Per aspera ad astra

Он просыпается как раз вовремя — машина медленно останавливается, шофер глушит мотор, а Сириус начинает копаться в телефоне, ворча на плохой интернет, в попытках оплатить поездку. Джеймс трет глаза под очками, пытаясь взбодриться, выглядывает в окно и озирается по сторонам, и единственное, что попадается ему на глаза, — это большой, шикарно отделанный коттедж метрах в тридцати от них, с тремя этажами, балконами и беседкой в саду, где уже начинают просыпаться цветы и деревья. Когда они втроем вылезают из машины, то какое-то время просто стоят, глуповато пялясь в одну и ту же сторону — в сторону коттеджа. — Мило, что она нас всех пригласила, да? — бормочет Римус, первым нарушая тишину. — Ну, она пригласила действительно всех, — отзывается Сириус. Джеймс только кивает, и они начинают идти. Коттедж даже издалека выглядит… ну, как минимум оживленно. Повсюду — на самом деле, блин, повсюду — снуют люди, как в муравейнике: бродят, сцепившись руками, болтают и смеются, разбившись на маленькие группки, жарят барбекю во дворе, целуются на нижних ступенях лестницы, и… кто-то даже играет в гребаный бадминтон, серьезно? Джеймс не знает, восхищен он или больше все-таки напуган. И, учитывая все это, он боится даже представить себе, что происходит внутри коттеджа. Он не уверен, что при таком количестве народу хоть кто-нибудь заметит их появление, но оказывается не прав: Пандора, будто по волшебству, выходит на крыльцо, стоит им только приблизиться, и тут же бросается расцеловывать каждого в обе щеки. — Я так рада, что вы пришли! — восклицает она, широко распахнутые глаза сияют счастьем, как будто они трое — самые почетные гости на любой вечеринке. — Мы рады, что ты пригласила, — отвечает Римус, широко и искренне улыбаясь ей. — Между прочим, потрясающе выглядишь, — говорит Сириус. Пандора улыбается его комплименту, а потом упирает руки в бока и вздергивает подбородок, театрально принимая позу а-ля «этому городу нужна новая героиня». Она одета в костюм, состоящий из полупрозрачной голубоватой блузки и свободных штанов того же фасона, сверху — синий пиджак нараспашку, лицо усыпано блестками, а длинные светлые волосы собраны в очередную немыслимую прическу из множества косичек, заколок и резинок, и все это выглядит по меньшей мере экстравагантно, по большей — безумно, но, так как это Пандора, образ кажется правильным, логичным и завершенным, и все его элементы живут в гармонии друг с другом. — Если захочешь, могу одолжить, Сириус, — подмигивает Пандора. Сириус сияет, тут же оборачиваясь к своему парню: — Как думаешь, я буду красивым в таком костюмчике, Лунатик? — Ты будешь красивым, даже если наденешь мешок для мусора, Бродяга, — слегка насмешливо, но с очевидной нежностью отвечает Римус, чмокая его в висок. — О-о, — тянет Пандора, прижимая руки в груди, — ну какие вы милашки, а? Пойдемте, мне не терпится познакомить вас со своими друзьями! Она тащит их внутрь, где звуки и запахи становятся концентрированнее, и, да, народу здесь, как он и предполагал, даже больше, чем на улице, и все, кажется, живут какой-то своей собственной жизнью, обитают разрозненными кучками, кто-то играет в карты, кто-то — в настолки, кто-то опрокидывает шоты в очередной алкогольной игре, выдуманной подростками, кто-то подпевает песням из колонок и танцует, как последний раз в жизни, — в общем, вечеринка идет полным ходом. В нос забиваются разнообразные запахи; Джеймс отчетливо чувствует запах жареного картофеля, мяса и пряных специй, а еще сладковатые ароматы ванили, соленой карамели и кукурузы, и его рот наполняется слюной — он ничего не ел с самого утра. Пандора ведет их сквозь толпу, представляя такому огромному количеству человек, что Джеймс даже не пытается запомнить имена — ну, то есть он пытался, правда пытался… но забил на это где-то после четырнадцатого — Майка или, может быть, Криса. — Если вы голодные, — говорит Пандора, — то на кухне можно перекусить. А еще где-то там должна стоять выпивка, но Барти в этом лучший советчик, чем я. Где, кстати, он? Барти! — зовет она, осматриваясь. А затем кричит: — Дэвид Боуи — худший музыкант столетия! Она улыбается, довольная собой, когда в толпе — в следующую же секунду, если честно — появляется хмурое лицо Барти, обращенное в ее сторону. — Ты зачем богохульствуешь? — требовательно спрашивает он, приближаясь, и только потом замечает рядом с ней всех остальных. — О, приветик. — Потому что иначе тебя не дозваться. — Пандора закатывает глаза. — Покажешь нашим гостям, где выпивка? И, эй… будь с ними милым и вежливым и не говори никаких отвратительно непристойных штук, понял? — Я? — Барти вскидывается, не на шутку оскорбленный. — Да разве я хоть раз в жизни говорил что-то непристойное, любовь моя!.. Пандора фыркает, качая головой. Когда она уже собирается уйти и оставить их на Барти, Джеймс снова окликает ее — и неуверенно протягивает подарок в яркой упаковочной бумаге. Сириус и Римус повторяют за ним, протягивая свои. Пандора выглядит такой счастливой и такой