Трое в лодке, не считаясь со здравым смыслом

Однажды неким не названным автором в Облачном Королевстве была написана драма, покорившая миллионы сердец. Та, что ещё много лет будет передаваться из поколения в поколение, напоминая о том, насколько вредной может быть гордость. История о бесконечной любви и преданности, история о созависимости и предательстве. И потере. И обретении вновь. Это история длиною в жизнь одного человека и целого мира, что он защищал. Это история под названием «Ллойд Гармадон и его токсичные отношения с собственной силой стихий». — Как смешно, Кай, — Ллойд скрестил руки на груди, наблюдая, как мастер огня заходится злобным смехом после эпичного монолога. На фоне не хватало только завываний симфонического оркестра для полноты этой нелепой картины, хотя все трое понимали: решись Кай на подобную подколку, ему бы очень обиженно и не очень по-мужски вырвали к чертям все волосы. И испепелили. И выкинули это потом в вулкан — покоиться к источнику его силы стихий. Нет, конечно, он достаточно умён, чтоб не идти на такой риск. Ну, или он просто не смог найти в глуши оркестр, кто бы знал. — Ты вообще не в тему. Молчи, раз завидуешь. — Ещё как завидую! — подхватил тот, ни капли не обидевшись. И, учитывая, в какой вальяжной позе он устроился на лавке рядом, в отличие от Ллойда чувствовал он себя более, чем уверенно. — Настолько завидую, что, так уж и быть, поддамся и позволю тебе одержать победу. Младшим надо уступать! Ещё бы: дураки любят играть со спичками. Они, к тому же, любят играть со смертью и с фортуной — а Кай был словно кофе: три в одном. Только один Ллойд был уверен, что урок закончится катастрофой, и на полном серьёзе готов был ляпнуть: «поддавайся». В груди росло навязчивое чувство тревоги, которое нельзя было смахнуть и сделать вид, что показалось — оно там и не внезапно появилось, в конце концов: там его дом, там место силы и трапезы. Руки под перчатками были ледяными. В ушах стучало сердце. Ллойд не мог унять растущую панику, как бы ни старался — и это вызывало такую злость на самого себя, которая затмевала даже тупые насмешки под боком. — Никаких «поддамся», — осматривая влажную землю под ногами уже несколько минут их перепалки, бросил по обыкновению серьёзный Гармадон. В ярко-жёлтых резиновых сапогах и с железным ведром в руке он выглядел скорее комично, чем угрожающе. Не зная контекста, можно было решить, что старику напекло голову в летний зной и он собрался ловить карасей на невидимой реке. За неимением удочки — руками. Мысли об этом вызвали лёгкую улыбку у его притихшего сына. — Увижу, что выкладываетесь не на максимум, еду давать перестану. Кай удивлённо хохотнул, не совсем понимая, решил ли Гармадон присоединиться к подколкам или на самом деле недоволен. Проверять, кажется, не стал. Ллойд же был уверен, что ничего подобного отец совершать не намерен. Хотя, по правде, ему было всё равно. Он вообще решил отвлечься от тревожных мыслей хотя бы на минутку и оценить взглядом окружающий пейзаж. Облака на небе, через которые едва пробивается солнце, почти не ощутимый тёплый ветерок, просторное вскопанное поле с влажной почвой под ногами и вдали деревья: лиственные и немного хвойных — уютное местечко для пикника, будь здесь хоть немного травы для приличия. Пахнет летом, хотя лето ещё не наступило, пахнет сыростью, будто после дождя — и всё вообще так спокойно. Даже птички поют и пчёлки жужжат — ну просто красота! Кай сбоку прошептал раздражённо: «Кормить перестану, бе-бе-бе, такой я важный». Видимо, не услышанным всё же не остался. — Мы только недавно пришли, а нас уже грозятся убить! — вскрикнул он так громко и внезапно, что Ллойд подскочил на месте, а его отец чуть не