***
Раскрыв глаза, Люк первым делом метнулся взглядом к кровати — и она была пуста. Не застелена. Словно в спешке брошенная. Недолго думая, юноша кинулся к двери и, чувствуя, как замирает в груди дыхание, выскочил на залитый светом двор. Утренняя прохлада, усиленно впитывающая тепло, мягко окутывала и щекотала распаренное тело. Люк скакнул взглядом от Эйгона, вновь сидящего на ящике, к Визерису, бродящему у берега, и наконец к Хелейне, что сидела на бревне слева от него. Люк не смог удержаться от улыбки. И уже направляясь к ней, окинул взглядом и приближающуюся к центру озера лодку и такую крошечную с этого расстояния фигуру Эймонда. Белокурая Хелейна, уперевшись руками по сторонам, вытянула ноги и запрокинула голову к небу. Солнце ещё только лениво выплывало из-за горизонта, но Хелейна все равно подставила лицо его лучам, зажмурила глаза. И все же почувствовала, что Люк, обойдя бревно, сел рядом. Он удержался от того, чтобы коснуться её кожи и окончательно убедиться, что это не сон. — Ты хорошо спала? Она промычала вместо ответа, Люк кивнул, как если бы она могла его видеть. — Тебе снились сны? — Люк, — позвал Эйгон, который пристально наблюдал за ними. — Иди-ка оденься, негоже перед дамой в рубашке ночной щеколять. — Я не помню, что мне снится, — задумчиво проговорила Хелейна, распахнув глаза. Девушка всмотрелась вдаль, где качалась на водной глади лодка и двигался силуэт — Эймонд забрасывал сеть в воду. — Братец поймает мало рыбы сегодня. Он не собран. Слышать такие уверенные изречения её тонким, блеклым голоском, с этим снисходительным сочувствием, заставляло Люка трепетать от восторга и любопытства. Ему никогда не хотелось ведать своего будущего и теперь соблазна не возникло, его лишь поражала пугающая и чарующая сила этого дара. В такую магию ему верилось охотнее, чем в волшебную сеть ловушек злой ведьмы, которыми испещрен лес (хоть он и лично убедился в её наличии). Но это волшебство было таким тривиальным, низменным, ощутимым. Другое дело — эфирные сны Хелейны, которые только она одна и могла истолковать. Не помнила или не хотела… Однако говорила невзначай что-то такое, как сейчас. — Почему? — Его переполняют чувства… Он их боится. — Люк! — более сердито позвал Эйгон. — Разве не все мы?.. — Возможно, ты прав, — усмехнулась девушка. — Но ни от кого из нас не зависит улов рыбы. Внезапно фигура Эйгона тенью возникла над ними. — Люк! — Эйгон затем смягчил тон и заулыбался так, что от глаз остались одни щелочки. — Отвяжись от сестрицы, ей надо отдыхать. — И подхватывая мальчишку под руки, продолжал: — Если так тебе приглянулась, иди хоть приоденься, потом поражай своим обаянием. Люк вскоре смог вырваться из хватки Эйгона, который оттащил его подальше и, расправив рубашку, гордо пошагал в дом, чувствуя, как сердце замирает от одного только прикосновения к мистической тайне Хелейны. Он оглянулся на неё ещё несколько раз, прежде чем зайти внутрь.***
— А вот и местный дурачок, — Эйгон хлопнул себя по бёдрам. — Не похож, — серьезно заключил Люк, поднял доверчивый взгляд и увидел, как он ухмыляется, не отводя взгляда от незнакомца. С той стороны котловины, где озеро обрамлялось сначала лесом, в отличие от других сторон, где каменистые луга переходили в могучие вершины, по проезженной пыльной дорога к ним приближались двое на лошадях. Один из них был был высоким, худым юношей, мог бы даже посоревноваться за первенство в этих параметрах с Эйгоном. Вторым наездником была девушка с темной кожей и шоколадного цвета витой копной волос. К тому времени, как они спешились и уже двигались к дому по тропинке, на которую в свое время выбежал из леса Люк, к компании встречающих присоединился Визерис. И любовно засмотрелся на загорелого юношу и его спутницу. — Не слушай ничего из того, что Эйгон скажет о Дейроне, — шутливо предостерег Визерис. — Дейрону повезло стать оруженосцем при дворе, — словно на зло отцу произнес Эйгон тут же и покосился, наблюдая за реакцией. — Но вот это правда, — кивнул старик с довольной улыбкой. — При дворе?.. — Люк сглотнул