***
— Привет! — Привет. — А чего так тихо? — Сонджу спит. — Сейчас? — Да. Идём, я тебя накормлю. — Хочу сначала тебя. — Бо-ди… — тЕбя! — Чудовище…***
Сонджу просыпается в темноте — неясно, раннее это утро или вечер. Он обнаруживает себя в кресле гостиной, пытается выкарабкаться, спотыкается о столик. Кто-то предусмотрительно забрал у него планшет — Сяо Чжань. Сонджу бредёт в ванную, не включая свет, ориентируясь только благодаря ночному освещению, потом в свою спальню. Проходя мимо другой, он слышит возню и тихие стоны. Ибо вернулся. Сонджу очень хочет к Ибо — он страшно соскучился за эти пару дней — но ноги его почти не держат, он, кажется, уснёт прямо тут. Поэтому он добредает к себе и валится на постель как есть. Спустя маленькую вечность, замёрзнув, он в полусне забирается под одеяло.***
— Хёёён. Хён, ты спишь? — Мм? — Хотел тебя повидать. Мне уже пора ехать. — Мм. Езжай осторожно. — Я не за рулём. — Мм. Люблю тебя. — И я тебя люблю, — отвечает Ибо, беззвучно шевеля губами и кладя руку на щеку Сонджу. Глаза того закрыты, но он улыбается, прижимаясь к ладони Ибо. Другой рукой Ибо убирает волосы с лица Сонджу и целует его в висок. Они с Чжанем выходят вместе, спускаются к парковке, где их ждут разные машины. — Чем он занимался эти дни? — Писал. — Песни? — Вроде нет. Не уверен. Он хотел дописать о СюэСяо. — О тебе и Сюэ Яне? — Нет, о… О. Да нет. Вряд ли… Да нет. Ибо смеётся, они целуются, обнимаются и расходятся по машинам.***
Плотные шторы раздвинуты, но здесь, на западной стороне, солнце не забирается под веки на рассвете. Сонджу просыпается заполдень — он выспался, а главное, его душе тепло и сыто: он чувствует себя обнятым — и не только солнечными лучами. То, что в квартире он один, ощущается сразу — но это не тяготит. Наоборот, он чувствует свободу в действиях без отвлечений — он чувствует, что может посвятить себя тому, от чего не хотелось бы отвлекаться. А не отвлекаться на Ибо просто невозможно — не в этой жизни. Сонджу готовит плотный завтрак и несёт его в мастерскую. Тяжёлые жалюзи подняты, из окон без тонких занавесей солнечный свет заливает всё пространство — особенно сейчас. Здесь нет стульев — только две табуретки, которые Сонджу переносит к окну. Он садится на одну из них спиной к окну, держа в руке большую салатницу со всем, что по идее должно было быть в отдельных посудинках на кухонном столе. Еда отвлекает от мыслей — и по-хорошему бы стоило уделить внимание еде, но он хочет чувствовать, не думая. Сонджу ест, пытаясь не представить, а увидеть это пространство таким, каким его описал Ибо — с отдельной мастерской, со звукоизолированной кабиной для записи голоса, с инструментами и пультом для сведения… Он пытается увидеть всё это так, будто зашёл уже в готовую студию. И он видит её. Следующие часы он проводит в расчётах и заказе материалов — благо, строительных инструментов тут хватает. На рабочем столе он находит стопку бумаги под гаечным ключом, а рядом — подставку с маркерами, ручками и парой простых карандашей. Подставка — из трёх лежащих друг на друге и склеенных гаек, диаметром больше разводной части ключа. Она без дна. Вечером привозят материалы и сборку для раздвижных стен из восьми сдвигающихся секций, в каждой из который можно отдельно опускать верхнюю половину. На всё уходит три дня — очень помог опыт в реконструкции студии Сынёна. К этому времени из Сеула приходит посылка с его пультом и другим оборудованием — и к вечеру четвёртого дня Сонджу пьёт кофе (не забыть пополнить запасы — за эти дни он опустошил всю кухню!), вертясь на круглом стуле без спинки в готовой студии. Чуть не пролив кофе, он подкладывает один из набросков под кружку на стол, но вскоре понимает, что организм требует большего, и идёт готовить себе поздний обед, надеясь, что ещё найдётся, из чего. Поход в магазин внезапно даёт ощутить, что действительно наступила зима — морозный воздух пощипывает лицо, и Сонджу плотнее укутывается в шарф. Вернувшись, он понимает, что забыл кофе, и, возвращаясь второй раз, решает