выронил из рук ведро. Судя по всему, услышав его недовольство, Гармадон смерил его строгим взглядом. А может, и не только — к несчастью, единственный свидетель наблюдал за деверьями в тот трагический момент. Кай же не унимался. — Я передал родителям, что старик обещал вернуть меня целым и невредимым домой, не разочаровывайте старых друзей— АЙ! Последнее «ай!» посвящалось тому, как Гармадон, недовольно нахмурившись, брызнул ему в глаза практически ледяной водой. Рефлекторно Кай тут же стёр её рукавом. — Помолчи, буффон, за умного сойдёшь. Ллойд тихонько посмеялся — «Буффон» похоже на «батон», — хохотнул тот, игнорируя замечание. — Я, между прочим, тоже всякие словечки знаю! — Мгм, какие? — возвращаясь к созерцанию земли, устало вздохнул мастер. — Канделябр, — усмехнулся Кай и замолчал на время, вспоминая что-нибудь ещё. — Эмм… Мовитон, апогей… — а поняв, что больше вообразить не может, стал придумывать. — Пинакрал, лываница, реняска… Ллойд хихикнул и подхватил: — Айвилопа. — Вуйлак. — Ошнялок. — Пипидастр. Сам того не ожидая, Ллойд громко засмеялся: он и раньше слышал это слово, конечно, но в данном контексте оно прозвучало до ужаса смешно. Чтобы приличия ради хоть как-то скрыть своё глупое хихиканье, он закрыл лицо ладонями, покашиваясь то на одного, то на второго через щели в пальцах. Гармадон, наблюдающий это действо со стороны, раздражённо потёр глаза. — Вам что, по пять лет? — и, следя за тем, как сын поспешно извиняется, вздыхает. — Перед собой стыдно должно быть. Кай расплывается в довольной ухмылке и гордо кладёт другу локоть на макушку, как на подставку. — Что, так это у меня проблемы с чувством юмора? Да у вас предатель в команде духоты, мастер! Тот с грохотом откинул пустое ведро к лавочке и перекрестил на груди руки. Да уж, прав был Ву, когда говорил, что к этому балагану придётся привыкать не одну неделю — особенно учитывая, что выполнять работу мудрого учителя он не то, чтобы был готов. Гармадон… детей не особо любил. Даже нет, не так: он не любил, когда его кто-то не слушает и совершенно об этом не жалеет. В свои уроки он стремился включить максимум информации, и когда очередной оболтус отвлекался на любую ерунду во время объяснений, он еле сдерживал себя от неоправданно сильной ярости в ответ. Кай и Ллойд не дети, — вроде — но тоже рисковали попасть под горячую руку. Причём заранее же эту самую руку хорошенько подогрев: колкости их активизировались в самый ненужный момент, во время тренировок. В обычной же жизни за ними не наблюдалось подобного: вместе они зависали на кухне, стараясь её не спалить и приготовить хотя бы съедобную пищу, вместе сидели где-то неподалёку от временного дома и спокойно болтали о ерунде — Кай даже давал Ллойду какие-то советы, кивая с пониманием! — вместе просыпались и ненавидели каждое раннее утро, вместе то, вместе это… А как только нога их оказывалась на тренировке — начиналась клоунада невероятного масштаба! Что за люди, невозможно не удивляться! — Встаньте вдвоём передо мной, расстояние в пару метров, чтоб не мешали друг другу. Оба его ученика поднялись с не очень-то и удобных, но всё равно спасительных мест. Веры в то, что Гармадон даст им непосильное задание с самого начала, не было разве что у Кая — потому что Ллойд отца знал гораздо лучше. — А теперь встаньте, как ниндзя, а не как сонные креветки! Слова пролетали мимо ушей. Он действовал на автомате и молился Первому Мастеру, чтобы это всё закончилось быстро. Чтобы не случилось глупостей, а предчувствие оказалось ошибочным. — Закройте глаза, они вам не понадобятся. Это небольшая разминка, она позволит прочувствовать вашу силу, соединиться с ней и довериться. Так вы допустите меньше ошибок