаю, каким чудом, но она выжила и стала вампиром, а позже поклялась уничтожить их всех. Она сама поведала мне об этом, когда от дяди я узнала, что её не убили, а держат в подвалах Петропавловской крепости, и спустилась к ней, чтобы лично посмотреть в глаза убийце своей семьи. Мне было четырнадцать, и в тот момент я поклялась, что уничтожу тебя самостоятельно, ведь ты, хоть и косвенно, но причастен к смерти моих родных, а всех виновных должна постичь та же участь, что и их — смерть. Виктория до сих пор там, так что можешь сходить и лично убедиться в существование своей ошибки.       Я так долго думала, как же заставить тебя страдать, а потом смотреть и наслаждаться твоей смертью, но ничего не приходило в голову, поэтому я ждала и в этом ожидании не заметила, как моя ненависть понемногу начала исчезать. Меня это пугало, я пыталась бороться с этим, но ничего не выходило, и я в итоге сдалась. Решила, что ты всё же невиновен и посмотрела на тебя совершенно другими глазами. Ты был так внимателен со мной, старался лишний раз не беспокоить — это подкупило меня, и стала просто ждать нашего развода, но когда Распутин предоставил мне шанс, я не смогла его упустить, ведь мне тогда казалось, что я могу стать свободной. Но я ошиблась, ведь от мысли, что ты мог быть убит, мне становилось очень и очень плохо, поэтому я тогда хотела сбежать, но не успела. Революционеры подстрелили меня, а что было дальше ты и сам знаешь. Только вот моих чувств, когда ты вошел в комнату живой и невредимый ты не знаешь. Я была так счастлива, Феликс! Как же я надеялась, что ты выживешь, и ты выжил, поэтому я не смогла тебе больше лгать. Думала, ты возненавидишь меня, и это было бы правильно, но ты простил и сказал, что любишь. Как иронично, что раньше эти заветные слова, которым бы я безоговорочно верила, мне говорили только члены семьи. Прости меня, Феликс. Я не должна была делать этого, но по другому поступить тоже не могла. Всегда нужно всё доводить до конца — так говорил мне отец.       Я должна ещё за многое извиниться перед тобой, но у меня слишком мало времени. За окном уже брезжит рассвет, а свеча практически потухла. Я слишком долго собиралась с мыслями, чтобы начать писать это письмо, поэтому извинюсь за главное. Прости, что так и не смогла ответить на твои чувства и полюбить тебя также сильно, как ты меня. В какой-то момент я поняла, что просто не способна на это сильное и высокое чувство, но я безумно рада, что тебе удалось его испытать. Надеюсь, что в будущем тебе удастся сделать это ещё, ведь тебе предстоит долгая интересная жизнь, в которой ты встретишь нужного тебе человека и вы, как в сказке, обзаведётесь кучей детей, состаритесь в окружении внуков и вместе умрёте в глубокой старости. Увы, мои минуты уже сочтены. Я слышу голоса и шаги за дверью своей тюрьмы, а значит — время пришло. Прощай, Феликс.

Твоя глупая, глупая маленькая девочка»

***

      Первые лучи рассветного солнца выглядывали из-за густых серых туч и освещали собой полуразрушенный лагерь большевиков. Яркие красные знамёна и плакаты с изображением главы партии в их свете сливались в едино, обрастая пламенной дымкой таинственности и мечтами о радикальных переменах. В лагере даже в первые минуты раннего утра кипела жизнь, отовсюду то и дело слышались громкие выкрики, что несли с собой настрой пошевеливаться и работать в несколько раз оперативнее, треск костров, на которых плавилось серебро и готовились смертельные для врагов пули. Где-то глубоко под землёй, в одной из подвальных камер, на мокром холодном кафеле в окружении крыс и червей лежала девушка. Изящное платье из дорогой французской ткани, украшенное вышивкой золотой нити и несколькими драгоценными камнями в области груди, было порвано в нескольких местах и покрылось грязью, а в области сердца зияла маленькая, размером с обыкновенную пулю, дыра. На её аристократически красивом лице, что было покрыто грязью и кровью, вытекавших из незатянувшихся ссадин и порезов, царило полное умиротворение. Там не было ни грусти, ни счастливой улыбки, ни борьбы за свою жизнь — вся её мимика была расслаблена и не выражала ничего, что могло бы могло помочь понять, что она чувствовала в последние минуты своей жизни. Была ли она счастлива или убита горем, ждала смерть, как старую задержавшуюся подругу, или противилась ей изо всех оставшихся сил, чувствовала ли боль или ушла просто закрыв глаза — этого мы никогда уже не узнаем, ведь единственная, кто могла бы поведать обо всём случившемся, мертва.