зайти в сад, о котором ему рассказал Ибо. Он смотрит сквозь ветви, в которых преломляется свет фонарей. Полная луна кажется затерявшейся в омуте речной жемчужиной. Сонджу щурится на её свет и чувствует, будто перерождается — после дней, проведённых в интенсивной непривычной работе, лёгкость момента — как новый мир. Возвращаясь в квартиру на этот раз, он чувствует себя обновлённым. Забирая из студии кружку, Сонджу видит тёмный след на светлой бумаге, который вдруг превращается в сияюще-белый на чёрном бархате космоса — так, кажется, даёт о себе знать собирающееся взойти над планетой солнце. Вымыв кружку, Сонджу со спокойной совестью ложится спать. А утром, в свете солнца, он смотрит на убранную кухню, представляя, как сюда войдёт Сяо Чжань — и понимает, что их взгляды сильно отличаются. От пристальности Чжаня не укрыться ни паре капель масла на кафеле над плитой, ни крошкам сбоку от холодильника, ни следам от воды на рабочей поверхности — при этом Сонджу ни разу не видел Сяо Чжаня за уборкой. Он пытается вспомнить, откуда Ибо брал тряпку, чтобы собрать воду в прихожей — выходит в коридор, осматривается, вспоминает фокус с телевизором и идёт исследовать стены, стыдливо прячущиеся за красивыми деревянными панелями. Неброская, повторяющаяся на большинстве фрагментов, узорная часть отзывается на нажатие — дверцы мягко открываются. Помимо всевозможных моющих средств, инструментов для уборки и нескольких видов пылесосов, во встроенных шкафах оказываются кухонный комбайн, мини-печь, кофеварка, склад шлемов и экипировок для разных видов спорта, включая дайвинг, а также с десяток золотых наград и стопочка сертификатов. Кажется, Ибо говорил, что награды они отвозят родителям — это, видимо актуальная партия. Сонджу кажется не по фэншую хранить гордость в шкафу прихожей наряду с тряпками и швабрами — он раздумывает об этом, протирая поверхности на кухне. Он вспоминает луну среди облаков…***
Сяо Чжань возвращается раньше, чем планировалось. Из спальни Сонджу доносятся сдавленные хрипы и сиплые стоны. Сяо Чжань мстительно решает проигнорировать их, но любопытство побеждает, и, по пути к вожделенному душу, он таки заглядывает в открытую дверь. Голый Ибо развалился у изголовья кровати на подушках, широко расставив ноги и, запрокинув голову, смеётся этим своим задушенным икающим смехом, одной рукой утирая слёзы, другой прижимая к груди планшет. Сонджу расположился между его ног — одна рука под приподнятым бедром левой, другая упирается в постель рядом с правой, носом он водит от пупка к паховой складке и целует подрагивающий от смеха член. Сквозь слёзы Ибо пытается сфокусироваться на удивлённом лице Сяо Чжаня, застывшего в дверях спальни. — Гэ, — стонет Ибо и снова заходится в истерических конвульсиях. Сяо Чжаню уже просто принципиально любопытно. Он наскоро ополаскивается и возвращается с чётким намерением выяснить… Когда он входит и садится на край кровати, Ибо судорожно всхлипывает и пытается выровнять дыхание. Сонджу гладит его, как напуганное животное. Ибо протягивает Чжаню планшет, закрывает глаза, переводя дыхание, и… снова начинает хихикать. Сяо Чжань хмурится и активирует экран. Текст. Чжань листает вверх, до названия. «СяоСюэСяо». Интересно. Взгляд выхватывает его имя и Сюэ Яна. Текст большой, понять, что именно так развеселило Ибо, сходу вряд ли удастся — и Чжань решает спросить. Но только он открывает рот, как Ибо, внимательно следивший за его реакцией, снова издаёт булькающие звуки и машет рукой, видимо, призывая придвинутся поближе. Когда Чжань устраивается рядом, Ибо дрожащей рукой забирает планшет, скролит и… снова не может связать пары слов. Сяо Чжань надеется получить ответ от Сонджу — тот только пожимает плечами, продолжая неторопливые ласки, но, видя, что Ибо сейчас не способен к вербальной коммуникации, вздыхает. — Я хотел посмотреть, что бы ты сказал Сюэ Яну, окажись ты там не как Вэй Усянь, а как ты сам — такой, как есть. И… оказалось, что… Мм… Характер Сюэ Яна провоцирует тебя на жёсткий троллинг. Ты всегда