впоследствии. Было что-то медитативное в этом процессе, честно признаться. Его отец — обладатель крайне успокающего бархатистого голоса. Всё как на приёме у детского врача: сейчас перед носом поводят фонариком, за которым надо следить взглядом, потрогают лицо тёплыми руками в перчатках, спрашивая попутно «не болит?», а потом приложат к груди холодную железку какого-то замудрёного аппарата и попросят медленно дышать-не дышать. В детстве, помнится, этот процесс казался не таким волнующим, скорее раздражающим. Ностальгия это или просто ложные воспоминания, покрывающие детскую травму, нельзя сказать точно. Но ассоциация засела глубоко — уже не избавишься. — Теперь соедините руки перед собой и создайте небольшую сферу. Не обязательно вкладывать всю свою мощь, я не люблю выпендрёжников, — Кай тихо усмехнулся по правое плечо, вызывая у Ллойда улыбку. Ясно, какого именно выпендрёжника отец имел в виду, и маленькая шутка тоже сыграла свою роль в успокаивании бушующих нервов. — Отлично. Прочувствуйте свою силу, прислушайтесь к ней. Бурлящая или тихая, обжигающая или ледяная — ваши глаза закрыты, но вы можете увидеть, ощутить её. Она не только в ваших ладонях, она глубоко внутри. Возможно, вы даже сможете определить её исток. Это действительно напоминало терапию: ненужную, но такую приятную часть обучения. Ву, конечно, подобными вещами тоже страдал, особенно когда это касалось Ллойда: говорил, что важно иметь контакт со всеми своими стихиями, иначе они могут забрать себе контроль — но его медитации больше походили на долгое сидение в тишине и соединение с космосом, чем такое копание внутрь себя. Возможно, придерживайся дядя той же методики, ещё маленькому зелёному ниндзя не пришлось бы подолгу скучать. Однако и должное тоже надо бы отдать: учителем Ву явно был… Как бы это сформулировать? Более прощающим. Позволяющим юлить. Гармадон же чуть не оторвал им головы за пригоревшую к сковороде картошку, за что получил от Кая гордое, однако ни разу не озвученное в лицо звание: жмот престарелый. — Теперь разведите руки в стороны, позвольте своей стихие разделиться. Проведите ими вверх-вниз и по кругу… Ллойд был готов уснуть от того, как легко и спокойно ему давалось задание. Он чувствовал, как зелёные волны тепло светятся в ладонях, текут между расслабленных пальцев, как лёгкий ветерок отсекает от сфер маленькие искры, и они исчезают, не долетая до влажной земли. Тишина вокруг сменилась на еле различимое жужжание, пульсацию: энергия, его стихия, живая и будто вступающая с ним в диалог на своём языке всего существующего. Она вобрала в себя часть созидания, разрушения и остатки золотой силы и напитывала этим могуществом его самого: всё его тело и разум. Удивительно, как при такой плотной связи она также умудрялась вызывать в его душе… отторжение? Страх? — Перекрестите руки между собой… Нестабильность. Её самая большая проблема с самого начала всего. Возможно, это оттого, что Ллойд начал пытаться подчинить её ещё когда был малолетним мальчишкой, неспособным выдержать даже одну только энергию — чего уж говорить о четырёх сразу! Она сильнее него: она держала внутри и лёд с землёй, и огонь с молнией, меняя их порой, если это потребует физическая слабость. И даже когда Ллойд снял навсегда золотое кимоно — она, подпитанная унаследованной силой, долгие годы оставляла за ним звание самого сильного ниндзя из всех. И мастера. До сих пор. Страх. Самая большая слабость её владельца. Ллойд боялся, и в его голове просыпались ужасные мысли: я не справлюсь, я не справился, я должен был, но не смог. Все его достоинства и громкие звания имеют и теневую, разрушительную сторону: он не имеет права даже на малейшую ошибку. С него больше спрос: он