удивленной, будто это не у нее тут день рождения, будто это что-то необычное — приходить на чужой праздник с подарками. Она прижимает свертки к груди, как что-то драгоценное, а затем снова целует их — и даже Барти — в щеки. И, порхая, исчезает в толпе. — Иногда я задаюсь вопросом, чем я ее заслужил, — мечтательно бормочет Барти себе под нос, провожая ее взглядом, после чего поворачивается к ним лицом и хлопает в ладоши: — Ну, чего встали, красавчики? Давайте-ка найдем вам чего-нибудь выпить. Барти ведет их на кухню, где, не обращая никакого внимания на их слабые и неискренние протесты, вручает каждому по хот-догу. Джеймс и Римус соглашаются на пиво, а Сириус — просто потому что может — заказывает себе коктейль. Он, видимо, предполагал, что Барти отошьет его с этим и они просто посмеются, но Барти только кивает в ответ и тут же принимается метаться по кухне, отыскивая ингредиенты. — Так все эти люди здесь — друзья Пандоры? — неуверенно спрашивает Джеймс, звуча немного невнятно, потому что откусил слишком большой кусок. Барти оборачивается через плечо и бросает на него насмешливый взгляд: — Ага. — Я имею в виду, их довольно много, да?.. — В городе, где я родился, было меньше людей, чем здесь, — вклинивается Римус. — Ну, Пандора — дружелюбная. — Барти жмет плечами, нарезая лайм тонкими ломтиками на разделочной доске. — Я раньше тоже не понимал, как это возможно, чтобы у одного — да еще и такого маленького — человека было столько друзей. Но она на самом деле дружит со всеми, кто хочет дружить с ней, и каким-то образом даже запоминает их имена. — Она удивительна. — Это правда. — Барти, наконец закончив с коктейлем, поворачивается, чтобы торжественно вручить его Сириусу. — Нам троим очень повезло с ней. — Троим? — Мне, Эвану, Реджу. — Барти насмешливо улыбается, рассматривая Джеймса, в уголках его глаз появляются лучики морщинок. — Хватит представлять всякие оргии с нами в главных ролях, Джимми. Редж ни в одной из таких точно не участвовал. — Да я не!.. Он не успевает даже договорить, потому что Сириус отвешивает ему подзатыльник: — Не смей представлять моего любимого младшего брата голым! «Да что там представлять-то», — думает Джеймс — и сильнее сжимает челюсть, чтобы не сказать этого вслух. Барти переводит веселый взгляд между ними двумя, что-то соображая, и складывает руки на груди. — В самом деле, ничего такого, — говорит он. — Реджи слишком гей, чтобы рассматривать Пандору не как подругу, а Пандора не может — и никогда не сможет — отвязаться от своих сестринских чувств к нему. — Они так близки? — Ближе, чем вообще можно представить. — Барти чешет затылок, размышляя. — Это ведь мы с Эваном подружились с ними, уже будучи в средней школе. А эти двое всегда были вместе, с первого класса. Хотя и учились в разных группах. Неразлучные, как попугайчики эти. Много дерьма прошли вместе… — Барти осекается, бросая взгляд на Сириуса, но тот только слабо улыбается ему в ответ, мол, все окей. И хотя никто из них на самом деле не думает, что все окей, они успешно делают вид. Барти ведет их обратно в гостиную и заставляет ввязаться в какую-то дурацкую игру с пластмассовыми стаканчиками, и они отпираются ради приличия, но быстро входят во вкус — даже обычно скромный и зажатый Римус слегка расслабляется, ведет себя так, будто не окружен десятками незнакомых людей. Джеймс решает, что ему здесь нравится. Даже количество народу не портит общей дружелюбной, комфортной и умиротворенной атмосферы, все находятся на одной и той же волне и относятся друг к другу с уважением, и у него бы никогда в жизни не повернулся язык назвать Пандору неразборчивой в плане выбора друзей. Джеймс убеждается в этом в тот момент, когда кто-то вдруг начинает скандировать «ЦЕЛУЙ!», и все остальные радостно подхватывают это, и гостиная наполняется криками, пока в ее центре Барти, Эван и Пандора по очереди целуются друг с другом, и никто не смотрит на них с отвращением или осуждением (Джеймс тщательно за этим следит), только кричат, свистят и улюлюкают. — Мне нужно пойти поблагодарить ее, — говорит Сириус, со слабой улыбкой наблюдая за тем, как они каким-то чудесным образом соединяются для тройного поцелуя, а потом Барти говорит что-то забавное, и Пандора отпихивает их от себя, заливисто хохоча. — За что? — спрашивает Джеймс, хотя подозревает, что уже знает ответ. — За то, что приглядела за Реджем, пока меня не было рядом. — Ты же знаешь, что в этом нет и не было твоей вины, да? — говорит Джеймс, но Сириус делает вид, что не услышал его, отвлекшись на разговор с Римусом по другую сторону от него. Джеймс ничего больше не говорит, только наблюдает за тем, как Сириус поднимается и протискивается сквозь толпу, чтобы подобраться к Пандоре. Он наклоняется к ее уху и что-то шепчет, и она мягко кивает в ответ, и они пропадают из виду. Римус кажется обеспокоенным, глядя им вслед, будто едва держится, чтобы не отправиться за ними, так что Джеймс слегка похлопывает его по колену: — Все будет в порядке. Он будет в порядке. Ему нужен этот