***
Шух-шух. Шух-шух. Шух-шух. Шух-шух. Сибирь сосредоточенно рыла яму без применения подручных средств и магии. — Может, все-таки возьмешь лопату? — спросил Ваня, закрываясь рукой от летящих в него комьев. — Я не ищу легких путей! — фыркнула девушка и перекинула через плечо толстую, но не шибко длинную косу, которую заплела ради такой грандиозной уборки. Рядом копался русич, но, судя по глубине, дела у него шли не очень. Вероятно потому, что он придерживался традиционных путей копания ям — с лопатой. — Все, готово! — Сибирь выползла из ямы, отряхиваясь. — Ты похожа на кошку! — весело воскликнул Иван, тыкая пальчиком в измазанный девичий носик. Он был более чистым, но тоже немного измазал ладони черной весенней землей. — Неужели тебе не больно? Голос его был полон детской невинности, как бывает у детей, только что открывших, что небо голубое, солнце горячее, а птицы умеют летать. Но он гордо воткнул лопату в землю. — Я тоже все! — и если у Сибири могила вышла именно братская, а может, и семейная, смотря как утрамбовывать, то вот у Русского царства разве что соседская. Но главное, что есть. — Надо притащить сюда воинов со стен… Их там больше всего. А потом можно и остальных… Знаешь, братья часто говорили мне, что если погибнуть в битве с врагом, то это будет подвиг и честь. Но… Я боюсь умирать, — шепотом, как самую большую тайну, сказал Иван. — Я хочу жить и быть сильным-сильным! Как мои братья и как сестры! Они очень сильные! В который раз Сибирь удивлялась этому юнцу. Как же можно быть таким наивным, доверчивым и при том обладать таким желанием жить? — Пойдем, пойдем! Надо управится скорее, чтобы земля не заражалась! — маленькое русское солнышко снова хватает ее за грязную, перепачканную в земле руку и тащит к стенам города, частично целым, частично немного поврежденным во время битвы. Трупов тут и правда много, в основном, конечно, польских и казацких. Русское царство деятельно осматривает объемы работы и качает головой. — Сложно будет… Но мы управимся! — с ужасающей уверенностью в голосе и глазах кивает он, а потом принимается перетаскивать первое тело в горку, которая уже была образована естественным путем. Видимо, поляки дружно упали со сторожевой башни и образовали симпатичный куличик. — Эх… Знаешь, Польша тоже мой брат… Двоюродный… Но он злой, не любит меня, почему-то. Но остальная моя семья не такая! У меня есть сестренки, они очень добрые! Ты бы точно подружилась с моей младшей сестричкой, она тоже такая… Холодная снаружи, — Ваня показал круг из ладошек. — Но теплая внутри…- он приложил ладони к сердцу, закрывая глаза и мечтательно улыбаясь. Как давно он не видел сестер?.. Без них на сердце тоскливо и грустно. — Я… Теплая? — удивленно посмотрела на него Сибирь. Пожалуй, это самый странный, но самый искренний ребенок из всех, кого она видела. Руки машинально тащили мертвых, сбрасывали их в ямы, а мысли были сосредоточены вокруг семьи. А есть ли у нее семья? Конечно, есть. Просто она этого не понимала. Тот же вредина Тюмень, Дальний Восток, алтайские парни, Бурятия и его братья, да много кто еще. И ведь все они ее любят и по-своему заботятся. А она этого не ценит… По бледной щеке скатилась слеза, падая на мертвеца. Затем вторая, третья. Сибирь шмыгнула и украдкой протерла лицо, размазывая грязь и слезы. Но, видимо, так просто утаить что-то от Русского царства было сложно. Живое тепло прижалось к ней, а руки обняли за бока. Ваня погладил ее по плечу, немного виновато улыбаясь. — Почему ты плачешь?.. У тебя нет семьи?.. — он стал еще виноватее, видно, переживая, что поднял больную для собеседницы тему. — Может, тогда ты хочешь… Быть