***
Высокий мальчик, шатаясь, шёл по пустой улице. Босые ноги то и дело заплетались, вздымая дорожную пыль, необычного цвета глаза подёрнулись дымкой. На худеньком теле рваная одежда висела мешком, сквозь дыры на которой проступали синяки да следы от многочисленных побоев. Некогда отливающие серебром волосы обвисли тусклыми бесцветными прядями и спадали на испачканное лицо, придавая всему образу более печальный вид. Сегодня царь его бил. Считать Ваня уже устал: наказания казались бесконечными, а их прекращение виделось только со смертью деспота. Как воплощение страны, Брагинский не мог поднять руку на своего правителя. Хотя очень хотелось. Но ещё больше хотелось, чтоб Грозный посмотрел, что творят его опричники, как страдают невинные люди. Хотя… Что можно объяснить уже больному человеку?.. Хлипкая дверь со скрипом отворилась, открывая взору измученных глаз тёмное узкое помещение, освещённое лишь редкими лучами солнца, еле проникающими в комнату сквозь грязное стекло. Хижина, где жил Брагинский, располагалась на самом краю деревни, так что никто не мешал скинуть одежду и мыться прямо во дворе. Всё равно никому нет дела до странного мальчика с необычным цветом глаз. Да, немногие знали, что он — страна. Да это и к лучшему. Меньше болтать будут. — Слыхал? Говорят, за горы пойдут, — раздались за забором голоса местных мужиков. Надевавший чистую рубаху Ваня остановил своё занятие и прислушался. — Во делать нечего, — проворчал другой голос. — А всё Ермак этот, — на улице смачно сплюнули. Шаги стали постепенно удаляться. — Подождите! — крикнул Иван, наспех натягивая штаны и завязывая на ходу пояс. Мужики удивлённо оглянулись на выбежавшего паренька. — Э, малец, тебе чего? — Ермак-то за горы, поди, собрался? — поинтересовался он. — Дык собрался, — кивнул один из них, держащий на плече косу. — А где ж они? — Да почём мы знаем? Ужо отправились, небось… — пожали плечами мужики и пошли дальше, потеряв всякий интерес к Ивану. Тот, в свою очередь, быстро прикинул в уме, сколько бежать до гор и далеко ли смогли уйти люди, сорвался с места и помчался сквозь растущий близ деревни лес, аккурат на восток…***
Завывает метель свою песню Над простором уснувших полей. Или слышится крик в поднебесье Улетающих вдаль журавлей?.. Любэ. «Пёрышко» Угольно-чёрные волосы разметались по белому снегу огромной кляксой. В тёмно-фиолетовые глаза с интересом смотрелись все звёзды чёрного небосклона, пытаясь найти там себя и порадоваться своей дивной красоте. Иногда они сердились, когда густая, уже отросшая чёлка спадала на эти необычные зеркала. Но обладательница этого великолепия лишь посмеивалась над небесными красавицами, радуясь своей, земной красоте и свободе. Взмах рукой — и в небо взмывает стая снежинок. Это вызов. Вызов небесам. Мы, земные, ничуть не хуже. Поглядите на нас с высоты своего самолюбия. Многие здесь могут дать вам фору, «звёзды». Девочка хихикнула, озорно смотря на обиженные серебряные точки. Как хорошо, когда можно вот так взять и посмеяться! И никто не скажет, не осудит. Можно думать. О чём угодно, творить, что угодно. В одиночестве. У черноволосой шалуньи не было семьи — только брат-близнец, который всё время пропадал где-то у Тихого Океана. Хотя ей и без него было хорошо. Ей без всех было хорошо. Только эта щемящая, притупленная боль порой давала о себе знать. В такие моменты очень хотелось чего-то яркого, вызывающего. Чего-то… Солнечного? Нет, Солнце — зло. Она давно уже усвоила этот урок, ещё когда вышла к подножью Алтайских гор. Защитный снег то и дело таял, совершенно не спасая хозяйку от удушающего тепла. А ноги всё быстрее несли прочь от этого жуткого места, на север, в тайгу. Но иногда безумно хотелось этого тепла, хотелось за горы, где, по слухам, обитало само Солнце. А ещё там обитал жуткий царь, карающий всех