разговор. Римус порывисто кивает, одним глотком допивая пиво. Сириус возвращается к ним только минут двадцать спустя, но выглядит гораздо более умиротворенным и расслабленным, алкогольный румянец слегка покрывает щеки, пряди волос выбились из пучка на затылке. — Все хорошо прошло? — шепотом спрашивает Римус. — Отлично, — с мягкой улыбкой кивает Сириус. Джеймс улыбается ему, а затем переводит взгляд на Пандору, болтающую с кем-то возле столика с пуншем. Он решает не думать слишком долго — это, как правило, не приводит его ни к чему хорошему, — просто вскакивает на ноги и движется в ее сторону. — Честно, дорогой, я даже не знаю, где он может быть, я и сама не видела его уже несколько часов, — говорит она, едва бросив на него взгляд, и Джеймс в ступоре останавливается рядом. — Что? — спрашивает он, неуверенный даже в том, что она обращается именно к нему. — Редж, — с добродушной улыбкой говорит она, слегка вскидывая брови. — Разве ты не про него хотел спросить? — А… хм… — Джеймс чувствует, как краснеют его щеки. — Ну… да. Просто… я понял, что за все это время ни разу не видел его здесь, и… решил спросить, здесь ли он вообще? — Ну, приехали мы сюда вместе, так что далеко уйти не должен был, — задумчиво кивает Пандора. — Я не знаю, Джеймс. Он не очень любит такие мероприятия, по большей части он в них даже не участвует, просто прячется где-нибудь, где никого нет, наслаждается одиночеством. Попробуй поискать его где-нибудь наверху — там, кстати, полно пустых спален, — или на балконах, или на заднем дворе, или… О! Слушай, я, кажется, видела, как он уходил на веранду. Возможно, он до сих пор там. Джеймс кивает, но не двигается с места, хмуро уставившись себе под ноги. — Эм-м, Пандора? — Да, дорогой? — Как думаешь, я слишком сильно навязываюсь? — Он ведет плечом. — К Регулусу. Я не уверен, что он… хочет видеть меня так же сильно, как я хочу видеть его. — Я думаю, — пораздумав, осторожно начинает Пандора, — что иногда его желания и его слова расходятся между собой в две разные стороны. Она поджимает губы, и Джеймс видит, что она хочет, до ужаса хочет сказать ему что-то еще, но не решается, так что просто смотрит ему в глаза — будто бы надеясь, что он сам до всего догадается. Джеймс снова кивает. Она похлопывает его по руке, ободряюще улыбается и отворачивается к подошедшему Эвану. Джеймс оборачивается, боясь столкнуться взглядом с Сириусом и понять, что тот наблюдал за ним все это время, — уйти без объяснений у него тогда точно не получится. Но Сириус даже не смотрит в его сторону, увлеченно споря о чем-то с зеленоволосым парнем, сидящим на спинке дивана. Джеймс пересекается взглядом с Римусом, но тот только понимающе машет ему рукой — что-то типа «вали да поскорее». Он вздыхает от облегчения, импульсивно хватает из открытой коробки кусочек пиццы, укладывая его на одноразовую тарелку, и мчится сквозь толпу, в глубь дома, туда, где, по его предположениям, должна находиться веранда. Когда он выходит наружу, то сразу замечает его — точнее, копну его кудрявых волос, выглядывающую поверх спинки кресла. Регулус сидит спиной к нему, слегка наклонив голову, будто бы увлеченный чем-то, так что Джеймс слегка стучит по деревянной двери, чтобы привлечь его внимание. Регулус оборачивается, окидывает его быстрым незаинтересованным взглядом. Он вздергивает бровь, а затем театрально смотрит на несуществующие часы у себя на запястье: — Что-то ты сегодня долго, Поттер; все в порядке? — О, так ты меня ждал? — улыбается Джеймс, и Регулус просто смотрит на него, будто бы озадаченный тем, как его слова можно было исковеркать до такой степени неузнаваемости. Он так ничего и не отвечает, только издает какой-то неопределенный звук и отворачивается, и Джеймс решает считать это положительным ответом. Он закрывает за собой дверь и проходит вперед, и Регулус наконец целиком попадает в его поле зрения — Джеймс убеждается, что он сидит с какой-то книгой на коленях. — Я принес тебе пиццу. Регулус вскидывает на него взгляд, а потом смотрит на треугольничек пиццы на одноразовой тарелке. — С чем? — С ананасами. Тебе нравится? — Да. Джеймс протягивает ее ему, и Регулус бормочет тихое «спасибо» в ответ, тут же принимаясь есть. Джеймс просто садится на диван неподалеку, поглядывая на него и пытаясь подавить улыбку. Он знает, что испытывает неоправданно много удовлетворения насчет всего этого, но ничего не может с собой поделать, потому что Джеймс ненавидит ананасовую пиццу, а Регулус любит ее, и Джеймс хочет надеяться, что он также любит оливки, болгарский перец и мед, чтобы они могли стать самой гармоничной парой десятилетия. — Что ты читаешь? — спрашивает Джеймс, когда Регулус заканчивает с пиццей. Он колеблется пару секунд, после чего поднимает книгу вверх и демонстрирует ему обложку — «Приглашение на казнь» Владимира Набокова. Джеймс хмурится, вспоминая. — Это тот же, кто написал «Лолиту»? — Да; ты читал «Лолиту»? — Нет, но Лунатик много мне про нее рассказывал. Он был под впечатлением. — Да, это хорошее произведение. — Регулус