Эрвин Смит
17 февраля 2023 г. в 11:11
Запись 208.
Последние два дня были судными. Во многом предопределяющими. До сих пор не могу смириться с пониманием того, что мое сознание суждено было переменить именно этому человеку. Не знаю, что и делать - ненавидеть себя или принять это как данность.
Свечей на эту ночь хватает, так что скупиться на словах не стану. Перемещусь сразу же к утру позавчерашнего дня.
Началось все с того, что после завтрака всем кадетам было велено построиться у здания училища. Там же нам поведали о том, что на первом году обучения каждая группа курсантов проходит двухдневную практику по ориентированию в лесу. Собственно, к этому нас и подготовили. То необходимое, что нужно для практики, мы взяли в каком-то погребе; сумки, плащи, спальные мешки и прочее, и все это смердело осевшей пылью, старой материей и травой. Мы оделись в древние плащи и наполнили сумки самым важным, залили воды побольше во фляжки, запаслись сухим пайком и охотничьими ружьями, чтобы добывать пропитание своими руками. Подготовка была недолгой, но все это время я чувствовала пожирающие взгляды моего верного поклонника, а я принципиально избегала столкновений с его свитой и, в особенности, с ним самим. Ханджи я тоже сторонилась. Мысли о том вечере и о возможном развитии дальнейших событий все еще мучили меня. Поэтому я решила вести себя куда осторожней.
Когда все были готовы, мы сразу же на своих двоих отправились в ближайший лес в сопровождении инспектора и пары молодых кураторов. Добрались мы до чащи леса, там нам зачитали инструктаж по поведению в лесу и приказали разбиться на группы по шестеро. Началась возня, суета, а я в душе не чаяла, куда себя пристроить. Не прошло и минуты, как почти все команды были сформированы, кроме некоторых, в числе которых были свита Эрвина и…Хупперта. Не стоило даже лишний раз догадываться, что Смит с невидимым трепетанием ждал и надеялся, дабы я примкнула к ним. Честно говоря, это был нелегкий выбор. Будь это любая другая команда, я бы немедленно направилась к ней. В моём случае глупо спрашивать, что хуже: вступить в группу барыг Хупперта или в не внушающую доверие свиту Эрвина Смита. Лучше б меня кто-то пристрелил на месте. И все же, мне хотелось ясно показать Эрвину, что у меня отсутствует какое-либо желание иметь с ним дело. Его знания представляют для меня опасность. И, вероятно, он уже проинформирован о случае с Ханджи накануне. Так что через силу, определив веские мотивы, я решила примкнуть к команде Хупперта. Какого было удивление этих невежд, когда они заметили меня. Тут и полились глупые шутки определенного характера и низкосортный юмор, но я отвечала на них простым равнодушием. В группе я также увидела мою соседку напротив по казарме, у которой заимствовала свечки по ночам - Миллисент. Бедная девочка видимо попала сюда по воле случая. Мы были единственными членами этой команды женского пола. Чисто из солидарных соображений, я не могла оставить ее одну среди стаи диких, ободранных гиен.
Наконец, мы распределились, а наше задание заключалось в этом: члены команды, вышедшие из леса к указанному на карте пункту назначения первыми, получат зачет по ориентированию автоматом. Хупперт и его соратнички зарядились идеей выигрыша, и было заметно, как они, потирая в блаженстве руки и ехидно улыбаясь, придумывали грязные планы нечестной игры. Нам выдали карты, стрельнули из дымовой пушки, обозначая начало так называемой эстафеты, и мы все маленькими группками разбежались кто куда.