посохом. А ещё там обитали его верные слуги в чёрных одеждах, с привязанными собачьими головами у сёдел лошадей. После таких рассказов у маленькой Сибири уходило всё желание соваться за горы без особой в этом надобности. К тому же, у неё и так дел по горло: позвенеть сосульками, устроить неожиданную метель, напугать жителей близлежащих редких деревень странным скрипом снега и шуршанием веток. Больше всего Сибирь любила «наводить зиму». Когда ей подсказывало шестое чувство, она шла к людям и, стараясь не показываться никому на глаза и успеть всё за одну ночь, щедро посыпала крыши домов и землю снегом, укрывала растения и помогала зверькам спрятаться в норы до прихода Генерала Мороза. Покончив с погодой, она шла играть со своим братом, Дальним Востоком. Спокойный и добрый, в общем, неплохой брат. — Сибирь! — раздался тихий голос за спиной. Девушка обернулась. — Помянешь чёрта… Что тебе? — недовольно спросила она. Брата она любила, но никто не посмеет нарушать её часы уединения. — Долго ещё бездельничать собираешься? — как ни в чём не бывало спросил Дальний Восток, усаживаясь рядом с ней. — А что такого-то? — Сибирь чихнула и на чёрные длинноватые волосы брата посыпался снег. Тот машинально стряхнул его, поправляя повязку на голове. — Тебя там этот просит… Ну, ты понимаешь… Прийти грозится, — вздохнул он, чертя пальцем на снегу какие-то линии. — Да пёс с ним, — махнула рукой Сибирь и вновь уставилась в небо. — Уж сколько раз так грозился, и ничего. Живёхонька! Отвяжется он. — Ну нельзя же так! Ты же Сибирское ханство, — попробовал воззвать к здравому смыслу Дальний. — Кто?! Я — Сибирь! А не ханство. Мне весь этот морок во где стоит, — провела она рукой у горла. — Мне и без хана неплохо жилось, — фиолетовые глаза прожигали насквозь, смотря с явным укором и обидой. — Но ты ведь растёшь, — возразили такие же сиреневые глаза.— Что ж тебе, и небольшая работа не по плечу? — Да не хочу я к людям… — проворчала Сибирь, подползая под бочок к брату. — Они какие-то… Никакие. — Да ты не пробовала даже! — А вот и пробовала! Думаешь, почему вся деревня на солнышке морозном переливается? Кто такую красоту навёл, а? — Да то одна деревня, а их вон сколько! — Обойдутся! — фыркнула черновласка, отворачиваясь. — Не дело это… — мужские руки мягко опустились на закутанные в шубу плечи. — А что ж тогда дело?! — вскочила Сибирь. На небо тут же наплыли тяжёлые, наполненные снегом тучи. Ветер угрожающе зашевелил редкие деревья. Дальний испуганно втянул голову в плечи, глядя на небо.— Хоть раз ты мне сказал, что дело?! Ты вечно всё запрещаешь! Уйди с глаз моих, видеть тебя не хочу! — чёрные ветки зашуршали хвоей, быстрые снежинки больно кололи лицо, заставляя Дальний Восток отворачиваться от единственного родного ему человека. Метель поднялась сильнее, тугими порывами ветра хлеща по лицу и глазам. Парень пытался прикрыть лицо ладонями в толстых варежках, но погода была неумолима. Вскочив, он побежал прочь, к океану, жмурясь и выставляя вперед руки, чтобы холодные еловые лапы не били его по глазам. «Сибирь, за что? Что ж ты делаешь-то…» Гнев девушки немного поутих спустя какое-то время. Неизвестно откуда взявшаяся пустота глодала изнутри вместе с обидой. Хотя где-то там, на задворках сознания, поселилось понимание. Как-никак, брат верно говорит, негоже своих людей бросать. Руки в тёплых варежках сжались в кулаки. Не пойдёт она, ему назло! А вдруг ему всё равно? Ведь он так редко приходит. А если к людям, то придётся выслушивать упрёки по поводу себя любимой. Вечное недовольство, да чтоб эти люди заморозились! Горячие слёзы, оставляя мокрый след на щеках, никак не хотели останавливаться. Ну, братец, жди похолодания! Ожесточённо потирая глаза, Сибирь поднялась и, проклиная весь мир, отправилась на юг, где уже рвал и метал в своей юрте хан Кучум.