***
— На нас люди смотрят, — тактично напомнила о себе пунцовая Москва, наблюдающая за картиной «Распятие Христа» неподалеку. — Чхать, — меланхолично отозвалась Сибирь, прижимаясь к стене в позе звездочки. Ее совершенно не волновали чужие удивленные лица, спешащий к месту происшествия милиционер и прочая бытовая ерунда. — Нам пора идти, — процедила столица, пытаясь воззвать к сибирской совести. Но, видимо, ее у Саши не было. — Но здесь так хорошо… Прохладно… — нараспев отозвалась Брагинская, прикрывая глаза. Настя, краем глаза заметив людей в форме, решила применить немного физической силы. Не очень-то приятно было провести оставшееся время в компании представителей правоохранительных органов. — Мы еще вернемся сюда? — бесцветным голосом спросила Сибирь, влекомая всеми московскими силами куда подальше. — Тебе так метро понравилось? — фыркнула Москва, сдувая золотистую прядь со лба. — Конечно, вернешься. Особенно, когда позвонят весьма вовремя и заставят аж на ВДНХ подорваться… Или еще куда… Столица с честью волокла обнаглевший сибирский мешок костей и мороза до самого входа в гостиницу. Брагинская флегматично уставилась на колонны, мужественно держащие фасад здания. — Совсем новенькая… — протянула она и коснулась рукой гладкой поверхности, оставляя едва заметные морозные следы. — Да, недавно построили, — не без гордости отозвалась Москва, в честь которой и была названа гостиница. — Пойдем скорее, мне уже уходить скоро, а ты тут заблудишься, что вероятно… Саша вновь позволила потащить себя. Это было даже удобно, ведь мысленно Сибирь была не здесь, у входа в здание, а далеко за пределами города… Номер оказался двухкомнатный, небольшой и даже уютный. Первой комнатой была своеобразная гостинная: на противоположной от входа стене раскинулось окно, щедро поливая светом помещение; неброский ковер, покрывавший добрую половину пола, нежился в лучах зимнего солнца; слева от окна блестела ровная гладь зеркала, по бокам от которого, будто стражники алебардами, стояли два темных кресла и два торшера. Справа от окна скромно стоял большой деревянный стол и удобный стул. Вход насторожило два шкафа из темного дерева, а в правом углу приютился сервант. Сибирь придирчиво отвела взглядом гостинную, задернула плотные бордовые шторы, оставив лишь небольшую щелочку и дала волю чувствам. Ледяная корка вмиг покрыла пол, стены, излюбленные временем плоские колонны и потолок; мебель тут же была запорошена снегом, ковру для идеальной белизны хватило щепотки инея. Брагинская довольно хмыкнула и обернулась. Из зеркала, стойко державшегося под натиском мороза, на нее смотрел живой труп. Темно-фиолетовые глаза, под которыми пролегли круги, лихорадочно блестели золотым, бледная кожа обнажала затянувшиеся раны и рубцы — вечное напоминание о былом, отросшие густые волосы, убранные в хвост, и скрытая под шубой привлекательная фигура — единственный плюс в этом кошмаре. Сибирь двинулась навстречу отражению и вздохнула, еще раз окидывая взором копию самой себя. — Чего добилась? Чего хотела?.. Зачем старалась?.. — бессвязно шептала она, прижимаясь к поверхности зеркала, постепенно скрывавшуюся подо льдом. — Зачем я вообще живу?.. Угрожающий треск запоздало дошел до сибирских ушей — скованное льдом стекло треснуло и рассыпалось на кусочки. — Ай! — Саша резко отпрянула и схватилась за шею. Крупный осколок прошелся по коже, разрывая и давая волю крови. «Не к добру это…» — напряженно подумала девушка и поспешила во вторую комнату, отгоняя мысли о будущем возмещении ущерба. Спальня едва ли отличалась от гостиной, разве что была меньше, а вместо кресел и зеркала стояла длинная большая кровать с аккуратно сложенными на ней белоснежными подушками. Рядом одиноко стоял торшер, напротив — шкаф и стол со стулом. Окно испепеляло дверь в санузел, и его постигла та же участь, что и окно в гостинной — задернутые шторы. И вновь повсюду снег. Сибирь упала на кровать, уставившись в одну точку. Вопросы, выстроившись в очередь, приходили один за другим: «Зачем приехала?» «Учиться.» «Зачем? Своих университетов мало?» «Что-то новенькое всегда манит.» «Самой себе врать не стыдно?..» Не просто стыдно — от себя хотелось спрятаться и не вылезать из убежища хоть вечность. Вот только сам себя везде достанешь. «Я хотела… поговорить с ним.» «Зачем? Ты ведь знаешь ответ.» «Вдруг что-то изменилось?» Идиотская надежда, как всегда, умирает последней, изводя до самого конца, заставляя совершать необдуманные и спонтанные поступки, достойные презрения. Что она ему скажет, когда увидит? А если… не увидит? Что тогда? В любом случае ей еще подавать документы в институт — в столице точно не пропадет. Вот только зачем? Можно же было выучиться у себя, в довольно неплохих университетах. Найти хорошую работу по душе. У нее