и непроизвольно сделал шаг назад, натолкнулся Эймонда. Эймонд встретил его извиняющийся взгляд своим холодным. И затем выжидающе глянул на брата, но Эйгон, будто нарочно, молчал до определенного времени. И когда гости подошло достаточно близко, пояснил: — Не переживай, Люк, Дейрон — предатель. — И с улыбкой добавил: — Служит армии соседнего королевства — там до тебя никому дела нет. — Утверждение сомнительное, но пока это так, — добавил Эймонд. Никому не было дело до беглеца и даже до принца-беглеца, пока за его голову не назначали плату. Это Люк прекрасно понимал. Но третий брат Таргариен выглядел дружелюбным и вовсе не заинтересованным в причинении ему вреда. По крайней мере сейчас тот был занят приветствием отца и брата, который выразительно отметил для всех присутствующих, что тот был предателем. — Какая разница, на чьей стороне проливать кровь невинного люда, а? — без особого интереса спросил Эйгон, приближаясь для объятий. Ему было принципиально важно вцепиться в брата так, чтобы это было ощутимо больно, впившись ногтями в ткань дублета на спине, сжать до хруста костей. Он так выражал свою любовь и обиду за извечное отсутствие. — Моя армия ходит в освободительные походы, а не ведёт захватнические войны, — ответил Дейрон, когда Эйгон отпустил его наконец, и скользнул извиняющимся взглядом в сторону Люка. Он точно знал, кем был этот гость доме его отца. — О, твоя армия, стало быть, — хмыкнул Эймонд и приблизился тоже, но лишь чтобы слегка похлопать по плечу. В следующую минуту, после того, как Дейрон заглянул за спины семейства и помахал сидящей под деревом Хелейне, все взгляды обратились к девушке рядом с ним. И только Эймонд вернулся к своему занятию. Его ждали увешанная рыбой стойка, которая была ещё не полностью заполнена. Люк долго наблюдал за ним, оглянувшись, щурился — сам не знал от солнца или пытаясь создать вид, что совсем не заинтересован в подглядывании. Но Эймонд, не стесняясь, то и дело смотрел в ответ. Люку бы хотелось верить в это странно боязливое приглашение в его взгляде, но он не тешил себя больше надеждами. Сколько ни пытался помочь, Эймонд его отвергал. — Бейла — мой сквайр, — начал Дейрон, а Эйгон изящным жестом, сделав выпад вперёд, попытался подхватить руку девушки для поцелуя. Одним взглядом она дала ему понять, что это лишнее, и он заметно сник. — Удивительно, сколько же силы в таком юном теле, — улыбнулся Визерис. — Как же вас пропустили в город без обыска? Вскоре Люк присоединился ко всеобщему восхищению, перевел взгляд на гостью. Бейла стояла тут абсолютно беззащитная, мягкая, с перекинутыми через плечо темными кудрями, в лёгкой рубашке и штанах (даром, что на бедре болтались ножны с мечом в них), но Люк не мог отделаться от миража — словно она уже в полном обмундировании, с кровью врага на доспехах, готовая разорвать ещё с десяток солдат. А лицо... лучилось заботой и радостью. Этот контраст Люку не дано было осмыслить. Так что он оставался вежлив, стараясь не выглядеть чересчур восхищённым и тая во взгляде стыд, что его государство никогда не давало и шанса юным леди. — Я хоть и местный житель, но все ещё солдат другой армии, Бейла — иностранка, так что изъятие оружия расценилось быть как вопиющее неуважение, — с важным видом пояснил Дейрон. — Да мы и сами не глупцы, чтобы провоцировать конфликт и использовать его не по назначению. Король это понимает… — Да, да, мы уловили, — вздохнул Эйгон и, приблизившись вновь, подтолкнул брата вперёд. — Надо готовиться к празднику, закрывай уже котелок. Праздновать собирались «вторые именины» Хелейны, как их называли все остальные. Сама же Хелейна, как и большую часть времени, была безучастна и только улыбалась всем, кто её приветствовал, обособленно сидя под деревом, чуть дальше Эймонда, который увлеченно развешивал улов на деревянной балке. Люди прибывали группками, в целом немного, но Люку было удивительно, что эти незнакомцы решили разделить радость с семьёй Таргариенов. И Люку было немного боязно, хоть Эйгон и заверил, что горожанам нет дела до подобных