***
— Она заявила, что я цепной пес режима и она не хочет иметь со мной ничего общего, — Борька сердито пыхтел сигаретой, практически высунувшись в окно, чтобы Леське не пришлось дышать дымом. — И вообще, Светка считает, что армию давно пора распустить, а полицию упразднить. Типа, если людям нечего будет бояться, то ни войн, ни преступлений не станет. — Клинический случай, — вздохнула Леська, нарезая яблочный пирог. — Ладно, Борька, хватит дымом травиться, иди чай пить. Найдешь еще себе адекватную девчонку, у которой в голове мозги, а не опилки или солома. БорисБорисыч удрученно вздохнул, покорно затушив сигарету. Адекватную… Легко сказать! Да где ж ее взять-то? Сначала была Миланка, помешанная на гламурной жизни и не признававшая отдыха где-то, кроме Ибицы или Бали; потом Веруська, лелеявшая честолюбивые мечты о карьере кинозвезды и поэтому замуж собиравшаяся только за именитого режиссера; затем Ленка, дочка богатого бизнесмена, согласная на брак исключительно с человеком их круга, а теперь вот Светка… Самое противное, что Борька втрескался в нее с первого взгляда, покоренный ангельским личиком и бездонными голубыми глазами, и, как всякий влюбленный, наделил свой объект страсти всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. Разочарование оказалось жестоким — едва схлынула первая эйфория, стало ясно, что им не по пути, радевшая за мир во всем мире Светуся сначала выкатила часовой монолог о том, как отвратительно «узаконенное насилие», а потом и вовсе поставила условие: или она, или служба. Каким бы жестоким ударом это ни оказалось для безнадежно влюбленного, выбор был очевиден: еще в школьные годы и БорисБорисыч, и Леська твердо решили пойти по стопам родителей. — Я только надеюсь, что они никогда не попадут в один отряд, — бухтел Тарасов-старший, когда его поставили перед фактом. — А то представить страшно, сколько ваша Леська ему крови выпьет и нервов вытреплет… — и выразительно покосился на дорогую жену, одарившую его в ответ возмущенным взглядом: «А я что? Я ничего!» Впрочем, в выборе профессии не было ничего удивительного. Олеська и БорисБорисыч в свое время вдоволь насмотрелись на службу родителей, а из-за их частых командировок вообще стали практически детьми полка. Да что там детство! Тарасов-младший, кажется, с профессией определился еще до рождения. По питерскому КТЦ до сих пор ходили легенды о том, как лейтенанта Уманову повезли в роддом прямо из конторы. Все врачи в один голос твердили, что до нужного срока две недели как минимум — и Ума, изнывая от скуки, заполняла за Пригова разные оченьважносекретные бумажки, пока Бизон в это же самое время пытался разминировать судно с заложниками. БорисБорисыч, видимо, решил, что целых две недели в подобном ритме он не выдержит… Багира координировала группу и отлучиться не могла, Бизон был «в полях»… В роддом, проклиная все дорожные знаки, дотошных инспекторов и нерадивых водителей, Умку повез Кот, из-за недавнего ранения ошивавшийся в ИВЦ. И если Ионов, как истинный джентльмен, всю ненормативную лексику держал при себе, то Уманова, вспомнив бурное детдомовское прошлое, выражалась за двоих… точнее, троих. Васькины метафоры вроде: «Ну куда ты лезешь, марал алтайский?!» или «Да что ты тащишься, как пьяная каракатица!» ей явно показались недостаточно точными и эмоциональными… Когда наконец «Смерчи», отстрелявшись в прямом и переносном смысле, в полной экипировке ворвались в родильное отделение, у доктора едва не случился микроинфаркт. Толпа угрожающего вида мужиков с автоматами и так могла бы напугать кого угодно, но имелась еще одна пикантная деталь: ровно за неделю до этого больницу уже захватывали бандиты, требовавшие оказать помощь их раненому главарю… — Мужики, у меня сын родился! Сын у меня родился! — оглушительно проревел Бизон на весь коридор и кинулся обнимать бедного доктора, который оказался ближе всех. От счастья его, похоже, немного закоротило: новоиспеченный отец начисто забыл о том, что еще несколько месяцев назад Уманова объявила, что будет мальчик. — П-поздравляю, — промямлил несчастный врач, которого Тарасов на радостях едва не задушил. В общем, с самого первого дня жизни БорисБорисыча все вокруг стояли на ушах. А спустя почти пять лет вскрылся тщательно скрываемый и тем более неожиданный факт, возникла еще одна семья, появилась Леська — и никому из двух дружных семейств скучать не пришлось…***
