История, в которой

Не то чтобы это большая проблема. Пара-тройка килограмм только на пользу ему пойдут. И плевать, что речь на самом деле идет о 7-8 набранных кило — Юнги нет дела до своего веса. Откровенно говоря, ему вообще на все срать: на себя, на друзей, на семью. Все, что он делает последние два месяца: жрет, срет и бухает. Еще работает, конечно, но это слишком громко сказано. Работа у Мина идет из рук вон плохо, он стабильно ее просыпает и нередко доделывает задачи уже под градусом. Удивительно, что еще не уволили. Юнги абсолютно не волнует его состояние. Не волновало, по крайней мере, но ровно до того момента пока он не просыпается одним отвратным воскресным днем от жгучей боли в среднем пальце. Ему требуется минута, чтобы сфокусировать взгляд и понять, что вообще происходит. И чем четче картинка, тем бледнее мужчина. Палец похож на кровяную колбасу: синий, опухший и по виду секунда на секунду готовый взорваться. Логическая цепочка выстраивается мгновенно. Он поправился, вчера еще традиционно выпил — кольцо, которое Юнги носил не снимая последние два года, банально стало мало и за ночь перетянуло все потоки крови. Страшно. А еще чертовски больно. Когда Мин со стучащим сердцем перебирается в ванну, страх и боль усиливаются. Он пробует все: мыло, гели для душа, масло, смазку. Под конец, окончательно отчаявшись, даже пытается поддеть металл кухонным ножом, но только кожу раздирает, которая ко всему прочему начинает кровить. Юнги устало садится на холодную плитку. В глазах слезы стоят, еще никогда он не чувствовал себя таким беспомощным и жалким. Мин берет телефон и замирает над нужным именем. Хосок — врач, а значит, точно должен помочь. Другой вопрос, что Юнги тот уже давно ничего не должен. Мужчина эти два месяца игнорировал всех, в том числе и своего друга со школы. Хосок знал о тяжелом расставании Мина, очень пытался помочь, приглашал погулять или просто поговорить. Юнги ни к черту не сдались все утешения, поэтому последние сообщения от Чона так и остались непрочитанными. Другая проблема: Хосок — начинающий хирург, и он буквально живет на работе, чтобы набрать побольше опыта и продвинуться по карьерной лестнице. Юнги ожидает двух вариантов событий. Первое — Хосок и сейчас будет на работе и попросту пошлет своего друга, чего тот и заслуживает. Второе — Хосок не на работе и высыпается в свой редчайший выходной. В таком случае очень стыдно вырывать его из сна в 8 утра своими мольбами. Юнги не заслуживает помощи, он это знает, и все же выбора нет. Разговор выходит сухим и бессвязным. Сначала только что разбуженный Хосок вообще не может понять, что от него хотят. Затем Юнги включает видеозвонок и просто показывает свой палец — Чон приглядывается, тихо матерится под нос и, пробурчав «скоро буду», отключается. Хосок приезжает через полчаса. Палец к этому моменту жжет так сильно, будто его в кипяток опустили. Из Юнги хрипы и тихий скулеж сами собой вырываются. Чон времени не теряет — разувается и ведет мужчину обратно в ванну, где внимательно осматривает потемневший палец. — Пиздец. Я надеюсь, ты не с вечера терпел? — Нет, я проснулся, уже так было. Голос дрожит и скачет до фальцета. Хосок обычно пытается подбодрить. Даже когда Мин лежал с температурой 40 и по ощущениям богу душу отдавал, Чон лишь хлопотал около него с нежнейшей улыбкой и говорил «все будет хорошо». Сейчас же в глазах второго мужчины лишь холод и легкая злость, смешанная с беспокойством. На лице нет ни следа улыбки. Без лишних слов Хосок поднимается и выходит из ванны. С минуту чем-то гремит в гостиной, а после возвращается с ящиком домашних инструментов (удивительно, что он еще помнит, где те находятся). И снова, без единого слова, Чон достает кусачки и притягивает ближе к себе чужую ладонь. До Юнги, наконец, доходит, что именно собирается сделать Хосок, и он поспешно выдергивает из захвата руку. — Ты же испортишь кольцо. У Чона в глазах всего один вопрос красными буквами мигает: «Ты дебил?». — Я собираюсь его не просто испортить, а раскусить, — как маленькому разъясняет. — Подожди, но должен же быть другой вариант! — Все другие варианты ты перепробовал, — прикрикивает Хосок. — Они здесь и не сработают, потому что палец слишком сильно опух. Юнги опускает расфокусированный взгляд на поврежденную часть тела. Да, выглядит