***
Повода радоваться у Сибири не было решительно никакого. Раздражало всё: неизвестно почему начавшийся жар, постоянный насморк и жуткий кашель, скручивающий все тело и безжалостно режущий по горлу. Даже брат, который последние три дня не отходил от нее, сделал огромную мозоль на лихорадочно блестящие фиалковые глаза. — Надо, Саша, надо, — приговаривал Олег, колдуя над какими-то порошками в миске. — Шёл бы ты до-о… А-а-а… Дальний Восток ужом скользнул под стол, прежде чем комнату заполнил оглушительный чих и тихая брань уставшей от всего этого сестры. Парень осторожно вырвался из своего укрытия и со вздохом глянул на снег, горкой лежащий на полу. — Между прочим, эта «суррогатная дрянь» поможет тебе. Хотя бы снегом чихать не будешь, — невозмутимо сообщил Олег и протянул девушке лекарство. Та поморщилась. — Нашёл чем лечить! — фыркнула черноволосая, обессилено усаживаясь на стул. — Лучше б сто грамм да в баню. И всякая хворь пройдет. А эту европейскую ерунду я и видеть не хочу! Дальний закатил глаза. Вот же упрямица, не может понять простую истину. — Я старался, таким трудом добывал эту ерунду, а ты нос воротишь! — попробовал он надавить на жалость. — Лучше б ты своим трудом травки какой-нибудь целебной добыл. Всяко лучше, — закашлялась Сибирь. Сил злиться на брата не оставалось. Если быть честным, сил ни на что не было. Уже в полдень, в самый разгар рабочего дня, ноги сами шли к кровати, руки начинали мелко дрожать, отчего нельзя было даже чаю себе сделать. Брагинская ещё больше бледнела, под глазами пролегли чёрные круги. Тело иногда шатало из-за бессонных ночей, проведенных в компании изматывающего кашля и доброй кучи носовых платков. Как нельзя кстати приехавший в гости Олег так и остался помогать сестре, настойчиво требуя принимать «дрянь заморскую», от которой воротило не хуже, чем от России. Стук в дверь и тихое шипение прервали размышления Сибири. В комнату протиснулась огромная фигура, потирая рукой белую макушку. «Помянешь чёрта» — угрюмо подумала девушка, шмыгая носом и недовольно потирая переносицу. Глаза горели, будто в них засыпали лопатами песка, голова раскалывалась и меньше всего сейчас в таком состоянии хотелось принимать гостей. — Здравствуй, Сибирь! — но этого гостя просто так не выгонишь. И не потому, что дорог сердцу, а потому, что весовые категории разные. — Не поможет твое «здравствуй»… — пробурчала черноволосая, затаскивая на стул ноги и обнимая их, чтобы собраться в комок зла и растворить вселенную насквозь. — Ты… Заболела? — Ваня, прикрыв за собой дверь, зашел внутрь протопленного полутемного помещения, оглядываясь и замечая на столе лекарства. — А ты как… — только хотела парировать Саша, как вероломный брат засунул в рот ложку с лекарством. Плеваться утварью было выше ее достоинства, поэтому пришлось с мужеством проглотить горькие порошки, скорчив лицо одержимого бесами. Россия остановился на пороге, видимо, не зная, куда ему идти. С одной стороны, больным требуется покой. Но, с другой, новостей у него слишком много. — Я с тобой не разговариваю, — заявила Брагинская Дальнему и отвернулась. Тот шумно вздохнул и сделал видимое усилие над собой. Жизнь показывала, что сколько о Сибири не заботься, она все равно тебя вежливо отошлёт. Да еще и в присутствии белобрысого. — Будь по-твоему… — И с тобой тоже! — бледный, чуть дрожащий палец указал на Ивана, слегка обомлевшего от такого поворота событий. Олег довольно фыркнул. Что ж, не он один попал в немилость. Россия почесал кончик носа и решил, что для рассказа новостей диалог не нужен. Поэтому, если Саша не будет с ним говорить, а, следственно, перебивать, будет просто прекрасно. — Знаешь, я хотел поздравить тебя… — Иван глянул на Дальнего и поправился, — вас с новенькой. Это