празднеств, а все гости — из близлежащих деревушек, которым крайне важно знать, хорош ли будет урожай в этом году, и на этом, пожалуй, всё. Ради этой благословенной или печальной новости они и явились: услышать из первых уст — почётно. И, как оказалось, все тут были знакомцами: посетители этого своеобразного праздника отмечались каждый год. Визерис приветствовал их, как и положено радушному хозяину и доброму другу, Эймонд с Хелейной особо почтения никому не выказывали, а Люк не знал какую-то позицию ему выбрать между этими крайностями. Так что мялся на месте где-то поодаль, ближе к дому, ближе и к Эймонду. Несколько раз порывался было помочь ему снова, но осаждал себя. — Кассандра, моя сладкосоленая рыбка, — Эйгон приветствовал одну из своих дам сердца, раскрывая руки для объятий. И всё-таки некоторые горожане были приглашены, с тревогой подумал Люк. В центре неогороженного двора поставили длинный стол, который обычно стоял в прихожей-коридоре у стены, что разделяла комнату братьев и комнату Люка и Хелейны. Разнообразие яств было небольшим, но зато вдоволь можно было наесться, потому что этого у Таргариенов имелось в достатке: вяленая рыба, рыбные пироги, уха, сушёная икра, хлеб и можжевеловые квас и сироп. Нарядной скатерти не нашлось, но Хелейна развесила по краям стола яркие флажки из ткани, которые вырезала сама, и была очень горда этим. В конце концов её позвали сесть во главу стола, чтобы гости могли полюбоваться на их прекрасную спасительницу, что доставляла из года в год радостные новости этим и так удручённым жизнью крестьянам. Она только неловко улыбалась и пожимала плечами, а ответ для всех давал Визерис. К счастью, и в этом году засухи не предвиделось. Ликующая компания разлила хмельные напитки по кружкам, провожая день, полный радостных известий. Солнце под их счастливые возгласы готовилось уйти на покой. Люк сидел чуть дальше от стола на уже полюбившемся ящике, чтобы не занимать скамьи, на которых и так было тесно. И, пропуская мельтешение людей меж ними, наблюдал за Эймондом, который тоже находился вдали от всеобщего веселья, на своем излюбленном месте, где обычно чистил рыбу. Теперь в его руке была глиняная кружка, из которой он периодически отпивал, но не выглядел сильно заинтересованным. По крайней мере, на контрасте с чрезвычайно воодушевленным Эйгоном, который, как всегда, не мог выбрать к чему припасть первым — к женской руке или к спиртному. — Марис, пречудная, не оставляй меня без внимания, — уже подвыпивший, уговарил он ревнивую девицу не покидать его, пока сам поднимался из-за стола и покидал общество Кассандры. Люк бы хотел, чтобы друзей можно было заводить так же легко, как в детстве, когда он сбегал из замка, умирая от скуки, и встречал весело резвящихся на улицах мальчишек. Он бы хотел, чтобы Эймонд был так же радушен, как Эйгон, который, конечно, не упустит возможность поиздеваться, но никогда не будет делать это со злобой. Он бы хотел не чувствовать себя обузой больше, чем чувствовал себя и без пренебрежительного отношения младшего сына приютившего его рыбака. Но то была не его ответственность. Помогать чувствовать себя лучше всегда брал на себя его брат, Джекейрис. Он не уставал напоминать, как не важны мысли и слова окружающих, как ценно собственное видение себя и мира, независимость от обстоятельств. Это сыграло с ним злую шутку. Пережив несколько сражений и мечтая умереть на поле боя, Джекейрис стал жертвой уличной потасовки. Поговаривали, что кто-то специально подослал людей, прознав о том, что его брат, как и он сам, не от крови Веларионов, — на это указывало необычное ранение. Точнее, ранение было самым обыкновенным, но нож был отравлен. Такое предложение высказали лечцы, но его не стали проверять. Люку тогда было 7 лет, у него отняли единственного брата... И к этой мысли он больше не хотел возвращаться. Но в этот вечер вспомнилось, к несчастью. Внезапное движение впереди заставило его осознать, что все это время он смотрел в сторону Эймонда, хоть взгляд был обращен внутрь. Долго думать о неловкости