Бежали мы недолго, около девяти минут, пока не убедились, что в ближайших окрестностях ,кроме нас, никого нет. Мы развернули карту и определили наше местоположение, прикинув короткий путь до нужной нам точки. Это была единственная адекватная беседа с мужской частью команды, что жаль, ведь мне предстояло уживаться с ними до самого утра следующего дня. Вскоре они начали вновь умышлять всяческие способы, как бы подставить остальные команды. Я упрекла их за жульничество, но меня неизящно отправили на все четыре стороны, и тогда я сказала, что не буду участвовать в злых умыслах. В тот миг Хупперт будто помрачнел, и тень маниакального образа пала на его лицо, который сконфузил меня. Миллисент даже вздрогнула от испуга. Он подошел ко мне и шипел, что раз уж я нахожусь в команду вместе с ними, значит и пойду на самое дно вместе с ними, и с тем же самым обратился к зашуганной Миллисент, отчего та судорожно кивала головой. Явно, это была угроза, но не шибко убедительная. Поэтому я оставалась покойной и лишь ответила ему:
- Хупперт, ты так много разглагольствуешь о прочности принуждения кого-то своему пагубному влиянию. Так почему бы тебе не прислушаться к собственным словам? У меня не так много друзей, чтобы разбалтывать кому-либо о вашей нечестности, и не мне быть просветителем, ибо об этом и так все знают.
В конечном счете, мы договорились, что ни я, ни Миллисент не будем вешать ему и его верным служителям-драчунам, а они оставят нас в покое. На недовольное, полное внутреннего поражения, лицо Хупперта можно было засматриваться хоть весь день, настолько мне придавало удовольствие его оттененное самомнение. Таким образом мы двинулись по выстроенному маршруту через заросли. В это время Миллисент не отходила от меня ни на шаг. После короткой стычки она прижалась к моему рукаву и с горящими голубыми глазами поблагодарила за освобождение от оков Хупперта, от чего я невольно смутилась. Миллисент в придачу намного ниже меня, ее рост от силы доходит до полторы метров. Немного обрисую ее портрет: волосы у нее темно-русые, коротко стриженные, с такой же короткой челкой, доходящей до середины широкого лба. Лицом круглая и красная, вся покрытая веснушками, нос маленький и сильно вогнутый, словно бугорок без хряща. Губы у Миллисент тоже миниатюрны, даже не пухлы, но при всем при этом они ее не портят, а, наоборот, гармонирует с припухлостью ее лица и крохотным носиком, что придает ей миловидности. Что до глаз Миллисент, ну…волоокая. Парой посмотрит на тебя так, раскроет свои веки настолько широко, что можно и напугаться. То же самое было и тогда.
Она говорила, что восхищается людьми, не боящихся вступиться за себя и за остальных и что у самой ее никогда не хватало смелости выражать свое несогласие. С тех пор мы постоянно держались вместе, пока все не кончилось. Узнав ее поближе, я поняла, что она оказалась очень даже милой и смышленой девочкой, однако шибко доверчивой и наивной.
Все шло своим чередом: мы пробирались через чащу леса, искали ориентиры, останавливались на передышку, затем вновь продолжали идти. Попутно, слыша шаги другой команды, мальчики активизировались и яро воплощали в реальность свои планы, которые я ненароком подслушивала, но в подробности не вникала. Это было меньшее, что могло меня волновать. Пока они уходили на «разведку», мы с Миллисент решили попытаться поохотиться за дичью для приближающегося обеда. Чтобы не произошло никаких казусов, мы условились встретиться у ручейка в километре от дуба, у которого разошлись. Поначалу охота шла малоуспешно: видимо, вся дичь попряталась из-за большого количества людей в лесу. Тем не менее, нам удалось пристрелить одного крупного зайца, так что всем шестерым хватит. Оказалось, что Миллисент умеет свежевать и правильно обрабатывать убитое животное, поэтому я не стала долго думать и предоставила заняться этим ей самой. Я поняла, что эти навыки могут быть полезными, так что попутно Миллисент учила меня всему и даже давала мне попробовать применить теорию на практике, скажем так, хоть я могла оставить нас без обеда. Тогда мне стало интересно, откуда Милли все это умеет, и она рассказала мне про свое детство и родную деревню. Я узнала, что моя соседка родом из большого охотничьего семейства, и ее с самых малых лет приучали к оружию, брали в лес на очередной поиск добычи.
- Отец умер еще до моего рождения, но мой дядя посвятил себя воспитанию детей своего младшего брата. Со мной у него особые отношения, ведь я старшая в семье, на мне много ответственности. Он со мной строже, чем со остальными, но при этом любит меня до умопомрачения, хотя не часто это показывает. Поэтому я здесь. Чтобы вернуться и обеспечивать свою семью. Я очень по ним скучаю. - говорила Миллисент с большой надеждой и тоской во взгляде.
