«Будем ли мы тем, кто мы есть, когда пройдет боль» БГ
此一时, 彼一时 — уже не торт.
Торт — это ложь. Ты — торт.***
К тому моменту уже год как появился китайский вариант, но оригинал — это оригинал. Хотя, что в этом постоянно меняющемся мире можно назвать оригиналом? Наверное, всё. Даже копия является оригиналом самой себя. И, как и её оригинал, она ежемгновенно копирует саму себя, воспроизводясь в мерцающем восприятии наблюдателя. 5 лет назад это ещё могло показаться загадкой — теперь же неясно, как сформулировать эту очевидность иначе. Поверх очков, конечно. Ибо листает экспроприированную после фотосессии книгу, вспоминая свою детскую гордость в тот момент, когда Сяо Чжань нашёл её у него, будто он сам был её автором. Автором гордости — несомненно. Но не только. Тема загадок, тонких намёков, грубых якобы проколов и глупых якобы приколов — это их мир. Мир, который они создают сами посредством домыслов и фантазий миллионов. Крохотные штрихи, виртуозные мановения дирижёрской палочки — и мир сходит с ума на очередном витке грамотно подсвеченной пустоты. Впрочем, пустоты не существует — так что… Ибо, как капитан этого корабля, горд производимым им впечатлением… и тем, что Сяо Чжань — его адмирал. Он никогда не приказывает — он только смотрит, и под его взглядом всё становится ясно. Сонджу тоже смотрит — но его взгляды полны вопросов и сомнений, они напоминают Ибо то время, когда он не знал, не был уверен… но очень хотел. Может ли человек измениться, стать другим, если он постоянно копирует самого себя? Если всё перманентно воссоздаётся по заданной программе — как её изменить? От чего зависит, останется ли шрам на коже? А на душе? Понятное комфортно, но скучно. Непонятное некомфортно, но интересно. Понятое — меняет. Сначала казалось — так было сказано — что им ничего нельзя. Но оказалось, что можно всё — всё, что приносит прибыль. Осталось только всё желаемое сделать таковым. Элементы те же, но композиция каждый раз приобретает новый смысл… в глазах смотрящих. Ибо очень нравится этот конструктор. Он в нём — мастер, великий архитектор. Сонджу не нравятся головоломки — ему нравится наслаждаться простым и понятным. Или просто и понятно страдать. Для Ибо загадка, как это органично вплести в их с Сяо Чжанем постоянное хождение по грани — а Ибо любит загадки. Их урок гольфа в этом плане с треском провалился — только неочевидность их отношений помогла удержать в узде океан фанатов. И всё же Ибо не терпится снова оставить заметки на полях сознания общественности и собрать пышный урожай в честь Сонджу. Богатый. — Бо-гэ… Сонджу почти лежит в кресле, ноутбук почти сполз с коленей, очки едва держатся на носу — Сонджу снимает их, потягивается, и ноутбук плавно съезжает на ковёр. — Бооо-гэээ… Ибо подходит, забирает очки, откладывает их на стол и седлает колени. — Джу-ди соскучился по мне? Он кладёт руки на плечи Сонджу и притирается ближе, когда тот подхватывает его под бёдра и притягивает к себе. — Мгм… — Сонджу трётся о грудь Ибо носом и щекой, как кот. Ибо в ответ подаётся бёдрами навстречу. В коридоре зажигается свет, пиликает замок, еле слышно шуршит дверь. — Гэээ пришёл… — Ибо выгибается назад в мостик и приветственно улыбается Сяо Чжаню, появившемуся на пороге гостиной. Сонджу пользуется возможностью и зарывается лицом под задравшуюся футболку, тычась носом в пупок и проводя выше и вбок, заставляя Ибо извиваться от щекотки. — Читаете? — Сяо Чжань кивает на оставленную на столе открытой книгу. — Читаем… — Ибо смотрит на него снизу вверх, улыбаясь, ёрзая и издавая нечто среднее между смехом и стоном, когда Сонджу снова щекочет его. — Но без тебя ничего не понятно. Сяо Чжань кивает, снимает плащ и снова теряется в недрах коридора. Сонджу оставляет смачный засос на животе Ибо рядом с маленькой татуировкой. Ибо позволяет себе растечься в поддерживающих его спину крепких руках и, едва касаясь, трётся уже вставшим членом о подбородок Сонджу. Ткань домашних штанов мешает прицельности