***
Сакура буквально влетела в свой кабинет: с силой топнула по старенькому линолеуму, точно надеясь оставить там вмятину, а потом что есть силы саданула ладонью по стене. Рука неприятно заныла. — Так, спокойно, ты всё-таки хирург, нельзя травмировать руки, — тут же успокоила она себя, садясь на стул. Точнее, не так, буквально плюхаясь на несчастную конструкцию, что заунывно чиркнула по полу и чуть не завалилась назад от такого напора. — Ненавижу, подонок, ненавижу! — не унималась Харуно. — Ради ЭТОГО я горбатилась восемь часов, а потом ещё вызывала хирургов из центра? Неблагодарная, самодовольная скотина! Весь разговор с мужланом Харуно честно держалась: закипала медленно, как чайник на слабом огне. Но, стоило чуть усилить напор, как кипяток чуть не перелился за границы дозволенного, рискуя не только потушить огонь, но и заполнить собой всё вокруг. Да, разлиться обжигающим потоком, чтоб неповадно было! Никогда, никогда за свою практику медик не встречала ТАКИХ хамов. Избалованная столичными пациентами, работой в дорогой клинике, визит в которую далеко не каждый мог себе позволить, общавшаяся только с сознающей рамки воспитанности клиентурой Харуно уже и забыла, какими неблагодарными свиньями порой бывают люди. Она спасла его, вытащила с того света, рискуя поплатиться собственной головой в случае неудачи. И что взамен? Да тут не то что банальной благодарностью не пахнет, тут дурку надо на особо буйного вызывать. Самоуверенный, напыщенный индюк. — Как же бесит, — ворчала девушка, достав из сумки какую-то желейную конфету и в расстроенных чувствах закидывая ту в рот. Лимонная. Класс, даже на сласти сегодня не везёт. Почему не клубничная или, скажем, яблочная? — Не люблю лимоны... В памяти как-то сам собой всплыл очень давний эпизод, случившийся на одном из званых вечеров хищной семейки... Бесконечное ночное небо возвышалось над особняком знаменитого семейства: изысканный фуршет, множество людей приятной наружности с бокалами игристого, приглушённая музыка, тихие разговоры, в которых будто бы невзначай проскальзывали такие подробности, какие не следовало слышать кому попало. Летний воздух был чуть прохладен, но позволял выйти на террасу не утепляясь, просто в лёгкой накидке. Природа дремала, чтобы возродиться новыми красками с наступлением утра, а звёзды, казалось, светили исключительно ярко. — Добрый вечер, Сакура, — возник из-за спины мужчина: он подошёл сзади практически неслышно, отчего девушка рефлекторно слегка дёрнулась, но затем быстро обхватила себя руками и растёрла плечи, будто не испугалась, а просто сильно замёрзла. Визитёр не оставил этот жест незамеченным: галантно снял светло-серый пиджак и накинул на плечи леди Учихи. Мужчина — статный и зрелый, выше на полторы головы и шире раза в два, с коротко стриженными чёрными волосами, столь типичного для этого семейства оттенка, и характерными шрамами на правой стороне лица, полученными в результате несчастного случая ещё в раннем детстве и так и не убранными до конца даже самой высококлассной пластикой. Саске отзывался о нём исключительно положительно, но сама Сакура слишком мало пересекалась с этим человеком, чтобы сделать хоть какие-то выводы. — Здравствуйте, Обито. Благодарю, — дежурная улыбка, не подразумевающая под собой ничего особенного, но обязанная застыть на лице до самого конца мероприятия. — Это Вам, — протянул небольшую тарелочку, на которой красовалось кругленькое жёлтое пирожное, и ложку к ней. — Спасибо, — приняла дар Сакура, после чего осторожно надломила сладость и, стараясь не заляпаться, максимально изящно отправила ту в рот, чтобы распробовать. Лимонная. — Рад, что понравилось, — досужий и бессмысленный разговор начал утомлять, но не тут-то было: спустя мгновения театральной паузы, Обито продолжил. — Слышал, Вам нездоровится в последнее время? Девушка хотела было поинтересоваться, с чего же названный родственничек пришёл к таким умозаключениям, как вдруг вспомнила: точно, они же с Саске — любящая крепкая пара, обделённая, к большому сожалению, детьми. И неважно, что они и не пытались, потому что муж забыл дорогу к её