Сбежать, чтобы (не) быть найденной

      Учиха Мадара был зол. Да какой там — зол — он пребывал в настоящей ярости: бурно клокочущей в горячей крови и выходящей наружу весьма заметным раздражением. Опять. В очередной раз он тащился в эту дырень, в которой спасибо хоть Интернет был, а то работе точно настал бы конец. Впрочем, наличие талантливого заместителя, способного разобраться (и в основном разбиравшегося) с большинством неурядиц давало некоторую фору. Как будто Мадаре упала вся эта катавасия с наследственным бизнесом — просто потому что он какой-то там первенец главной семьи. Сидел бы себе, потягивал коктейли на югах, так нет же — надо было так вляпаться и родиться раньше Изуны! На каких-то жалких пару минут. И началось: наследник то, наследник сё… а он, может быть, мечтал быть пилотом. Хотя какое кому было дело до его мечт.       Мадара довольно быстро убил в себе того маленького мальчика, что глядел зачарованно в далёкое-далёкое небо, до которого, как ни пытайся, невозможно достать руками, и разглядывал пролетающие в вышине самолёты — изящные, плавные, с раскинутыми в стороны металлическими крыльями, способными унести куда-то далеко. Могучие каменные скалы, бесконечные равнины и тянущаяся по поверхности Земли водная гладь — казалось, тому, кто парит на таких высотах, подвластно всё, а он при этом — вне чьей-либо воли… Но потом нянечка строго напоминала, что скоро придёт учитель, и Учиха послушно следовал на очередное занятие: четырёхлетнего кроху в школу пока что не брали.       Потом — престижная начальная, ещё более элитарная — средняя, и старшая, ради которой строгий Таджима выслал сыночка аж за рубеж. «Ради его блага» — как же. Просто хотел наладить связи с иностранными партнёрами, сдружив детишек. И наладил же, коварный подлец! Сколько бы ни отрицал, ни отрекался, ни исходил тихим бешенством, Мадара являлся истинным наследником великой фамилии: харизму, эту чёртову необъяснимую притягательность, невозможно было скрыть из его существа. Так что все, кто послабее, набились в «помощники», а кадры более дерзкие — просто стали молча остерегаться. Ибо помимо харизмы Учиха Мадара обладал пылким и грозным нравом, а ещё — мощным и сильным телосложением, ему даже качаться до потери пульса не особо-то требовалось: генетика, чтоб её…       Так он и вырос: тихо скалясь на родного отца, который вылепил из мечтателя «акулу бизнеса»… Но мать Мадара любил. Он порой даже удивлялся, как родители умудрились сойтись, и каждый раз неприятная мысль оседала на сердце: договорной брак. Сато Ару стала просто разменной монетой для укрепления партнёрства — и взаимного влияния, конечно же, ибо дед не был бы дедом, если бы опрометчиво подобрал супругу дражайшему Таджиме.       Мать была строгой, но справедливой, глубоко в душе несчастной, а потому порой холодной с собственными детьми. Да и как быть тёплой, если в родной семье — не научили? Но она, хоть и не умела толком, заботилась о двойняшках, чем порой приводила мужа в ярость: ей следовало сопровождать его на банкете без тени волнения, а не грызть себя втихомолку из-за какой-то там температуры у детишек. «С ними врач, а тебе следует находиться здесь», — ставил Таджима супругу на место, заставляя тонкие женские губы расплываться в ещё более притягательной улыбке… пустой. Мадара с самого детства замечал, что мама как-то странно улыбается в компании отца — совсем не так, как ему и Изуне — и, только спустя время, понял, в чём заключалась причина.       Ару умерла рано. Нет, на самом деле она успела и поздравить сыновей с получением степени по бизнес-администрированию, и подержать на руках первенца Изуны, и даже начать причитать о том, что Мадара как-то слишком задержался в холостяках.       — Вот всегда она была такой… — не то ностальгично, не то сердито протянул мужчина, выходя из салона авто: слишком простого, непривычного, да что там — уже откровенно старого драндулета. Но оно некогда принадлежало тёте — любимой сестре Ару, которая мириться с социальными ожиданиями не захотела: сбежала замуж за какого-то «плебея», была вычеркнута из семейного реестра и забыта. Всеми, кроме той самой Ару.       Женщина навещала сестру — инкогнито, дабы «не опозорить мужа», хотя тому, как считал Мадара, подобная нервотрёпка пришлась бы кстати — каждый год в одно и то же время. Таджима закрывал глаза.       — Теперь и я стал, как ты, — причитал тихонько Мадара, потряхивая в ладони ключами: те грузно перестукивались, издавая бряцающие, щекочущие слух звуки. Да, именно так щекотала ему нервы эта поездка: грёбаное обещание и сентиментальность, из-за которых теперь приходилось каждый год устраивать цирк с конями и венецианским маскарадом.       Дом — компактный, двухэтажный, с непростительно крохотной территорией — встретил привычным застоявшимся воздухом, слоем пыли, осевшей повсюду, и тишиной: неприятной такой, давящей, практически звенящей.       Мадара ужасно устал за этот долгий день: ещё несколько часов назад он разносил в кабинете очередного придурка-директора, который чуть не сделал из дочерней компании гигантского холдинга посмешище. «Не думал он, чтоб его. Я может тоже не думал, когда соглашался спать в этой халупе», — продолжал мужчина гневаться на, как считал, собственную слабость.       — Но слово своё я держу, — констатировал он обречённо, уже в тысячный раз проклиная учиховское воспитание.       