Овощное рагу

Примерно в шесть утра Лена просыпается в своей кровати не одна. На талии покоятся сильные мужские руки, ей в шею со спины утыкаются губы и нос, а ноги переплетены с его ногами. Лена чувствует жар, но это не тело греется от температуры, а возбуждение разливается внутри живота. Ощущения не передать словами, Лена никогда такого не чувствовала ни с кем другим. Ей очень хочется лежать так вечность, чтобы Виктор Михайлович никуда не уходил, чтобы на ней не было одежды… Лена опускает глаза вниз и понимает, что одежды действительно нет: во всяком случае сверху она полностью голая. Видимо ночью стало жарко и она разделась прямо во сне. А если бы она не проснулась первой? А если оставить все как есть? Лена не очень понимает, как поступить правильнее. Наверное, если она не найдёт футболку и не наденет ее обратно, то как только Степнов проснется, он убежит. Но так хочется поплотнее прижаться к нему голым телом, так хочется ощущать его прикосновения обнаженной кожей. Лена еще пару минут просто наслаждается, надеясь, что за это время Виктор не проснется, а потом она просто успеет тихо надеть футболку и лечь обратно. Вопреки желанию снять и трусы тоже. У нее уже не болит голова, но побаливает горло. Настроения идти полоскать его совершенно нет. Заставив себя отлипнуть от Степнова, Кулемина тихонько поднимается на локтях и ищет взглядом футболку. Что ж, если он сейчас проснется, первое что он увидит — ее обнаженную грудь. Футболка оказывается прямо в углу дивана, и Лена быстро возвращает ее на свое место. То есть на тело, а не в шкаф… И также бесшумно ложится обратно. Спать или нет? Между этими размышлениями сквозь сон ее притягивают к себе, обнимают крепко и не отпускают. Ого! Вот это романтика, Степнов! Ощущения снова накрывают ее с головой, и она просто улетает в нирвану.

Лети за мной лети, И ты узнаешь, как люблю тебя. Лети, лети за мной лети, И ты узнаешь я люблю тебя, Лети, лети, лети... Лети, лети, лети... Лети, лети, лети...

Мне больше ничего не надо, думает Лена. Хотя нет, конечно, надо: она хочет знать, что ее чувства взаимны, что у нее есть шанс на эти отношения. Она лежит в руках Степнова и не может думать ни о чем, кроме него самого. Он вчера всю ночь и весь вечер носился с ней, как с писаной торбой, носил ее на руках буквально, а не метафорически, приготовил ей бульон, читал смурфиков… если это не признание в любви, то что тогда? — Леночка… — неожиданно шепчет Степнов на ухо, — ммм… — он открывает глаза и резко сталкивается с ней носом к носу. «что, блять, происходит» первая мысль в его голове. «мы переспали?» вторая и она не лучше. «нет, спали только в прямом смысле этого слова» третья, но лицо Кулеминой все еще на подушке в сантиметре от его. — Виктор Михайлович, можно? — спрашивает Лена, очевидно собираясь его поцеловать. Смотрит то в глаза, то на губы. Пульс учащается, дыхание сбивается, и Степнов совершенно не знает, что сказать. Что тут можно сказать? — Почему вы молчите? — шепчет Лена едва слышно. — А ты хочешь? — вопросом на вопрос. И Кулемина отчего-то воспринимает это как зеленый свет. Ее губы накрывают его, и поцелуй этот совершенно невинен, она не пытается проскользнуть языком в его рот, наверное, боясь заразить (как будто он не заразился бы уже) или просто стесняясь, но Виктор сходит с ума так, словно они уже предаются греху. В этом поцелуе все: вся нежность их отношений, весь азарт, постоянно возникающий в неловкие интимные моменты, в этом поцелуе простое нежное касание губ губами, но губы эти настолько тесно прижимаются к его, что кажется, ближе уже нельзя. Кулемина не целует, особо не двигает губами, она просто прислоняется к его губам, как если бы это был простой поцелуй кожи. И хочется сказать ей «Да», приоткрыв рот или углубив этот поцелуй, но Виктор будто забывает, что надо делать. Просто лежит и тает… Ему приходится усилием воли отстраниться и прошептать: — Почему ты это сделала? И почему так? — Как так? По-детски? — И вовсе нет. — А как? — Необычно. — А как обычно? Степнов накрывает ее губы своими и аккуратно пытается приоткрыть ее рот своим языком. Медленно проводя языком по губам. Нежно… Когда Кулемина наконец поддается, он целует ее так напористо, что сердце бьется в разы чаще, чем стоило бы. Лене трудно дышать: но не от поцелуя, не от того, что ее рот занят языком мужчины, а от волнения. Это так приятно, но причиняет столько стресса, что она не может расслабиться. Как будто в ответ на ее волнение Степнов гладит ее шею, щеки, голову, и она млеет в его руках. Ненужные сейчас мысли покидают ее, и она отдается во власть этого поцелуя. Они целуются всего пару минут: пару минут иногда лезущих лишних мыслей, пару минут горячего, мокрого языка Виктора Михайловича в ее рту, пару минут тяжелого сбившегося дыхания. Его губы горячие и мокрые, а ее еще недавно были холодными и сухими. Теперь она пылает вместе с ним: мокрый язык накрывает то ее рот, то губы, и она куда-то уплывает от этого ощущения тепла. Лена прижимается своим телом к его, как будто стараясь врасти в него, лишь бы не разрывать этот поцелуй никогда. И тут он мягко, но уверенно отстраняется. — Тише, — целует в лоб и гладит по голове, — котенок. Лена лежит и не дышит: что это только что было и как с этим дальше жить? Они перешли эту черту объятий и заигрываний, случайностей, как тогда, когда она начала терять силы на кухне, они прямо сейчас в точке, где пути назад нет. Что будет дальше? Степнов прижимает ее к себе, гладит ее подрагивающее тело, и думает, когда он свернул не туда. Ему хочется бежать, бежать подальше от этой кровати и от этой неугомонной девчонки, которая сама его поцеловала, бежать от страшного греха, которым он сейчас занимается, но он не может. Он знает, что любит ее и ничего не может с этим поделать. — Виктор Михалыч, — Лена слегка отстраняется, — почему мне так тяжело прийти в себя? И это звучит как откровение: что ей тоже сносит башню от него. Что она дрожит не от холода или жара, а от переполняющих ее эмоций и чувств. И, наверное, ей тоже хочется его полностью, всего, без остатка. Он ощущает себя так, как будто съел бы ее, если бы мог. А разве не может? — Кулемина, как относишься к укусам? — игнорируя ее вопрос и возвращая в их отношения эту шутливую манеру общения, спрашивает Степнов. — А Вы вампир? Как Эдвард из Сумерек? — Нет, Кулемина, я людоед, — говорит грозно и устрашающе, не сильно кусая в шею, — поверила? — комнату наполняет смех, который к сожалению может разрядить обстановку, но не Ленин каменный живот, в котором тугим узлом натянуло возбуждение. — А слабо сильнее? — ну да, брать на понт это лучшая идея с Виктором Михайловичем. Шея это, пожалуй, слишком откровенно, еще останутся следы, поэтому темноволосый мужчина молча спускается ниже, и с силой кусает Лену за плечо. Кусает так, чтобы она охнула, но не до крови, потому что ему не хочется травмировать эту девочку. Просто хочется попробовать ее на вкус… Он впивается и языком, губами и иногда зубами, и в какой-то момент комнату наполняет женский стон. Ей нравится? С ума сойти. Она льнет к нему и хочет большего: действительно, пусть он съест ее всю, раз это так приятно. Виктор кажется передумывает, когда слышит еще один стон следом и отстраняется. — Извини, я… — не находит слов и совсем не знает за что извиняется, — не имел ввиду ничего такого… — Виктор… — тяжело дышит Кулемина, — Михалыч… — слова даются с трудом, — я еще хочу. Она так блаженствует, что он не может ей отказать. И кусает рядом с