девочка, да? Я не видел пока лично, но, надеюсь, вы поладили! Непросто было отнять ее у Китая… Россия помотал головой, вспоминая, как долго они обсуждали эти договоры, проводили границу, ссорясь и ругаясь. Но соглашение, пусть и не чистое и безоблачно прекрасное для обоих сторон, все же было подписано. Олег как-то странно посмотрел на него. Чуть прищуренные темно-сиреневые глаза выжидающе смотрели на Ивана, будто бы гадая, что же этот белобрысый великан сморозит дальше. Безусловно, Восток был рад приобретению. Новые земли, новые условия, развитие — все это он ожидал от черноволосой девочки с двумя широко распахнутыми морями в обрамлении пушистых ресниц. Из всех «своих» он выделял именно её. Конечно, после старшей сестрёнки. Сибирь же молча глядела перед собой. В душе вяло копошились какие-то мысли, даже одно-единственное желание, начинающее преследовать её с каких-то пор, ушло на второй план. Да, у них появилась очаровательная и сообразительная девчушка. Да, это был невероятный подарок судьбы. Но сил не было. «Я не хочу, чтоб меня видели такой…» — поняла Брагинская, с отдаленным чувством ужаса осознавая, в каком состоянии её видит тот, чью шею, вечно скрытую шарфом, ей хочется свернуть. Дальний Восток с тревогой посмотрел на сгорбленную фигуру Саши, поймал её взгляд, вперившийся в одну точку. Ему ли не знать, что он значит. Теперь всё зависит от сестры. Как она решит, так и будет. — Нам нужно поговорить наедине… — наконец разрезал тишину её чуть хрипловатый голос. — …Россия. Фиалковые глаза играли золотыми огоньками, требовательно смотря на Олега. Он знает, что будет, если не послушаться сейчас. Покорно втянув голову в плечи, парень удалился за дверь и тут же приник к заочной скважине, надеясь расслышать хоть что-нибудь. Он ни капли не сомневался в Сибири. А если вдруг… Он будет рядом.***
Россия сел на стул недалеко от девушки, подбирая полы теплого плаща. Взгляд его был недоуменным, но без осознания опасности. То ли настолько смел, то ли настолько глуп — касательно Ивана всегда был сложно сказать, что именно. — Что случилось, Сибирь? У меня есть еще хорошие новости для тебя, — добродушно улыбнулся Брагинский, глядя на собранную в комочек фигуру подруги. — С удовольствием их выслушаю, — ледяным тоном промолвила Брагинская и, круто развернувшись на стуле, уставилась на Россию. Темно-фиолетовые глаза буравили свои отражения, взиравшие с легким беспокойством. — Скоро мы… — Иван вдохнул глубже. — Сможем чаще видеться. Мы проведем железную дорогу. До самого Востока! Мы будем… — А почему ты решаешь за меня? — оборвала его Сибирь, скрещивая руки на груди. Что ж, новости и правда «хорошие». Мало ей бессонных ночей и болезни, нещадно мучающей её. Настроение было откровенно в никуда, и уж тем более девушка не горела желанием видеть наивные глаза Вани больше, чем пару раз в год. Конечно, хорошая сторона у новости была, но уж больно туманной и размытой она казалась. — О… Ну… — Россия, кажется, впервые задумался об этом. Он часто говорил «мы» и никто не исправлял его. Это было его подсознательное желание стать ближе к каждому? Или же навязать свою точку мнения? — Это же такое важное решение! Железная дорога… Я не думаю, что ты откажешься! — впрочем, он быстро вернул себе свой привычный оптимизм. — Ты сможешь ездить к своим друзьям, приезжать ко мне в гости! Все станет намного лучше! В Европе у многих есть железные дороги, и никто пока не жаловался! Окно с грохотом распахнулось, впуская в комнату завывающий холодный ветер и армию снежинок. Стены и пол, а также некоторые части мебели быстро покрылись толстым слоем льда, и теперь были чуточку припорошены снегом. Оконное стекло оледенело до такой степени, что просто раскололось. Сибирь была в бешенстве. Вокруг нее, словно