ему не пришлось, ведь Эймонд уверенно шагал навстречу. Первые мысли Люка были лишь о том, что он не сделал ничего плохого, что как бы Эймонд ни выглядел угрожающе, он его не ударит, нет. Он не сделал ничего плохого. Да, он теперь обуза для этой семьи… и улов сегодня и впрямь неудачный. Но в этом нет его вины! И Эймонд, едва приблизившись, схватил Люка за шкирку и поволок в толпу немногочисленных гостей, между делом, хватка его ослабла, рука спустилась ниже — и вот он уже вел Люка за руку прямо в дом. Сопротивляться юноша попытался, когда они уже были внутри. — Залезай и не высовывайся, пока я не позову, — скомандовал Эймонд и подтолкнул Люцериса в угол их с Хелейной комнаты, где в полу располагалась дверь погреба. Люк оглянулся и затравленно посмотрел на Эймонда, не решаясь двинуться. Он, раздражённо цокнув, подошёл, сам наклонился и отворил проход вниз. Потянув за руку, убедился, что Люк оказался на нужной ступени, чтобы не быть прибитым сверху, и тогда закрыл погреб. Люк только успел схватиться изнутри за балку дверцы и просипеть: — Я боюсь темноты… — Мы прознали, что у какого-то одноглазого хрена сестра празднует своё воскрешение, — особенно ядовито мужчина произнес последнее слово, — смутно напомнило тебя. Двоих из новых знакомых — из тех знакомств, которыми не похвастаешься — Эймонд поторопился встретить у поворота с большой дороги на тропинку к дому, чтобы те даже не подумали испортить праздник сестре или привлечь внимание отца. Самый худой из них, только что не дрожа, бледной нервной тенью мельтешил позади своего широкого дружка с разбитым лицом, который не научился смотреть под ноги. — Так вас не звали, — Эймонд хмыкнул, складывая руки на груди и останавливаясь, чтобы показать гостям, что дальше пути нет. — Да мы и не гулять сюда пожаловали, а по делу. За твоим мальцом должок. Глаз-то тю-тю. Моему другу нужен новый. Эймонд показательно заглянул за его спину. — И где твой дружок? Сам свою честь отстаивать не явился? Этот комментарий мужчине не понравился, но он упрятал негодование за лукавой улыбкой. До поры до времени. — Где твой бесёныш? — Я познакомился с ним в то же день, что и вы. — Да? А цеплялся он за тебя, как за родного. — За спину сразу шмыгнул! — худощавый подал неуверенный голос. — Как же он так принарядил лицо твоего друга, если прятался за спиной? — Эймонд слегка приподнял бровь, но ему даже не понадобилось пытаться сдержать улыбку, потому что ситуация обещала ничем хорошим не закончиться. Он своей язвительностью лишь ускорял приближение неизбежного, а не делал хуже, так что не мог устоять. И все же продолжал убедительным тоном: — Он рыбу у меня покупал тогда, увязался чего-то... Прибежал. От вас, между прочим, гнался. — Знаем мы такое дело, чтобы малец безродный с золотыми расхаживал да рыбёшку припокупал. Натурой небось платил? — А ты только так шутить горазд? — и осуждающе покачал головой Эймонд. — Ну ничего, теперь новые шутки появятся — про глаз твоего дружка. — Тебе скоро самому хоть один целый понадобится, — взъерепенился мужчина и для пущего устрашения задрал рукава. Эймонд опустил руки по швам, чуть склонив голову, чтобы взглянуть на двоих противников исподлобья. В какой-то мере тоже рассчитывая их напугать. По крайней мере рассчитывая, что худощавый сходит под себя со страху и подскользнется на этом. Он все ещё прекрасно помнил его распахнутые от ужаса глаза на побледневшем лице, когда тот нависал над своим раненным другом. — Уважаемые господа, какие проблемы? Женский голос привлек внимание незваных гостей, но Эймонд даже не обернулся. И пристального взгляда от бугая не оторвал. Бейла, раскидывая ступни по сторонам, вальяжно ступала сапогами по рыхлой тропе, отогнув спину назад, а одну из рук уложив на навершие меча. Вскоре она поравнялась с Эймондом. — Оружие положено носить только городской страже, — довольно подметил худощавый, и Бейла подумала, что у него от удовольствия, рвущегося наружу, сейчас полопаются прыщи. Все равно, когда он побежит жаловаться, кому он там считает нужным, за это время