же самый-самый! И в ответственные моменты, когда мир трещит по швам, а сотни тысяч глаз ждут от него действий — преимущества, популярность обращаются тяжелейшими веригами. Он застывает на месте. — Теперь превратите вашу силу в живое существо, наделите её своей волей. Создайте дракона. Ллойд вздрогнул, машинально встряхнул руками, будто обжёгшись о только что согревавшее его свечение, и широко раскрыл глаза. И встретился с отцовским взглядом, вопрошавшим: что-то не так? — Нет, — не веря, выдохнул он. — Я… но… — Я помню о твоей фобии, — Гармадон качнул головой и тяжело подошёл к сыну поближе. — А ты о моём предупреждении помнишь? Я говорил, что буду учить вас тому, что является для вас необходимым — не взирая на то, хотите вы этого или нет. Вы согласились. Соответственно, я решил, что ты готов бороться со своими страхами — разве не так это должно работать, Ллойд? Тот бессознательно помотал головой, так и не отводя потерянного взгляда и, кажется, даже не моргая. — А если я не смогу лететь…? — Сможешь. Кай подстрахует тебя, потом ты привыкнешь и продолжишь сам. — М-мастер Гармадон… — Ты хочешь нарушить обещание? Я вас не держу здесь, вы делаете всё по своей воле. — Пап, пожалуйста! Гармадон замолчал. С какой-то стороны это жалко: вот стоит самый сильный ниндзя из всех и чуть не плачет от упоминания дракошки из зелёного света — кто увидел, засмеял бы! Но всё-таки… Всё-таки в первую очередь Ллойд его ребёнок. И он знал, — ох, он прекрасно знал! — как сильно и чего именно он с таким надрывом опасается. Вина грызла изнутри, и нужно было выбрать сторону. Нужно было выбрать: жалость или принципы. — Это для твоего же блага, — хотел сказать мягче, но вышло как всегда. Вот бы как минимум подобрать правильные слова. — Ты воин — не маленький ребёнок. Я понимаю тебя. Я слышу тебя. Но ты не можешь позволить страху стопорить твоё мастерство. Однажды этот дракон может спасти жизнь тебе, — он стал загибать пальцы, перечисляя, — твоим друзьям, людям, которые тобой восхищаются, и самое главное: твоей семье. Ты не побоялся сигануть в пропасть, отдав мне последний парашют, только потому, что знал: у тебя есть путь для спасения. Я не прошу тебя так рисковать снова, — скорее, даже наоборот — но я оказался бы мёртв чуть раньше, чем того хотела судьба, если бы не твоя самоотверженность. Ты же не побоялся тогда. Не бойся сейчас. Ллойд вспоминал: гудение ветра в ушах, жгучее солнце в небе. Он пролетал мимо дерущихся друг с другом мастеров стихий и слышал только, как колотится в груди собственное сердце, когда земля становилась всё ближе. Удивительно, но он даже не сильно думал о спасении в тот момент, потому что единственная мысль, крутившаяся бешено в пустой от паники голове была: «Парашютов восемь. Восемь, а не девять». Мышление настоящего героя или полного тормоза. Отец зря считает, что он не боялся. Когда под ногами несколько тысяч метров свободного падения в джунгли, тяжело играть в смельчака, на самом деле. Особенно когда ты точно знаешь, что как минимум один из вас выбраться живым не должен. Но вышло так, что страх живёт в голове, а головой он не думал. И уже после своего героического подвига — вот, когда его всего сковало. Когда восемь парашютов остались где-то наверху, уже раскрытые — вдруг дошло, что происходит. Он перестал дышать и просил, даже не зная кого или что именно: «Ну же, ну! Ну пожалуйста!» — и только, когда в горле появился спазм, а глаза покрыла пелена слёз полного бессилия, через которую не выходило вычленить макушки деревьев из общего зелёного пятна, в душе первородным огнём загорелись злость на себя и желание жить. Только тогда дракон вскрикнул под ним, появляясь и запоздало спасая от колючих веток. И