в моей?.. Она хорошая!.. — Не сомневаюсь, что твоя семья прекрасная… — провыла Сибирь, неловко приобнимая парнишку. — А моя семья… Хнык… Она есть, только она там… — нос вновь шмыгнул, а рука указала на восток. — За горами… — сердце вновь задрожало, едва появилось малейшее упоминание того, что скоро придется покинуть этого маленького, так похожего на неё мальчика. — Знаешь, а давай так… Я буду частью твоей семьи, но познакомлюсь с остальными потом, когда буду свободней. По рукам? — Сибирь чуть улыбнулась сквозь слёзы, протягивая запачканную ладонь. Ваня посмотрел на нее своими фиалковыми глазами, а потом энергично закивал улыбаясь. — Да! — он схватил ее руку, суетливо сжимая, а потом снова обнял. Он словно сиял изнутри, как большое солнце, только при этом не обжигал. Маленький, наивный, невинный, но прекрасный в своем детском взгляде на мир. Сибирь улыбнулась в ответ, вытирая рукавом слезы. На душе отчего-то и правда стало теплее.Глава 6. "Смута. Возвращение домой"
2 февраля 2023 г. в 02:23
Война никогда не делится на «мы побеждаем» или «они побеждают». Всегда это маленькие победы, маленькие проигрыши, победы более масштабные и проигрыши более печальные. Отстоянный город Кострома был той самой маленькой победой, которая приятно грела душу. И самолюбие. Второй такой победой, уже чуть более значимой, было освобождение Владимира. Это был город, полный храмов местной веры, очень… Белый и чистый. И это было знакомство Сибири с еще одним русичем — очень чистоплотным, образованным парнем, который говорил тяжелым и возвышенным языком с ней. Но зато это был первый русич не с белыми волосами. Видимо, нормальные среди них тоже есть.
Но походы продолжались, дни мерно текли вокруг. Снега стаяли, обнажая землю, стало греть робкое солнце. И хоть ледяной ветер приносил облегчающий холод, смотреть на расцветающую так рано природу было странно. Сибирь особо не интересовалась тем, куда они идут. Названия ей ничего не говорили, а направление сообщало лишь то, откуда теперь будет светить теплое солнце — справа, слева, в глаза или в затылок. Поэтому она полностью погружалась в свои мысли, отвлекаясь от них только во время боя.
Одним из таких боев стало освобождение города под названием Торопец (очень странное название). Все говорили, что это важно, потому что поможет выгнать поляков и освободить путь для основной большой армии. К ним даже пришли шведские войска, холодные, суровые и молчаливые, как каменные боги. И только трепетно зеленые листки, пение птиц и щебет рек не наталкивал на мысли о войне.
Поляки сбежали от первого же удара. Кто-то еще попытался спрятаться в монастыре, но им хватило лишь одного осадного рывка — и страх захватил тщедушные человеческие сердца. Город остался пуст, тих и мертв без звуков человеческой жизни. Сибирь, волоча по земле свой топор и отмечая, какие красивые он оставляет полосы на сухой серой земле, шла среди маленьких улочек, разрушенных домов и мусора, выкинутого на улицу. Тут же валялись и трупы, чавкающие плотью, когда на них наступали. Солнце с голубых небес жарило и заставляло прятаться в тени.
Но не всех. Одинокая фигура сидела… Скорее, лежала на лавке около более-менее целого дома и подставляла свое бледное лицо под солнечные лучи. Это был мальчик, худой, с такими дрожащими руками, что оружие выпало из них на землю испачкалось в пыли. Одежда на нем была изрезана чужими клинками, кровь окрасила серое и белое полотно в багровый, а тени синяков пролегали по худым запястьям и лицу. Он был похож на странного духа, который вышел встретить солнце. А его белые волосы напоминали тонкую, ажурную работу инея на коже мертвого воина.