тем местом еще раз, только аккуратнее, боясь повредить нежную девичью кожу. Лена уже почти не соображает, и из рта ее выходят совершенно нечленораздельные звуки: — А… х.. м.. о.. м… — она бы сказала что-то, если бы могла. Лене так не хочется, чтобы это кончалось, но она чувствует, что Степнов вот-вот отстранится, и запускает ладонь в его волосы. Держит за кудряшки крепко, направляя куда-то в свою ключицу, и он рычит в ответ на это противодействие. Девушке кажется, что секс и не может быть нужен, если есть вот это. Она задыхается в ощущениях, пока он лижет ее шею. Становится страшно… но если она сейчас прервет его, разве он не передумает навсегда? — Тшш, спокойно, — Степнов отстраняется сам, радужка его глаз черная, дыхание сбивчивое, но он в отличие от нее может взять себя в руки, — ты как? — Хорошо… — А если честно? — он боится за нее. — А если честно, — Лена с трудом дышит, —непривычно и волнительно. — кажется, все силы уходят на то чтобы это сказать. — Что именно тебя волнует? — Ты. — Я? Лена молчит. Нет сил, нет желания объяснять. Все в порядке, ей просто нужно прийти в себя и успокоиться. Или же… — Я хочу тебя. — шепчет Лена едва различимо. — Это хорошо, — также тихо отвечает Степнов. — но, по-моему, еще рано. Блондинка пугается этого ответа: он не говорит «Я тоже», лишь осаждает ее. Что происходит? Она может спросить хочет ли он, или это какое-то издевательство? — А.. — И я тоже тебя хочу. — А-ага, — тянет Лена, — понятно… — Но у спортсменов железная сила воли. — Ах, вот оно что! — слегка приходя в себя от негодования, произносит Лена. Хочет взять его на слабо снова, как-то спровоцировать, но она не знает как, — Только ли воля? — и она тянет руку к его штанам, но тут же сталкивается с сопротивлением. — Узнаем в следующей серии. — спокойно говорит Степнов. Будто каждый день приходится отгонять старшеклашек от своего члена. Это будоражит еще сильнее: а что, если нет? А если да? А она его возбуждает? Кажется без ответа на этот вопрос Лена не выпустит его из кровати. И как теперь оказаться сверху? Других способов проверить ей в голову не приходит. Видимо, обманным путём… Лена ошарашивает его поцелуем в шею также, как до этого в губы. Она касается нежно, сначала одними губами, дыша на оголенные участки чувствительной кожи, а потом слегка приоткрывает рот и начинает облизывать и посасывать нежную кожу, отчего он тоже куда-то улетает и судя по всему теряет частички самообладания. Она чуть-чуть прикусывает шею лишь краешками зубов, так что Степнов хочет скулить. Блондинка все понимает и впивается в шею сильнее: ответом ей служит мужской низкий рык. Виктор не в силах сопротивляться такому удовольствию рычит уже громче и вовсе не контролирует свое тело и его перемещения. Ничего не мешает Лене невзначай слегка подтолкнуть его так, чтобы он лег на спину, и продолжить свои экзекуции. Пока мужчина наслаждается ощущениями от прикосновений к шее руками и языком, Лена забирается сверху. И она наконец чувствует — у него стоит очень твердо, теперь упираясь ей прямо между ног, и она совершенно случайно опускаясь и поднимаясь в попытках исследовать шею, трется о член Степнова своим телом. Это приводит его в сознание, и он скидывает ее с себя, оказываясь сверху. Его руки теперь лежат с обеих сторон от ее головы, и он грозно произносит: — Кулемина, что за дела? А если я тебя сейчас здесь раздену и на себя посажу, ты продолжишь? — А если продолжу? — Лена понимает такую вспышку агрессии, но не хочет на нее вестись и отступать. — А если продолжишь, меня сначала Петр Никанорыч убьет, затем из школы уволят, а потом твои родители прилетят и негра из меня сделают. — А-а-а… — не находя что ответить, протягивает она. Пару минут думает и произносит, — я просто