вышло выдохнуть спокойно, слушая восторженные возгласы в голубой дали. — Я смогу взять себя в руки, когда будет нужно. — Ллойд… Они встретились взглядами и он почувствовал укол в груди: ведёт себя, как маленькая девочка. В стороне стоит Кай, наверно, думает о том же… Ну какой глупый! Глупый, слабый, плаксивый ребёнок! Отец положил ему руку на плечо в попытке поддержать и кинул Каю «ты будешь первый». Захотелось искренне ответить «спасибо». Да, хоть Гармадон и остался стоять на своём, он хотя бы так облегчил страдания сына: дал время прийти в себя, подготовиться морально — ну, или придумать новые отговорки, если ума хватит. Языки пламени красиво объяли руки в чёрных перчатках, и вместе они стали похожи на спичку. Или на факел — указатель пути во тьме, своеобразный символ надежды. Огонь обнимал своего хозяина, пока он рисовал в воздухе символы: это стало необходимым ритуалом, потому что теперь за ненадобностью драконы, ставшие не более чем рассеянными частицами, мирно спали, давно растеряв былую форму и могущество. Стало жарко настолько, что свои собственные перчатки Ллойд решил всё-таки снять и отложить в сторонку, казалось, что пожаром вспыхнул сам воздух — и красное зарево с рычанием превратилось в огромного ящера, тут же распахнувшего свои пылающие крылья. Кай победно улыбнулся и протянул старому другу руку, к которой тот припал мордой, словно щенок. — Мне на нём прокатиться? — обернулся он к мастеру. Тот покосился на сына. Сцепил руки в замок. — Да, пару минут можешь полетать. Главное не свались, я не умею возвращать людей с того света. — Зато отправлять их туда… — его колкость перебил хмурый взгляд. — Есть, сэр! Уже сваливаю! И он взлетел ввысь с радостным выкриком «юху!». «Наверно, обрадовался, что на высоте птичьего полёта Гармадон не сможет его убить», — хихикнул Ллойд в мыслях. На лице у него при этом, правда, застыло выражение вселенской депрессии — возможно, он даже побледнел от стресса, считая секунды до возвращения друга с небес на землю. Пару секунд он успел понаблюдать за кружившей в небе красной точкой, когда услышал: — Ты справишься? Хмыкнул. — У тебя нет ощущения, что это должно было быть утверждение, а не вопрос? — Ллойд, я серьёзно, — отец снова положил на его плечо руку, обеспокоенно. — Мне не сложно уступить тебе, если ты правда так сильно боишься. Ты просто создашь его, постоишь рядом и будешь свободен. Я не хочу, чтобы ты пострадал, особенно зная, что ты не особо желаешь тут находиться в целом. Ллойд опустил взгляд виновато. Задумался. Нахмурился. — Думаешь, я просто загоняюсь? — Грубо говоря… — Гармадон протянул, размышляя. — Да. Ты себя накрутил в какой-то момент, когда тебе не так часто пришлось летать на драконе, вроде: «ой, я же мог умереть», «ой, а что если бы я умер», «ой, а я же не хочу умирать!» Вот это новость! — Очень смешно, — обиженно фыркнул Ллойд. Почувствовал, как его шутливо потрясли за плечо. — Ты пойми знаешь какую вещь? Ни одна сила не будет тебе помогать, если ты её боишься. Ты захотел… — он задумался. — Как бы это сказать так, чтобы при детях можно было?.. — Эй! — И рыбку съесть, и моську не испачкать, — Ллойд, сидевший до этой фразы чернее тучи и даже обидевшийся на слово «ребёнок» в отношении себя, отчего-то очень громко рассмеялся. — Что? Вы вообще таких вещей знать не должны, юноша. Фу, ну и окружение у вас. — Я такой интерпретации не слышал, — признался он, хитро улыбаясь. — Теперь слышал. Это так и происходит в жизни, сынок: сначала кто-то острый придумывает что-то умное, а потом дураки добавляют к этому умному плохих словечек и называют остро-умным, хотя от острого там уже ничего не осталось. Называли бы тогда реверсивно-умным что ли? — тот