постели. Да, её постели, ибо слишком уж часто супруг задерживался не пойми где. — Благодарю за беспокойство, сейчас мне уже лучше, — снова растянувшиеся в привычном движении губы. — Это радует, — предостережение, точно намекающее, что наследники сами собой не появятся, а отдавать крупнейший автомобильный холдинг менеджерам-управленцам со стороны акционеры совсем не хотят. Не успела Сакура погрузиться в свои мысли на сей счёт, как собеседник чуть сверкнул глазами в её сторону и произнёс: — Если понадобится помощь, Вы всегда можете обратиться ко мне. Девушка застыла, неспособная впустить кислород в лёгкие и даже шелохнуться. Дразняще-щекотливый холодок пробежал по спине, точно перебирая каждый позвонок и растворяясь где-то в районе затылка. Зрачки, она уверена, сузились до крохотной точки, а на языке предательски застрял горьковато-сладкий лимонный привкус. Взор осторожно перешёл на старшего Учиху, будто надеясь ошибиться и найти в мимике собеседника нечто совсем иное. Похоть. Сакура не обманулась: глаза напротив подёрнулись мутной дымкой, чуть сузившись от созерцания растерянного розового птенчика, но явно передавая желаемый посыл. Конечно, верхушке плевать, от кого, главное — сохранить «наследственную преемственность», на которой эти психи буквально помешаны. Садисты, нелюди, ироды — как много слов можно было подобрать для описания их бесчестия, а особенно — его — того самого загадочного главы, управлявшего всем чуть ли не тайно, чьего лица простые рядовые Учиха не видели никогда, но от которого напрямую зависело их благосостояние — Учихи Мадары — гордеца, которого всегда интересовали лишь котировки холдинга, но никак не чужие судьбы. Обито, гнусный развратник, был его двоюродным братом... Не желая отвечать что-либо словами, дабы не дать ни малейшего намёка на согласие, Сакура лишь ярче улыбнулась и скрылась среди остальных гостей, коротко и вежливо попрощавшись. — Катитесь вы к чёрту, учиховские отродья, — прошептала девушка в настоящем, небрежно стирая скатившуюся по щеке слезу.Глава 5. Неудачный день
8 февраля 2023 г. в 17:15
Ему было не просто плохо, нет, по-настоящему хреново. Как будто по телу проехались катком не в один, не в два и даже не в пять заходов. Да нём словно потопталась туша слона раз эдак двадцать! Тяжёлая такая, грузная: прошлась сначала, чтобы раздробить все косточки до единой, а затем — снова, желая наверняка порвать сухожилия и растерзать мышцы. Из стороны — в сторону. Из стороны — в сторону. Из стороны, мать его, в сторону...
Впервые открыв глаза, мужчина мало что мог разобрать: картинка плыла и стиралась в мутное пятно, а звуки доносились приглушённо и слишком тихо. Голова трещала, как сломанный мотор. Он даже не успел понять, где находится и что с ним произошло, как веки сомкнулись обратно, отправляя сознание дальше трепыхаться во тьме. Второе пробуждение ощущалось лучше и чётче: он пациент и в больнице. Через несколько дохлых попыток даже выдался слабенький диалог с медсестричкой. Словом, сколько дней потребовалось на то, чтобы приноровиться нормально говорить, он не знал.
В один из утренних обходов состоялась весьма занимательная беседа, показавшая, что жизнь — не просто весёлый аттракцион, а самый долбанный заезд на американских горках: причём сломанных и курсирующих по одному и тому же маршруту без остановок.
— Как Вы себя чувствуете? — спросила докторша: с виду молоденькая, личико вроде миловидное, но дерзкое. Сразу видно — чуть тронешь и руку по локоть откусит, съев за один присест. Розовое, как у богемной «тонко устроенной натуры», каре выглядело даже не вульгарно: оттенок цвета нежной вишни, надо признаться, девчонке очень подходил.
— Вроде жив, — ну, раз голос уже не сипит, а неизвестная дева-медик появляется с завидной регулярностью в самых разных амплуа — от собранных в две коротенькие косички волос и неприлично яркой помады до чего-то более банального и сдержанного, — то мужчина как минимум ещё на этом свете. — Только вот двигаться не слишком удобно, — деловито посмотрел он на сломанную руку, а здоровой указал на неподвижную, также заточённую в гипс, ногу.