Через час мы были уже у ручья, но парни вернулись лишь спустя десять минут после нас. Они были сильно взволнованы своими проступками, осмеивали, как ребята из других команд попадались в их ловушки и даже как они чуть не отправили на тот свет нескольких из них…И все это было предметом их увеселений.
Когда мы закончили с поджаренным зайцем, то вновь отправились дальше по маршруту.
Так мы шли до наступления мрачных, холодных сумерек, и были сильно вымотаны беспрестанной ходьбой с тяжелыми сумками. Тогда я увидела, что Хупперт жесток не только с другими, но еще и со своими верными дружками. Артист, он и секунды не скрывал, что изнеможен пуще остальных и выводил это до какого-то абсурда. В моменте один из парней вынул свою фляжку и сделал глоток холодной колодезной воды, отдававшей железом. Каким-то образом Хупперт умудрился выпить всю свою воду в первые же часы практики. Еле стоявший на ногах, он резко отбирает у бедняги (кажется, его звали Артур) фляжку, оторвав с самых губ. Артур чуть ли не подавился и поспешил «нагнать» на бесстыдника, но тут же встретил шквал матерных угроз и подзатыльник. Он замялся и махнул рукой, пока его «друг» жадно опустошал всю его фляжку. Закончив, Хупперт бросил ее на землю, и плюхнувшись на нее сам, оперся о ствол дерева. Я подобрала фляжку Артура и вернула ему и сказала что-то вроде: «Хорош твой приятель. В беде не оставит». Он посмотрел на меня сначала недоверчиво, потом смягчился и вздохнул, мысленно соглашаясь с моим посылом.
Мы прошли еще несколько километров, пока не наступила кромешная ночная тьма, и мы поняли, что дальше идти невозможно. Многие уже начинали зевать и с старанием отлипали закрывающиеся веки. Так что было принято решение разбить лагерь. Перед этим мы с Миллисент снова ходили на охоту, пока еще солнце не опустилось за горизонт. Поэтому мы благополучно наелись кроличьей тушей и расположились у костра.
Мало того, что меня весь день раздражало поведение Хупперта и его приятелей, так теперь они и вовсе решили меня добить беспредметными диалогами перед сном. С развратнейшими подтекстами эти бретеры и дегенераты по совместительству говорили о девушках во время тренировок, их восклики, когда они попадались в ловушки моих честных сокомандников, и, что самое отвратительное, обменивались своими гнусными фантазиям. Было пыткой выслушивать все, что выходит из их уст, словно мои нервы вытягивают раскаленными щипцами. Покосившись на Миллисент, я заметила, что ей неприятно и крайне некомфортно: она хмурилась, бегала глазами, прищуривая их иногда, скорчившись всеми членами чуть ли не как высохший осенний лист, тревожно прикрывалась плащом. Тогда я почти выкрикнула парням, чтобы они перестали обсуждать такие вещи в присутствии самих девушек. Хупперт противно усмехнулся и сказал саркастически какую-то нескладную ахинею, считая это остроумным, вроде:
- А что, может присоединишься? Ты ведь и сама-то о подобном небось думаешь постоянно.
Парни, окружавшие его, словно апостола, тут же разразились смехом, а Хупперт сидел с самодовольной рожей. Я с удушающим меня презрением спросила у него, что бы это значило, и он ответил тем, что «характер у меня уж больно неженский», и парни вновь засмеялись.
- А зачем девушке с «женским» характером поступать в кадеты? - язвительно парировала я.
Когда Хупперт ответствовал, мол, чтобы парням со скуки не умереть, глубокое, животное отвращение поразило все мое тело, и мне стало физически невыносимо находиться рядом с этими людьми. Миллисент все это время сидела как на иголках. Она тихо шептала мне не продолжать вступать с ними в разговор, но я не слушала ее и, натянув легкую улыбку, я сказала:
- Я предлагаю тебе держать свой болезненный спермотоксикоз при себе.
Тогда Хупперт теряет терпение и выкрикивает, что его достало выслушивать мои вечные недовольства. «То же мне, праведница нашлась»,- артистично восклицал он. Спустя буквально пару секунд Хупперт с раздражением задает вопрос: «Чего ты к Эрвину с его кучкой шизофреников не пошла?» Я отказалась отвечать на него, и порядочно устала от их тягостного общества.