прав, но при этом говоришь очевидное так, что Сюэ Ян получается невероятно глупым. Никто не смеет смеяться над Сюэ Яном, но ты так вовремя и метко вбрасываешь ему мысли, что он никак не может подобраться к тебе — ты нокаутируешь его смыслами на расстоянии, а ему так важно всё это узнать и понять, что он не может даже просто захотеть тебя уничтожить, хотя бесишь ты его так, как если бы он встретил самого себя, но… Даже не просто опытнее и умнее, а ещё и так виртуозно владеющего логикой и словом, что это вызывает восторг, который почти равен желанию убить. И, так как Сяо Синчэнь для него важнее всего, а ты всегда говоришь дело, ему приходится слушать тебя, и даже вступать в диалог — чем ты с беспощадным удовольствием и пользуешься. — Что же я ему такое втираю, что Ибо так… Мм? — Это нужно читать диалоги — там дело в формулировках. — Хм, — Сяо Чжань с сомнением смотрит на планшет, затем встаёт и уходит в другую спальню. Он возвращается с подушками, которые устраивает у изголовья, садится, опираясь на них, и снова берёт планшет, проматывает вступительную описательную часть и останавливается на диалоге. Ибо следит за ним из-под прикрытых век совершенно пьяными глазами. Сяо Чжань читает, и брови его ползут вверх. — Гэ, не смешно? Чжань откладывает планшет на прикроватную тумбочку и трёт переносицу. — Мне надо над этим подумать. — Над чем? — Почему это получается именно так. А оно получилось бы именно так — несомненно. Он поворачивается к Ибо и со всей серьёзностью говорит: — Привет. — Привет, — Ибо несколько растерян. — Ну и где мой приветственный поцелуй? В это время Сонджу, растягивавший Ибо, видимо, находит простату, и Ибо стонет, выгибаясь, а потом тянется к Чжаню — но тот уже сам наклонился, и они встречаются на полпути друг к другу. Ибо становится на коленки, Сонджу натягивает его на себя, и Чжань понимает, что его всё-таки очень заводит это зрелище, хоть он ещё и не разобрался в этом до конца. Ибо касается его губами, будто собирает воздух с его кожи, спускаясь всё ниже, пока не делает то же самое с головкой члена, обхватывая её целиком и втягивая в рот. Чжань смотрит, как Ибо насаживается на его член, и как толчки Сонджу помогают ему в этом. Взгляд Ибо окончательно поплывший — если бы Сяо Чжань не был уверен, что Ибо чист, он бы решил, что тот под чем-то — видимо, смех сделал своё дело, разрушив какие-то глубинные ограничения. Выдержка Сонджу доходит до предела — он быстро вколачивается, потом резко выходит и кончает Ибо на спину, отчего тот явно не в восторге. Сонджу оглаживает его бёдра, целует в лопатки и вытирает ягодицы и поясницу влажными салфетками. Сяо Чжань оценивает этот жест, вынимает свой член изо рта Ибо — и тогда предстоящая смена позиций становится очевидной и для того тоже. Ибо улыбается совершенно блядски, садится на пятки, заправляет за ухо несуществующую прядь и поводит плечами. — Этот гэгэ хочет меня? — спрашивает он, прикусив сбоку нижнюю губу и хлопая глазами. У Сонджу перехватывает дыхание, лицо Сяо Чжаня каменеет, а взгляд превращается в ледяную бездну. Ибо смотрит на его поджавшиеся губы, и осознание накатывает на него, как цунами, смывая напрочь всю негу и игривое баловство — на смену им приходит ужас, а паника заставляет Ибо отшатнуться, выставив вперёд руки, будто защищаясь, хотя никто не шелохнулся с момента произнесённых им последних слов. Он, путаясь в ногах, выскакивает в коридор, запихивает ноги в высокие ботинки, хватая длинный пуховик Сонджу, и выбегает за дверь. Слово проебаться теперь обретает невероятной объёмный и, кажется, почти безграничный смысл. В лифте Ибо дрожащими руками пытается завязать шнурки на высоких голенищах, но пальцы не справляются, и он бросает эту затею, кое-как запихнув шнурки внутрь. Подкладка куртки холодит голую кожу, но Ибо сейчас хочет холода больше всего — чудо, что он не выбежал голышом. Он выходит из задней двери на ту сторону дома, где сад, минуя освещённые участки, и мечется, надеясь найти себе место вдали от любых потенциальных взглядов. Едва