Чтобы провести в «лачуге» хотя бы сутки, пришлось пооткрывать все окна — а на дворе не месяц май — и выйти на крохотный балкончик на втором этаже: прямо так, в недавно купленном пальто и дорогущих ботинках, на стоимость которых, можно было давно нанять постоянную домработницу, что ухаживала бы за жилищем в отсутствие хозяина. Но он здесь не хозяин, чтобы распоряжаться: так, случайный гость, путник, зашедший переночевать.       Ноябрьский ветер неприятно хлестал по лицу, отчего хотелось поскорее вернуться в дом, но Учиха продолжал упорно стоять снаружи. Вид крохотного убогого городишки — в котором еле-еле бы набралось под тридцать тысяч жителей — удручал. Мадару, в сущности, мало что радовало в его бессмысленной жизни: разве что редкие встречи с любимым братом и племянниками. Но скажи он об этом кому-нибудь — разве поверят? Даже Изуна покрутит пальцем у виска и предложит слетать куда-нибудь развеяться.       Но Мадаре это не поможет. «Развеяться» — вернуть вкус к жизни, переключиться, чтобы потом с новыми силами идти в бой. Но у мужчины никогда не было этого пресловутого «вкуса к жизни»: осознал это он совсем недавно. Может, виноват кризис каких-то там лет? Да чёрт его знает.       Учиха Мадара — держатель контрольного пакета акций гигантской империи, чья длань простирается от банковских структур до самой добычи железной руды. Одно его решение способно изменить жизни тысяч, нет, миллионов людей. Привлекательный, образованный, безумно богатый — казалось бы, что ещё нужно для счастья? Любой мечтал бы быть на его месте. А Учиха Мадара не мечтал: он просто жил, потому что так было велено.       «Будущий глава не разменивается на мелочи», — так вот же, отец, нянечка выкинула все модели самолётиков, чтобы ребёнок не отвлекался на ерунду. «Будущий глава не поддаётся эмоциям», — да, отец, Мадара не будет больше плакать, даже если очень захочет поиграть с Изуной. «Будущий глава держит рядом только полезных людей», — все дети невлиятельных родителей итак уже давно выброшены в мусор. «Будущий глава не искушается женским вниманием», — за годы университета на него вешалось столько девиц, что Мадара давно потерял к ним интерес. «Будущий глава — умнее любого из своих подчинённых», — от бесконечной учёбы двоится в глазах. «Будущий глава внушает уважением одним только взглядом», — на него итак смотрят, как на зверя, что способен в мгновение разорвать глотку.       Будущий глава. Будущий глава. Будущий глава…       — Уже не будущий, старикашка, — обратился мужчина неизвестно к кому, покуда Таджима давно отправился к праотцам.       Одно упоминание нерадивого родителя даже в мыслях вызывало нестерпимое возмущение: жутко чесались руки кому-нибудь зарядить, а тренировка по боксу — надо же было «главе» где-то выпускать пар — только послезавтра. Спасибо хоть на это время удавалось выкроить, а то бы точно разнёс вскоре весь офис.       Мадара не любил Таджиму. Презирал, скорее нет, ненавидел: ибо презирать можно только кого-то ниже тебя самого, а таковым Учиха-старший, к большому недовольству сына, всё-таки не являлся. Ненавидел, но продолжал следовать его воле, потому что по-другому не мог.       А как это — «по-другому»? Только маленький бунт, одна небольшая вольность, которую мужчина позволил себе после смерти отца: длинные космы, непослушные и легко лохматящиеся, которые не состригал ни разу с того самого дня. С тёмно-карими, почти чёрными глазами, такими же насыщенными волосами, часто даже никак не собранными, Мадара рисковал стать не «великим главой», а «великим посмешищем». На это, впрочем, было наплевать: всё равно он не медийная персона, а в лицо его знала в лучшем случае пара десятков человек — совет директоров да некоторые «особо отличившиеся» управляющие дочерних фирм. Ах, да, ещё родственнички, половина из которых поколениями сидела в креслах этих самых руководителей. Да плевать: что они ему скажут? Контрольный пакет акций — штука опасная, а работу свою Мадара всегда выполнял безукоризненно.       Вот только толку в этом перфекционизме? Всё равно все только и ждали, когда генеральный допустит роковую ошибку, точно стервятники. «Не дождётесь», — злорадство брало верх и тогда Учиха совершал нечто невероятное, принимал какое-то безумно судьбоносное для компании решение, которое, без сомнений, всех вымораживало в моменте, но в долгую всегда играло прекрасно. «Талантливый управленец, мать его», — отчего-то бесился в такие моменты на себя Мадара: ведь даже в этом он стал идеальным воплощением воли отца. Желаний Таджимы, не своих.       — Катитесь к чёрту, — выругался мужчина, когда на экране смартфона засветилось до тошноты привычное имя заместителя. Опять очередные проблемы, палки в колёса от конкурентов или чего там ещё могли придумать. Даже порефлексировать над своей жизнью толком не дают, а ведь это такая большая привилегия в его-то положении. Хотя какая может быть рефлексия? Только сплошные безнадёга и мрак под маской вселенского успеха.       — Слушаю, — ответил всё же на звонок, возвращая голосу привычный деловой тон и властность. Учиха Мадара не может показаться слабым. Однако на секунду — лишь на краткий миг — ему почему-то вспомнилась глупая дразнилка из далёкого детства, автором был какой-то очередной безмозглый завистник: от авторитета его семьи после такой выходки, конечно же, камня на камне не осталось.       Маленький мальчик и замок из песка.       Снаружи — грозный хищник, а на душе — тоска.       Маленький мальчик в плену чужих надежд.       Весь мир уж под ногами, а счастья-то всё нет.       Мерзкой тот малец был крысой. Но проницательной.