в его свежие раны проберется зараза и, она надеялась, он помрет прямо по дороге. — Я и есть городская стража. — Не по форме одеты, миледи, — ехидно улыбнулся второй. — Потому что я приехала на праздник. Который вы, господа, испортили, между прочим. Но у вас есть шанс поступить правильно, — с этими словами Бейла обхватила рукоять. — Слышали эти слухи, что распускают о моем народе? — Она дождалась, пока на лицах мужчин отразится понимание. — Что мы дикари, которые питаются человечиной заплутавших у наших островов моряков? — Девушка наигранно застенчиво опустила глаза, словно засмущавшаяся комплиментом, а затем вернулась к их лицам стальным взглядом. — Так вот это не слухи. — Я тоже не побрезгую отведать твоей мерзкой тушки! — выплюнул не растерявший уверенности толстяк. — Совсем ты свой организм не бережешь, — сочувственно надула она губы. — В моей крови яду больше, чем твое жалкая душонька вынесет. Сразу к праотцам отправишься. — Ну тогда я просто тебя прикончу. — Своими-то хиленькими ручонками? — улыбнулась она. И в момент, когда меч и ножны издали душетрепещущий звук, словно отчаянный восклик разлученные возлюбленные, лицо Бейлы налилось яростью и окаменело. Она выставила оружие вперёд и сделала шаг. — Против моего меча? И в тот же момент она непринужденно полезла в карман штанов, удерживая меч одной рукой перед собой, демонстративно игнорируя настроенного на бойню мужчину, выудила сушенную рыбешку и вгрызлась в неё зубами. В следующую секунду, в которую мужчина попытался кинуться к её ногам и повалить, она отпрыгнула. Подождала пока противник поднимется и рассекла воздух, проходя клинком где-то посередине его предплечья. Рука разделилась надвое, прямо на его глаза кисть отделилась и упала на землю, из конечности хлынула кровь. И бугай истошно завопил. Эймонд, отскочив прежде в сторону, перевел ошарашенный взгляд с валяющейся на земле конечности на худощавого мужчину, который побледнел хуже, чем в прошлый раз. И это воззвало в нем неподдельную радость, когда как душераздирающие крики толстяка совершенно не впечатляли. Он проследил за тем, как худощавый, судорожно хватаясь за друга, попытался утихомирить его и тащил изо всех своих мелких сил подальше, к дороге, где было их спасение. Бейла прикончила рыбу к моменту, как Эймонд вежливо проводил гостей взглядом, как радушный хозяин, и обратил свое внимание к ней. — Вас хорошо обучают... И хорошо, затачивают оружие, — его восторженный взгляд опустился на меч в её опущенной руке, но он с изумлением заметил, что клинок был чист. Эймонд нахмурился, не обнаружив и отрубленной кисти на земле. — Заколдованный клинок, — пояснила она, убирая оружие в ножны. — Как с такими методами вы одержали столько побед? — сокращая расстояние между ними, поинтересовался он. — Это он только сейчас такой, в остальное время рубит — будь здоров. Знаю, что ваш отец против кровопролития, Дейрон мне рассказал… — И добавила, увидя тревогу на лице Эймонда, который явно не был поклонником того, чтобы семейные тайны были достоянием чужаков: — Без подробностей. Так что на сегодня отделаемся видением. Поутру обнаружит руку целехонькой, но надеюсь, колдовство его напугает больше. Они продолжили путь к дому. Эймонд с облегчением отметил, что праздник там, вдали, все ещё продолжался, и этот внезапный визит никого не потревожил, кроме него и пришедшей на выручку Бейлы. — Мне бы такой меч не помешал. — О, думаю, тебе не по карману, плата очень высока. — И девушка вытянула руку перед ними, подняв её на высоту, где небесное полотно, укутанное сумерками, небрежно соприкасалось с неизменными каменными глыбами. — Магия скрывает не только это. — Чары спали лишь на мгновение: Эймонд увидел чернеющую заразой от кончиков пальцев до локтя смуглую руку. И она в миг стала выглядеть как прежде. — За каждый разрез меча. — Какая разница, — хмыкнул он. — Куда страшнее не иметь возможность защитить своих близких… Эймонд внезапно осекся, чем заставил Бейлу повернуть голову в его сторону. Люк! И он, прервав их неспешную прогулку, побежал вперёд.