— Вам ещё долго так лежать, — ответила девчушка, начав что-то чиркать в своём отчёте. Двадцать первый век, где же электронный документооборот? Хотя, судя по тому, в какой обшарпанной больничке он очутился, спасибо, что не помер.
— Другого я и не ожидал, — хотелось отреагировать как-то более остроумно, но мозг всё ещё плоховато соображал после травмы.
— Так, Вы поступили к нам после аварии, — продолжила она, напрочь игнорируя слабое недовольство пациента. — При себе документов не оказалось, в медкарту Вас записали как «Сато», потому как в машине, как нам сообщили, были обнаружены права на имя Сато Рэн. Сейчас Вы очнулись, говорить можете, так что мне нужны Ваши данные, чтобы связаться с родственниками, также чуть позже могут прийти сотрудники полиции, чтобы... — мужчина слушал вполуха, ибо в голове заело такое знакомое и одновременно далёкое сочетание: «Сато Рэн». Сато Рэн. Сато Рэн. Кем же она была?
Внезапное болезненное озарение тут же впилось в самые глубины, застывая ледяной кровью в жилах и отдаваясь судорожными стуками прежде спокойного сердца.
— Я не помню.
— Вы что, простите?
— Не помню. Как меня зовут. Откуда я. Что вообще делал в той машине... ничего не помню.
Понимание текущей ситуации длинными вязкими языками пробиралось в подкорку, словно намеренно разгоняя хоть какие-то возможные воспоминания. Ему тридцать пять. Он точно не живёт в этом захолустье. Любит баварские колбаски и ненавидит свою работу. Почему-то в последнем мужчина был уверен наверняка, хоть и понятия не имел, чем занимался в жизни. Но вот вляпываться в дерьмо он, похоже, умел весьма неплохо.
— У Вас была черепно-мозговая травма, так что частичная ретроградная амнезия вполне...
Эта розовая курица продолжала что-то кудахтать, будто бы мужчина только что не жизнь свою забыл практически полностью, а так, шнурки не завязал, когда наружу выходил! Как он вообще оказался в этом месте? Машина, да, её смутно помнит: какая-то дряхлая развалюха. Сато Рэн. Сато Рэн. Жена его, что ли? Хотя какая из этой женщины может быть супруга, если она даже ни разу не удосужилась явить свой светлый лик?
— Какой год рождения у женщины, чьи документы вы нашли? — спросил он грубо: голос стал на несколько тонов ниже, словно предвещая беду. Весь в бинтах, с трудом шевелящийся, больной умудрялся испускать какую-то давящую ауру, меняя атмосферу одним только взглядом.
— Точно не скажу, но по возрасту она... — врач призадумалась на секунду, сопоставляя какие-то цифры в голове, будто и не заметила смены атмосферы, — в матери Вам точно годится, если правильно помню.
Хренова мамаша, что сказать.
— Вы знаете, кто такая Сато Рэн? — не вопрос, нет, утробный рык от собственного бессилия и скребущей душу злобы.
— Не располагаю такой информацией.
— То есть, как это не располагаете?! — заорал вдруг мужчина на всю палату. — Да быть не может, чтобы, работая в таком крохотном городишке, Вы не знали тут всех пациентов в лицо. Если старая, то точно хоть раз к Вам приходила!..
Был бы тут стол, а не жалкая хилая тумба, до которой даже толком не дотянешься, мужчина бы хлопнул по нему со всей дури. Да, посильней, чтобы глухой удар наводил страх и заставлял подчиняться его воле! Тупая розовая башка водит его за нос! Живя в подобной дырени она не могла не знать Сато Рэн. Обманывает. Насмехается. О, а, может, девка и вовсе была знакомой этой самой Рэн, а теперь прикрывает её хвост?
— Я. Не располагаю. Такой. Информацией, — чётко, с расстановкой, слово за словом повторила девушка. Очевидная угрожающая интонация, впрочем, могла напугать разве что старушек-лапушков или несмышлёных детишек, но никак не его... его, его! Самого... Да плевать, не его поля ягода она!
— На этом сегодняшний обход закончен.
Девчушка бросила фразу через плечо, точно сплюнула. Мерзкая. Дерзкая. Нахальная пигалица. Не успел мужчина что-то возразить, как грохот закрывшейся двери сотряс палату.