преданная собака, вилась метель, украшая светлый полушубок и черные волосы мелкими ледяными алмазами. — Ты всегда смотрел на Европу! Ты вечно старался подражать европейским странам, вместо того, чтобы делать что-то свое! А даже если и делал, — перебила она уже готового было ответить Ивана, — то это была жалкая копия европейских достижений! Может, у меня плохое зрение, но я не вижу, чтобы ты сохранил то, что всегда отличало тебя от других стран. Единство. Глаза девушки были словно наполнены золотом — настолько яркими они казались в этот момент России. Их взгляд прожигал, равно также, как и слова Саши. Он прекрасно понимал, что разобщенность, царившая в народе, беспокоит только его да буржуа время от времени, когда беспорядки доходили до грани спокойствия. Ваню и по сей день бросали то в жар, то в холод нарастающие людские противоречия. Он не хотел всего этого, но сделать что-то против власти, которая от тебя отмахивается, было не в его силах. Порой дело доходило до настоящей паранойи, когда Брагинский не знал, что правильно, а что — нет. В такие моменты он больше всего отмечал, что становится похожим на «русского европейца». Он осознавал, как много в нем от Европы и не так чтобы много своего. В такие моменты ему было свойственно преувеличивать и кидаться из одной крайности в другую. — Я… — Россия нахмурился, сжимая кулаки. Холодный ветер обжигал кожу и, отчего-то, душу. — Может, я и делаю это все, чтобы мы были едины! Думаешь, мне легко?! Все хотят от меня чего-то: кто действий, кто покоя, кто богатств, кто бедности! Легко тебе говорить! Была ли ты во главе, как я?! — он вскочил со своего стула. Глаза щипало от слез, застилая их пеленой, хотелось кричать так громко, чтобы услышал абсолютно каждый. Решать было сложно, разобщенность выматывала его и те, кто говорил, что ему «просто» нужно быть сильнее, почему-то отказывались помогать. Может, потому что это вовсе не просто? — А может, ты зря стараешься? — с какой-то усталостью спросила девушка, глядя на изменившееся лицо Ивана. — Ч… Что значит — зря? — медленно спросил Россия, внутренне чувствуя, что сибирский язычок скажет именно то, чего он боялся услышать еще со времён опричнины. — Ты всегда туго соображаешь? — стараясь подавить накатившую волну раздражения, задала вопрос Саша. — Что ж, это многое объясняет… — она посмотрела в распахнутой окно, где верным стражем кружила метель, сооружая сугробы-укрепления под подоконником. Червячок сомнения шевельнулся в её душе. Как-то он будет потом? Что скажет?.. Но отступать было некуда. — Ты делаешь все, чтобы мы были едины, — неторопливо начала Сибирь, по-прежнему не сводя взор с вечереющего неба. — Сомневаюсь, что те, кто был с тобой с самого детства, будут этому противиться. Семья же. Брагинская помолчала, собираясь с мыслями. Её терпение было на грани, а Россия своим приходом лишь добавил капли в полную чашу. Что ж, пусть расплачивается. — Ты знал, чего хотели они. Но ты не знал и до сих пор не знаешь, чего хотим мы, — она выделила последнее слово. — Ты хоть раз спросил у нас, хотим ли мы этого? Так ли оно нам тут… нужно? Мой народ недоволен. Россия громко фыркнул. Звук, полный пренебрежения, разнесся по дому, тая в его уголках. — Зачем мне спрашивать твои народы? Те, кого я поставил во главу, согласны со мной и большего мне не надо. Кучка гневных туземцев со склочной бабой во главе будут протестовать? Ох, ну, думаю, я переживу это! — Иван встал со своего стула, резким движением заставил его упасть на пол. Точной и медленной похоронной дробью разнеслись его шаги до двери, все еще раскрытой настежь. — Ты ничего не стоишь уже, Сибирь, — он мельком бросил взгляд ледяных глаз на Сашу. — И твое мнение тоже. Дверь за ним захлопнулась, ставя жирную точку в этом разговоре.