Когда мне надоело, я решила бежать от них куда подальше, под предлогом, что ушла набрать еще веток для костра. Уходила я в крайне неприятном расположении духа: эти люди добивали последнее, что осталась от моего шаткого терпения. Пройдя внушительное расстояние я забрела в чащу и остановилась. Озаренная яркими лучами лунного света, деревья в ней, казалось, были покрыты серебряной пудрой. Полная луна показывалась из-за прощелины в густой листве и приветствовала меня. Я взглянула на звездный небосвод, с жадностью вобрала в легкие свежего лесного воздуха и выдохнула в блаженстве. Невозмутимая природа как будто поделилась со мной своим вечным покоем, и по всему телу прошлось обновляющее чувство истомы. До того момента, пока краем уха я не уловила приближающийся шорох кустов и степенных шагов. Я тут же возненавидела человека, который посмел потревожить мой покой, которого так не хватает в последние дни. Шаги перестали в двух метрах от меня, и я обернулась к неизвестному. Какого было мое удивление, смешанное с яростью, когда я увидела перед собой Эрвина Смита. Он стоял смирно, глядя мне в глаза в упор, и молчал. «Здесь я и умру» - подумала я про себя. Однако Эрвин все же заговорил:
- Тебе стоило примкнуть к нашей команде, нежели к ним.
- С чего бы? - спросила я резко.
Он сказал, что мне они ненавистны, считая, видимо, что раскрыл все секреты моей души. Я спросила, с чего он взял, что только они, и он ответил так:
- С того, что они жалкие. Ты не из тех, кто ушивается с им подобными.
- Если это то, что ты смог вычислить из своих наблюдений за все те дни, что я здесь, то ты явно многое недоглядел.
Он помолчал с минуту и продолжил, не обратившись к моему замечанию.
- Я слышал, Ханджи тебе кое о чем поведала.
- Да. Уж это было открытием. - язвительно проговорила я и через некоторое время продолжила. Мой голос стал строже и ниже,- Говори, что ты знаешь. Все без утайки. То, что я знаю, никак не повлияет на твое положение здесь или где-либо. Я тут не поэтому. - говорил он, не поведя и бровью. Я помню, как сильное недовольство охватило меня всю.
- Я не успокоюсь, пока не услышу это от тебя. Говори прямо. Что ты обо мне знаешь? Ну!
Немного погодя, он ответил невозмутимо:
- Ты убила свою мать. Собственноручно. Избила битой.
В тот момент мне почудилось, будто время остановило свой ход. Я четко помню, как в ушах моих зазвенело, и меня одолела ярость с ужасом. До сих пор не могу себе этого объяснить, но я была готова заплакать. Тогда я дрожащим голосом сурово, насколько это было возможно, спросила как он мог об этом узнать. Эрвин сказал, что это неважно. И в этот момент я судорожно оголила клинок и направила на его глотку. Он же и с места не двинулся.
- Важно. - буркнула я, - Не ответишь, и я срежу с твоих костей мясо.
Я глядела на него злобно, нетерпеливо. И готова была исполнить свое обещание. С минуту он стоял, слегка нахмурившись, и наконец заговорил. Когда он сказал это, я осознала, в каком незащищенном положении нахожусь, и это меня терзало.
- Я был заинтересован тобой еще с самого твоего зачисления. Сам вид твой заставил меня подумать, что за этими глазами скрывается бесчисленное количество мыслей и тайн. Мой интерес подкрепился, когда одним вечером между ребятами завязалось необычное обсуждение. Помнишь тот день? А помнишь, какой вопрос послужил началом полемики? «Как считаете, можно ли оправдать убийство?» В тот самый миг твое лицо стало мрачнее обычного, побледнело, и показалось, будто твои мысли были отстранены от происходящего вокруг. Тебя явно что-то тяготило. А когда наши однокурсники решили узнать твое мнение, помнишь, что ты ответила? Ты сказала: «Если другого выхода не нашлось, значит так надо было. Но это нисколько не оправдание. Просто так устроена несправедливость». Я сразу понял, что в этом что-то кроется. Поэтому я решил достать больше информации и нашел твой дневник. Ты имеешь полное право злиться на меня за это, но я прочёл все, что касалось ночи убийства. Я пойму, если сейчас ты перережешь мне горло, но прошу тебя не спешить с этим. Успокою тебя и скажу, что больше я ничего не прочел.