хотела проверить, — теперь уже смеется. — Я по твоему импотент? Что там проверять? — Степнов одной рукой отодвигает ее ногу, и телом ложится прямо между ее ног, отчего Лена ахает, — Убедилась? — Да… — ей одновременно очень неловко, у нее горят щеки и при этом так приятно от физической близости. Виктор никуда не уходит и так и остаётся лежать, то ли демонстрируя свою выдержку, то ли издеваясь над несчастной Кулеминой. В какой-то момент даже заводит светскую беседу: — Как твоя температура? Тебе не холодно? И так понятно, что ей не может быть холодно сейчас. И что не до температуры. Теперь это действительно походит на издевательство. — А вам тепло у меня между ног? — находится Лена. — Если бы на тебе ничего не было, было бы теплее, — снова издевается Степнов. Раз она решила не играть по его правилам, он тоже не будет. — Хотите это устроить? — Цыц, малявка! — и Виктор впивается в ее шею укусом, добиваясь того, что Лена еще шире раздвигает ноги и теперь скрещивает их за спиной Виктора, сильнее вжимая его в себя, и дышит так тяжело, что Виктор сомневается, что это его спортсменка. «Боже, боже, Боже. Так нельзя. Я сейчас сорвусь и трахну ее. Но как отлепиться от нее я не представляю.» Когда они к этому пришли? Она очень его хочет, до боли внутри ее нутра. Она не может думать ни о чем другом, только о том, как бы ощутить его внутри. Но он точно ей этого не даст. И Лена начинает открыто скулить. Как собака в течке, тереться о него насколько это возможно, находясь под ним, и скулить так жалобно и одновременно похабно, что невозможно не повестись. Но Виктор Михайлович может все. — Леночка, что за грязные приемы? Может быть стоит просто прямо попросить? — голос низкий и возбуждающий еще сильнее. — Трахните меня, пожалуйста. — к Кулеминой за словом в карман не полезешь. — Лена, нет! — твердое, уверенное, — точно не сейчас и не сегодня. Могу только устроить тебе еще порцию петтинга. И когда Степнов вновь прикасается к ее шее, из глаз неожиданно льются слезы. Очень много слез, и Лена все время всхлипывает. — Боже, что такое? — мужчина не на шутку пугается. — Я не знаю, — она даже не понимает врет или нет. Ее тело дрожит от перевозбуждения, ей тяжело совладать с собой, и кажется, что это прикосновение к шее было последней каплей в чаше желания. — Точно не знаешь? — Степнов снова аккуратно прикасается к ее телу руками, и новый поток слез обрушивается на простыни, — Мгм… маленькая… — он слезает с нее и гладит ее по голове, успокаивая, — все будет хорошо. Извини меня. Лена не может успокоиться, потому что тело болит и ломит, она чувствует только напряжение внизу, между ног, и неудовлетворенность. Но ничего не может сказать и не знает, что делать. — Тише, тише, котенок, — шепчет брюнет, — давай я наберу тебе ванну и ты отдохнешь от этого тяжелого чувства? Девушка в ответ только всхлипывает. Непонятно, что с ней делать в такой ситуации, и Степнов, конечно, очень винит себя. Первый опыт, первое возбуждение, и он так издевался над девушкой. — Расскажешь мне, как ты себя чувствуешь и что случилось? — хоть он и знает, но ему нужно как-то ее отвлечь от истерики. — Я не знаю… мне просто так долго и так сильно хотелось… — Кулемина вытирает слезы одеялом, — что я как будто взорвалась, как пороховая бочка. Только вместо пороха — слезы разочарования. — Прямо таки разочарования? — Степнов смотрит с прищуром. — Ну, неудовлетворенности… — Я боюсь, что я не могу тебя удовлетворить, пока ты себя так чувствуешь. — Ты же сказал, — Лена почему-то обращается на «ты», что повергает его в шок, — то есть Вы… сказали… что ничего не будет… — А удовлетворить девушку значит только всунуть в нее член? — Лена смотрит непонимающе, — Эх, молодежь… — Что это значит? — Лена ничего не знает