В Калининград к родителям БорисБорисыч ехал совершенно убитый, даже встреча с близкими не особенно радовала. Юлька его не дождалась. Даже писем не писала. Звонила от случая к случаю, разговаривала коротко и не было заметно, что скучает и ждет. А он, дурак, размечтался, думал — вот вернется, замуж позовет… Позвал, называется! Приперся, как придурок, с букетом… Дверь открыла Наина Алексеевна, будущая теща, как всегда брезгливо поджала губы, а когда он спросил, где Юлька, тут же расплылась в ехидной торжествующей улыбке и счастливым голосом объявила: — Боренька, Юлечка полгода назад за Юрика замуж вышла, переехала, дать адрес? Да, не жаловала она несостоявшегося зятя, в отличие от Юрика — как же, сын чиновника из областной администрации, «там люди интеллигентные, обеспеченные, со связями, а этот Борька… голь перекатная, что, Юлечке с ним всю жизнь по гарнизонам мотаться да копейки считать?» А месяц спустя, заглянув в КТЦ, Борис столкнулся с Леськой — она приехала на годовщину свадьбы родителей. Какая там Юлька! Пока Олеська крепко обнимала, улыбалась, целовала и что-то радостно щебетала, БорисБорисыч стоял как вкопанный. И вроде это была все та же Леська — веселая, синеглазая, рыжая, с роскошной косой, которую так и не отрезала, несмотря на все советы подружек… Но за тот год, что они не виделись, все-таки что-то изменилось. И почему-то именно тогда ему пришла простая мысль: а ведь его Леська — единственная девушка, с кем ему было хорошо, тепло и спокойно; единственная, кто по-настоящему его поддерживала и понимала — потому что во многом сама была такой же… До позднего вечера они гуляли по городу — Леська, бывавшая в Калининграде не первый раз, показывала ему совершенно европейские улочки, отражающиеся в свинцовом зеркале балтийских вод и уже укутанные в осеннее золото листвы. А потом, совсем как в кино, хлынул ливень… … Очнулся Тарасов-младший далеко не сразу. И ведь даже толком не помнил, как добирались до дома, бежали к квартире, целовались у порога… Помнил одно: ничего подобного он не испытывал еще никогда. Со всеми этими Светами-Верами-Юлями — никогда. Сказать кому — засмеют… — Какие мы дураки, Борька… — едва слышно выдохнула Леська где-то у него за спиной. А он вдруг перепугался — так, что даже руки похолодели. Не так что-то сделал? Обидел чем? Все испортил? Леська жалеет?.. Видимо, и правда дурак… Медведь неотесанный!.. — Почему дураки? — только и выдавил, боясь на нее посмотреть. — Потому что столько времени зря потеряли, — шепнула Леся, утыкаясь носом в его спину. Тарасов облегченно рассмеялся, опрокидывая ее обратно на смятые простыни. И, ласково проводя ладонью по ее горячей щеке, уверенно пообещал: — У нас, Леська, еще вся жизнь впереди…***
— Бизон, по-моему, мы не вовремя, — констатировал Кот, заметив раскиданную обувь и сброшенную прямо на пол верхнюю одежду. — Да я уж вижу, — проворчал Тарасов и напустился на сына, который так неудачно высунулся из комнаты: — Борька, сколько раз я тебе говорил, не води сюда всяких!.. — Она не всякая! — до глубины души возмутился Тарасов-младший. Отец только рукой махнул. — Сто раз уже это слышал! И когда ты уже остепенишься… БорисБорисыч вновь скрылся в комнате — а уже через минуту вытащил в коридор Леську. Кот, утратив дар речи от изумления, только растерянно таращился на дочь, решая: то ли его зрение стало подводить, то ли БорисБорисыч сумел где-то раздобыть Леськину сестру-близняшку… Но на этом сюрпризы не кончились: обхватив Олесю за плечи, до невозможности довольный и гордый Борис Борисович торжественно объявил: — Пап, дядьВась, мы с Леськой скоро поженимся, вот!.. Бизон так и сел. — Приплыли… Додружились, называется…