- Ох, широкая у тебя душа, Эрвин! Кто дал тебе право лезть в чужие жизни? Ненормальный.
Мой разум затуманивался гневом и наступающим исступлением. Смит и правда готов пойти на отчаянные и аморальные поступки ради ублажения навязчивой идеи. С тех самых пор меня не покидает чувство, что даже в солдатской казарме невозможно надеяться на безопасность. Теперь я прячу дневник под деревянной доской в полу.
«Черт» - это единственное, что проскочило в моих мыслях. Мое сердце неустанно билось, и пульс отдавался в ушах. Пытаясь успокоить себя и сохранить здравый рассудок, я обрушила Эрвина расспросами:
- Ты будешь меня этим шантажировать? Заставишь действовать по твоему велению?
- Нет. Я ничего не буду делать. - ответил он. Все это время я держала клинок у его сонной артерии.
И тогда я спросила, чего он этим добивается. Последовал такой ответ:
- Ублажить любопытство. Меня поразила твоя история, и мне интересно, как и почему ты смогла пойти на убийство матери. Вряд ли ты доверишь мне все детали своей жизни в Эрмиче, но я догадываюсь, что к этому привело. Люди, успевшие уже познать ужасы жизни - вот, к кому я приглядываюсь. Ты та, кого я ищу.
- Какой вздор. Ты просто псих. - пробурчала я.
Эрвин поспешил парировать, выразив как истину, что здесь каждый третий являет собой психа, и я - не исключение. Мне началось казаться, что разговор идет слишком медленно, и я прямо спросила у него, хочет ли он затащить меня в разведку. Все время я была настроена крайне скептически, ведь Смит все еще оставался для меня темной лошадкой, хоть я угадала значительную часть сущности его. Но, очевидно, далеко не все. В общих чертах, из всего, что смогло удержаться в моей памяти, Эрвин ответил мне:
- Я лишь хочу, чтобы ты сделала обдуманный выбор, когда придет время. Мы с тобой похожи, Нина. Наверное, ты этого не видишь, но узнав меня получше, ты поймёшь, что я имел в виду. Такие как мы должны держаться вместе. По-другому в этом мире не выжить. Большинство людей кичатся о своем благополучии куда больше, чем о других. Мы вольны мечтать и исполнять наши мечты в реальность. Стремление к непостижимому - вот, что нас связывает. Мы не сможем спасти человечество не то, что от титанов, но и от самих себя. И все же мы заставим их задуматься. Разведчики не только борются с титанами. Они - посланники идеи. Идея - вот, что движет умы людей. У разведчиков есть философия. Ею мы и следуем. Я ни к чему тебя не склоняю. Каким окажется твой окончательный выбор, уже не в моей ответственности. И все же я желаю об одном: когда придет время, попомни мои слова.
Я выслушала его, и мой скептицизм начал меня подводить. Мне внезапно захотелось понять Эрвина. Колеблясь на одном месте, я пыталась найти ту самую нашу схожесть, в которой он тщился меня убедить. И тут я вынесла проблему будущих разведчиков: они слишком много стараются. Слишком много иллюзий и пустословий, не имеющих под собой добротной почвы. Хотя, отрицать не стану, в этой самой философии что-то определённо есть. Но выполнимо ли оно в реальной жизни - уже вопрос, который нельзя исключать, когда намеренно идешь по тропе разведчиков.
Наконец, я успокоилась, убрала нацеленный клинок обратно в ножны и произнесла беззлобно и честно:
- Нет, мы разные. Я не стремлюсь к великому. Покой - это все, чего я хочу от жизни. Обычного, человеческого.
Я вспомнила про свою мечту. Предательская тоска настигла меня в ту же секунду.