сдержанно кивает, закрывая книгу, но придерживая нужную страницу пальцем. — А что… ты читаешь, Джеймс? — Ну… — Джеймс смущенно откашливается, не ожидая такого вопроса, — на самом деле, в основном фэнтези? Это еще в детстве началось. Когда я был совсем маленьким, папа подарил мне книжки про муми-троллей, и именно по ним я научился читать. А моя мама — самая жуткая толкинистка из всех, которых ты только можешь встретить, она часто читала мне «Хоббита» и — позже — «Властелина колец» перед сном. Мне это очень нравилось… все эти выдуманные миры, возможность гулять по ним, сколько тебе вздумается. Так что… — Он жмет плечами, не зная, как закончить свою мысль. Он поднимает взгляд на Регулуса, ожидая столкнуться с насмешкой или презрением в чертах его лица, но тот смотрит по-странному мягко, чуть склонив голову на бок. — И какие у тебя фавориты на данный момент? — спрашивает он, подталкивая. Джеймс задумывается. — Мне очень нравится Нил Гейман… и Терри Пратчетт, да… и Джордж Мартин… и Робин Хобб с ее «Сагой о Видящих» — боже, ты даже не представляешь, какое там славное гейское напряжение между двумя главными героями. — Представляю, Джеймс, — с мягкой усмешкой возражает Регулус. — Я читал. — Правда? — Почему ты удивлен? — Ну, потому что ты… Регулус Блэк? Интеллектуальный аристократ, который должен читать только философские трактаты и древние манускрипты, все такое. Современное фэнтези тебе как-то… не идет, что ли. Регулус бросает на него удивленный взгляд, а затем смеется, прикрывая рот ладонью и качая головой: — Самое нелепое мнение обо мне. Я читаю все, что захочу. В прошлом месяце я читал «Пеппи Длинныйчулок». — Потрясающе, рад это слышать, потому что лично я сейчас нахожусь в процессе чтения фэнтези-цикла для девочек-подростков и я в восторге от этого. Регулус усмехается и опускает голову на спинку кресла, просто глядя в его сторону, на него. Джеймс немного нервничает под его невыразительным, но пристальным взглядом, так что снова принимается болтать: — На самом деле, я немного беспокоюсь по поводу своего подарка Пандоре. — Не стоит. Она бы обрадовалась, даже если бы ты подарил ей носок. Она непритязательна. — Пауза. — А что ты подарил ей, Джеймс? — Э-э, книгу, — быстро отвечает Джеймс. — Боже, я едва с ума не сошел, пока пытался придумать, что ей подарить. Незнакомцы, у которых день рождения, — это просто ебаная катастрофа, клянусь. Я могу придумать подарок для Сириуса, Римуса, Лили, Марлин или кого угодно другого из нашей компании за считанные секунды, но мне потребовалось несколько недель, чтобы придумать подарок для Пандоры, и все, в конечном итоге, решила дурацкая случайность. Помнишь тот ее пост про «Сумерки» в Инстаграме? — Ах, тот самый пост, где она подробно расписала, как сильно расстроена общечеловеческой тенденцией относиться к «Сумеркам» с иронией, в то время как они заслуживают искренней и настоящей любви? — Да, именно. — Джеймс кивает. — Так вот, именно он и натолкнул меня на мысль, что я мог бы… подарить ей что-то, связанное с этим. Не помню, что случилось дальше, но очнулся я уже в многокилометровой очереди за автографом Стефани Майер. Регулус округляет глаза: — Ты подарил ей экземпляр «Сумерек» с автографом Стефани Майер? — У нее уже есть такая, да? — огорченно тянет Джеймс, запуская руку в волосы. — Блин. Так и знал, что это тупо. — Нет, Джеймс, это… потрясающе. Скажу по секрету, у Пандоры очень длинная история с этим автографом — она пытается получить его уже лет пять, но каждый раз ей что-то мешает. Она уже даже начала думать, что это «нечистая сила» или что-то такое. Ходила недавно к гадалке, проверяла, нет ли на ней порчи. — Регулус усмехается. — Она будет счастлива твоему подарку… даже больше, чем если бы ты подарил носок. Джеймс глупо улыбается, чувствуя облегчение. — Спасибо, ты на самом деле успокоил меня. Регулус отвечает на его улыбку своей — мягкой, рассеянной, едва уловимой, но такой искренней, что под ребрами тянет и сжимается. На какое-то время они замолкают, и Джеймс рассеянно осматривается, прислушиваясь к едва долетающим до них звукам — музыке, смеху, чьим-то пьяным визгам. Тут, на веранде, довольно уютно — повсюду стоят кресла и диванчики с мягкими подушками, есть небольшой шкаф с книгами и комиксами, пахнет деревом, лаком и цветами, — и Джеймс даже не может осуждать Регулуса за нежелание уходить отсюда: дышится тут гораздо легче, чем там, в коттедже. И все-таки он никак не может перестать удивляться тому, что этот Регулус и тот, со сцены, — один и тот же человек. Каким образом кто-то, приковывающий к себе все внимание на сцене, может быть настолько закрытым, замкнутым и нечитаемым в реальной жизни? Регулус убирает книгу на небольшой высокий столик рядом с ним, достает сигареты и усаживается поудобнее, подтягивая ноги к груди. Джеймс старается не пялиться слишком очевидно, но у него это, наверное, не получается, потому что Регулус смотрит в ответ и приподнимает брови. — Можно вопрос? Регулус слегка вскидывает подбородок и кивает, маленький красный