о своём теле и ей очень интересно. — Что у тебя есть рычаги, на которые я могу надавить, чтобы ты получила удовольствие и разрядку. И для этого вовсе необязательно садится на меня сверху без одежды. — Разрядку? — Лена не понимает. — Оргазм, Кулемина! Два по анатомии. — Что значит оргазм? Ну то есть, из меня же не польется сперма? — и в этот момент Степнов вспоминает, что собирался трахаться с ребенком. Все что оставалось от стояка становится мягким, и в голову лезут мысли о самобичевании и походе к Малаховой. — Нет, Кулемина, если я в тебя не собираюсь ее заливать конечно, — он смеется, пытаясь заставить себя забыть эти мысли, — женщины тоже могут получать удовольствие от секса и кончать. Лена смотрит на него во все глаза: на уроке биологии такого не расскажут. — Как это? — Ну вот так, — разводит Степнов руками и замечает, что девочка пришла в себя, — я бы показал, но как вижу, тебе уже гораздо лучше. — Ага… — Лена и не спорит: наверное надо сначала переспать с мыслью, что женщины могут кончать (что это вообще значит?), а только потом просить Виктора показать это. Степнов встает с кровати и уходит в ванную. Нужно смыть с себя это недоразумение и подумать свежей головой. Он только что чуть не трахнул ребенка. Что блять делать? Он умывается, смывая остатки и возбуждения, и сна, и заметив на раковине стакан, вспоминает, что Кулемина нездорова. — Ленка! Шагом марш сюда! Через минуту они стоят на кухне и ждут пока закипит чайник. Почему они стоят на разных концах помещения? — Виктор Михалыч.. — невесело говорит Лена, — а что вы делаете в кабинете у Яны Ивановны? «Ого, девчонка смотрит прямо в корень». — Тебя обсуждаю, Кулемина. — и ей совершенно непонятно, сарказм это или нет. Она молчит, потому что боится задать неправильный вопрос. — А ты? — Вас. И она уходит в комнату, не дожидаясь, пока закипит чайник. Самый нелепый диалог: он думает, что она врет, она думает, что он шутит. *** Степнов заходит с кружкой чая и в конец отогнав все нехорошие мысли, садится на кровать, укладывая ноги Кулеминой поверх своих. Протягивает ей чай, и начинает гладить голые нежные лодыжки, несильно массируя мышцы. — М-м-м, — тянет Лена. — Нет, Кулемина, если у тебя нет жара, пожалуйста, хватит. — Почему? — Потому что ты не корова, а мне вчера хватило. «Ммм, симафор…» — Степнов смеется. — Что? — Это ты сказала. — Я? — Не помнишь? — Не помню. — Ну и хорошо. Но больше так меня не пугай. — твердо говорит брюнет. — Мг! — отвечает Кулемина прямо в кружку с чаем. — Никаких сегодня мг, угу, ага и ммм, иди температуру мерь, — Степнов снова не в настроении и забирает у нее кружку прямо из рук. — Вообще-то вкусно было! Каркаде… — Знаю я, что вкусно, но ты мне здоровой нужна. — А если у меня в следующий раз от ваших ласк сердечный приступ случится? — Лена совершенно неосознанно забрасывает удочку на будущее. — А если бы да кабы, да во рту росли грибы! Ты же не Петр Никанорыч. — А вы и с ним таким занимаетесь? — Кулемина ерничает изо всех сил. — Окстись! Давай за градусником дуй. — она лениво поднимается, и Степнов шлепает ее по заднице, — а это для ускорения. — Ммм, — специально мычит Лена, уходя за градусником. *** Виктор заглядывает в телефон и к своему ужасу обнаруживает, что сейчас половина восьмого, понедельника. Остаётся только звонить Игорю и просить потянуть время первого урока, а на второй бежать во всю прыть. Учитель быстро встает и направляется на кухню. Ставит на стол тарелки и достает из старого шкафчика над раковиной котелок, а из соседнего овсяные хлопья, варенье и мед. Сегодня завтрак не боевой — каша со сладким. И приготовить его надо как можно быстрее, слава богу, каша «быстрозавариваемая». Одной рукой помешивая кашу на воде, а второй доставая телефон из