ужасно. Серебряная полоска кольца вполовину меньше стала — настолько сильно иссиня-черная кожа ее накрыла. И все же Мин не может на подобное пойти: — Это единственное, что у меня от нее осталось, — почти неразборчиво. — А чтобы палец у тебя остался, ты хочешь? — окончательно взрывается Чон. — Юнги, еще пару часов, и у тебя начнется некроз. Придется ампутировать. Ты вообще понимаешь, что происходит?! Тебе, блять, 32 года, а ведешь себя как малолетка. Слова бьют слишком сильно. Они взрывают последние крупицы терпения и разума. — Да что ты вообще, блять, понимаешь, а?! Хосок порывисто вскакивает на ноги, до побеления сжимая кулаки. — Я понимаю, что у тебя палец расхуярен так, что еще чуть-чуть, и ты его лишишься. Но чего я не понимаю, так это твоих страданий. Два месяца, Юнги! Два месяца, как она тебя бросила. Миён уже даже в Корее не живет и нашла себе другого, а ты все продолжаешь, как блохастый пес, ее ждать и молиться на жалкий кусок металла, который скоро тебя инвалидом сделает. Юнги вроде слушает, но совершенно не слышит. У него перед глазами все семь лет пролетают. Семь чертовых лет с девушкой, которую больше самого себя любил. Для которой уже начал выбирать кольцо — настоящее, обручальное. Он думает только о Миён, которая спустя столько времени вместе обыденно сказала «я больше не люблю тебя» и оставила жить с раскрошенным сердцем. — И снова, что ты, блять, знаешь?! Я не собираюсь выслушивать советы по отношениям от человека, который и в отношениях то ни разу не был и тупо протрахался всю жизнь как последняя блядь. У Хосока все тело будто обмякает. Уголки губ сами собой опускаются и подрагивать начинают, в карих глазах столько боли, сколько Юнги ни разу в них не видел. Тогда-то он и понимает, насколько сильно перегнул палку. — Сок-а, — родное прозвище бесконтрольно вырывается, — прости, пожалуйста. Я не имел это в виду. Я просто… — А ты не думал, что я не просто так протрахался всю жизнь? — перебивает Хосок, опустив голову. — Что, возможно, всю свою чертову жизнь я люблю одного человека и не вижу себя ни с кем, кроме него? Юнги не думал. Честно говоря, он даже не подозревал. — Прости, я не знал, — ошарашено шепчет. — А ты и не заслуживаешь знать, — выплевывает Чон. — Либо ты даешь мне руку, либо я ухожу. Ладонь безвольно, как по приказу, вытягивается. Хосок молча садится обратно на кафель и принимается аккуратно раскусывать кольцо. Это больно: насколько бы осторожным Чон ни был, инструменты все равно цепляют воспаленную кожу. Но Юнги будто не замечает этого. А еще он впервые за два месяца не думает о Миён. У него только Хосок в голове — этот бойкий улыбчивый парень, которого 15 лет знает. Знает, как самого открытого и доброго человека, у которого цель по жизни великая — спасать жизни людей, но который, как оказалось, внутри подобен закрытому ящику, замкнутому на ключ. Как вообще могло произойти, что Юнги ни разу не слышал про влюбленность Хосока? Неужели он настолько плохой друг? Вероятно. Ведь последние семь лет Мин трещал исключительно о Миён и их идеальных отношениях. Палец обработан и смазан обезболивающей мазью. Разломанное кольцо одиноко лежит на ладони. Эта картина как настоящая пощечина ощущается. Юнги потихоньку приходит в чувства — не только от боли в пальце, но и от своего депрессивного эпизода и страданий по девушке, которая, вероятно, и не вспоминает о нем. Да, он потратил семь лет жизни на отношения, которые ни к чему не привели. Стоит ли из-за этого убиваться и тратить еще столько же времени, оплакивая то время? Нет. Точно не в 32 года. Мин обращает внимание на происходящее вокруг, только когда Хосок уже выходит в коридор и надевает кроссовки. Юнги поспешно бежит за другом. — Ты не хочешь остаться? Я могу приготовить завтрак, мы бы посидели и поболтали. «Как раньше», хочется добавить. Где «раньше» — это ночи кино, проведенные вместе, телефонные разговоры по пять часов без передышки, заразительный смех на двоих от любой нелепой шутки. Хосок разгибается и устало качает головой: — У меня ночное дежурство сегодня. Мне нужно поспать. В груди по новой стыд закручивается. Несмотря на весь игнор и бесчеловечный объем работы Хосок все равно подорвался в 8 утра ради друга, который несколько месяцев целиком игнорировал его существование. Только сейчас Юнги обращает внимание