огонек отражается в его темных глазах, когда он подносит сигарету к губам и глубоко затягивается. — Почему ты… ну, в смысле, решил заниматься именно тем, чем ты занимаешься? — спрашивает Джеймс. — Музыкой, я имею в виду, конечно же. То есть… не то чтобы ты плох в этом, потому что ты абсолютно прекрасен, но… Как эта мысль пришла в твою голову? Регулус просто продолжает смотреть на него, размышляя, и это — одно из того, что так сильно нравится Джеймсу в нем. Он никогда не торопится дать ответ, никогда не суетится, всегда берет столько времени, сколько ему необходимо. Джеймсу стоило бы у него поучиться — он, в свою очередь, вообще редко задумывается, прежде чем что-то сказать. (Сириус постоянно говорит, что ему не нужно ничего в себе менять, потому что это — часть его природного очарования, но Джеймс знает, что он просто издевается). — Не думаю, что я что-то решал, — в конце концов отвечает Регулус, стряхивая пепел в пепельницу. — Я не из тех, кто верит в судьбу или предопределение, но… это всегда просто было со мной. Я начал писать стихи, когда мне было лет десять… может, даже меньше. Так что… довольно логично, что в конечном итоге все пришло к музыке. Может быть, если бы не мои родители, все это началось бы гораздо раньше, а так… мой подростковый бунт слегка задержался. — Регулус невесело усмехается. — Сириус в этом плане никогда не отставал. Даже забавно вспоминать, как сильно я ненавидел его в те времена. Он был таким… громким, и ярким, и самодостаточным. Мне всегда хотелось, чтобы он просто… заткнулся. Я не понимал этого, я не понимал, зачем он все это делает, и я не понимал его, так что я ненавидел его, потому что все всегда заканчивалось тем, что он лежал там, на кухонном полу, побитый и слабый, не имеющий сил даже на то, чтобы подняться на ноги, и я никак не мог помочь ему, мне всегда оставалось только смотреть. Это было тошно. До сих пор тошно. Регулус прерывается, чтобы достать новую сигарету. Его лицо не выражает никаких эмоций, голос ровный, но — и Джеймс замечает это, даже когда он пытается это скрыть — его руки дрожат, как от холода; он несколько раз безуспешно чиркает зажигалкой, пытаясь зажечь сигарету. На четвертый или пятый раз у него получается. Джеймс боится, что его голос будет позорно дрожать, если он заговорит сейчас, так что он молчит, просто наблюдая за его действиями. — Мне было семнадцать, когда я впервые по-настоящему понял Сириуса, — говорит Регулус, делая затяжку, смотрит куда-то поверх плеча Джеймса. — Он на тот момент уже как два года жил с тобой, и это было поздно, слишком поздно; мне казалось, что бесполезно пытаться менять что-то между нами, учитывая, как испортились наши отношения в последние годы, но… я понял его. И этого в какой-то степени было достаточно, это принесло мне такое облегчение, что я даже… вряд ли могу выразить это словами. — Что… — хрипло начинает Джеймс, тут же откашливаясь, — что случилось? — Мы с Барти, Эваном и Пандорой уже как несколько лет в тайне от всех занимались музыкой, что, по сути, означало редкие репетиции, на которых не было никого, кроме нас. Мы собирались у Пандоры, в гараже ее отца, потому что ее родители всегда относились к нам лояльнее всего, и, ну… пытались изобретать что-то вместе. Как я уже сказал, у меня было много текстов, а у Барти отыскалась гитара, и мы пытались соединить все это вместе. Было нелепо, но нам нравилось. Пандора постоянно притаскивала кучу разноцветных блестящих шмоток, и мы наряжались в них, как будто собирались на маскарад или вроде того. Танцевали там вчетвером, как придурки, представляя, что мы на сцене, красили друг другу лица и ногти и пили дешевое вино, которое откуда-то доставал Эван. И однажды я просто… — Регулус взмахивает рукой в воздухе, роняя пепел и не замечая этого, — вернулся в таком виде домой. — Блядь. — Ага. Не то чтобы я забыл, как я выгляжу; я сделал это сознательно. Я хотел посмотреть, как изменится ее лицо, когда она увидит меня. Когда она увидит, каким может быть ее младший-«вечное разочарование»-сын. И, знаешь, я ни о чем не пожалел. — Что она сделала? — спрашивает Джеймс, чувствуя, как горло душит невидимая рука ужаса. Он знает, он уже знает ответ. И он ненавидит это. — Она ударила меня, — просто отвечает Регулус, туша сигарету. — Она ударила меня так сильно, что я даже головой о стену приложился, кажется. У меня был разбит нос, я чувствовал, как кровь из него — горячая, вязкая — течет по губам и подбородку, но я тогда даже боли не чувствовал. Я никак не мог перестать улыбаться, вспоминая презрение в ее глазах, ее тонкие губы, изогнутые вниз от ярости. И тогда я понял Сириуса. Я понял, каково это, — знать, что ты не такой, как она. Не такой, каким она хочет, чтобы ты был. Какое это наслаждение, Джеймс. Просто знать это. Джеймс качает головой, опуская взгляд на свои руки: — Мне так жаль, Регулус. Никто не заслуживает подобного. — Ничего страшного, Джеймс. Не вздумай винить в этом себя или… или даже Сириуса. Мне нравилось обвинять его во всем раньше, но с тех пор прошло