***

      Холодно. Князь, поправив ворот пальто, поднял голову вверх, устремляя взгляд в небо, которое с каждой секундой становилось всё темнее и темнее. Усмехнулся, подмечая, что погода как будто бы разделяла его настроение, сочувствовала ему и хотела поддержать, но Феликсу всё это не было нужно. Без неё ему уже вообще ничего не нужно.       Где-то неожиданно громко каркнул ворон, нарушая в прямом смысле мёртвую тишину кладбища, но мужчина даже не вздрогнул, хотя раньше уже давно бы шепнул пару бранных слов себе под нос или банально бы обернулся, желая найти ненавистную чёрную птицу — предвестницу смерти. Сейчас в этом не больше не было никакого смысла — смерть уже пришла к нему, забрав самое ценное, что имелось в его жизни. Наверное, князь предпочёл бы, чтобы обокрали его дом, вынеся каждую, даже не стоящую и гроша, вещь, напали бы на него самого по пути в какой-нибудь паб, обратили бы обратно в человека, убили бы — он был готов прямо сейчас пойти на самую ужасную в мире пытку, лишь бы вернуть её. Феликс с радостью бы отдал всё что угодно, заплатил любую баснословную цену ради того, чтобы она жила. Но Ирина мертва, лежала в вырытой работниками кладбища яме в закрытом лакированном деревянном гробу прямо у него перед глазами, и никакие деньги мира не смогли бы вернуть в её тело жизнь.       Всё случилось слишком быстро: вот, он готовится ехать на свадьбу Руневского и злится на то, что жена вновь где-то запропастилась, не вернувшись во дворец из дома Столыпина, потом принимает из рук чумазого мальчишки-посыльного письмо, моментально разрывая пожелтевшую дешевую бумагу конверта и пробегаясь взглядом по ровным каллиграфическим буквам, что были чуть наклонены влево, а уже в следующую секунду стоит внутри сожженного практически дотла лагеря большевиков и, опуская глаза вниз, видит погребённый под обрушившимися с потолка во время пожара балками, обугленный, весь в грязи и саже, труп, опускается на колени рядом с ним и теряет последнюю надежду, видя на безымянном пальце правой руки обручальное кольцо, что он сам одевал на неё практически двадцать лет назад — он до последнего отказывался верить, но кольцо, то, что осталось от ткани платья, сережки и чуть завитые к концам пшеничные волосы заставили его это сделать. Заставили поверить в то, что она мертва.       Сказать, что было больно — просто смешно, ведь ни одно слово не могло описать состояние, когда у тебя в самый пик эйфории отобрали самое дорогое, буквально выбили из-под ног устойчивую почву и сразу же вылили огромный ушат воды на голову. Это ощущение оказалось невыносимо: оно горело в груди огромным необузданным пламенем, уничтожая всё на своём пути — не смотря на то, что там мало что было, ведь Феликс совсем недавно начал буквально с нуля строить свой внутренний мир, заполнять ту пустоту, что многие годы зияла в груди и казалась совершенно естественной, терять это стало для него более болезненным, нежели если бы он успел закончить начатое.       В доме без неё вновь стало тихо и пусто. Князь часами бессмысленно шатался по дворцу, не натыкаясь ни на одну живую душу — лишь на пустоту. Снова вернулись кошмары, преследовавшие его практически каждую ночь, но теперь, вместо каких-то неясных и безобразных образов, ему являлся один — такой четкий и знакомый, что хотелось вырвать себе глаза, лишь бы больше не видеть его. Из-за этого желание спать ушло окончательно. Мужчина все ночи напролёт проводил в её спальне, сидел подле её кровати, не решаясь своим присутствием перебить тот мимолётный запах лаванды, коим до сих пор пахла её постель. Он перебирал многочисленные листы бумаги, на которые её рукой, её четкими плавными линиями были нанесены человеческие силуэты, облачённые в различные наряды, и, не выдерживая преследуемого женского образа, что читался в каждом наброске, бросал их в разоженый камин и смотрел, как огонь обхватывает их своими языками и поглощает её труды, её идеи, её жизнь.       