кармана, брюнет думает, когда звонить Рассказову. Что ж, видимо — сейчас. — Игорек, привет! — Степнов прокашливается, — не подменишь меня на первом уроке? Я как только так сразу. — Случилось что, Вить? — Да ничего, Кулеминой кашу варю, — абсолютно будничным тоном выдает Степнов. — А что ты у нее делаешь в такое время, можно поинтересоваться? — А… она заболела, дед ее попросил приглядеть, сам он на даче, — на ходу врет Виктор. В общем-то, частично это правда. — И поэтому ты пришел в семь утра, чтобы сварить ей кашу? — Именно так. — Степнов делает вид, что не понимает любопытства друга. — Пожалуйста, проверни все так, чтобы Борзова не заметила. Я буду лететь на всех парах, — в последний момент добавляет молоко в кашу. — Конечно, дружище. — на том конце провода слышатся непонятные шорохи. — зайди, пожалуйста, к Яне Ивановне, я за тебя волнуюсь. И сбрасывает. Ну Игорь удружил — без лишних слов пустил еще тень сомнений в состояние физрука. Каша, кажется, уже готова, и Виктор Михайлович зовёт Ленку: — Кулемина, иди сюда! С градусником и ложкой! — Обувной? — слышится с того конца квартиры. — Нет, музыкальной! И снова температура: «37,3» — Ты как себя чувствуешь? — не надеясь на честный ответ, спрашивает Степнов. — Хорошо! — Ну конечно… Виктор раскладывает по тарелкам густую молочную кашу, наливает рядом варенье и мед, кладет на стол орехи из стеклянной чаши и усаживается сам. Надо поесть и быстро уйти на работу. — Кулемина, лечись, пожалуйста, пока меня не будет. — Конечно, Виктор Михалыч. — И без физических активностей. — Хорошо. — И не переусердствуй с уроками. — Да-да. — И поспи. — Виктор Михалыч! Дальше едят в тишине, пока у Виктора не начинает звонить телефон. Время 8:00, кому он понадобился в такую рань? — Здравствуйте, Петр Никанорыч! — спокойно отвечает Степнов. — Виктор, привет. Ты вчера к Лене заходил? Как она? — Да, заходил. В порядке. А вы когда собираетесь возвращаться? — стоит узнать наверняка. — Да сегодня хотел, Вить. — А сегодня это не очень хорошо… — Виктор задумывается, как бы соврать на ходу, — Лена немного приболела, а у вас и так организм слабый, вам заражаться нельзя. — Виктор! Что же делается! — охает на том конце провода Кулемин, и физрук догадывается, что он в это время хватается за сердце. — Нет, Петр Никанорыч, ничего серьезного, просто простуда, — врет Степнов, как будто Лена вчера не бредила в жару, — просто одну Ленку будет вылечить легче, чем вас двоих. — Ну хорошо, Виктор. Я тебе верю: ты меня, старика, не обманешь. Поговорю с Данилычем, задержимся подольше. Приглядишь за внучкой? — спрашивает дед, как будто сам не понимает, что собеседник уже это делает. — Конечно, без проблем! — Ну тогда до свидания. Зайдёшь к Лене, привет передавай. И пусть лечится! Степнов сбрасывает трубку и трет глаза. Ну хоть с этим разобрались, без инфарктов… Лена все это время смотрит на него удивленно. Почему с ней не посоветовался? — А может я хотела под руководством деда болеть? — спрашивает нагло. — И его заразить? Скажи спасибо, что я не дал тебе этого сделать. Кулемина в ответ лишь недовольно урчит. Степнов быстро доедает кашу, ставит тарелку в раковину и идет в коридор. Лена устремляется за ним. — Спасибо за завтрак. — Не за что, Ленок! Рад служить. — шутит Виктор. — Лечись, пожалуйста, пока меня не будет. Я в школу, а потом к тебе, ты и не заметишь моего отсутствия. Степнов подходит вплотную и обнимает ее, целуя в макушку. Такая замечательная у него девочка… *** Дверь за мужчиной закрывается, и Лена плетется в комнату. Действительно, — самое время доспать. Она занавешивает шторы, устало трет лицо и заваливается в кровать. Зевает, зевает, пока не вырубается быстрее, чем Степнов успевает добежать до школы. Кстати, без опозданий!