Множество лиц одного датского совершенства…

Он самый страшный и самый желанный гость из этой верениц воплощений. Настоящее совершенство, идеальное даже со сквозными ранами, залитый кровью, на грани жизни и смерти. Он не задает вопросов, железный самоконтроль не дает ему потерять сознание, пока я зашиваю его дрожащими руками. Мне ужасно стыдно и неловко: за скромную квартиру, неумелые стежки на его ранах, гору немытой посуды и разбросанные вещи. «Ненормальная реакция на нестандартную ситуацию — это нормально». Он прекрасно понимает мое состояние, образцово вежлив и корректен – ну каким еще может быть такой сноб, как доктор Лектер. - В отличие от Уилла, вы мне очень интересны, доктор Лектер. Но вряд ли это взаимно. И я не знаю, что случилось с Уиллом, не знаю, где он, и даже жив ли он. Как не знаю, что такого вы должны понять о себе, о нем, о жизни, чтобы вернуться к нему. - Вы меня не боитесь. Держите дистанцию, но не боитесь. Я издалека чувствую запах страха. И кстати, можно просто Ганнибал. - Очень боюсь. Мало ли что вы посчитаете грубостью. Не хотелось бы закончить вечер у вас на столе. У меня нет иллюзий, кого я приютила. - Я не столь непредсказуем, как вам может показаться. И я ценю помощь, особенно без попыток манипулировать мной и получать что-то взамен. - И тут ошибаетесь, Ганнибал. Моя помощь небезвозмездна. Вот скажите: если бы вы видели, что можете спасти Весну от варваров, которые пытаются ее уничтожить, разве не сделали бы это? Считайте, что в вашем лице я спасаю нечто эстетически идеальное. Наши разговоры становятся все более долгими, по мере того, как он набирается сил, обсуждаем оперу, литературу, историю, искусство. В последних пунктах мне далеко до эстета с феноменальной памятью, но Ганнибал заинтересованно слушает мои рассказы о современном кино. Да, кстати, в этом мире сериала, как и фильмов о нем не существует. Очень скоро он начинает готовить – что-то довольно простое, без неожиданностей в ингредиентах. Это не спектакль напоказ, как во времена его знаменитых приемов, но оторваться от его слаженных, плавных движений, от того, как двигаются мышцы спины под футболкой, от рук, открытых подвернутыми рукавами, почти невозможно. Ему еще очень тяжело стоять и ходить, но мы много ходим гулять – рекомендация доктора для скорейшего восстановления. «Я видела, что вы умеете делать этими руками. Говорят, когда вы убивали медсестру, ваш пульс даже не участился. Но вы не социопат. Вы любили Уилла. Наверное, мало кому приходилось стать объектом такой невероятной любви». От каждого упоминания Уилла он замирает. Наверное, так замирают от приступа острой боли. Интересно, в такие моменты он хочет меня убить, чтобы я не смела говорить на эту тему? Или ему нужен кто-то, с кем можно обсуждать самую большую боль и самое большой счастье в его жизни? Ему часто снятся кошмары, в которых он зовет своего профайлера: он кричит, плачет, рвет простыни. «Мне снится, что я вынырнул и не могу его найти. Я уверен, что Уилл не хотел нашей смерти, только помочь нам скрыться, сбежать от всех. А я его подвел. Я жив, мои раны заживают, но я ничего не знаю о нем. Я сдался, чтобы он всегда мог меня найти. А теперь я не могу его найти». Доктор Лектер не склонен к рефлексиям. Он лучше их всех знает, кто ему нужен. Он не сожалеет о сделанном и давно забросил блокнот с формулами времени – чашка собралась из осколков, но он не может до нее дотянуться. Поэтому он остается у меня дольше других. Не скажу, что огорчена – это слишком совершенно, чтобы можно было добровольно отказаться. Я ожидала от него большего давления и попыток доминировать, больше иронии и попыток указать мне мое место. Но этого не происходит. Он удивительно комфортен – не капризничает, когда восстанавливается, старательно скрывает свою тоску, не навязывает свое общество, с ним интересно говорить, у него интересно учиться. И нет, рядом с ним совсем не страшно. Я боюсь проявлять инициативу на сближение: он кажется слишком совершенным и слишком влюбленным. В совершенно другого человека. Пока однажды вечером, после очередного бокала вина, джина или очередного коктейля (да, спиртного было очень много!) он вдруг делает шаг. Потом еще шаг. И я не могу сдержаться, чтобы не коснуться его губ. Во всех воплощениях я прежде всего касаюсь губ. Потом скул – таких идеальных, о них можно порезаться. Ганнибал наклоняется и целует меня. Медленно, тягуче, как будто смакует. От его поцелуев подгибаются ноги и кружится голова. Если бы не его крепкие руки, я бы рухнула на пол. Не знаю, сколько прошло времени, пока я тону в происходящем, но мне удается отодвинуться, упершись в его грудь. «Доктор Лектер. Вам не стоит этого делать. Нам не стоит этого делать. Утром я буду смотреть на вас влюбленными глазами, а вы считать, что предали своего Уилла. Та еще ситуация». Наблюдать за Ганнибалом восхитительно – при всем его самообладании он выглядит… взъерошенным: распухшие губы, расширенные зрачки, учащенное дыхание. От его немигающего взгляда все доводы разума испаряются, и через минуту мы падаем на кровать. Одежда оказывается на полу, хотя для Ганнибала наверное сложно считать одеждой футболку и спортивные штаны, которые он носит у меня дома. Всегда догадывалась, что медицинские знания отличное подспорье в сексе: руки доктора оказывались хирургически точно в правильных местах. Его движения выверенные, не суетливые, казалось, что он не теряет самообладания ни на секунду, и ведет нас обоих по спирали вверх. Он доминирует, направляет, задает темп, и от этого я слишком быстро превращаюсь в стонущее и всхлипывающее, безумно возбужденное желе. Обожаю их всех за то, что никто из них не превращает секс в драму. Нам хорошо в постели, мы не возвращаемся больше к теме – изменяет ли Ганнибал своей любви или в другом мире и измерении это не в счет. Но однажды наш крошечный мирок треснул… Мы в сотый раз шли по очередному парку, о чем-то увлеченно спорили (да, сноб и эстет доктор Лектер позволял мне спорить с ним!), и нас сбили с ног. В начале я увидела свору собак, которые перепутались поводками и спорили о том, куда все-таки нужно бежать дальше, если поднять глаза чуть выше – джинсы, клетчатая рубашка, пуховый жилет, кудри, очки. Как и следовало ожидать. На Ганнибала было страшно смотреть: этот мастер самообладания остолбенел – его любовь, которого он считал потерянным навсегда, стоял прямо перед ним, и как водится, не узнавал. Я ушла, чтобы не мешать. Ганнибал вернулся через пару часов. Он молчал и готовил. Я уже знала, что это прощальный ужин. Много вина, изысканная еда и никаких разговоров. Проснувшись утром, я знала, что уже не застану своего гостя. И за этим его воплощением я буду сильно тосковать, говорю себе, долго всхлипывая в подушку.