освещающие лавочки фонари кажутся ему софитами, и он сворачивает на тропинку из плоских камней, ведущую на небольшой холм, где живописная в дневное время композиция из крупных валунов сейчас может послужить надёжным укрытием. Ибо опирается о самый большой камень, переводя дыхание от бега на морозе. Горло не скажет ему спасибо, но Ибо только в радость будет всячески наказать себя за… Блин, как можно было так феерично проебатся? Пусть даже эта фраза, но только не в сочетании с этим жестом! Ибо сползает на землю, привалясь спиной к валуну — благо длина куртки позволяет не отморозить яйца. Эта мысль разливается горечью, и он закрывает глаза, пряча под веками навернувшиеся слёзы. Когда ему сказали, что он заказан на вечер для компании очень уважаемых людей, Ибо ощутил страх и отвращение вперемешку с предвкушением и жаждой победы. Теоретически дело не должно было дойти до проникновения — ему платили за развлечения типа песен и танцев, улыбок и, может быть… ну… дать себя потрогать? Сонджу в качестве старшего сопровождающего должен был защитить его от… непредвиденных обстоятельств, хотя как раз эти обстоятельства предвиделись наиболее отчётливо. Ибо надеялся, что своей харизмой сможет поставить на колени этих жаждущих молодой крови похотливых псов, чтобы они капали слюной с высунутых языков… — это был вызов, который, как считал Ибо, ему по плечу. Ну или, как минимум, по хуй. Когда они вошли к ожидавшей их компании, волнение Ибо сильно подорвало его уверенность в себе в этой ситуации — мужчины собрались явно не потусить, они были трезвы, смотрели оценивающе, будто принимали решение о его пригодности. При этом на Сонджу они не обращали внимания вообще, а когда он попытался заговорить, довольно грубо оборвали его. Придя, видимо, к какому-то заключению, один из них кивнул головой вбок — и только тогда Ибо заметил свернувшегося на диване клубочком парня в джинсовых штанах и куртке, который сладко спал, смешно выпятив губы над приплюснутой щекой. — Это на сегодня твой клиент. Ты уж постарайся… не разочаровать его, — презрительно усмехнувшись, проговорил кивнувший, после чего достаточно грубо толкнул парня. — Слышь, эй, соня, просыпайся, пришла пора сбычи мечт! Мужчины рассмеялись, а парень зашевелился, что-то невнятно бормоча. — Давай-давай, не заставляй свою влажную мечту ждать, а то ею может воспользоваться кто-нибудь другой! Они снова засмеялись, перекидываясь сальными шутками относительно внешности Ибо и его способностей. Это было мерзко и унизительно — их интересовала только его сексуальность — и явно не с эстетической точки зрения. Ибо очень надеялся, что пославшая его сюда мама Ду не была в курсе… Хотя, кого он обманывал? Двое мужчин растолкали парня, привели его в относительно вертикальное положение и дали что-то выпить, после чего в четыре руки повернули его лицо в сторону Ибо и стали тыкать в него пальцами, повторяя что-то про мечту и единственный раз в жизни. Когда парень в который раз безуспешно попытался сфокусироваться на нём, ему подали очки, которые до этого лежали на столе, похлопали по плечам и отсели, предоставляя свободу действий. Свобода. Это понятие, наверное, самое лживое из всех. Парень смотрел на Ибо и пьяно улыбался. Он подпёр явно тяжёлую для него сейчас голову кулаком и смотрел с восторгом, недоверием и какой-то отстранённостью — Ибо чувствовал себя картинкой, а не человеком, находящимся рядом со смотрящим. Один из мужчин, сказав, что так дело не пойдёт, и надо устроить показательный тест-драйв, направился было к Ибо — но на его пути возник Сонджу и решительно увёл обратно в сторону, а потом обратился и к остальным, предлагая развлечься по-взрослому и дать детям возможность самим разобраться, что да как. Он грубо льстил и так отчаянно заигрывал, что Ибо бы вывернуло на месте, если бы он не знал, что хён спасает его шкуру… и всё остальное. Сонджу говорил, что знает толк в развлечениях для настоящих мужчин, а детям на такое смотреть рановато, поэтому лучше уйти в более подходящее место — например, в джакузи. О, здесь есть прекрасные комнаты — он знает, он покажет… Ибо оставалось надеяться, что хён знает, что делает — хотя сомнений в том, что красноречие не спасёт его от выполнения обещанного, не возникало. Оставшись наедине с парнем, щёки которого раскраснелись как маковый цвет, Ибо осмелел и сделал пару шагов ему навстречу. Удивление того было столь неподдельным, а восторг явился столь ослепительной улыбкой, что Ибо потерял всякий страх и уселся на край стола в метре от чуть ли не молящегося на него клиента. Брезгливость и отвращение сменились вернувшейся бравадой и жаждой побеждать — ему хотелось увидеть, на что ещё способны эти глаза, сколько ещё восторга он способен вызвать и до чего может довести эту невинную душу. Ибо облизал губы, отмечая, как неотрывно за ним следит взгляд расширившихся во всю радужку зрачков. Он подался вперёд, поставил одно колено между ног парня, другое — сбоку на диван, наклонился вперёд, опираясь правой рукой о спинку дивана, а левой заправил за ухо светлую прядь волос и, чуть приопустив ресницы, стреляя кокетливым взглядом, спросил: — Этот гэгэ хочет меня? В ответ парень только закивал, не в силах выдать что-то членораздельное, а потом стал что-то бормотать про то, какой Ибо замечательный, и как он мечтал… Ибо прервал этот поток слов поцелуем — целомудренным касанием губ, которое быстро перешло в жаркое, заполошное. Парень, до того казавшийся полностью инертным, стал судорожно стягивать с себя куртку, футболку, потом запутался в пальцах, пытаясь расстегнуть штаны… Ибо накрыл его лапки своими руками, успокаивающе поглаживая и говоря, что сделает всё сам, плавно стёк на пол, встав на колени, и стал снимать чужие штаны и трусы, понимая, что после для этих действий у него не будет никаких оправданий. Тёмная дорожка волос от пупка к паху не вязалась с почти детской внешностью клиента, что вызвало ещё больший азарт, и Ибо наклонился, прихватывая губами полувставший член, быстро твердеющий у него во рту. Он самозабвенно сосал, наслаждаясь охами и стонами над своей головой. Но за край его швырнуло робкое, едва ощутимое касание рукой его волос — его даже не погладили, а коснулись так трепетно, что зверь внутри Ибо отозвался на эту ласку яростным желанием присвоить это хрупкое создание, которое, судя по всему, хрупким считало самого Ибо. Так что Ибо решил немедленно убедить его в обратном. Под разочарованный, надрывающий сердце отчаянный стон, Ибо снялся с чужого члена — но лишь для того, чтобы быстро расправиться со своими штанами и бельём и продемонстрировать чудеса ловкости и растяжки, а также наличия секса не далее, чем пару часов назад, после которого был ещё достаточно растянут, чтобы, взобравшись на колени к растерянному парню, вновь насадиться на его член, только уже не ртом. Склонившись над запрокинувшим голову парнем, Ибо целовал его, прикусывая губы и подбородок, касаясь кончиком языка родинки под губой. Он трахал себя им, ощущая безраздельную власть над этим телом и отдающейся ему душой. Он думал о том, что понимает суккубов, охотящихся за невинными душами — если все они будут такими, то он готов… К чему он готов, додумать не получилось — пьянящая страсть захватила, закрутила и, чувствуя, как чужой член внутри него пульсирует, изливаясь, Ибо рухнул в оргазм, забрызгивая эту блядскую блядскую дорожку, которая, кажется, будет теперь преследовать его во снах. Едва отдышавшись, он поднял голову и посмотрел в запрокинутое лицо парня… который спал. Наверное, это было неудивительно, но подействовало пугающе и отрезвляюще одновременно. Из Ибо текла сперма неизвестного, с которым он только что трахнулся без резинки, и который отрубился, будучи неизвестно под чем… А у Ибо нет свидетелей… С одной стороны, конечно, хорошо, что их нет — просто замечательно, потому что вряд ли… Но с другой… Ибо слез с чужих колен, капая на… чужую футболку и озираясь в поисках салфеток. Не найдя ничего более подходящего, он выругался, одновременно прося прощения у посапывающего во сне парня, и