Слёз не было. Была лишь пустота, от которой вампир уже успел отвыкнуть, но которая пару лет назад являлась с ним одним целым. Не спасал ни алкоголь, ни сигареты, ни даже наркотики — последнее делало ситуацию ещё более паршивой, ведь почему-то галлюцинации, вызванные сверхдозой, приходили к нему исключительно в том обличье, которое он так стремился навсегда выкинуть из памяти. Знал, что не получится никогда, но надеялся, ведь тогда стало бы чуть легче, чуть проще смириться и принять то, что её больше нет; что голубые глаза навсегда закрылись и больше никогда не посмотрят на него с тем равнодушием, что он больше не сможет смотреть в них и желать утонуть там без шанса на выживание.       На её похороны пришло не так много людей, ведь друзей у девушки кроме Лизы, что не могла стоять без помощи Дашкова, всё время грозясь упасть на холодную мокрую от дождя землю, не было. Около вырытой ямы стояло лишь четыре силуэта, с ног до головы облачённых во всё чёрное: муж, подруга, подчинённый и тот, кто любил больше жизни — князь не хотел видеть Дмитрия здесь, но не пригласить его всё же не мог, ведь знал, как много Ирина для него значила. Он спиной чувствовал его прожигающий, полный ненависти взгляд и думал, что бывший друг имеет полное право злиться и винить его во всём случившемся. Вампир её не убивал, но приложил усилия к тому, чтобы девушка сделала это сама; он втянул свою жену в такой ненавистный ей мир, что в итоге привело к её смерти. Будь она человеком, то после встречи с террористами вновь осталась бы жива.       Царская семья, как будто бы вспомнила о её существовании. Мария Фёдоровна позвонила Феликсу вся в слезах на следующее утро. Мужчине было невыносимо слышать такую сильную женщину, которая так сильно восхищала его своей статностью, благоразумием и известной немецкой любовью к порядку во всём, что он быстро принял её соболезнования, тактично избежав вопроса о своём состоянии, и положил трубку. На похороны вдовствующая императрица не приехала, ведь представителям правящей династии в такое неспокойное время было не безопасно появляться за пределами их дворцов, что были защищены со всех сторон. Однако, не смотря на запрет и возможную опасность для жизни, император рискнул и приехал в их дом в ту же ночь. Феликс не ждал его, из-за чего и не оказал должного приёма. Он прекрасно знал, что тот не любил Ирину, но когда увидел мужчину, жизнь которого и без смерти племянницы на огромной скорости катилась в пропасть, не мог поразиться паре мужских скупых слёз, что скопились в уголках голубых глаз. Они тогда выпили два кувшина водки: на князя алкоголь никак не подействовал, ведь организм, похоже, привык к постоянным пьянкам, а вот Николая развезло, и монарх рассказал ему всё: про террористку, про предложение и их внезапную свадьбу. Вампир уже знал об этом их письма, но подтверждение императора окончательно укрепило в нём правду: Ирина ненавидела его. На кладбище августейшая чета, разумеется, не приехала, но вампир их не винил, ведь сам не особо горел желанием встречаться с императрицей, что так и не простила ему убийство Распутина, не смотря на то, что правда о нём и его целях была раскрыта.       