все есть. Так зачем же она бежит туда, где ее не ждут? — Зачем я вообще что-то делаю? — прошептала Сибирь в холодную пустоту. Бледные пальцы сжали крестик на груди — давний подарок России. Даже тогда, еще при царе, он не обращал внимания на то, что христианство ей чуждо. Он мало когда считался с ее мнением и редко выслушивал — главное, было куда деть непокорных и недовольных царем. Сейчас остро хотелось вернуть былые времена ханов, завоеваний и выиграть это чертово сражение. А еще лучше было бы… Да что толку говорить? Она теперь человек подневольный. — Я бессмертна… — медленно проговорила Сибирь, прикрывая глаза. — У меня есть много времени, чтобы все узнать. Но я ничего не могу сделать для себя, для своих людей… Так зачем ты меня создал?! — со слезами на глазах закричала Саша, изо всех сил дергая цепочку. Та упорно выстояла под натиском мороза и грубой силы. Тщетно дернув еще пару раз, Брагинская ничком упала на кровать, захлебываясь собственными горячими слезами…***
Надоевший вопрос «зачем?» фоном мелькал в голове. Опухшие веки были плотно сомкнуты, но слезы все равно продолжали катиться по бледным щекам. Раскрасневшийся нос беспрестанно шмыгал. Радовало лишь то, что тело больше не содрогалось от плача. Она могла бы пролежать так весь день, всю ночь, неделю, месяц. Годами лежать, но и что? Кто она такая, если ничего не может для своего народа? Почему она вообще пытается создать эту иллюзию жизни, этой жалкое подобие? Почему она до сих пор борется? «Смерть — удел слабаков», — звучал в голове грозный голос давно почившего отца. Но просто существовать, якобы доказывая то, что ты не на самом дне, разве не унизительно? Где-то в отдалении раздался стук. Не со дна ли постучали? Впрочем, вряд ли — звук доносился сбоку, будто из другой комнаты. Но быстро стих. Сибирь вздохнула и получше зарылась лицом в подушку, промокшую и покрывшуюся ледяной коркой соленых слез. Второй раз стучать не стали. Лед потек талыми каплями, освобождая входную дверь, а затем ручка повернулась. Подтолкнув дверь плечом, в комнату зашел Россия. На нем была зимняя одежда, самая обычная и почти не выделяющая его из толпы. Разве что белый шарф, этот вечный белый шарф, оставался на шее. — Кхм, Сибирь? — позвал он, не проходя дальше пары шагов в чужой номер. — Подойди, пожалуйста. Голос Ивана заставил распахнуть глаза. Момент Х настал. Словно сломанный механизм, Саша села, поднялась и неспешно вышла в гостинную. Привычно бледная, она холодно посмотрела на него и скрестил руки на груди. — Ты звал? — низкий голос был пропитан сталью. Приглашения войти и присесть так и не последовало. Сибирь не знала, что ей говорить. Она пугалась, теряясь в догадках. Вдруг он спросит, то, на что она не знает ответа? «Почему я сюда приехала?..» — судорожно бился в голове вопрос, пока девушка с трудом сохраняла ледяную маску на лице. Она не хотела, чтобы ее видели слабой. Особенно сейчас, когда внутри нее рушится весь ее морозный мир, неизвестно зачем построенный и непонятно почему существующий. Она не знала причину этой долгой и трудной поездки. «Я хотела здесь учиться?..» «Я хотела его увидеть?..» «Я хотела доказать свою значимость?..» Столько вопросов за одну секунду, и на все один ответ — нет. Это пугало и наводило только на одну мысль: не надо было никуда ехать. Не надо было вообще что-то делать. Они стояли молча, глядя друг другу в глаза. Она не желала впускать его к себе в душу. Ведь там его ждет пустота. Холодная, темная пустота, душащая, заставляющая кричать от безысходности. «Каково это: знать больше, чем люди, и не мочь ничего сделать? Каково это: не видеть света цели во тьме жизни?» — Смотрю, ты уже устроилась… — протянул Россия, отводя взгляд и скользя им по льду на стенах и полу, по узору инея на диванах, по замерзшим растениям и разбитому зеркалу, чьи осколки поблескивали под светом из окна. Лицо его не выражало эмоций, но и отталкивающим не было. Простое расслабленное выражение, будто у спящего. Едва заметная полу-улыбка. И серебристые снежинки в глазах. — Ты зачем сюда пришел? — довольно грубо спросила Сибирь. «А ты зачем сюда приехала?» — не давала покоя дурная голова и заставила прикусить язычок. — Я имею в виду… зачем ты бросил все свои дела и пришел сюда? — Москва сказала, — подозрительно быстро ответил Иван, поднимая глаза к потолку и глядя на повисшие на них острые сосульки. — В конце концов, ты гостья и должен проявить гостеприимство… И у меня обеденный перерыв, поэтому… Хочешь пообедать вместе? — Не откажусь, — сдержанно ответила Сибирь, с облегчением понимая, что можно будет не только утолить голод, но и набить рот едой и молчать. Не желая особливо задерживаться, девушка схватила кошелёк и вышла. За спиной послышался тихий тяжелый вздох, щелчок дверного замка и быстрые шаги.