вытерся его футболкой, надеясь, что компенсацию вычтут из причитающегося ему гонорара. Думать сейчас о деньгах и ситуации в целом было отвратительно, но на этот счёт были строгие инструкции — и они предписывали немедленно связаться с кем-то из старших и с менеджером. Одеваясь, Ибо набрал менеджера, и к тому моменту, когда он застегнул молнию на своих белоснежных джинсах, тот наконец ответил. Ибо коротко описал ситуацию и добавил, что больше всего беспокоится за хёна, который увёл компанию мужчин, обещая… Менеджер перебил его, сказав, что понял и скоро будет, велев Ибо никуда не выходить и даже не выглядывать из комнаты. Глядя на чуть ли не пускавшего пузыри парня, Ибо испытал прилив нежности и какого-то не свойственного ему желания заботы. Он попытался натянуть на него трусы, что было той ещё задачей, потому что сонное тело никак не помогало, а только заваливалось набок, время от времени бормоча что-то про прекрасный сон. Это было смешно и нелепо, но отзывалось теплом в груди Ибо. Когда дверь за спиной резко распахнулось, растаявшее было сердце испуганно встрепенулось и часто-часто забилось под грозным взглядом менеджера, из-за спины которого виновато выглядывал встрёпанный Сонджу. Парень на диване был уже в штанах, но с ещё расстёгнутой ширинкой, и в куртке на голое тело. Ибо беспомощно оглянулся на него, но менеджер ухватил его за плечо, развернул к двери и вытолкал, говоря, что это теперь не его забота. Потом было унизительное обследование и долгие нравоучения, которые Ибо покорно выслушивал до тех пор, пока не было сказано что-то про того, кто использовал Ибо — и тогда он взорвался и заорал, что нехуй его продавать, чтобы его использовали, а потом вышел, хлопнув дверью, и долго плакал в своей постели, понимая, что всё сказанное ему было правдой. Результатом явился его полный отказ от участия в подобных мероприятиях и обещание, в течение года вернуть долг за обучение и всё хорошее… За год, конечно, не получилось, но от него отстали, а приглашения на частные вечеринки содержали строгие заверения в отсутствии сексуальных посягательств. Если бы не всё сопутствующее, Ибо считал бы эту встречу приятным воспоминанием — особенно то, как на него смотрели те глаза… А спустя почти год он увидел их снова, уже в Китае. На фанмите в Чунцине в череде поклонников к нему подошёл тот самый парень и, крайне смущаясь, попросил расписаться на его руке, так как ничего больше у него с собой не было. Ибо спросил, почему не на футболке, на что получил сбивчивый ответ про что-то вроде того, что с футболки быстро отстирается… Ибо тогда насмешливо спросил, собирается ли этот гэгэ не мыть руки до скончания веков, на что парень совсем стушевался, и Ибо просто сделал, как он просил, потому что охрана уже собралась увести слишком назойливого фаната. Тогда Ибо решил, что, видимо, парень не помнит про ту их встречу — возможно потому, что был нетрезв. А когда они встретились на DDU, а потом и на съёмках Неукротимого, то очень боялся… Но вскоре убедился, что напрасно. Напрасно. Возможно, Сяо Чжань сам не был уверен в своих воспоминаниях, но сегодняшний жест в сочетании со словами напомнил, не оставив сомнений. Что ж… У Ибо были причины для всего, что он делал — и он уверен, что Чжань бы понял ту ситуацию — но явно не умалчивание все эти годы. А тут ещё и Сонджу, который тоже знал, но совсем недавно спросил, как они познакомились… То есть, тоже соврал. Предательство — это не то, что легко прощают. А в их ситуации и подавно. Ибо пытается представить, за что бы он мог не простить Сяо Чжаня, рисуя самые жуткие сценарии и по итогу всегда оказываясь в объятиях своего гэгэ. Потому что своего. Единственное, что могло бы отдалить его — это полное отчуждение Сяо Чжаня, полное безразличие, которое Ибо просто не был в состоянии себе представить. Гнев, ярость, обиду — сколько угодно. Даже показное безразличие, за тонкой ширмой которого — вулкан, готовый в любой момент уничтожить всё живое. И неживое. Ибо легонько постучал затылком о камень, думая, что, может, это