много времени. Это… — Регулус хмурится, — не самое хорошее детство, но… я не стал бы ничего менять, даже если бы мог. Мне нравится то, где я оказался. — И это… возможность быть не похожим на того, кем бы она хотела тебя видеть, — то, почему ты решил заниматься музыкой? — О, нет, я не настолько жалок, Джеймс. Я действительно люблю то, чем занимаюсь, я люблю ребят и музыку, которую мы создаем вместе с ними. И я правда потрясающе чувствую себя на сцене, очень свободно. Я никогда не чувствую себя так же свободно, как в минуты, когда я на сцене. — Регулус качает головой, из-за чего кудрявые пряди волос падают ему на лицо. — Но это просто… приятное дополнение, понимаешь? Представлять, как она задыхается от ненависти и разочарования где-то там каждый раз, когда вспоминает, чем я занимаюсь и какой образ жизни веду. Она стыдится меня настолько сильно, что я просто… горжусь этим. В конце концов, это значит лишь то, что я все делаю правильно. — Сириус тоже гордится тобой. Регулус улыбается — мягко и грустно, слегка прищурив глаза, уголок его губ дергается. — Буду надеяться, что однажды он сможет сказать мне это сам. — Я уверен в этом. И… спасибо, что рассказал, Регулус. Я очень ценю это. — Не жалеешь, что спросил? Я столько всего на тебя вывалил. Наверняка ты ожидал более милой и романтичной истории. — Я ничего не ожидал, — качает головой Джеймс. — И нет, я не жалею. Мне было больно слышать все это, но… твое доверие очень много для меня значит. Регулус слегка кивает в ответ, отворачиваясь. Джеймс только в этот момент замечает, как за время их разговора день сменился вечером, мягкие весенние сумерки спустились во двор вместе с прохладой. Джеймс слегка ежится. — Холодно, — бормочет он, потирая ладони друг о друга. — Не хочешь пойти в дом? — Честно говоря, нет, — настороженно отзывается Регулус. — Мне и здесь хорошо. Но тебе необязательно сидеть со мной, если ты замерз. — Просто… — Джеймс запинается. — Я не имею в виду присоединиться к вечеринке, мы можем пойти туда, где никого нет. Пандора сказала, что наверху много пустых спален. Регулус иронично выгибает бровь: — Неужели, Джеймс? — Я не имел в виду… то есть… Регулус… не издевайся надо мной. Я просто хочу отвести тебя туда, где тепло. — Зачем? — Потому что, возможно, мне есть, что тебе сказать. — Это каким-то образом связано со свиданиями? — Э-э, предположим. Регулус вздыхает, качая головой, но Джеймс видит, как уголки его губ дергаются в улыбке. — Я не удивлюсь, если однажды ты просто свяжешь меня, засунешь в мешок и притащишь таким образом в какой-нибудь шикарный ресторан на романтический ужин, — говорит Регулус, а потом — плавно поднимается из кресла, подхватывая свою книгу со столика. — Уверен, я мог бы. — Джеймс тоже встает, чтобы придержать дверь перед Регулусом. — Но я не хочу брать тебя с помощью грубой силы. — Нет, не хочешь. — Регулус на секунду останавливается рядом с ним, пробегается оценивающим взглядом сверху вниз — и обратно, к глазам, заставляя сердце Джеймса сделать сальто. Его голос глубокий и низкий, когда он говорит: — Хотя мне бы такое понравилось. И вот он — Регулус Блэк, также известный как Король Смешанных Сигналов. Джеймс дает себе несколько секунд, чтобы сделать пару глубоких вдохов и выдохов, после чего проскальзывает в дом вслед за Блэком. Лестница, ведущая на второй этаж, оказывается прямо напротив веранды, и это здорово, потому что им даже не приходится тащиться через гостиную, где, как и прежде, слишком много народу. Оставаясь в тени, они поднимаются на второй, а затем и на третий этаж незамеченными, и Регулус ведет его вдаль по полумрачному коридору, в самую последнюю комнату. Дверь легко поддается, и они заходят внутрь. Комната похожа на гостиничный номер: стоит кровать, застеленная небесно-голубым покрывалом, несколько тумбочек по обе стороны от нее, шкаф для одежды и дверь, ведущая, должно быть, в ванную комнату. Кроме этого, есть еще несколько безличных картин на стенах и коврики на полу для создания уюта. Джеймс почти уверен, что ночевал однажды в отеле, комната в котором выглядела точь-в-точь как эта. Регулус по-хозяйски проходит вперед, щелкает ночником и опускается на кровать. Он хочет что-то сказать, но в этот момент его телефон подает признаки жизни. Он бормочет тихое «прости», достает телефон и, прочитав сообщение, выразительно закатывает глаза. — Пандора ненавязчиво интересуется, нужны ли нам презервативы. Как думаешь, что ей ответить? — Он вскидывает взгляд на Джеймса, по-прежнему торчащего возле двери. Что ж, ладно, может быть, они и не были такими уж незаметными. — Я, эм-м… — Расслабься, Джеймс, — кисло отвечает Регулус, — я просто шучу… У меня и свои есть. Он быстро печатает что-то на своем телефоне, после чего отключает звук и убирает его обратно в карман. Его взгляд снова взметается к Джеймсу. — Итак, Поттер, теперь, когда мы в тепле… Удиви меня. Он складывает руки на коленях и сцепляет пальцы, и Джеймс будто бы оживает, наблюдая за ним, сталкиваясь с его цепким внимательным взглядом. Он