согласно угукнул, хихикая. — Ну так вот, знаток сквернословных крылатых фраз, сдаётся мне, ты думаешь, что один такой непутёвый. Ты хочешь и страх свой не перебарывать, и на драконе бороздить небесные просторы — к тому же, естественно, думаешь, что у всех оно так и происходит. Я прав? — Как будто это не так! — снова насупился он. — Ты видел хоть раз, чтобы Кай падал с дракона? Или, может, кто-то из ребят? Да никто! Я один такой. Ллойд и сам много раз об этом думал. Вера в то, что он особенный даже в неудачах, не сразу поселилась в его голове, зато когда наконец это сделала, то засела на долгие годы. Он действительно не видел, чтобы хоть кто-то боялся летать. Единственная причина, по которой они перестали прибегать к помощи драконов, заключалась в нецелесообразности: транспорт у них есть, а создание ящеров занимает много сил и порой даже и времени, и пространства, которые не всегда имелись в запасе. Мэр начал сотрудничать с ниндзя уже давно, так что необходимость в дополнительной работе отпала, как и проблема цен на бензин и автомобильные запчасти — их предоставляют чуть ли не бесплатно. Со временем драконы в их жизни просто забылись. Ллойд на эту тему так часто рефлексировать перестал. А теперь… теперь приходится снова ворошить прошлое. Далеко не к счастью. — Или ты просто не замечал. Не обращал внимания. Забыл, — тот покрутил головой. Гармадон вздохнул. — Ллойд, любая сила стихий зависит от эмоций. Ты замечал, как Кай начинает лучше драться, когда зол? — То, что он размахивает оружием, как сумасшедший, не значит, что он лучше дерётся. — Он сильнее сконцентрирован, его удары более чёткие и резкие, — Ллойд пренебрежительно фыркнул, очевидно не согласившись. — Ну хорошо, давай возьмём не Кая. Поговорим про тебя. — О том, как я не могу справиться со своей стихией в гневе? — О том, что ты перестаёшь сдерживать то, что сдерживать не должен. А справиться ты не можешь, потому что и не учишься контролировать силу: ни злым, ни спокойным, ни радостным. Вечно ты бегать не сможешь, Ллойд, вот в чём подвох. И пока ты будешь считать себя недостойным, не заметишь, как окажешься лежащим на глубине двух метров под землёй. И говорю как человек, который оттуда вернулся: тебе не понравится. Всё! Подъём, зелёный ниндзя, ты тренируешься, а не сказки слушаешь! Ллойд грустно улыбнулся, так и не почувствовав спокойствия. Конечно, папа старался ему помочь, – не всегда подбирая верные слова, однако, – но что-то всё-равно ощущалось не так. Проклятие какое-то. Поднялся с места он как раз в тот момент, когда довольный Кай вернулся на землю. Его крылатый питомец сделал последний взмах крыльями, позволил спрыгнуть с себя вниз и рассыпался искрами по тёмной земле. И осталась бы на ней хоть одна травинка, — видит Первый Мастер — загорелась бы. Кай поставил руки на пояс и вальяжно прошёл до скамейки. — Хороша жизнь, — протянул он, потягиваясь и падая на удобное место. — Ну что, мне исполнить роль вашей подстраховки, мааастеер Ллооойд, великий герой и гроза всех земноводных? «Ну и придурок», — прикрыл глаза тот, стараясь оградиться от ироничных комментариев. Нервно сглотнул. Начинаем. Руки начертили в воздухе узор. Застучало сердце. Кажется, он должен был повести вправо, но вместо этого свернул влево. «Чёрт». Пара кругов. Жарко. Почти не дышит. В уши ударило громкое рычание — и оглушило. Так неожиданно, ведь, кажется, этот процесс занимал намного больше времени. Ллойд сглотнул. Медленно открыл глаза – и встретился с холодным животным взглядом, с потрескавшимся хризолитом, горящим изнутри. Они смотрели друг на друга всего момент. Долгий момент перед тем, как энергетический ящер опасливо выгнул шипастую спину, дыхание его сбилось на предупреждающее шипение — а хозяин всё равно протянул ему свою руку. И тогда оголились зубы. — Кай, помоги ему! — послышался громкий крик в стороне, но Ллойд его не понял. Он стоял, как вкопанный, и смотрел в глаза своей скорой смерти: как она скалится и урчит, как клацает зубами и переставляет ближе острые когти. Это всё похоже на сон. Вокруг не голоса, а эхо, и собственная сила оказывается его злейшим врагом. Дракон воет истошно, рычит, объятый алым пламенем и приближается под звуки других криков. Слайд-шоу обрывается. Темнота.