на детали: синяки под глазами как черные дыры, скулы и линия челюсти, принявшие идеальные геометрические линии. Пока Мин в период своей апатии набрал 8 килограмм, Хосок примерно столько же скинул. — Ты можешь поспать у меня, — с надеждой предлагает. — Я дам тебе чистую одежду. Чон усмехается, истощенно заваливаясь на стену: — Откуда столько внезапной заботы, Мин? Странный вопрос. Юнги всегда заботился о Хосоке, как и он о нем. Это была обоюдная любовь и желание защищать. Правда, не в последний год и не в последние пару месяцев так точно. — Мне жаль, что я вел себя так, Сок-а. Мне… мне правда очень жаль. Я выкину это ублюдское кольцо и очень постараюсь заново жить. Но мне очень хочется начать по новой с людьми, которых я больше всего люблю. Пожалуйста, позволь мне для тебя исправиться. Хосок пристально смотрит в глаза — пытается найти в них хоть какой-нибудь предупреждающий знак. Но в них только честность и искреннее сожаление. — Ты всегда умел красиво говорить, — усмехается. — И я бы очень хотел остаться, но у меня дома халат. Мне не хочется перед работой мотаться по городу. — Я куплю тебе новый халат, — поспешно обещает Юнги, рассматривая, как на лице напротив расцветает изумление. — Ты ляжешь спать, а я съезжу за халатом, постираю его, высушу и поглажу. Потом приготовлю тебе ужин, ты поешь и поедешь. Пожалуйста, Сок-а, я не могу позволить тебе добираться до дома в таком состоянии. Ты с ног валишься. Хосок в неуверенности прикусывает губу. Взгляд с одного конца комнаты до другого мечется. Он то ли не уверен, то ли чего-то очень сильно боится. А Юнги, сжав кулаки, дожидается решения. Он сам не может объяснить, но ему предельно важно ощущать рядом с собой Хосока — именно в этот переломный момент с переломанным кольцом, когда Юнги, наконец, увидел истинное положение вещей. А главное увидел такого жалкого себя, страдающего по прошлому. — Хорошо, — смущенно улыбается Чон. Это происходит медленно. Ужасно медленно. Лишь через полгода Хосок раскрывает правду о своей влюбленности. Вернее, он врывается однажды вечером в квартиру Мина пьяным в хлам, принеся с собой пять банок соджу. Юнги к тому моменту полностью отказался от алкоголя, потому лишь наблюдал, как пьяный друг плачется и в красках расписывает свою неразделенную любовь. — С первого класса старшей школы. Больше 15 лет, Юнги, я смотрю только на него. А он смотрит на всех, кроме меня. Я не понимаю, я настолько ему противен, что не заслуживаю даже шанса? — Сок-а, я могу только сказать, что любовь всей твоей жизни — тупорылый придурок. На тебя невозможно не обратить внимание. — То есть ты признаешь, что ты тупорылый придурок? Сложно. Это было сложно и все так же долго. Вопреки всей взращенной осознанности и отказу от алкоголя Юнги не до конца отрекся от Миён. Отношения длиною в семь лет оставили слишком сильный отпечаток. В то же время с Хосоком Юнги дружит 15 лет. Даже не так, он любит его 15 лет. Думал, что исключительно как друга, но когда Чон после своего признания пропал с радаров, Мин серьезно задумался о своих чувствах. Хосок подолгу игнорировал сообщения, отмазывался от всех предложений встретиться, на звонки вовсе не отвечал, а Юнги с каждым днем все нетерпимее становился. Ему хотелось увидеться, прикоснуться, обняться… поцеловать. Потому спустя полтора месяца Мин делает ход конем и записывается к Хосоку на прием. Нужно было видеть панику на лице Чона — он вроде не может прогнать взашей «пациента», с другой стороны, у пациента объективно ничего не болит, не считая сердца. Но то ноет совсем не по медицинским причинам. Когда же Юнги с нежной улыбкой говорит «давай попробуем», Хосок все еще не верит. Он серьезно расхаживает по своему кабинету, внушая, что ему не нужна жалость, и не стоит путать дружескую любовь с романтической, и вообще «Что ты несешь, Мин?». Но Юнги лишь поднимается следом и обрывает все бурчания трепетным прикосновением губ. Это ощущается правильно, долгожданно, пусть Мин ни разу за 15 лет о таком не думал. Поцелуй выходит чрезмерно эмоциональным, по-подростковому чувственным, от того еще приятнее после него сказать в покрасневшие губы: — Спасибо, что дождался меня. Розовощекий Хосок, все еще не отошедший от самого желанного поцелуя в жизни, прижимается лбами и с усмешкой отвечает: — Спасибо, что тогда поправился.