отмирает, закрывает за собой дверь и проходит вперед, слегка колеблясь перед тем, как сесть на кровать рядом с Регулусом. От их близости привычно кружится голова. — В общем, — начинает он. — Я принес с собой презентацию. — Презентацию, — без выражения повторяет Регулус. — Да. Презентация называется «Десять самых главных причин, почему Регулус Блэк должен пойти на свидание с Джеймсом Поттером (с доказательствами)». Автор неизвестен. Знаю, что название довольно длинное и претенциозное, но я подумал: вдруг это авторский стиль, — так что не стал ничего исправлять. Может, ты захочешь ее глянуть? Регулус складывает руки на груди. — Должен, Джеймс? — Слушай, здесь так написано, какие ко мне могут быть вопросы? Если хочешь знать, я тоже считаю, что это не слишком уважительно по отношению к тебе. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты смешон? Джеймс с улыбкой поправляет очки: — Да, бывало пару раз. — Это на самом деле не комплимент. — Мне нравится во всем искать позитив. Так что насчет презентации? — Ладно, Джеймс. — Регулус вздыхает. — Я посмотрю твою презентацию. — Это не моя презентация! — Заткнись, пока я не передумал. Джеймс достает телефон и какое-то время копается в нем в поисках нужного файла, и Регулус перегибается через его плечо, заглядывая в экран. Он даже не касается его — но Джеймсу этого, кажется, и не нужно, его шея покрывается мурашками от одного лишь присутствия Регулуса в его личном пространстве. Джеймс прочищает горло и бормочет: — Держи, — протягивая Регулусу телефон. — Вообще-то я хотел захватить с собой ноутбук и проектор, чтобы показать тебе эту чудесную презентацию в увеличенном виде, так как она объективно прекрасна и заслуживает этого, но потом здравый смысл в лице Лили Эванс сказал мне не делать этого. Хотя я немного жалею, что послушался ее. — Ты когда-нибудь прекращаешь болтать? — Да, я… да. — Джеймс чешет затылок, а потом тыкает пальцем в экран. — Вот, нажми сюда. Ну, ты знаешь, как листать, да? — Да, я знаю, спасибо. Джеймс замолкает — и молчит все время, пока Регулус сосредоточенно листает его презентацию. Это ничуть не серьезная презентация, она глупая, нелепая и шуточная, потому что это то, на чем всю сознательную жизнь специализируется Джеймс. Он и правда не надеется, что она сможет каким-то образом повлиять на решение Регулуса, по большей части он делал все это только для того, чтобы заставить его… улыбнуться? Потому что все расписанные там причины выглядят буквально вот так: «…потому что он веселый» (и фотка, на которой Римус и Сириус очень картинно смеются над чем-то, что рассказывает им Джеймс), «…потому что он добрый» (и фотка, на которой Джеймс отдает Сириусу последний наггетс из своей тарелки), «…потому что он умный» (и фотка, на которой Джеймс сидит со своей детской энциклопедией на коленях), «…потому что он богатый» (и фотка, на которой Джеймс оплачивает подписку на Нетфликсе и с натянутой улыбкой показывает большой палец в камеру), «…потому что у него потрясающий вкус в одежде» (и фотка, на которой Джеймс одет в свою любимую пижаму с оленями). Десятая причина звучит как «…потому что он без ума от тебя (и это правда единственное, почему он постоянно ведет себя как придурок рядом с тобой!!)». Регулус немного зависает над ней, прежде чем поднять на него взгляд — тяжелый и печальный, и это… противоположно той реакции, на которую надеялся Джеймс. — О боже, — бормочет Поттер, — презентация так ужасна? — Нет, вовсе нет, Джеймс. — Регулус отрывисто качает головой и вдруг подскакивает с кровати, принимаясь бесцельно бродить по комнате из стороны в сторону, и это так странно… видеть его таким мечущимся, ищущим. Джеймс часто видел Сириуса в подобном состоянии, но никогда — его брата. — Презентация… хорошая. Правда. Просто… неужели ты до сих пор ничего не понял? — Я… Нет. Что? — Неужели ты до сих пор не понял, что дело во мне, а не в тебе? — Его голос звучит мягко, но одновременно с тем обвиняюще. — О чем ты говоришь? — Мой сценический образ ввел тебя в заблуждение. Но это не я, Джеймс. И, как бы мне этого ни хотелось, я не могу всегда быть таким. Я все бы отдал за это, но я не могу, не могу. Джеймс поджимает губы. — Ты в образе прямо сейчас, Регулус? — Что? — Регулус останавливается рядом с кроватью, бросает на него непонимающий взгляд сверху вниз. — Нет, почему ты… — Тогда что это такое? — спрашивает Джеймс, укладывая чужую холодную ладонь на свою шею, так, чтобы Регулус мог ощутить его сумасшедший пульс на кончиках пальцев. — Из-за чего я, по-твоему, так схожу с ума сейчас? Из-за твоего образа? И мои ладони можно выжимать из-за твоего образа? И все эти штуки, которые происходят внутри меня каждый раз, когда ты улыбаешься или смеешься… из-за твоего образа, Регулус? Регулус не пытается отодвинуться, просто молча пялится на него сквозь полумрак комнаты, и Джеймс не отпускает его, тянет на себя, заставляя снова опуститься на кровать рядом с ним. — Но, знаешь, отчасти ты даже прав, — говорит Джеймс, улыбаясь, чужая рука все еще покоится на его