***

Первое, что Ллойд отчётливо слышит, когда просыпается, это мерное клацанье часов: тик-так. Тик-так… Спокойно и чётко. Клацанью вторят шаги вдалеке. Ближе-дальше, комната небольшая. Нос чует запах, похожий на смесь варёной кукурузы и нашатыря — сочетание странное. Он не помнит, чтобы дома был нашатырь, особенно рядом с его кроватью… — Может, он умер? — Кай! Это ни капли не смешно! И прекрати стучать, во имя Ниндзяго, это ужасно раздражает. Точно... У них же запрещены часы. Что ж, это не дом. Это всё ещё их временная хижина вдали от цивилизации и надежды на лучшее. Ллойд собрал в кулак всю свою координацию, с большим усилием оторвал руку от поверхности кровати и потёр лоб. Затем глаза. Проигнорировал кучу вопросов, которые тут же посыпались от Кая по поводу его здоровья — откровенно говоря, настроения отвечать у него не было — и только прохрипел: — Что случилось? На лице друга отразилось изумление, отец же был удивительно тих и холоден. Вина уколола в самое сердце, когда он поймал на себе оценивающий взгляд. Гармадон молчал, сидя на стуле вполоборота, но глаза его говорили: «Я всё знаю». — Малой, тебя чуть твой же дракон не спалил заживо! — вскинул руки Кай, расхаживая туда-сюда по комнате. — Я никогда раньше не видел, что они умеют злиться! А тут он такой… типа… ТЫ ЧУТЬ НЕ УМЕР, ЛЛОЙД! ЧУДОМ НЕ ПОСТРАДАЛ! Крик оглушил так, что чудом-не-пострадавший сильно зажмурился. В голове загудело. Взявшись за лоб и тихо прохрипев, Ллойд сел и осмотрелся. Единственным, кто всё ещё не шевельнулся, оставался его отец. Неясно даже, почему. — Кай, оставь нас наедине. Вот чёрт. Ещё одну лекцию Ллойд не пережил бы и под дулом пистолета, но друг ослушаться не мог. И всё опять в тумане: Кай строит удивлённое лицо, возражает, они коротко спорят. Кидает на прощание сочувствующий взгляд, видимо, тоже понимая, что беседа ждёт непростая. Мешкается в проходе. Исчезает. Удаляются шаги. И снова этот взгляд. Обжигающе-ледяной, смотрящий насквозь. Выжидающий. Сказать, что Ллойд нечасто видел отца таким серьёзным — ничего не сказать. Особенно учитывая, что на протяжении всех своих лет жизни считал себя для него особенным: Гармадон мог злиться на весь мир, но с сыном всегда быть терпеливым и чутким, Гармадон мог скрывать ото всех, во сколько сегодня поужинал, но рассказать ему по-секрету какую-нибудь сокровенную тайну. Более важно: Гармадон почти никогда на него не злился. Даже за серьёзные проступки. В этом выражалось его доверие. Его любовь. — Я жду. Не похоже на «сынок, давай поговорим» или «ты можешь мне доверять». Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт-чёрт! — Что ты хочешь услышать от меня? — Дурачком решил притвориться? Ну что ты, уже не малое дитя, чтобы сбрасывать с себя ответственность, — за одно движение он встал, переместил стул ближе к кровати сына, заодно повернув его спинкой вперёд, и опустился обратно, кладя на эту самую спинку локти. Выглядел он в этот момент не как злой сенсей или раздосадованный отец, а скорее как детектив, раскрывший дело. От его самоуверенности Ллойду поплохело ещё больше. — А давай-ка ты не будешь юлить и расскажешь всё как есть, м? Тот молчал, трусливо