- Покой настанет, лишь когда на земле не останется ни одного человека. При жизни не бывает покоя. При жизни можно только смириться. - сказал он совершенно спокойно, но не сразу. Я не смотрела ему в глаза. Не хотела, чтобы он прочёл в моих и другие мои сокровенные тайны. Оставаясь тоскующей по нахлынувшим воспоминаниям, я глядела на землю под моим ногами и, издав короткий ироничный смешок и припомнив сказанное им ранее, я прохрипела:
- Смириться, значит. Тогда почему бы вам не смириться с тем, что люди никогда не поймут разведчиков. Вас единицы. А паскуды масса. Естественная среда для человека - это нравственная трущоба. Вы зря стараетесь. Все пустое.
Наступило гнетущее молчание. Ненароком я взглянула на Эрвина, заметив, что брови его сошлись к переносице, и ожидала увидеть в голубых глазах сомнение. Прогадала. В них сияла лёгкая печаль и ясность мысли.
- Может и так. Но если все психи уподобятся паскуде, мир станет куда более адским местом. - почти шепотом вымолвил мой «визави».
Все негативные мои чувства улетучились, ибо причин скалить зубы на Эрвина у меня уже не находилось. Возможно, у меня просто не осталось сил их испытывать. Так, я решила принять тот факт, что мне ничего не грозит, и поверить Эрвину и его истинным побуждениям, касаемо моего раскрытого секрета. Не было более воли и желания с ним спорить. Тогда я просто спросила:
- И ты правда в это веришь? В разведчиков.
И Смит ответствовал одним: «Пожалуй».
Я приняла его ответ, кивнув головой. Мы оба замолчали с минуту, но пронзительный голос Эрвина поспешил разрушить эту тишину, и закончить на этом нашу с ним беседу:
- Подумай. Если решишь довериться мне, приходи завтра после ужина в библиотечное крыло. Мы все будем там.
Эрвин развернулся и ушел в мрак лесных дебрей. Я вновь осталась наедине с природой и своими мыслями. Тогда я поняла, что все люди своего рода психи. Вопрос лишь в том, у кого хватит достаточно смелости прозвать себя таковым.
Я вернулась к разбитому лагерю, предварительно набрав-таки немножко сухих веток, чтобы не подумали, будто я уходила по другой причине. Однако дойдя до уже тлеющего костра, я увидела, что все мои соратнички сладко сопят во сне. Не сказать, что я жаловалась, как раз наоборот. Я лишь почувствовала слетевший с души камень, поскольку терпеть их говоры представлялось для меня более невозможным. Я бросила пару веток в костер, чтобы «освежить» слабый огонь и так и осталась бесконечно глядеть на пылающие языки пламени. Столько мыслей кружилось в моей голове - одна тут же переходила в другую. До той ночи я равнодушно относилась ко всему, что связано с развед-корпусом. Но смею признать, что Эрвин обладает удивительным даром убеждения. Наверное, поэтому он и смог сплотить вокруг себя стольких человек. Вот и я попалась на его агитации. Хотя первое время чувствовала страшное негодование, поскольку не хотела признавать, что его убеждения пересилили мои собственные в моем же сознании, и противилась этому всячески. Но в конечном итоге я пришла к тому, что мне больше некуда идти. И если я не хочу прожить жизнь бесцельно, мне нужно за что-то бороться. Действительно, у разведчиков есть своя философия. Благородная и в то же время жестокая. Так, может, и мне стоит к ним прислушаться? Пойти ли мне в библиотечное крыло после ужина?
Пока я пыталась ответить на волнующие меня вопросы, в мыслях проявился образ Джульетт; неясно, почему именно в тот момент. А затем я поняла, что она бы точно помогла мне найти ориентиры. Сколько себя помню, Джульетт всегда была рядом, если я нуждалась в ее совете. Потом осознала, что ужасно скучаю по ней. По белокурой волнистости ее длинных волос; по ее глубоким, сияющим, словно росистые полевые травы на рассвете, зелёным очам; по лучезарной улыбке, которой Джульетт одаривала меня каждое утро в гимназии; по ее горячим объятиям; по ее голосу, такому родному и мелодичному; по нашим долгим разговорам; по ее мыслям. Мне так не хватает моей дорогой подруги. Господи, позволь мне увидеться с ней еще хоть раз. Застать в толпе зевак, узнать ее черты в случайной забегаловке, заметить в окне двухэтажного дома, где угодно, лишь бы повстречаться с Джульетт снова.