шее, посылая тысячи электрических разрядов по телу. — Мне на самом деле нравится тот парень со сцены. Но правда в том, что он мне просто нравится… а в тебя я влюблен. Слышишь? Он горячий и симпатичный, но вовсе не он заставляет мои внутренности сжиматься каждый раз, когда просто садится рядом. Джеймс отпускает его руку и немного смещается, так, чтобы оказаться перед ним на коленях. Регулус по-прежнему не сводит с него взгляда, серые глаза широко распахнуты. — Почему тебе так тяжело поверить в то, что я искренен с тобой? Разве никто никогда не говорил тебе, что ты потрясающий, Регулус? — Нет, — едва слышно. — Прискорбно слышать, что у меня одного есть вкус. — И потом: — Ты потрясающий, Регулус. Регулус слегка вздрагивает, моргая и отводя взгляд, и если бы перед ним был кто-нибудь другой сейчас, Джеймс подумал бы, что он пытается сдержать слезы. — Ты говоришь так только потому, что не знаешь меня, — отвечает он, но в голосе уже нет ни привычной стали, ни упрямства, одна звенящая пустота, расходящаяся эхом по комнате. — Позволь мне узнать — и я докажу, что ты ошибаешься, — произносит Джеймс — мягко, нерешительно тянется к чужой руке, чтобы сжать ее. На секунду ему кажется, что Регулус не позволит ему этого, в спешке отодвинувшись на приличную дистанцию, но тот только опускает застывший взгляд на их сцепленные руки. — То, что я рассказал тебе там, на веранде… это лишь малая часть того дерьма, которое я тащу за собой всю свою жизнь. — Если ты пытаешься напугать меня, это не работает. — Джеймс слабо улыбается. — Слушай, Реджи, ты правда выдумываешь очень много причин отшить меня, и, клянусь, я уважаю каждую из них, но знаешь что? Ты еще ни разу не сказал мне «я не хочу», а ведь это так просто — что может быть проще? — Ладно, Джеймс. — …и если бы ты хоть раз сказал мне «я не хочу», я бы сильно расстроился, ведь я абсолютно неотразим и как меня можно не хотеть, но я бы понял это… Подожди, что? — Я сказал «ладно», — повторяет Регулус. — Я пойду с тобой на свидание. — Из жалости? Не пойми меня неправильно, свидания из жалости — это тоже очень круто, я в восторге от таких, они мои любимые, просто… уточняю, знаешь. Регулус просто продолжает смотреть на него сверху вниз, пока его губы медленно — и, очевидно, против его воли — растягиваются в улыбке. Джеймс не может не улыбнуться в ответ, когда видит это. — Ты такой придурок, что это лишает меня всех жизненных сил, Джеймс. — Регулус трет лоб ребром ладони. — Я иду с тобой на свидание не из жалости. Почему ты так думаешь о себе? Разве… никто никогда не говорил тебе, что ты потрясающий? Регулус вдруг наклоняется — так близко, что Джеймс мог бы столкнуть их носами, если бы качнулся вперед. Но Джеймс не двигается, замирает на месте, почти не дыша, когда Регулус мягко обхватывает его лицо ладонями с обеих сторон и шепчет: — Ты потрясающий, Джеймс.

***

Когда Джеймс просыпается на следующий день после этого, уже полдень, и первое, что он видит, — это уведомления о входящих сообщениях Пандоры. Там куча видеороликов, и Джеймс, не сильно разбираясь, просто включает первый из них. Радостные вопли Пандоры, почти переходящие на ультразвук, заставляют Джеймса подскочить и стукнуться головой об изголовье кровати, что, надо признать, бодрит гораздо лучше, чем какой-нибудь там освежающий душ и чашечка крепкого кофе. Он шипит и трет голову, но широкая улыбка на лице Пандоры заставляет его отвлечься, и следующие минут десять он проводит за просмотром присланных видео. Пандора, искренняя, как ребенок, кричит и визжит от счастья, прижимает книжку к груди, будто новорожденного, и рассыпается в благодарностях. — Это официально ЛУЧШЕЕ, что для меня делали, Джеймс Поттер! — объявляет она. — Потрясающий мужчина! Я даже, надо сказать, завидую Реджу… — Эй, а вот сейчас обидно было, — где-то за кадром ворчит Барти. Пандора хитро улыбается, после чего переключает с передней камеры на заднюю и показывает, как Барти — в одних трусах и футболке — пьет йогурт, стоя у открытого холодильника. — Барти, дай-ка Джеймсу заценить твой зад. — Вот еще. — Барти закатывает глаза и тычет средним пальцем в камеру. — Не для него роза цвела. Пандора сосредоточенно угукает и показывает ему большой палец, но все равно, хихикая, зумит его задницу, когда Барти разворачивается и уходит в глубь квартиры. Джеймс смеется, искренне наслаждаясь их дурачествами, и принимается печатать ответ. [ Вы, 12:48 ] безумно рад, что тебе понравилось, пандора!!! я волновался <33 [ Вы, 12:49 ] (пост скриптум, задница неплохая) Он улыбается, сворачивая диалог с Пандорой, открывая контакты и пролистывая к букве «Р» — и, да, Реджи все еще там, так что ничего из произошедшего вчера не было ни прекрасным сном, ни галлюцинацией. Отличные новости с утра. [ Вы, 12:53 ] итак, значит, свидание? [ Реджи, 12:55 ] Манеры, Поттер. Спроси вежливо. [ Вы, 12:56 ] итак, УВАЖАЕМЫЙ РЕГУЛУС АРКТУРУС БЛЭК, значит, свидание? [ Реджи, 12:57 ] Уже лучше. Хороший мальчик. [ Реджи, 12:58 ] Думаю, я найду для тебя минутку свободного времени.