отведя взгляд в сторону. — Я не понимаю, о чём ты. — О как. Вот это уже вполне звучало, как раздосадованный отец. Гармадон смотрел в упор, пытаясь заглянуть за светлые пряди волос и увидеть там такие же светлые и невиновные глаза. Был бы рад поверить, что Ллойд не врёт и не уходит от ответа. Но он просто знал правду — и, может, просто не хотел верить, что это так. — Ты хочешь уйти? Уходи, — эти слова заставили его резко поднять взгляд и испуганно вытаращиться в ответ. Что он имеет в виду? — Ллойд, ты правда надеялся меня обмануть? Я не понимаю… Зачем? Чтобы я признал, что ты не можешь продолжить обучение, и отпустил тебя домой? Я отпускаю. Я вообще тебя здесь не держал. — Я не хочу уходить! — Тогда что это был за театр одного актёра? Голос отца оставался спокойным, но Ллойд чувствовал: это просто маска. Быть может, был бы на его месте кто-то другой, например, даже Кай, разговор шёл бы совершенно на других тонах. Но… тогда, может, всё не так плохо? — «Дракон не может напасть на своего хозяина. Я струсил. И для того, чтобы не перебарывать этот страх, я решил притвориться, что моя сила стихий сошла с ума», — вот, что ты должен был сказать. «Прости меня, я совершил ошибку», — вот, что ты должен был сказать. Вот, чему тебя учили с малолетства — а не нагло врать, смотря в глаза и не краснея! Тебе не стыдно, скажи мне? Ллойд вжал голову в плечи, слушая отцовские слова и соглашаясь с ними в мыслях. Пальцы сами собой сжали тонкий плед, укрывающий ноги, глаза наполнились слезами. Слезами обиды на самого себя: как же низко и недостойно он поступил! Как ребёнок, и правда… Какая глупость: когда идея пришла в голову, он даже не задумался о том, правильно ли это. Просто сесть и взмыть в небо ощущалось страшнее, чем поступить против чести, солгать, обмануть. И теперь в том, что отец зол на него, виноват только Ллойд. Перевести стрелки не на кого. Некуда забиться. — Стыдно. Гармадон вздохнул. — Уходи, Ллойд. Я вижу, что ты не хочешь здесь находиться. Тут надо работать над собой, а ты пришёл ради друга, — на плечо легла худая рука, согревая родным теплом, хоть голос всё ещё был спокоен и строг. — Я поговорю с Каем. Может, буду домой приходить раз-другой в месяц. А ты иди. Так будет лучше для тебя. Прошло немного времени. Исчезло тепло. Опустела комната. Ллойд остался один. Не отрывая взгляд от рук, сжимающих мягкую ткань, он позволил себе сморгнуть горькие слёзы. Лечь. Белый потолок не выглядит, как небо. Он выглядит как то, что оставляет страх. Пустоту: без побед, без поражений, без жалких попыток и каких-либо концов. Только побелка, паутина — и больше ни-че-го. — Трус, — сказал так тихо, что мог услышать только сам, обращаясь к потолку, будто к зеркалу. Трус-трус-трус — с каждым повторением всё больше хотелось рыдать от боли: это про него. Он своим жалким поступком показал всего себя: во всей красе! Заставил атаковать себя своего же дракона! Потому что испугался! «Я горжусь тобой, сынок» сменилось на «тебе не стыдно?» Тот, кто верил в него, несмотря на все переживания, отправил идти домой. — Слабый, жалкий и тупой, — снова прозвучало в потолок, — вот, что про тебя после смерти скажут. Какой ты герой? Он вспоминал детей, которые радостно обнимали его при встрече. Вспоминал дядю, который называл его лучшим учеником. Вспоминал-вспоминал — а в груди загоралось зудящее противное чувство. Злость. На себя самого. На свою никчёмность. После этого он осознал себя только стоящим на краю небольшой сопки, недалеко от додзё. Ветер жужжал в ушах, ветер путал волосы и совсем не отрезвлял сознание. Всё как во сне. Солнце зашло за горизонт. Зелёная энергия загорелась голодным пламенем в его озябших руках. Послышался рёв.