Когда могилу опускали в гроб, Феликс заставил себя смотреть. Желание отвернуться и позорно сбежать было колоссальным, но он пересилил сам себя и смотрел, провожая её в последний путь. От слов священника ему стало тошно. Захотелось впиться в его горло клыками, разрывать кожу на клочки, выпить старика до дна, лишь бы тот заткнулся. Все его слова о том, что она сейчас в лучшем мире казались идиотскими сказками — мужчина в них не верил. Не существовало никакого лучшего мира, даже если на секунду забыться и представить, что тот всё-таки был, князь знал, что Ирина бы в него никогда не попала. Она не была праведной, не была светлой или невинной — душа девушки уже давно стала чёрной, черствой, на ней висело огромное количество грехов, которое ни одно отпевание или молитва не сможет искоренить. Да, в её жизни было огромное количество страданий и боли, но этого мало, для того, чтобы оказаться в райском саду. Княгиня, по меркам русской православной церкви, никогда не была хорошим человеком, поэтому для неё ворота в лучший мир так и остались закрытыми, а душа отправилась в ад. Только Феликс не понимал, чем страдания там и здесь отличались друг от друга. Зачем было забирать её у него, если вампир и его любовь стали для Ирины её личным адом?       Когда первая капля упала на его нос, князь стёр её указательным пальцем, с каким-то непониманием разглядывая ту. Спустя секунду на рыжие кудри вампира опустилось ещё несколько капель, а после с неба полился столб дождя. Одним движением руки остановив Бужинского, что стоял в нескольких метрах от него и кинулся к своему барину с зонтом, мужчина задрал подбородок вверх, подставляя лицо дождевой воде. Он хотел, чтобы она смысла с него последние несколько дней, чтобы, подобно Лете, подарила вечное забвение. Быстро стало невыносимо холодно, одежда промокла насквозь, но Феликс не двигался с места, замерев с задранной к небу головой. За спиной раздался тихий всхлип, что быстро перерос сначала в плач, а потом и дикий бешеный крик. Князь не оборачивался, ведь прекрасно осознавал что происходило: Дашков пытался силой увести Лизу с кладбища, не желая дрожать от холода, как осиновый лист, и чувствовать себя мокрой собакой. Девушка вырывалась, кричала, плакала, умоляла того оставить её здесь — каждый звук был потерян в шуме дождя, но Феликс слышал её даже через эту пелену. Спустя пару минут это прекратилось, а значит графу удалось увести свою возлюбленную в более тихое и сухое место.       — Как думаете, ей было больно? — шаги князя Романова вампир не услышал, слишком сильно уйдя в себя. Он, если честно, вовсе позабыл о его присутствии, ведь Дмитрий молча стоял за его спиной и смотрел то на него, то куда-то на маленькую гору земли, что ждала своего часа слева от могилы. Мужчина боялся смотреть в саму яму, боялся увидеть гроб, в котором неподвижно лежала та маленькая белокурая девочка, что он вынес из сожженного отцовского дома. Какая ирония: спаслась от огня тогда, но погибла в нём сейчас.       — Она умерла от серебряной пули в сердце — это быстрая и безболезненная смерть, но то, что пришлось пережить до неё — навсегда останется для нас тайной, — Феликс не узнал собственного голоса. В нём было столько безразличия и плохо скрываемой боли, что ему на секунду стало страшно от самого себя, ведь до этого в нём жила уверенность в контроле над собственными эмоциями, но сейчас он понял — всё это уже давно полетело к чертям.       — Вы правда любили её? — заданный спустя несколько минут молчания вопрос тяжелым грузом повис в воздухе. Юсупов не собирался отвечать, не видел в этом смысла. Какая теперь разница, что он чувствовал к ней. Ирина мертва, а скоро умрёт и его любовь к ней, ведь он не привык любить, не знал, как это делать, поэтому знал, что эти светлые чувства, без постоянной подпитки, быстро завянут в его сердце. Оно всегда быстро пожирало всё светлое, что там зарождалось. Так случится и сейчас.       — Она вам тогда соврала, — перевёл тему князь, поворачивая голову вправо и устанавливая с собеседником зрительный контакт. Когда-то ему нравились эти болотно зелёные глаза, но сейчас они ему претила одна мысль об этом, ведь в память врезались два голубых омута, вытеснившие собой всё остальное. — Когда сказала, что любит меня. Ирина никого не любила. Не была на это способна, — курить хотелось до спазмов в груди, но Феликс не стал этого делать. Он помнил каждую их совместно выкуренную сигарету, и эти воспоминания были настолько болезненными, что мужчина каждый раз зажмуривал глаза так сильно, что перед ними начинали сверкать мириады разноцветных звёздочек.       — Я знаю, — просто ответил Романов, кладя руку на плечо бывшему любовнику. — И в этом виноваты исключительно вы. Вы сломали её, втоптали в грязь, а потом убили. Дважды, — с каждым словом хватка на плече всё усиливалась, вампиру в один момент показалось, что Дмитрий сломает ему плечевую кость, но ему было всё равно. Он не чувствовал физической боли — лишь моральную, и она всё увеличивалась, ведь каждое новое обвинение со стороны князя попадало точно в цель. Феликс и до этого прекрасно осознавал, что во всём случившемся виноват только он сам, но когда это прозвучало в слух, его будто выдернули из транса и сразу же отправили в суровую, жестокую реальность. Туда, где не было сказочных воздушных замков и пустых иллюзий; где всё было по-настоящему. — Прощайте, Феликс. Надеюсь, вы сгорите в аду, — великий князь отпустил мокрую ткань чёрного плаща и, не обернувшись, ушёл, оставляя вампира один на один с раскопанной могилой и той, кто в ней лежал.       Рыжие кудри намокли, потяжелели и спутались от дождевой воды, превращаясь в одно огромное гнездо на голове. Мужчина знал, что пора уходить, что делает ещё хуже, оставаясь здесь. Она умерла. Её не вернуть. С этим уже ничего не поделаешь. Нужно просто смириться, забыть и жить дальше. У него ещё полно времени и столько же нерешенных дел и проблем, поэтому в горе нет никакого смысла. Работа и время помогут притупить это чувство, но на всегда оно никогда не исчезнет. Феликс навсегда запомнит тонкий ненавязчивый аромат лаванды, исходивший только от неё, светлые волосы, собранные в строгую шишку или распущенные с передними прядями, скреплённые заколкой на макушке, худое костлявое тело, что было таким податливым и нежным в его руках, тонкие и иногда потрескавшиеся губы, которые он так любил целовать по утрам, и голубые глаза, ставшие для него личным частилищем. Её образ навсегда останется в его голове, хоть он и дальше будет пытаться выкинуть его оттуда. Ирина ушла из жизни, но вместо этого обрела бессмертие в воспоминаниях.       — Прощай, моя глупая, глупая маленькая девочка, — он, не глядя, кинул в сторону могилы букет красных, будто кровь, роз, и стремительным шагом покинул место, что навевало лишь страх, боль и разочарование.       Капли дождя продолжали падать с неба. Погода оплакивала потерю Феликса и скрывала от посторонних его главный секрет — непрошенные слёзы, повисшие на ресницах, обрамляющих зелёно-карие глаза, и стекающие вниз по щекам на губы, которые совсем недавно улыбались девушке, чьё тело осталось лежать в закрытом гробу далеко за его спиной. Он похоронил отца, мать, брата и за прошедшее время ни разу не навещал их, боясь лицом к лицу встретиться со смертью, что вызывала в нём первобытный страх. С ней же такого не случится. Князь будет приходить к ней каждый чёртов день, класть на землю букет алых роз, смотреть на фотографию и проводить пальцами по высеченной на камне надписи: «Если ты знаешь, что человек никогда не будет твоим, то любить его можно бесконечно долго». Он будет сидеть на земле рядом с ней и молчать, потому что не сумеет подобрать правильных слов. Так будет происходить изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год ровно до того момента, пока в его жизни не появится тот, кто сумеет вытеснить её, но этого не случится, ведь Феликс не намерен впускать в своё сердце кого-то ещё. Это больно. Это медленно убивает его изнутри, а князь больше всего на свете хочет жить. Жить и никогда не умирать.

25 декабря 1911 года