Сибирь подошла ближе и без эмоций отметила, что это тот, кого она искала все эти месяцы.
— Допрыгался, пострел, — тяжело вздохнула она и, убрав оружие за пазуху, спрятала свой холод. Солнце тут же обожгло незащищенную кожу и старалось проникнуть туда, куда путь ему был запрещен долгие столетия. Стиснув зубы и мысленно проклиная тепло и свет, Сибирь подняла спящего Ивана и перекинула через плечо. Негоже спать живому среди мертвых. Куртка девушки тут же пропиталась русской кровью.
— Река… Где здесь река? — спросила Сибирь у дерева, росшего неподалеку. Будто услышав ее, оно зашумело, качнулось и вдруг бросило зеленый лист. Тот, кружась, полетел через поле, пшеничным озером тут раскинувшееся, вниз холма, на котором оно лежало. Время близилось полудню, поэтому реку легко было отыскать по игристым блокам воды и журчанию тёплых струй. Даже реки казались тут странными, а берега, полные сероватого речного песка — непривычными и чужими.
Сибирь осторожно опустила Русское Царство под небольшое молодое дерево, а сама попробовала воду рукой. Впрочем, тут же выдернула ее и зашипела — жидкость показалась настоящим кипятком. Но для русичей, видимо, это было более чем привычно. Девушка, дуя на обоженную руку, потрясла за остренькое плечо беловолосого — не самой же его отмывать.
— Эй… Как там тебя… Ваня, вот. Просыпайся, — девичья ладонь легонько пошлепала мальчика по щекам. От лёгких шлепков, это вам не братьев избивать до крови, человечек зашевелился, что-то бормоча. Веки задрожали, а потом открылись. Большие глаза цвета фиалок, в которых отразилось голубое небо, посмотрели на Сибирь.
— Ты?.. Ты пришла?.. — пролепетал он, повернув голову и глядя на реку. — Где мы?.. Я хотел отдохнуть… В городе… Река… — голос его стал тише, и он замолк. Надо было скорее разговориться, чтобы хотя бы понимать — в сознании спасаемый объект или уже ушёл в Верхний мир, к духам предков.
— Эээ, мелкий, помирать вздумал? — Сибирь схватила его за шкирку и резко окунула в воду. Дождавшись, пока кровь хоть немного растворится, она выдернула мальчика и встряхнула. — Давай, предкам потом покоя пожелаешь. Я тебя мыть не буду, так что оклемался и иди очищаться!
Окунание в реку возымело результат — Иван сразу очнулся, стал живенький, бодрый, только чуть не захлебнулся. Но важен результат, а не проблемы на пути к нему! Поэтому второй раз к воде Русское царство пошёл сам, стирая с ладоней, рук и живота кровь. Мутная вода потекла вниз, к камышам, где кровь оседала на дно. Безумно хотелось пить в такую жару, но рисковать и пробовать воду у водоёма, где недавно убивали людей, не хотелось.
— Ты… Испачкалась, — вдруг вывел Сибирь из задумчивости голос Ивана. А потом чужие мокрые пальцы провели по щеке, вытирая высохшую чужую кровь. Но вода и человеческое тепло не обожгло клеймом, как обычно, а показалось… Тёплым?.. Не пронзающе холодным, а тёплым, как свет солнца на рассвете холодного дня. Ваня улыбнулся.
— Чего зубы скалишь? — проворчала Сибирь, с удивлением посматривая на его руку. Помнится, у Тюмени такие же, только холоднее. Эх, Тюмень, Тюмень… Девушка тряхнула головой, отгоняя воспоминания и голос совести, который твердил о нужности извинений, и пошла обратно, потянув Русское Царство за рукав. Он не сопротивлялся, продолжая, однако, улыбаться. Как доверчивый маленький ребенок. Впрочем, становилось понятно, как он докатился до того, что у него сейчас происходит.