прикосновений, и Ибо трётся и извивается сильнее, стараясь вывернуться из одежды, как змея из сбрасываемой кожи. Сонджу цепляет зубами резинку штанов, пытаясь помочь, но места не хватает — и когда Сяо Чжань возвращается к ним, то видит только ноги Ибо с болтающимися на одной из них штанами, тогда как сам Ибо тихо матерится где-то под столом, отпихивая ноутбук и отчаянно борясь со спеленавшей его футболкой. Его — не ноутбук. Сяо Чжань устало разваливается на диване и с умилением наблюдает за выкарабкивающимся из-под стола Ибо, являющим разительный контраст с той позой в руках Сонджу, в которой он приветствовал его буквально пару минут назад. — Хён досмотрел твоё кино, — мастерски выруливает Ибо. Сяо Чжань понятливо усмехается и кивает. — Хотите обсудить фильм? — Он сказал, что очки очевидно не те. — Так и косынка не та. И на харлее не ты… — Ну гэ… — Ну что гэ? Сказали, что рисунка достаточно. — Но на рисунке же они как мои… — Но в этом-то и прелесть. Иди сюда, моя прелесть! — Сяо Чжань помогает Ибо подняться и забраться на себя верхом, оглаживает его спину, по которой от прохладных пальцев разбегаются мурашки — Ибо шипит, но Сяо Чжань знает, как ему это нравится, как возбуждает. Раздеваться всё ещё лень — но уже не долго. Пара поцелуев — и огонь разливается по телу, грея руки и бодря. Ибо сползает с него, давая возможность раздеться. Сяо Чжань поднимается, расстёгивая манжеты на рубашке, сзади подходит Сонджу, стягивая её с его плеч — и Ибо любуется ими, медленно оглаживая свой член. На диван предусмотрительно наброшен гигантский хлопковый плед — не зря они с Сонджу потратили полдня на его выбор, если их сиятельство, столь искушённый в нюансах цвета, не раскритиковал его и, кажется, даже не заметил. Спойлер: заметил, одобрил и как раз сейчас собирается вознаградить как за выбор, так и за предусмотрительность. Ибо подаётся вперёд, помогая расправиться с брюками и трусами, Сонжду колдует сзади с рубашкой, кажется, ещё больше запутывая его руки в рукавах. А, нет, не кажется. Обездвиженный спущенными брюками и рубашкой, Сяо Чжань чувствует, как поднявшее было голову возмущение плавно растекается, теряя основу страха, растворившуюся в предвкушении. Ибо гладит его по бёдрам, придвигается ещё ближе и широко лижет полувставший член, а потом вбирает его в рот целиком. Сонджу сзади подталкивает его ближе к дивану, и Сяо Чжань толкается в горло Ибо резче, чем хотелось бы. То есть, конечно, далеко не так резко, как хотелось бы — но Сяо Чжань всегда очень старается не травмировать чувствительное горло Ибо, как бы тот ни настаивал, что всё в порядке. И теперь, когда его толкают — что он может? Так себе оправдание, но… Ибо снова насаживается на его член, а Сонджу толкается всё резче, трахая Сяо Чжанем рот Ибо — и Сяо Чжань чувствует, как нега безответственности разливается по его телу, затапливает его, выступая слезами — и он тонет в ней, отдаваясь. Он забывается, полностью вверяя себя рукам, толкающим и тянущим на себя — держащим его рукам. Чувство собственной важности уступает место наслаждению инструментальностью — он лишь инструмент, которым один человек делает приятно другому. При этом он — ни один из них. И при этом же он — один из них. Никакого парадокса. Где-то в этом моменте мысли теряются — остаётся чистое наслаждение без субъекта и объекта. Наверное, это всё усталость. Или нет. Или не нет. Сяо Чжань приходит в себя на диване: под ним мягкая ткань, на нём мягкая ткань, одна его нога свешивается и касается пола — но и её обнимает мягкая ткань. Что за монструозность способна на такое? Где-то за пределами видимости — возня и влажные звуки то ли поцелуев… то ли не поцелуев. Это нужно срочно выяснить. Он садится, подтягивая ноги к себе. Перед дальним креслом на коленях стоит Сонджу. На его правом плече — нога со знакомо побитой коленкой. Вторая перекинута через подлокотник. Голова Сонджу опускается то прямо между ног, то выше, пока он полностью не ложится под протяжный стон: — Хёёённ… Движения его бёдер сначала мелкие, но амплитуда всё нарастает, пока стоны под ним не превращаются в крик — тогда он почти полностью останавливается, едва покачиваясь, а потом снова начинает вбиваться — и со временем всё быстрее, резче и сильнее. У Сяо Чжаня явно депривационный отходняк — он чувствует себя одновременно и трахающим, и трахаемым, и наблюдающим… И всё это так остро, что он резко встаёт, сбросив покрывало, и в пару шагов приближается к непосредственному центру событий. С этого ракурса Ибо кажется совсем хрупким — его стройное тело почти полностью скрыто широкой спиной Сонджу, светлокожая нога с синяками под коленом в сгибе загорелой мускулистой руки вызывает сложную гамму чувств, а протяжные стоны и вскрики на грани хрипа дёргают Сяо Чжаня крепче любого поводка. Он обходит кресло, склоняется над запрокинутой головой Ибо и целует, чувствуя на его губах едва ощутимый привкус своей спермы. Ибо выгибается в каких-то немыслимых позах, чтобы увеличить площадь соприкосновения с нависшим над ним телом, и Сяо Чжань решает помочь: он приподнимает Ибо за плечи и проскальзывает в кресло за его спиной, укладывая его себе на грудь. Ибо, не кресло. Тело Ибо покрыто испариной, оно скользит по груди, ягодицы трутся о бёдра Сяо Чжаня, руки то ищут опоры, то впиваются, то гладят — и всё это на фоне ритмичного вколачивания Сонджу, сбитого дыхания и поскуливания, захлёбывающегося вскриками. Сяо Чжань плотнее притягивает Ибо к себе. Член снова стоит, и ему хочется, снова хочется… В какой-то момент от сильного толчка ему кажется, что он может кончить прямо так, но Ибо берёт его левую руку и тянет вниз — Сяо Чжань касается растянутого входа, влажного от смазки, и Ибо заставляет его толкнуться пальцем внутрь. Палец входит легко, и Ибо сильнее насаживается, после чего резче подаётся навстречу Сонджу. Сяо Чжань гладит растянутые края, а потом добавляет ещё два пальца… Он чувствует толчки и пульсацию, горячечное состояние Ибо сметает последние крохи осторожных мыслей — и Сяо Чжань заменяет пальцы членом, толкаясь в растянутый вход, когда Сонджу почти полностью выходит, а затем они начинают трахать Ибо в едином ритме. Ибо мог бы сказать, что потерялся в ощущениях, если бы он вообще мог хоть что-то сказать — но он не. Чувства не только переполняют его — они заполняют всё пространство вокруг и до бесконечности. В этих чувствах и есть смысл всего, ответ на все вопросы, цель и путь. Интенсивность переживаний срывает все пороги, рушит все плотины. Он уже не слышит своего крика, когда кончает от этой всепоглощающей близости, от схлопывания полюсов в одной точке — в точке Ибо. Возвращающиеся чувства в смятении — то ли это его тело превратилось в жидкость, стекая по коленям под ним, то ли… Мысли ворочаются лениво, не добредая до конца — конец явно пришёл к финишу первым. Ибо чувствует, как его подхватывают и несут — значит, он не совсем лужа — хотя под потоками тёплой воды он уже снова ни в чём не уверен. Ещё одно перемещение, шелест и прохлада свежей постели, тепло ласковых тел — его снова целуют, гладят, трогают… Кто-то когда-то предположил, что Ибо фригиден — возможно, сейчас так и есть: фригиден ко всему, кроме этих прикосновений и неуёмной жажды секса, с которой не справляется даже его тренированное тело, будучи не в состоянии так остро и длительно переживать множественные оргазмы. Кажется, это называется ленивый секс… Он ещё отыграется на своих гэ, но сейчас — сейчас он снова и снова отдаётся их власти, наслаждаясь их жаждой и жаждя их наслаждений.***
— Гэ, я так и не понял, что парадоксального в замене всех частей плотного тела, если всё оно — только одна из частей? — Вот и хорошо, что не понял, вот и молодец. — Ну гэ… — Ну Бо-ди, ну какие парадоксы? Нет никаких парадоксов. — А как же… — Цирк, просто цирк. — А как же мы? — И страсть. Страсть распаляет пламя, пламя порождает могущество, могущество побеждает ограничения — так сила делает нас свободными. И от парадоксов в том числе.