и не самая плохая идея, стать камнем, раз уж у него имидж кул гая — осталось только стать ещё чуть более кул… Рядом с холмом раздались шаги, мелькнул телефонный фонарик, и Ибо понял, что уже некоторое время прислушивается к голосам, отмечая, насколько они близко, и стоит ли покидать убежище. Когда в свете фонаря мелькнула узнаваемая куртка Сяо Чжаня, он вскочил и опрометью бросился в противоположном направлении… Ну, то есть, кряхтя и матерясь, попытался распрямить замёрзшие вконец члены и едва поковылял… Тут же уткнувшись в вышедшую из тени ему навстречу фигуру… Сяо Чжаня. Запоздало мелькнула мысль, что он увёл единственную куртку Сонджу, и тому, естественно, пришлось взять что-то у Чжаня… Мелькнула — и погасла, как и вообще все мыслительные процессы, растворяясь в крепко обнимающем его тепле. Потом был мат на разных языках, угрозы, горячий душ, горячий чай, ещё угрозы и снова мат, когда Ибо так и не нашёл в себе сил отвечать, а только безумно улыбался… и плакал. А потом уснул.***
Они сидят по обеим сторонам от сопящего распухшим носом Ибо, даже во сне не отпускающего руку Сяо Чжаня. — Я был почти уверен, что мне это приснилось. Я праздновал получение диплома и очень просил моего преподавателя познакомить меня с влиятельными людьми, которые помогли бы мне пробиться на первый этап в шоу-бизнесе. Я не просил, чтобы меня продвигали — я считал, что нет смысла заниматься тем, к чему нет способностей, а в свои способности я верил, как и в своё желание и готовность прикладывать усилия и отдавать всего себя… Что-то такое я им и говорил, а они отвечали, что да, мол, отдавать всего себя придётся, но не всегда так, как я себе представляю. Мы пили, и мне казалось, что каждым шотом я как бы подтверждаю сказанное мной, мою решимость, твёрдость намерений… Мда. Потом, как оказалось, меня тёпленького погрузили в частный самолёт и привезли в Корею, в тот спа-отель, видимо, заказав Ибо, которого я привёл как пример моей мечты — я видел ваш дебют, и мне казалось, что он… Короче, я искренне делился, а они, очевидно, решили показать мне, как всё бывает на самом деле. Про то, что мы были в Корее, я узнал в больнице, куда меня сгрузили после отравления. Там делали полное обследование, и я тогда не придал этому значения — но теперь понятно, почему. Тогда же мне казалось, что встреча с Ибо — сон, побочка от отравления, что, типа, так мозг пытается справиться со стрессом… Когда же следующим летом я увидел его на том фанмите, он был таким… милым? Мне показались жутко грязными мысли о том, что мой сон мог бы быть реальностью. Я попросил его расписаться на моей руке, хотя хотелось, чтобы на груди — мне хотелось почувствовать его прикосновение хотя бы так — и это желание пачкало меня, но мне так хотелось… Собственно, именно это желание и сделало меня терпимым ко всяким такого рода… м… ситуациям. Я понял, что, если эти люди хотят того же, что и я — я не могу винить их, осуждать. Даже если это неправильно — это понятно. Сяо Чжань таки забирает свою руку из хватки уже глубоко уснувшего Ибо и спускается ниже, укладываясь набок, лицом к Сонджу. — Когда мы встретились на съёмках, он был сначала таким робким… И я расценил это как подтверждение того, что то, что я помню, никак не может быть реальным. Ну а потом я просто перестал об этом думать, потому что появились новые… Потому что мы стали… мы. И вот теперь… Сяо Чжань вздыхает и гладит кокон одеяла, в которое завёрнут Ибо. — Конечно, я разозлился — и на тебя в том числе — за то, что не сказали. Но я ещё тогда думал о том, что должен был чувствовать мальчик, которого привели вот так… И то, что ты мне рассказал, только подтвердило это. Поэтому… Я знаю, что, что бы я ни сказал, он будет сомневаться — поэтому он и сбежал. Не думал я, что мои чувства к нему могут вызвать такие сомнения. Поэтому, когда вы будете… наверное… говорить… — скажи ему… Не знаю. Я, понимаешь, не знаю даже, как сказать — всё уже столько раз сказано. Сонджу кивает. — Я понял. Я скажу.***
Вскоре Сонджу записывает песню.