— А знаешь… Я очень храбрый, — вдруг подал более оживленный голос Ваня, кивая. — Я прогнал поляков!.. Сам… Они испугались, только завидев меня! — голосом карапуза, хвастающегося тем, что от него улетела большая и страшная ворона, поведал Русское царство. Сибирь снисходительно на него посмотрела. Впрочем, во взгляде её, как всегда, присутствовала нотками презрения.
— Храбрый, говоришь? Сейчас посмотрим, — уверенным шагом девушка потащила его прочь от деревни, полной разлагающихся трупов, куда-то влево. Взбираться на огромный холм было тяжко, особенно когда за тобой еле идет мешок с костями. Но вот и заветная точка, вот и обрыв, а там далеко внизу неизвестная речка.
Сибирь довольно осмотрелась и вручила Брагинскому топор.
— А ну-ка подержи! — тот без задней мысли крепко взял рукоять, и в тот же миг ноги его оторвались от земли. Худенькое тельце повисло на огромной высоте, не имея возможности добраться до спасительного обрыва. Оставалось только покрепче вцепиться в рукоятку и ждать, пока Сибирь потешится.
— Что, храбрый и страшный, каково? — улыбаясь во весь рот, спросила девушка. — А если уроню? — пальцы разжались, и топор полетел вниз. Сердце парнишки чуть не остановилось. — Оп! Поймала, пхаха! — казалось, такие извращенные забавы были обычным для нее явлением. Однако, Русскому царству явно такое было не по нраву. Прозрачные пугливые слезы потекли по щекам, а сам он всхлипывал, тонко пища, как птенчик, который не умеет летать, а его птица-мать так жестоко играет с ним.
— Ахахаха, ой, храбрец-молодец! — рассмеялась Сибирь и опустила дрожащего мальчика на землю. — Трупов-то не боишься? А то деревню от них надобно очистить…
Девушка усмехнулась. Что-то не так было с этим пацаненком, иначе почему ее постоянно к нему тянет? Почему, стоит ей только оказаться за горами, дома, душу охватывает жуткая тоска и хочется бежать обратно? Он же чужой, так почему она готова оттолкнуть своих родных, лишь бы быть рядом с этим дрожащим беловолосым комочком, который смотрит на нее такими же глазами, полными слез? Может потому, что он такой… Теплый?.. Полный глупых детских надежд, детской гордости за себя, полный какой-то внутренней, а не внешней силы. Может быть. Это было все слишком странно.
— Ты плохо играешь… — Русское царство размазал мокрым рукавом по мокрому лицу свои мокрые слезы. — Даже братики так не играют со мной… О!.. Я знаю!.. Ты посмотришь на моих братиков! У тебя есть братики? Мы должны все познакомиться и стать одной семьей! Очень большой семьей!
Детская искренность проникала до самых айсбергов души, вызывая обжигающее желание тут же согласиться, но все это перекрывал дикий страх. Страх перед обязанностями, которые обязательно лягут на плечи, ведь в большой семье по-другому никак. Страх за свою свободу, которая сделает ручкой и упорхнет, как вон тот голубь, в океан неба. Страх за тех, кто и будет этой семьей, ибо Сибирь прекрасно знала, на что она способна, если ее разозлить, а злилась она частенько.
— Спасибо, нет, — процедила Сибирь и побрела к опустевшей деревне, надеясь, что среди трупов можно будет отыскать свеженьких, которые вполне сгодятся на закусь. Русское царство грустно поник, опуская голову. В который раз ему уже отказывают в такой просто просьбе? И не сосчитать. Но долго грусть его не продлилась, потому что мальчик придумал хитрость — если нельзя быть семьей, то можно быть друзьями! Поэтому он нагнал ушедшую вперед спутницу и схватил ее за руку своими тонкими пальцами. Чуть теплая ладошка приятно согрела кожу. Иван робко улыбнулся.
Сибирь скосила на него глаз.
— Экий ты худосочный, — не удержалась она от комментария и аккуратно сжала детскую ручку, увлекая маленького за собой…